Карьерный рост

I.
Моя карьера началась в рекламном агентстве под гордым названием «***** Студия». Первая обломившаяся от щедрот должность была секретарской, ну да для 17 лет вполне подошло. Тем паче, что делать я совсем ничего не умела. В первый рабочий день, познакомившись с коллективом дизайнеров и аккаунт-менеджеров в курилке, я получила первую звездюлину от директора сей шаражкиной конторы. Директорствовала там милейшая дама – Ника, 25 лет от роду, чей профессиональный уровень отличался от моего умением курить на рабочем месте. Ника доступно объяснила, что курить с этими гопниками (с) мне не положено, а положено мне сидеть на своем рабочем месте, «чтоб когда я пришла, твоя жопа всегда была на стуле» (с).
Дальше пошло ознакомление с рабочим процессом. Кроме сидения жопой на стуле, мне вменялось в обязанности вести документооборот и отвечать на телефон. Не бей лежачего, короче. С телефоном я справилась легко, с сидением на стуле – тоже. Тем более, что я насобачилась курить с манагероми в форточку сидя и с трубкой в руке. С документами дела обстояли хуже. Они лежали в виде макулатуры под столом, кучей осенних листьев, и что с ними нужно было делать не знал ни один из манагеров, и даже никто из дизайнеров. Я подошла к этому вопросу творчески – вычленив из слова «документооборот» корень «мент», насладилась филологическим изыском и выбросила всю эту дрянь к чертям. Чуть позже Ника с удовольствием вломила мне звездюлей с изюмом и уволила к чертовой матери. И тут же взяла на должность референта. Принципиального отличия от секретарской должности я не заметила, но к документам меня уже не подпускали. Через 15 минут работы референтом Ника меня уволила, потому что кому на фиг нужен референт, основной задачей которого является курение с манагерами? За этот чудесный день я поработала переводчиком, менеджером, агентом и немножко уборщицей. На следующий день на работу я не вышла….

II.

Папа мой, кадровый военный, всегда был строгих правил. Посему, застукав меня на лестнице в обществе местных гопников и с сигаретой в руке, папа тут же снял меня с денежного довольствия, пообещав в кратчайшие сроки снять и с продовольственного. Аргументация была железной: «Курить научилась – и работать научишься». А что – не попрешь.
От первого опыта работы я получила полное нежелание работать офисной крысой и легкий насморк от сидения под форточкой. Работать кондуктором, пионервожатой или дворником мне не хотелось. Оставалось уповать на судьбу.
Судьба вышла мне навстречу в виде потрепанного пассажира Метрополитена. Звали гражданина Андрей. Фамилию он имел Иванов. Внешность – корейская. Место рождения – Узбекистан. Национальность – еврей. Профессия – журналист. Такой набор качеств ввел бы в ступор даже бомбиста со стажем, что уж говорить о субтильной и впечатлительной мне в возрасте 17 лет. Кроме вышеперечисленных прелестей, Иванов был запойным алкоголиком, что прибавляло остроты его образу.
Имея душу тонкую и благородную, я решила излечить Иванова от алкоголизма. Иванов же, будучи ленивой и прагматичной сволочью, решил устроить меня на работу в редакцию, потому как встречаться со мной вечером ему было влом.
Первый день в статусе внештатного корреспондента был радостным и счастливым. Будущие коллеги угощали пивом и делились профессиональными секретами. После прочтения моей первой статьи о тяжестях подросткового возраста, вся редакция ржала до слез. Иванов, от греха подальше, взял меня с собой на интервью с каким-то политическим дядечкой, которому потом еще два дня икалось.
На второй день мне выдали архиважное задание описать ужасы жизни жителей дома № 5 по 7 линии Васильевского острова, у которых прорвало третьего дня трубу водоснабжения. С выездом на место преступления. Сплавили, короче. Лепет про несчастных, обездоленных (и обезвоженных) жителей и про сук из Водоканала даже обещали напечатать в новогоднем номере журнала Мурзилка.
Успех праздновать пошли с Ивановым и фоткором. Праздновали долго и бурно. Обливали друг друга пивом. Зачем-то порвали мне джинсы. Потеряли удостоверение Иванова и фоткора. Потом нашли и то и другое. К пяти утра, глядя в усталые глаза Иванова, фоткор сообщил страшное: «Анрюха, бля, у тя ж завтра пресс-конференция. Нату тож взять бы надо.» «Во скока?» - икнул Иванов. «В девять» - ответно икнул фоткор.
Я похолодела. Времени – пять утра. Живу я – три недели на оленях. Переодеться, значит, не светит. А видок у меня – для пресс-конференции в общественном туалете Московского вокзала. Иванов, надо сказать, тоже вполне бы вписался в общество вокзальной шушеры, но не более того. Даже в обезьяннике ближайшего отделения милиции он выглядел бы негармонично.
Ну а дальше – бегом в редакцию. Тридцать три упаковки жевательной резинки, стирка в раковине, попытка поправить имидж при помощи губной помады. (мне –помогло, Иванову – нет).
В 9 утра мы явились на мероприятие. Когда я прочла табличку на здании, ноги сами повернули домой, но сука-Иванов крепко держал за руку, потому как погибать в коллективе интереснее. Зашли, сели, взяли в ручки диктофон. Через 15 минут, выйдя из обморока, я оценила дислокацию: люди в костюмах, телевидение, редактор скрипит зубами, от нас отсаживаются. Иванов сладко спит. Оставшиеся 30 минут пресс-конференции в Главном управлении по борьбе с организованной преступностью я мысленно писала заявление по собственному желанию…


III.

После неудачного журналистского дебюта., Иванов, о****юленный главным редактором по самую маковку, убедительно попросил меня некоторое время в редакции не появляться. Года два-три. Ха! Молодым везде у нас дорога! Ничтоже сумняшеся я пошла в редакцию журнала «Оптовик». «Где работала?» - вопросила меня кадровичка. «Аргументы и факты» - соврала я. «Завтра приступай» - офигела тетенька. Мне выдали диктофон и важное партийное задание.

С этим набором, прихватив заодно крепко принявшего «Слезы комсомолки» Иванова я пошла к папе, отчитываться о проделанной работе. Глядя на папу в упор, Иванов сообщил ему примерно следующее: «Маманя, я вашу дочку…эттта….того….люблю». Заглянув отцу в ясны очи, я поняла, что с Ивановым придется проститься. «И с журналистикой тоже» - припечатал родитель, шуранув в стену казенный диктофон.

После непродолжительного семейного скандала, тихонечко стукнув дверью, я ушла на поиски работы. Работа нашлась минут через десять. Соседке Аньке срочно надо было свалить с боевого поста в ларьке. Но пропустить дневную выручку мимо кассы её душа не позволяла. Анька взяла меня в сменщицы, пообещав к концу дня сто рублей. Показав мне где лежат макароны, а где, наоборот, презервативы она свалила.
Проверив для верности наличие товара на полках и наличности в кассе я села ковырять в носу. Через двадцать минут у меня случился легкий приступ клаустрофобии. Еще через полчаса я начала путать макаронные изделия с резиновыми. Через час у меня появилось непреодолимое желание плюнуть в рожу очередному покупателю, сующему рожу в небольшое окошечко ларька. Или обойти ларечек и дать покупателю пинка, причем таким образом, чтобы покупатель аккуратно по плечи вошел в окошко, а потом зайти в ларек и сделать этому мудаку сливу.

В мечтах о вендетте и застукал меня хозяин ларька Леха. С грустью во взоре осмотрел он меня, с легким непониманием томик Цветаевой и совсем уж с тоской учебник по теоретической грамматике немецкого языка. «Пошла на *** отседова» - резюмировал Леха полученные впечатления и дал мне сто рублей.



IV.

Будучи с позором выгнанной из ларька, я, имея сто рублей в кармане, поперлась к другану Вовке на Гражданку. Вовка пребывал в состоянии алкогольного опьянения и был опечален до невозможности. Его маман собиралась в отпуск. Вовка собирался целый месяц жить как человек в пустой квартире. Вовкины друзья мылили лыжи в гости и копили деньги на водку. И вся эта малина обламывалась в связи с тем, что маман не отпускали с работы. И ей срочно надо было найти замену. На ловца и зверь бежит, что называется.
Через три дня, в черном костюме и на каблуках, я грела попу в кресле «специалиста по недвижимости». Тепло и сухо. Я не буду рассказывать о том, как тяжела доля специалистов по недвижимости. И про долбанутых клиентов из Сургута и Нижнего Тагила (на пятерых почти тонна весу и 40 золотых зубов) – тоже не буду рассказывать. И как они покупали пятикомнатную квартиру на Фонтанке, пытаясь расплатиться наличными прямо в офисе. И как я падала со стула, увидев первый раз в жизни чемодан не-русских денег. И как я боролась с желанием деньги взять и чтоб больше меня никто не увидел. И как я поняла, что реально никто не увидит, если возьму.
Я лучше расскажу о генеральном директоре агентства. Звали его Юрий Всеволодович. Был он стар, мрачен и суров. Боялась я его до тихих истерик. И как назло, телефона у него в кабинете не было, и мне приходилось приносить ему трубку. О ужас! Выговорить его имя-отчсетво я могла только приняв на грудь грамм триста коньяка, но в таком состоянии я уже не могла ходить. Когда я заходила к нему в кабинет, он мерял меня ледяным взглядом и я уходила в аут настолько, что забывала, зачем приходила. А потом еще минут сорок курила, посылая к чертям собачьим и клиентов и коллег. Через пару дней я выработала простую и гениальную тактику. Если кто-то звонил и спрашивал директора, я нагло врала, что его нет. Его не было почти месяц – но никто не жаловался.
Через восемь лет, угощая Юрия Всеволодовича кофеем, я наконец-то созналась ему в страшном преступлении. «Это был самый спокойный месяц. А я то удивлялся» -еще раз удивился Ю.В. Золотой человек!!!