3 sec

До свидания

Записки сумасшедшего. Да, долго сидеть у разбитого корыта и думать: «Жизнь. Слёзы лить, радость ржать. Хорошо. Ну а дальше? Дальше что? Что потом… Не видать. Вот, всю жизнь так. Не видать. Хорошо ли быть самому?»
Да, это вопрос, но не повод сходить с ума.
Я хотел стать электрическим, и уже не важно: чайником. Ли? Соколом… Ли? Падалью лык… Ли? Многалью дыл… Лы?
Даль. Да. Что-то стоящее с одной стороны, и думаешь даже, что стоит записать-прочитать-запомнить, даже весело, а с другой стороны – козак Луганский Владимир с твёрдым знаком во взоре, думает – видит ли карасей акула?
Да, очень важно: видит ли карасей акула.
Хо-хо.
*
Краски
–Во что красить мир дальше? Лучше не будет?,- сказал маленький Юра.
–Нет, ни к чему. Все, от чего ты уходил раньше, само придёт к тебе. Думай., сказал большой Юра.
–Большое спасибо, –ответил маленький Юра.
–Ты любишь пустяки. Вот тебе пара пустяков.
–Смешно? Стоит смеяться… Это вопрос или рассуждение?
–Ты хотел красить мир. Вот, пожалуйста.
И сверху на стол опустился кто?.. Маленький карасик, такой пупонька, на бочонок похожое. Утю-тюти.
–И к чему мы пришли?, – шепнул маленький карасик маленьким сухариком, это бы его язык. Шепнул, и поднял глаза к небу, поднял смотрит. С одной стороны да, белая овца, всё хорошо, но это моя слабость. Так говорила бы Ригина Дубовицкая в 30 лет, когда от неё ушел муж. Тебе смешно?
–…
–А мне нет. В поле никогда не бывает смешно. В поле всегда так. Как ягода. Щелкаешь как семечки. И… снова рядом.
Удивительный ты мальчик, наверное. Медчтательный. Кто, интересно, на тебе женится?
–Ты.
–Хохо-хаха.
–Тебе смешно?
–Хихи-хуху.
–Клюёт. Давай.
–Карасик.
–Вот смешно, карасик и женщина.
–Ты странный, Миша.
–Я Лёва.
–А где же Миша?
–Утонул.
–А где же Катя?
–Заблудилась в платье.
–А где же Коля?
–Коля всунёт Оле. Коле будёт клёво.
–А мне ***во.
–Будет или есть? И вообще, это твой язык? Ты... по-другому говорить можешь? А китайские фонарики смотреть? Это интересно.
–У-у ты какой, … сумасшедший.
–****а.
–Сумасшедший.
–****а.
–Сумасшедший.
–****а.
–Во что красить мир дальше? Я дальше не знаю как быть прямо! Эта даже неизвестность загоняет меня в угол, лузгает мне семачки, ёперный театр. Знаешь, Люся, я увидел три телёнка. Я думал, что телят было три, что любовь, сосна, желания, горе, запятая, трогаешь, запятая, выпячу, запятая, охо-хо, запятая, ехе-хе, стрелу.
–Этого ли тебе хочется.
–Ты много думаешь. И вообще, иду в жопу. Видеть-то я тебя хочу, но… иди в жопу.
–Да, такое не выразить словами. Это надо прожыть, прочувствовать, да, что вот оно, а потом сесть и сидеть. И ты знаешь, сидишь себе сидишь, и нипочём катит. К чему мы прийдём, не знаю,  да и это ли вообще надо.
–Да, краски это серьёзная вещь. Дороги диск. Дорога муравья в никуда. Пустота. Счастье или ненависть?
–Листья играют-смеются, дети в песочницах смеются, я красивый, кто-то идёт за ним следом.
*
Хармс
–Я расколося на две половины, – сказала половинка лосося. – У меня есть три дома, и в каждом из них я живу по-разному. Я туда вот захожу, и там я искренний, по своему, но искренний, там есть чай и длинные вечерние кухни, которые иногда становятся надоевшими и скушными, вот такие у меня краски.
–Да, ты абсурден. Я тоже.
–Но, блять! ты знаешь, у неё такие глаза, что её никто и никогда об этом не спросит.
–Да, и кто из вас запутался?
–Я не хочу её винить. Да и не за что вообще винить. Вот такая ботва, вот так и живём. Вот такой винил.
–Да, вы интересно живёте. Особенно если посмотреть вглубь так. Мне иногда очень хочется так, заглянуть мужчине под рубашку. Или под пиджаком ничего нет. Только скамейка.
–О! Да, это смешно.
–Дальних гор. Разговор.

*
Осенило
–Я любил рисовать. Доставал чистый лист бумаги, белый. Мои глаза светились радостью. Я улыбался искренне. Я брал в руки карандаш, и думал, какими всё-таки блёклыми и ненужными будут краски когда, когда высохнут… Да, абсурдненькие переходики, несётся пудель молоком, это всё понятно. Но…
–Есть лошади.
–Ты хочешь спать? Иди, спи. Ты же хочешь, иди.
–Это всё только настроение, времена года. Я автомобиль. Все мы машины.
–И ты об этом думаешь.
–Да, последние три секунды. Вроде бы и непримечательно, но тем не менее. И ты знаешь, вот берешь ты карандаш, зажимаешь его между пальцев, и рисуешь её глаза. Это объёмный образ.
–Ты её любишь?
–Да я её люблю.
–Тогда вперёд, супермэн, пусть об этом услышит весь мир! Скажи ей…
–Сказать ей? Что я ей должен сказать.
–Фу-у!.. Ка-акой ты скучный, тебе скоро надо будет идти спать, через три секунды, через три секунды огнедышащей тишины…
–Ты что-нибудь понимаешь?! Вообще, в этой жизни?
–Я люблю тебя, Люся. Я хочу тайгу, Петя. Забери меня в тундру, нарожу тебе деток. Будем жить с тобой вместе.
*
Жёлтый
–Ну и что? Прийдёшь ты к ней, а к тебе что прийдёт? Весна, корова?
–Блюдце. Впереди.
–Дальних гор разговор. Корова-мать. У неё нет конца, её рога нигде не кончаются, а поэтому нигде не начинались. В её глазах столько всего, но это нельзя описать, это просто надо любить. В этом смысл жизни. Вот я люблю. Я свободен. Все свободны. Всем хорошо. Я стчастлив.
*
Такое
–Дальних гор разговор. А теперь что, занавес? Как жить дальше. Ладно ты, тебя убьют в последней серии, а что делать мне?
–А чего ты боишься? Того, что ты человек в футляре, и что тебе так одиноко?
–Не-е, гы-гы. Мне нравиться быть подонком, говорить и заполнять мысли свои пустомелочные словом «манда».
–А из Акимова уже ничего не вытащишь. Из него теперь только бренд с красивой романтичной обёрткой и сухими скрипящими шутками. Нет больше Солнца в его глазах. Он не хочет спать. Он ищёт смысл жизни.
Бессонница постучится к ней маленькими игуанами на кончиках её светящихся ногтей.
Вечность, будущее.
Об этом можно много думать.
Целое воскресенье.
Убивать время, это вообще интересно. Это святое. Вспышки любви, окурки лозунгов чтобы хоть как-то привлечь к себе внимание…
–Ложись спать.
–К себе, к такому как я есть, именно вот… Поговори со мной, канатоходец.
–Ложись спать.
–Ха-ха.
–Поговори со мной, скотина.
–Научись сначала сам с собой разговаривать, а потом ищи свои осколочки!..  сам себя порвал, удивительное рядом.
–Тебя больше не радует спонтанность наших встреч?
–Вот сейчас, я сижу и думаю. Кончились деньги. Кончилось лето. Кончились птицы. Кончилось небо. Все прошло. А дальше?
–Иди спать.
–Ты так ничего и не сказал.
–А что об этом говорить. Я свинья. Любить не умею, ну так а кто любить-то умеет. Вот кого назовёшь? Раньше ведь кто любить умел? Откудо эта любовь вообще взялась. Ночь на дворе!
–Да, я понял. Всё дело в деньгах. Денги. Да, денги. Я люблю денги и женщин.
–Да. Любить-то я не умею, – шептала половинка карася, застряв в форточке, но её уже никто не слышал. Это совсем другая история. Вот сейчас я усну. И всё пройдёт. А завтра этого уже не будет.
–Завтра ещё не наступило. Живи здесь и сейчас. Лови мгновение!
–Да, убивать время – это святое. Лучше всего его убивать в церкови, да после баньки. Или жбану квасу. А дальше поживёшь-увидишь.
–Интересные у тебя краски. Прямо как кабаны.
–Засыпай, но не мечтай – это глупо. Тебе надо зарабатывать деньги.
–Одно другому не мешает.
–Миша, так ты многое поймёшь? Я вот лично ничего не понял. Не жалею, не зову, не плачу. Ночь, улица, фонарь, аптека. Ботинки прячут мою осень. Почему ты так орешь? Ты вообще, мужчина или нет?
–Я свинья.
–Я это уже говорил. Мы молотим воду в ступе, а свежей струи прохлады всё нет и нет.
– А что вообще есть? Да ничего нет. Нет ничего между нами такого, за что можно бы было уцепиться, нет надежды, нет будующего, понимаешь? Нет смысла жизни.
–Ты свободен. Ты счастлив? Что тебе ещё надо. А она подождёт.
–Хо, но это не по-пацански.
–Я не могу всё объяснить, потому что...
–Ботинки прячут осень, – сказала вторая половинка носорога, загорая на двадцать третьем треке диска дороги.
–99-ое цветение вишни. Косточкой вишни вылущи меня неделей. Наши желания призрачны, наше будущее пустое. Наше время свободно. Будем делать деньги. Ты же любишь деньги, правда?
–Да, крошка, я очень люблю денги. Мы их накопим, а потом поедем в Африку, и будем смотреть на антилоп гну.
–Ты любимчик.
–Гы-гы. Я тебя люблю. Я тебя хочу.
–Ну а сейчас спать.
–Занавес умирает, хочется кончить и мяса. Мяса больше.
–Тебе хорошо, я тебя понимаю. У Венеры тоже раньше были руки, но оптом их отбили.
–Осенью, моими ботинками.