Ну надо ж так, под Новый год Алёша Слесарев

Тридцать первого декабря в абсолютно безлюдном лесопарке Сокольники Василий гулял с собакой. Или собака гуляла с Василием. Разницы никакой, порядок же следующий: впереди Чуб, следом – Василий. Парк был абсолютно безлюдным потому, что все люди находились сейчас ближе к продуктам, а в парке появиться должны были только к вечеру. Выпить, погулять, поорать. Кто что умеет.
Василий выглядел среднестатистично: усов не растил, брился редко, ботинки не чистил, носил вязаную шапку-менингитку и ходил сутулясь, глупо махая руками. Весь он был какой-то потертый, блеклый, словно растянутый во времени между своими двадцатью пятью и своими же сорока семью. Чуб зато был огненный, выпуклый, совершенно наглый сучий выкормыш, который в течение одной только еще очень не длинной жизни  сделал карьерный рост от помойного ползуна до совладельца недвижимостью в городе Москве. Полное его имя было Чубайс.
Погода была тоже весьма среднестатистическая. То есть, просто плохая. Стоял туман. Парусила морось. Снег почти спекся. В кашице грязи и снега ноги чавкали и хмыкали и иногда скользили. Василий скучал по снегу, а Чуб - по бегунам. Было скучно и грустно, и не только поддать было не с кем, но и просто даже обматерить. И только деревья корябали кривыми сучьями небо и скрипели на всякие голоса. Тропинка сочилась по кустам и поперек аллей; Васины дети гостили у стариков; жена пригласила непьющих соседей-однофамильцев генетика Вавилова; Василий знал, что в подарок получит носки, носовые платки и книгу «Баня своими руками» и - настроения не было. Он шел и грустил, пока не споткнулся о Чубайса.
Пес стоял и рычал куда-то вперед. Василий немного оживился и присмотрелся. Определенно, невдалеке виднелась какая-то фигура, сильно смахивающая на бомжа.
- Вперед, Чуба, - скомандовал Василий и сам целеустремленно заковылял по тропе. Бомж стоял у дерева и отламывал ветки в небольшой веник. Двигался он неловко, угловато, мялся, и Василий слышал, как бомж натужно пыхтел и сопел. Совершенно мокрая и грязная бурая шуба клоками торчала в стороны.
- Эй, мужик, пройти дай! Вперед, вперед, Чуба! – крикнул Василий. Но тут бомж повернулся, и Вася понял, что никакой это не бомж.
Лицо у того было и не лицо, а какая-то морда, угрюмая, сопревшего бархатисто-бордового цвета, с маленькими глазками, вывернутыми ноздрями, безносое и безгубое. Изо рта высовывались маленькие желтые клыки. Шубы на уроде не было, зато росла шерсть. Тварь жевала ветки. Только так, с десяти или пятнадцати метров, Вася вдруг понял, что он сам, Василий Дыбин, весьма маленького роста, и волосатый урод легко может сделать с ним все, что только захочет.
Сам урод смотрел на Чуба, и пес ему явно не нравился. «Зря он так гавкает и скачет», - думал с тоской Василий.
- Эй, Чуб, Чубчик, назад! Назад!
Василий пятился, глядя по сторонам в поисках чего поувесистее. На глаза ему попалась кривая железка, торчавшая из грязи у фонарного столба, метрах в пяти. Страха что-то не было, а вот злость была. «Погоди, сволочь, обезьяна вонючая, - решил Василий, - я тебе!»  Он не успел еще добраться к железяке, когда урод подхватил обнаглевшего пса и стал трясти и тукать его о землю. Вот тогда-то Вася и шарахнул тварь железякой по черепу так сильно, как только мог. Клыкастый отшвырнул собаку, медленно повернулся к Василию и, выпучив свои красненькие глазёнки, навалился на него всем своим грязным вонючим телом.
«Тяжелый, гнида, - кряхтел Василий, изо всех сил стараясь вытянуть себя из-под туши. – Йети проклятое!» В том, что это именно йети, Вася был отчего-то уверен. Конечно, никогда никакого йети он прежде не видал,  но сомневаться в своих выводах не стал. Не удивился он и тому, что так вот совсем легко поймал, изловил, уложил на обе лопатки неуловимого монстра. То ли йети попался хилый, то ли просто судьба. Зверюга лежала в снегогрязи рылом вниз. Василий быстро достал свой маленький перочинный ножик и раскромсал пятиметровый собачий поводок на две половины. Так же быстро он связал уроду передние и задние лапы. Вязал, обонял и морщился. Он не был уверен, что тварь сдохла: из-за ее размеров в это как-то не слишком верилось. И только потом отошел и прислонился к дереву. И сразу вспомнил о собаке.
- Чуб, Чуба, - позвал Василий. – Где ты есть, вылазь!
 Чуб не откликался и не вылезал. Походив немного вокруг, Вася отыскал место, куда отлетел пес: крови там было мало, но зато виднелись предательские следы - Чубайс постыдно улепетал в город. Василий плюнул и вернулся обратно.
Урод, этот самый йети, вовсю шевелился, катался в грязи и странно стонал, или, может, рычал, пытаясь высвободиться из брезентового поводка. Держась поодаль, Василий смотрел, как урод несколько раз умудрялся встать во весь рост и опять рухнуться плашмя, как подкошенный. Смотреть на такое было страшно, но, видно, действительно йети получился хиловатый и порвать поводок не смог. Наконец, зверь перестал возиться и стонать и растянулся в грязи совершенно умиротворенно. Василий осторожно подошел и встал метрах в трех, держа свою успешную железяку наотмашь. Страха не было. Волосатый следил за Василием, и когда тот пошевелился, что-то пробурчал.
- Тихо, ты, скотина мохнатая, - крикнул Василий, - а то щас еще усугублю твоё положение!
 Он зашел сзади, чтобы тварь не могла на него пялиться по чем зря. Урод завозился и, не поворачивая шеи, сразу весь кувырнулся в сторону человека.   Вася жахнул по мохнатой шишковатой башке железякой и отскочил. Волосатый снова застонал и начал опять кататься по земле. Василий приплясывал на расстоянии и орал:
- Давай, давай, жопа волосатая, сунься только – схлопочешь, сволочь!
Скоро, однако, чудовище перестало возиться, и Василий даже подумал, что оно-таки сдохло. Очень аккуратно Вася подкрался к йети и шмякнул того в бок ногой. Зверь лежал все так же тихо. Вася зашел с другой стороны: урод грустно смотрел на Васю своими маленькими свиными глазками и шевелил тонкими, почти отсутствующими губами.
- То-то! - сказал Василий, отошел и присел на пень. Надо было думать, что делать дальше.
Теперь Василий наконец осознал величие своего поступка и погордился. Закурил и посмотрел на зверюгу: немного, но волосатый походил на тех компьютерных неандертальцев, которых ежедневно отстреливал Дыбин-младший. Василий сидел и ничего не делал, но делать что-то было надо. «Сходить посмотреть, нет ли кого поблизости», - подумал он, поднялся, загасил окурок и пошел по аллее к выходу в город. Предварительно он глянул еще раз на урода - тот на Васю не посмотрел. «Зачем я иду, - думал Дыбин. – Я ж за целый день никого здесь не встретил.» На всякий случай он покричал, и прошелся быстрым шагом довольно далеко, пока совсем не запутался в невесть откуда взявшейся еловой поросли. Все было безлюдно, пустынно, по крайней мере – сегодня. «А вдруг убежал?» – испугался Василий и бегом вернулся обратно.  Зверюга никуда не девалась и по-прежнему сопела громко и тяжко. Вот и всегда так, подумалось Васе, первооткрыватели вечно сталкиваются с какими-то трудностями. Пойманный йети уже не казался каким-то редким, или невероятным. По крайней мере, он был здесь, и гораздо невероятнее было то, что никого другого в дурацком парке не нашлось. «Когда не надо, из-под каждого куста вылазят, - вспомнил Василий. – А щас будто все вымерли куда-то. Ладно, в милицию позвоню».
Он достал свою тертую «Моторолу», недолго подумал и набрал все-таки ноль-два.
- Отделение, - сказала невидимая женщина лет эдак тридцати пяти.
- Здравствуйте,  - поздоровался Василий. – Я из парка звоню.
- Какого парка?
- Парк Сокольники, тут происшествие одно произошло. Я йети поймал.
-  Что?
- На меня напал снежный человек, а я его скрутил и теперь не знаю, что делать.
- Вы что, издеваетесь?
- Нет, какой там, верно говорю, вот он лежит в двух метрах…
        -Так, ты, урод,  - голос стал внезапно мужским, - мы сейчас подъедем и такого тебе йети покажем. Козел вонючий.
- Так я и прошу, чтобы вы подъехали. Я правду говорю.
- Да что ты с этим психом разговариваешь? – снова сказал женский голос.
И трубку повесили.
Звонить по ноль-один и ноль-три очевидного смысла не было, в мобильнике же был только телефон Васиного друга-эмчеэсника Андрюхи и участкового Николая. Решил начать с участкового. Набрал номер, ждал – к телефону никто не подходил. «Ну дела. Никого нигде нет», - Василий набрал номер друга:
- Абонент отключен или временно недоступен, - эротично промурлыкала трубка. Извращенный мозг Дыбина услужливо представил, как отключенный и временно недоступный Андрюха в обнимку с восьмилитровым бочонком пива сладко посапывает под столом.
Василий отмахнулся от видения, сплюнул и дал отбой. Эйфория и первооткрывательская гордость улетучивались. «Жене позвонить, что ли», - подумал Дыбин, но тут мобильник пискнул и сдох. «Зараза, еще и аккумулятор», - ругнулся Вася. Потом убрал бесполезную «Моторолу» и посмотрел на зверюгу.
Волосатый все так же лежал в грязи и не шевелился. Ну ты и дурак, сам себе сказал Вася, это кто же поверит, что кто-то поймал снежного человека? И он подумал, что сам бы ни за что не поверил. Расхотелось идти и искать кого-то, или звонить и сообщать куда-то. Василий присел поодаль на корточки у дерева, прислонился к стволу и задумался. Потом глянул на урода. Тварь глядела на него исподлобья как-то по-собачьи.
- Гляди-гляди, сволочь, Чубайса я тебе ни за что не прощу! - сказал Вася и соврал: совсем не было ему жаль дурацкого этого пса, жениного любимца, с которым каждый день приходилось шляться часами, вместо того, чтобы пить пиво и смотреть канал «Спорт». Волосатый задумчиво смотрел на Василия. Тот кашлянул, отвернулся, посмотрел снова:
- Ну чего пялишься? Ну, наврал, - не жалко мне этого кабыздоха; сдох, не сдох – нет его и шут с ним. А что делать, я все равно не знаю. Вот.
 Он кинул в йети щепкой, тот моргнул и как-то смешно попробовал увернуться.
«А может это мне приснилось, - мелькнуло в Васиной голове, - и даже хорошо если так. Проснуться, глаз растворить – а Зойка уже жарит там в кухне, телик мурлычет киркоровским голосом. Встать, умыться…» Василий тряхнул головой и уныло уразумел, что попал в безвыходное положение.  Или, точнее сказать, выход оставался один: бросить чертову обезьяну и податься до дому. Сперва от такой мысли в животе стало как-то погано, но постепенно мысль становилась все приятнее, удобнее и вернее. Чем больше Василий крутил ее на все лады в голове, прикидывал так и этак, приулаживал, тем надежнее и подходяще виделось ему сделать штуку – взять, плюнуть и потихоньку пойти домой.
- Нет, отпустить я тебя не могу, - сказал он наконец уроду. – Я тебя отпущу – тут ты мне шею и свернешь.
Вася глянул на часы: до темноты оставалось часа два, а потом и выбираться станет сложновато.
- Ну, я пойду, - сказал он уроду, зачем-то подождал ответа, сам тому удивился и зашагал прочь. Он отошел уже порядочно и вдруг остановился. Было тихо. Вверху подтягивались отставшие от фронта серенькие тучки. Было очень тихо. Так тихо, что Василий понял, почему остановился. Очень осторожно он повернул назад.
Волосатый лежал, подтянув ноги к животу, уткнув в колени голову, и плакал, как плачут наказанные маленькие дети, – тихонько всхлипывая и вздрагивая всем телом.
Когда плакала Зойка – Дыбин терялся и смотрел дурак дураком. Ну пусть эти слезы и были обычные злые бабьи слезы, а утихомиривать их Василий не умел. Теоретически существовало две возможности: приласкать и прибить. На первое Василий был неуклюж, и от его поглаживаний слезы обычно текли только сильнее, а прибить жену смелости не хватало. Он просто топтался вокруг и бубнил что-то извинительное, пока Зойкина злость не истекала сама собой.
- Ладно тебе, - пробубнил он, косясь на волосатого, - хорош реветь, дура! Ну не брошу я тебя, не брошу. Вернулся вот. На пне сижу. Ну ты сам понимать должен, скоро темно станет, что тогда делать? Домой мне надо. Такой здоровый мужик, а все ревешь, как деточка маленькая. Дурак я, дурак – и на фига я с тобой связался. Делать мне что ли нечего, с тобой тут сидеть? У людей праздник, Новый год. А я в лесу сижу, тебя урода успокаиваю. Ну я бы тебя развязал, ну честное слово – развязал бы. И ступай себе своей дорогой, куда хочешь. А я – своей. Я никому даже бы и не пикнул про тебя, да что я, с ума совсем что ли спятил! Скажут: чокнулся ты Вася, на старости лет. Сегодня обезьян в лесу ловишь, завтра к марсианам в гости, чай с кексами пить.
Косматый все еще иногда всхлипывал, но видно было, что слушает. Василий оживился.
- А кексы, брат, это тебе не хухры-мухры. Понятно, я сейчас ерунду говорю, только оно все равно – ты-то ни хрена не понимаешь. Зато, вон, и сопли подобрал. Не люблю, я когда ревут, у меня душа прямо ноет вся. Особенно, когда из-за меня плачут. У меня жена как начнет носом хлюпать, нахохлится, я прямо болею – ну что тут сделаешь, она все жилы из меня своими слезами вытягивает. Плачет и в платочек сморкается. И такой я себя сволочью чувствую – что хоть подыхай. Вот и ты, страшилище, не плачь, а?
Дыбин полез в карман за сигаретами и нащупал кругляк овсяного печенья, которым приманивал норовистого Чубайса.
- Слушай, мужик, печенье хочешь? – спросил он у монстра и на всякий случай потыкал пальцем себе в рот и почавкал, будто что-то жует. – Ням-ням? Ну, так как?
Волосатый, судя по всему, был не против и вроде даже покивал головой.
- Вот и правильно, - обрадовался Вася. – Щас я организую.
Дыбин насадил на прутик печенье и аккуратно подсунул кусок к безгубому обезьяньему рту.
- Хоть ты и урод, а пожрать не дурак, - заметил Василий, слушая, как косматый хрумкает. – Все бы ничего, но уж больно ты, брат, вонючий. Такие, как ты, не моются. Хорошо еще, что только по лесу ходишь, а то некоторые, вроде тебя, еще в метро разъезжают. Успокоился, голубок, печенье понравилось?
Монстр угукнул. «Контакт налаживается», - подумал Дыбин и посмотрел на уже сумеречное небо.
- Может, того, по домам? Я вот тебе веревки разрежу, а ты того – не буянь. Не будешь буянить? У меня вот еще печенье есть, - соврал Василий, демонстративно засунул руку в карман и пошевелил ей. Волосатый посмотрел на карман и почмокал.
- Не  станешь руками махать? Ну как?
Йети опять гугукнул вполне, как показалось Васе, миролюбиво. «Была не была, - отважно подумал Василий, - в конце концов, может у него даже руки затекли». Достав ножик, Дыбин перерезал веревки сначала на йетиных ногах, а потом на руках. И сразу понял, что руки у чудовища совсем не затекли, а наоборот схватили и держат его, Василия Дыбина, довольно крепко.
- Ты бы отпустил меня, что ли, я же признал ошибку, - попросил Вася. В ответ волосатый ласково поугукал и залез кулачищем в Васин карман, но печенья не нашел и вытащил сигаретную пачку.
- Нет у меня больше печенья, - признался Вася. – Ты последнее съел. А это не едят, тьфу, гадость! Брось, кому говорят! И пусти меня. Мне домой надо, смотри - уже темно совсем стало.
В лесу сгущались сумерки; только теперь Дыбин обнаружил, что с неба сыплется снег. Косматый мужик держал Дыбина нежно, но крепко. Страха никакого не было, и даже с запахом Василий как-то свыкся. Йети лакомился сигаретками, при этом сопел и причмокивал, и прижимал Дыбина к своей широкой, теплой, мохнатой груди. Василий грустно смотрел на небо, где в разрывах облаков мигала синяя-синяя звезда. Где-то за деревьями противно выли:  наверное, собаки.
- Я вон оттуда пришел.
Дыбин махнул рукой на юго-восток, в сторону города. Йети поморщился и заворчал.
- Точно, дерьмовая у нас там жизнь. И не говори. И люди дерьмо.
Йети помотал головой.
- Ну, конечно, не все плохие, есть и ничего люди. Только злые все какие-то. Может, это мы мяса много едим, а?
Дыбин посмотрел на косматого, тот глянул на Васю, улыбнулся большими, как у Луи Армстронга, зубами и погладил Васину голову. Менингитка   безнадежно съехала на правое ухо.
- Шапку свернул мне, чучело! - пожаловался Василий и спросил:
- Ты сам-то откуда будешь? С Гималаев?
Йети неопределенно махнул рукой в северном направлении, вздохнул, и снова полез шарить по Васиным карманам.
- Может ко мне пойдем? – предложил Вася. – Там жена столько всего наварила-напарила.  Чего здесь сидеть-то. Считай, я тебя угощаю. За свой счет. Еды у нас там горы. Уж чего-чего.
Йети подумал, почесал сперва спину, потом мохнатый череп, поднялся сам и поставил на ноги Васю.
Тридцать первого декабря по глухому безлюдному лесу брел Василий и волосатый мужик: впереди Дыбин, следом – волосатый. Тропинка суетилась по кустам и поперек звериных троп; и хотя Василий знал, что дети гостят у стариков; что жена пригласила непьющих соседей; что в подарок он получит новый полезный совет, - он шел легко и весело, и даже мурлыкал что-то себе под нос.
- А ну пошли прочь с дороги, уроды! – наорал он на проходивших мимо пузатых мамонтов и, глядя, как те убегают, смешно крутя хвостиками, засмеялся без особой причины, просто так, потому что настроение у него было великолепным!