Бутылка

    Петрович проснулся утром на полу. Впрочем, это было не удивительно, он всегда просыпался в самых неожиданных местах. Например, в шифоньере. Не удивительным было и то, что проснулся он с дикой головной болью и отвратительным привкусом во рту.
    Петрович открыл глаза и первое, что он увидел, была бутылка. Самая обычная. Столичной, кстати.
    -Ну, опять! – вырвался из горла тяжкий стон.
    Эта бутылка всегда появлялась по утрам на подоконнике. И чего только Петрович с ней не делал! Сотни раз сдавал в приёмный пункт, выкидывал в форточку, выставлял в подъезд, разбивал, даже пытался расплавить в духовке. Но злополучная бутылка неизменно каждое утро оказывалась на своём месте. Именно она, как считал Петрович, была причиной всех его бед. Каждый раз он просыпался с единственной мыслью, сегодня пить не будет, начнёт откладывать деньги, и постепенно заживёт не хуже других.
    Но, просыпаясь с бешеным похмельным синдромом, Петрович обводил комнату туманным взглядом и в его фокус попадала бутылка, в которой поблёскивали спасительные двести грамм. Петрович знал, что выпей он эти граммы и всё начнётся сначала. Море водки, потная соседка и глупые тосты, вроде: Выпьем за свободных жителей Эфиопии. А потом тяжёлый пьяный сон и утром снова бутылка, берущаяся неведомо откуда.
    Петрович мужественно крепился, глотал слюну, пил воду с вареньем и старался думать о чём-нибудь другом. Например, о потной соседке. Это всё-таки лучше, как считал сам Петрович. Но его вялые мысли и мутный взгляд, неизменно возвращались к вожделенному сосуду на окне.
    Временами Петрович начинал молиться, кому, он и сам не знал, наверное, всем богам, вместе взятым и каждому по отдельности, чтобы они дали ему сил потерпеть ещё немного.
    Но ничто не вечно в этом мире, как считал Петрович, в том числе и его терпение. А оно, в конце концов, лопалось, и несчастный Петрович возвращался к окну. Он долго целился, чтобы не промазать и, наконец, хватал бутылку трясущимися руками и одним богатырским глотком выпивал её содержимое. Потом без сил падал на пол и с умилением прислушивался к тому, как по животу растекается тепло, мысли обретают ясность, и хочется чего-то такого…
    Когда эйфория проходила, Петрович кричал от счастья: Э-э-эх, хорошо-то как!  Жизнь обретала краски и смысл. Потом приходила соседка и опять водка лилась рекой, были пьяные потные объятия и глупые тосты.
    Навеселившись, Петрович без сил падал где придётся и торжественно обещал себе, что это в последний раз. Когда он засыпал,  в комнату на цыпочках входила соседка (не потная, другая), с бутылкой в руке, бубня под нос: Проснётся, вот, утором, болеть будет, вот и полечится.
    Забрезжил рассвет, Петрович с трудом разлепил веки и обвёл стеклянным взглядом комнату. На подоконнике стояла бутылка Столичной.