Глава вторая
Собранию отдела по подведению итогов работы за квартал, как всегда, предшествовал сбор у начальника руководителей групп, партгруппы и профгрупорга. Поблёскивая очками, с возрастом не утративший ни единого волоса в неизменно короткой, с едва заметной проседью причёске, Балюков сообщил основные результаты – планы выполнены, или своевременно скорректированы. Затем привычно просто выдвинули сотрудников на повышенные премии – от каждой группы по одному плюс одного-двух явно отличившихся, и на Доски почёта всех уровней. Не обошлось без того, чтоб, завершив обязательное, в оставшееся время не поболтать и по общим проблемам, к которым подводила окружающая жизнь - о перестройке.
- Да, некоторые наши сотрудники не тянут в работе, – согласился Валентин Васильевич с замечанием Савинова. – Но нельзя же, как капиталист, дать пинка им под зад. Не создавать же безработицу, как некоторые уже предлагают. Тем более – в нашем закрытом городе.
- Так у нас есть безработица, только скрытая, – заметил профорг Семенихин. – Некоторые исправно ходят на работу, а почти ничего и не делают.
Семенихин наш сверстник, но пришедший работать к нам значительно позже, поэтому воспринимается всеми как молодой и неисправимый, постоянно донимающий нас борец за справедливость. «Хрущёв обещал, что нынешнее поколение будет жить при коммунизме, так оно для некоторых сейчас и есть, говорит, например. – Смотрите, сколько привилегий начальство имеет, особенно партийное». И далее в том же духе, как будто мы, члены партии, виноваты в этом, особенно я, секретарь партбюро. «Если у нас, в пределах моей компетенции что не так, то вину признаю, – говорю ему. – Но что выше моих возможностей – увы!» «Коммунисты за всё в ответе! – не отстаёт он. – Так у вас в Уставе записано». Записано, конечно, но жизнь-то устроена по другим законам…
- Наш Литвинов, Борис Васильевич, как-то сказал, что для нас специально так сделано, чтоб лишние люди были – создан резерв на случай чрезвычайных обстоятельств.
- Так ведь наличие лишних людей разлагает весь коллектив…
- Ну, не все же тянут, как вы! – продолжал свою мысль Балюков. – Даже в силу естественного физического различия и состояния…
- Надо требовать так, чтоб шли туда, где тянут! – возмутился Савинов; трудяга, с которым вряд ли кто может сравниться – такой получил заряд с юности, на целине.
- Ну не равняйте всех людей по себе! Если вам работа по силам и в радость, то, считайте, в жизни повезло. А кому не повезло? Не превращать же их жизнь в рабский непомерно тяжёлый труд.
- Гуманно, но подрывает экономические основы социализма, – вступил в спор и я, хотя дискуссировать не хотелось.
Понедельник – день тяжёлый, да ещё после затянувшегося вчера допоздна дежурства в народной дружине по поддержанию порядка. Которому предшествовала работа по призыву горкома на стройке городского оздоровительного комплекса – каждому члену партии рекомендовано отработать по три часа. Хороший будет комплекс, двухэтажный, с просторным фойе, с саунами и парными, бассейнами… Но сильное нервное истощение и от работы, и от всего остального! Единственное радующее событие последних дней – киевское «Динамо», за которое болею по привычке, в решающей встрече разгромило московское «Торпедо». Видя, что наступила пауза, добавил:
– Преждевременно введённые в социализм элементы коммунизма ни к чему иному, как к краху, не приведут.
- Диалектическое противоречие: «гуманизм социализма порождает тормоз собственного развития», – философски заметил сидевший напротив Балюкова его заместитель Никитенко, задумчиво поглаживающий свой переплюйчик; с нами он досиживал последние дни – уже принято решение о назначении его начальником другого отдела.
- Или, как сказал на недавней телевизионной встрече академик Амосов, общество обленилось, нет внутренних стимулов для труда, и даже для сохранения здоровья, – вставил Савинов. – Обломовщина брежневских времён!
Иной раз ко мне, как к секретарю партбюро, подходят сотрудники и спрашивают – когда же и у нас начнётся перестройка и перелом. И пересказывают анекдот: обстановка как в лесу – вверху шумит, внизу тишина, и шишки падают. Это к тому, что во многих местах снимают руководителей старой формации, а у нас ничего не меняется. Да, снимают, меняют, но в стране в целом нет положительных изменений, экономика катится вниз, печатают деньги, не обеспеченные производством товаров. Из-за этого несоответствия повсюду катастрофически пустеют прилавки магазинов, продукты по талонам, нет бензина на заправках – сплошной дефицит во всём. Предполагаемое – впервые после войны! – повышение цен представляется единственным средством борьбы с дефицитом. Дохозяйствовались! Растут цены на проезд, проживание в гостиницах, почтовые пересылки, и катастрофически снижается качество обслуживания. В поезде, котором недавно ехал, нет заварки для чая и сахара – лишь кипяток. В гостинице выдали по одной простыне вместо двух и одно полотенце на двоих, в люстре давно не ремонтированной комнаты одна лампочка вместо четырёх…
Такого рода тупики вызывают дискуссии, и в прессе участились нападки на социализм как источник этих явлений: предшествующий лозунг – «больше социализма» – всё чаще начинает подменяться его опровержением. Недавно явившаяся на политический небосклон некая экстравагантная девица Хакамада смело заявляет, что у нас нет действенной модели социализма. Тот же Амосов: неравенство является стимулом прогресса, ориентируясь на средних, непременно получишь результат ниже среднего. Известный философ Цыпко как будто заговорил другим голосом: «утопический уравнительный социализм», наш тип коллективизма основан на том, что один человек помогает другому не работать, сопротивляется новшествам. «Конкуренция – двигатель прогресса человечества». Ему вторит московский профессор Гавриил Попов: человек, у которого нет частной собственности, не может быть свободен. В школе ему учить Горького как следует надо было: частная собственность «разъедает людей, вооружает друг против друга, создаёт непримиримую вражду интересов, лжёт, стараясь скрыть или оправдать эту вражду, и развращает всех ложью, лицемерием и злобой». Против идей Октябрьской социалистической революции на торжественном Пленуме в честь её семидесятилетия вдруг выступил и Ельцин; потом, похоже, изрядно струсил и прикинулся неправильно понятым и даже больным, а зря, потому что в духе демократии и «плюрализма мнений» всего лишь с партийной работы был перемещён в министры.
От экономики - к морали. Тот же Цыпко: «Характерная для нашей интеллигенции ненависть к мещанству не столько возвышала, сколько оскопляла ум, волю к «истине и правде». Вот это да! Именно возвышала! Вспомнил бы Герцена: «В мещанине личность… не главное: главное товар, вещь, главное собственность». Телевидение заполнили эстрадный рок, поп-музыка с одуряюще однообразным ритмом и нелепейшими текстами, воплями расплодившихся расхлябанных, нестриженых и нечёсаных «звёзд» в экстравагантных одеждах, с одинаково тупыми лицами и движениями людей с повреждённой психикой. Среди молодёжи всё более распространяется сопутствующие рок-музыке алкоголь и курение, половые извращения, появилась наркомания – явившийся в начале восьмидесятых СПИД уже шагнул и в нашу страну со всей этой грязью… И в городе объявились видеосалоны, где крутят пропагандирующие жестокость и насилие заокеанские боевики, разлагающие молодёжь порнофильмы. К их показу присоединилось и появившееся недавно кабельное телевидение, где я сам впервые увидел то, что до сих пор знал только понаслышке и по названию как низкопробная «маскультура», убедился, что это так на самом деле.
- Пусть зарабатывают! – невозмутимо отреагировал на протесты некоторых депутатов председатель горсовета Соколов, уже перестроивший своё мышление на рыночную экономику.
Самое настоящее разложение перестройки под флагом свободы и вседозволенности, когда разрешено делать всё, что не запрещено законом! Только забыли, что правило это допустимо для людей достаточно высокого культурного уровня, иначе в законы придётся вводить всё; как, например, в одном из штатов США предусмотрительно запрещено в кинотеатр приходить со львом. Многочисленные поездки генсека с многословным и многократным повторением сказанного ранее, и неизменно в сопровождении супруги, ставшей, как говорили в народе, главным его консультантом, у всех уже вызывали раздражение.
- Уж сильно напоминают Михаил Сергеевич со своей Раисой Максимовной другой дуэт – Николая Второго с его никчемной принцессой гессен-дармштадской, пустивших под откос Российскую империю. Не к добру!
Перестройка всё более превращается в пустозвонство и говорильню. А ведь не только для нас, для всего человечества, как отмечают повсюду в мире, успех перестройки имел бы историческое значение.
Ничего не получается с перестройкой и на нашем уровне. Да и не может быть иначе, ибо перестройку ведёт комиссия, состоящая из людей, ответственных за настоящее положение дел – все на своих прежних местах и ничего не меняется и измениться, конечно, не может. Парторганизация на девять десятых состоит из руководителей и фактически смыкается с администрацией – какой же результат можно ожидать по «ускорению перестройки»?
- Перестройка снизу пойдёт тогда, когда нам дадут права! – говорю в своё оправдание, когда в очередной раз спросили – как она проводится у нас.
Как и везде, падает дисциплина. Нарастают безответственность и расхлябанность… Ко всему ещё и природные катаклизмы. Большое землетрясение с жертвами в Армении. Помогает вся страна и весь мир, по телевидению унизительные картины – ящики гуманитарной помощи с Запада, но в Ереване всё это разворовывают и перепродают, наживаясь на бедах своих же соотечественников. М-да! Аварии и в воздухе – разбился, сразу после взлёта упал на жилые кварталы Иркутска самолёт-гигант «Руслан», и на воде – в студёных водах Арктики затонула подводная лодка «Комсомолец». Крушение экспресса «Аврора», взрыв в образовавшемся от повреждения газопровода конденсатном облаке под Ашой двух идущих навстречу пассажирских поездов, переполненных отпускниками; одни отдохнули напоследок у моря, другие лишь стремились к этому. Оба поезда опаздывали, как это случалось сейчас со всеми поездами, и ровно настолько, что будто специально стремились к встрече у роковой черты. Среди десятков сгоревших и две девушки из нашего города, одна из которых стала победителем конкурса красавиц. Третьей их подруге билета в этот поезд не досталось. Судьба!
Время это, по аналогии с предшествующим «застоем», не зря в народе стали называть «простоем».
***
Предлагаемый план разработки томографа рассмотрели на научно-техническом совете отделения. До того им занялась назначенная группа экспертов – Балюков, Сучков и Семикопенко, все кандидаты наук, старшие научные сотрудники и начальники отделов. Я разложил перед ними подготовленные к докладу плакаты и все привезённые материалы и отчёты, однако сразу стало ясно, что тонкости дела их не очень интересуют, к предложению они, словно сговорившись или следуя какому-то указанию, относятся с единодушным предубеждением. Можно было понять Балюкова – будучи начальником отдела более двадцати лет, он, как это бывает с задержавшимися на одной должности людьми, к своим обязанностям относился уже несколько небрежно и многое пускал на самотёк, в результате проморгал мои поиски, даже выезды в командировку, а теперь спохватился. Что же касается других, то действовало прежнее консервативное мышление руководителей, направленное на отказ во что бы то ни стало от любой новой работы.
- Не выполним работу, не справимся, – заключил Сучков. – Чего стоит только прецизионный высоковольтный источник питания, вы хоть сами представляете? Во что втягиваете коллектив?
- Да мы и не должны, Анатолий Андреевич, делать его, в стране есть специалисты в этой области. Этот экземпляр, – подал я ему взятую у киевлян подшивку чертежей, – сделан в киевском «Арсенале». Можно и не так далеко обращаться – в Челябинске завод «Прибор» есть, создавший уникальный бортовой высоковольтный источник для космических рентгеновских аппаратов…
- Был такой! Сейчас участок тот ликвидируется.
- Уфа, Обнинск, Тбилиси есть ещё…
- Недоставало нам ещё продукции с Кавказа! Там так делают, что сразу всё развалится.
- И в Свердловске завод радиолокационного оборудования «Вектор» серийно изготавливает как раз такую аппаратуру военного назначения. У них тоже ищут конверсионные темы.
- А быстрый процессор, который тут у вас указан, где взять? – ткнул пальцем в структурную схему томографа раздавшийся в области живота Семикопенко, в последнее время занятый в основном своей докторской диссертацией.
- Василий Петрович, так в том же Свердловске, у наших давних коллег на предприятии Семихатова. Производственное объединение «Автоматика» теперь называется. Создали же они бортовые процессоры для автоматической астроориентации морских ракет, и для крылатых ракет по местности – гораздо более сложные вычислители. Сканер – в Ленинградском оптико-механическом, где делают прецизионные астрономические телескопы… Треть всего, как и положено для подобного типа разработок, должно делаться по нашим заказам и поставляться другими, специализированными предприятиями.
- Тогда почему же до сих пор не могли томограф сделать?
- Только по организационной причине – задачу такую не ставили на государственном уровне и никто, кроме некоторых энтузиастов, не брался как следует. А сейчас – вы же видите! – обстановка меняется и не надо даже каких-то специальных правительственных решений по всему этому. В новых условиях хозяйствования, которые вводятся, в рыночной экономике и хозяйственной самостоятельности предприятий все с удовольствием возьмут заказы. В чём проблема, Василий Петрович? Не то время, когда все руководители всячески уклонялись от работы и это приветствовалось, – намекнул и на них.
- Новые условия, но когда они ещё заработают!
- И требуют за заказы непомерные деньги, как будто начинают всё делать с нуля. А где их взять?
- У министерства, у заказчиков… Да эту работу, – показал я на альбом чертежей, - выполнил коллектив в семнадцать человек! – И, поняв окончательно, что цель оппонентов не столько разобраться, сколько найти весомую причину для отказа, сказал, сворачивая чертежи: – У нас в отделении больше трёхсот сотрудников, в КБ полторы тысячи. На предприятии пятнадцать тысяч! И мы не справимся с этой работой? Позор!
После консервативного научно-технического совета отделения, где против томографа неожиданно резко выступил и Журавлёв, последовал полуконсервативный совет КБ, но там обозначилось и немало его сторонников – перед тем в Киев свозили десять наших специалистов разного профиля и каждый из них дал заключение по своему направлению: сделать сможем, работа по силам. Идея разработки томографа, и, скорее всего, благодаря присутствию на совещании Нечая, была одобрена.
***
Не мы были первыми в наших конверсионных работах – уже вовсю работал по волоконно-оптическим линиям связи коллектив под руководством физика-экспериментатора Барулина, создавалось предприятие Дмитриева по сборке быстро завоевывающих весь мир простых и надёжных персональных компьютеров фирмы IBM. Последнее представляло для нас особый интерес, так как томограф компьютерный и требовалось создать для него не только быстродействующий вычислитель, но и удобное средство программного управления и представления изображения для медицинского персонала.
Василий Дмитриев, инженер вычислительного комплекса, был известен как один из первых наших мастеров спорта по подводному плаванию. Организаторская жилка взяла в нём верх, и, имея достаточно развитые по прежней своей должности, сопряжённой с поиском и внедрением новых технологий, деловые связи во всей стране, он уже представлял собой готового для решения масштабных задач управленца. В джинсовом костюме с кейсом, молодой и энергичный, уверенный в себе современный менеджер, он свободно вращался в руководящих сферах предприятия и министерства, где мы теперь мимоходом неоднократно встречались, и успешно продвигал дело. Все, кто начинал что-то новое, быстро убеждались в том, что министерство наше далеко не всемогуще и решения надо пробивать самостоятельно в столичных коридорах власти, проникновению куда способствовали всеобщая демократизация и появление там реформаторов. Где можно было встретить тех весьма незаурядных людей, кто уже показал возможность и проявил способность вести дела весьма эффективно. Один из первых успешных кооператоров страны Артём Тарасов, автор семидесяти внедрённых изобретений, недавно удививший всех размерами партийного взноса в два процента от дохода – три миллиона рублей! Совсем молодой бывший секретарь райкома комсомола и руководитель бравшихся за сложнейшие работы стройотрядов, а потом первых коллективов научно-технического творчества молодёжи Михаил Ходорковский. Сделавший уникальные операции и быстро организовавший повсюду стационарные и передвижные клиники по микрохирургии глаза Святослав Фёдоров, уже зрелый одарённый и целеустремлённый человек, рассчитавший всю свою жизнь вплоть до остановки биологических часов; не учёл, что гораздо ранее конкуренты устроят катастрофу его вертолёта. И многие другие незаурядные деятели этой поры всеобщего пробуждения и простора для проявления инициативы. Простые, толковые и доступные люди, говорившие о грандиозных проектах, реализация которых для них, испытавших себя в деле, казалась вполне реальной.
Успешно двигая свои дела, они проявляли живой интерес и к проектам других, с удовольствием встречались с их авторами и обсуждали перспективы сотрудничества. Интересовались они всем новым и, конечно, изготовлением и применением вычислительной техники, что и свело их с Дмитриевым. Встречались они в уютном столичном, пока единственном в стране кооперативном, кафе «Трактир на Пятницкой», где всё было дорого, но вкусно, и обслуживание резко контрастировало с привычным, или, как стали говорить всё чаще о плохом советском, – «совковым». Здесь Дмитриев познакомился и с обещающим экономистом – молодым и стройным преподавателем, недавно ставшим редактором главного теоретического журнала компартии «Коммунист» Егором Гайдаром, внуком известного детского писателя.
- Хорошее дело вы с компьютерами затеваете, - сказал уже изрядно полысевший, несмотря на молодой возраст, Гайдар, когда они сели за стол у окна. – Только не надо путать понятие «экономический эффект», когда сорвали куш, и не более, с экономической эффективностью как стабильным, рассчитанным на перспективу состоянием производства. Надо чётко представлять себе, какова цель.
- И с кем эту цель реализовывать? – присоединился с вопросом Тарасов, принимаясь за салат с нарезанным лимоном, принесённый одетым в строгий костюм услужливым молодым официантом. – Есть ли у вас люди, с которыми можно идти на это?
- Люди у нас достаточно подготовленные. Физики, математики, программисты… Прошли, можно сказать, особый отбор.
- Не об этом речь, – испытующе взглянул на Дмитриева своими живыми глазами и слегка улыбнулся Тарасов. – Узнаются люди не по знаниям, а… в деньгах!
- У нас неплохо зарабатывают, так что деньги вряд ли будут чем-то определяющим. Хотя мы планируем всем своим сотрудникам хороший доход, потом обеспечим и хорошим жильём…
- Неплохо зарабатывают – это сколько?
- На предприятии в целом до семисот рублей доходит у некоторых, для наших специалистов удалось договориться пока на триста… С летними подработками, при желании, скоро смогут получить и тысячу.
- Нет, узнаются люди при гораздо больших деньгах, – откинулся к спинке стула Тарасов, внешне очень схожий с известным актёром кино Нахапетовым. – Таких больших, что хватит их на всю оставшуюся жизнь. Безбедную жизнь! И вот тут-то человек становится совершенно другим. Это я знаю! – слегка покачал он головой; на лице промелькнула тень разочарования. – Так что ещё подумать надо как следует – стоит ли будить в людях эту дьявольскую силу.
Молчаливый официант подал в больших красивых тарелках прозрачный суп с зеленью, вскоре принёс и второе – поставил перед Василием пахучее мясо в соусе с картофельным пюре и маслинами.
- Большие средства достанутся немногим, – слабо шевеля маленькими губами, тихо заговорил Гайдар, сосредоточив внимание на уголке салфетки, которую теребил пальцами. – Но, Артём, и вы… Василий, – не сразу вспомнил он имя собеседника, – хотя это и звучит непривычно, все уже здравомыслящие люди понимают, что иного выхода и нет! Что мы сейчас имеем? Провал всего экономического курса перестройки очевиден. Резкое ухудшение положения на потребительском рынке, ускорившийся рост цен… Демократизация общественной жизни открыла каналы проявления массового недовольства. Пробуксовка реформ связана с интересами управленческого аппарата, поэтому сломать административно-хозяйственную систему управления экономикой можно, лишь активно задействовав механизм рыночного регулирования. Только рынок может заменить армию чиновников, занятых делёжкой миллионов видов продукции между миллионами потребителей!
- Что можно противопоставить бурному росту денежной эмиссии? – беря вилку и нож и принимаясь за бифштекс с жареным румяным картофелем в кругу нарезанных тонкими пластиками помидора, продолжил Гайдар; говорил он в манере преподавателя – развёрнуто, ясно и убедительно. – Решительное размораживание цен. Это неизбежно переведёт инфляцию из подавленной формы в открытую. Проще говоря, вызовет лавинообразный рост цен. Опасение тяжёлых социально-экономических последствий побуждает сдерживать этот шаг. Но никуда от этого не денешься – требуется структурная перестройка экономики, свёртывание ставших неэффективными, неконкурентоспособными отраслей и производств. Если этого не делать – результатом станет падение темпов роста эффективности. Об этом подробно я писал и в нашем журнале, и в «Звезде». Почитайте на досуге.
- Читали, Егор, – сказал Тарасов.
- Преобразования, не предусматривающие отказа от социалистических ценностей, обречены на неудачу! – прекратил есть и, испытующе посмотрев на собеседников, сделал категорический вывод Гайдар. – Да, и мы должны иметь мужество это признать. Все социалистические страны, в том числе и те, кто давно встали на путь экономических реформ, испытывают серьёзные проблемы. Сочетать социальную справедливость с высокой эффективностью экономики невозможно! Это должны понять сначала все специалисты, а потом убедить и общество в необходимости кардинальных мер.
Несколько длинная, похожая на лекцию речь Гайдара прервала беседу. Выслушав его, они некоторое время, попивая соки, сидели молча, как будто каждый вдруг вспомнил о своих делах. За занавешенным прозрачным узорным занавесом окном было видно, что вдруг пошёл ливень и мимо побежали застигнутые врасплох люди.
- Могу подвезти вас! – предложил Тарасов.
***
Не так часто, как хотелось бы, но всё же в зал тяжёлой атлетики заходить удавалось, чтоб позаниматься гирями. Сюда пришло новое поколение молодых атлетов, быстро прогрессирующих под руководством оказавшегося умелым тренером Арбатского – приятно было сознавать, что в нём мы не ошиблись. Многое сделано и в спортзале, появились новые штанги с обрезиненными дисками, которые раньше можно было увидеть только на крупных соревнованиях, разного рода тренажёры и прочие хитроумные приспособления для подсобных упражнений. Обойдя покрытый сплошным резиновым настилом помост, подошёл к стоявшему в углу письменному столу, за которым сидел одетый в спортивный костюм Борис Пантелеймонович, поздоровался с ним за руку, сел напротив и, наблюдая за тренирующимися, выслушал рассказ и о последних выступлениях воспитанников секции на выездных соревнованиях, и привычные сетования на то, что подготовленные и способные юные атлеты уезжают из города после окончания школы на учёбу в институты и для него как бы пропадают, не оправдывая затраченный труд.
Среди атлетов, которые занимались, выделялся высоким ростом, хорошей техникой и довольно большими поднимаемыми весами светловолосый Игорь Качурин – для своей штанги он легко брал со стоек и подносил сразу по два двадцатикилограммовых блина. Арбатский лишь несколько лет назад подобрал его с новичками в школе, и вот он уже мастер спорта; уверенно выполнил норматив, как раз когда я был боковым судьёй на помосте.
- Готовимся к чемпионату Союза, – кивнул в его сторону Арбатский.
- Молодцы!
- Психологически очень устойчив, – подметил тренер. – Да и другие ребята, которые пришли в один год с ним, неплохо идут. Апальков мастера должен вот-вот сделать.
- В полусреднем?
- Да! И Давыдов растёт. Вот только поступать в Центральный институт физкультуры, в Москву собрался.
- Тренером будет.
- Да, но… Столько труда вложено, – вздохнул Борис.
Посмотрев на громыхавших железом молодых и здоровых, и уже достаточно сильных ребят – не потягаешься с ними даже былыми лучшими своими результатами, что не огорчает, а радует – молодёжь должна превосходить нас, и в этом прогресс человечества! – поговорив о том о сём, я принимал, как правило, осторожно сделанное предложение поучаствовать в судействе ближайших соревнований, которых проводилось много – и среди начинающих, и среди разрядников, и занимало немало времени. Однажды на них стал свидетелем и того, как побили державшиеся почти десять лет рекорды города среди юношей, установленные Герой.
- Кстати, мы планируем провести лично-командное первенство города по гиревому спорту, – сообщил ещё Арбатский. – От нескольких команд уже поданы заявки. Готовься и сам, раз поднимаешь гири.
Качурин действительно оказался способным спортсменом и быстро прогрессировал. Вспоминаю, что впервые в мире штангисты толкнули двести килограммов в начале шестидесятых, затем сам стал свидетелем, как справлялись с этим весом уже многие спортсмены на Кубке Союза, в семидесятых впервые подняли эту громадину в области, и вот теперь – на тренировках в нашей секции, на наших глазах делает это Игорь, и достаточно уверенно. А вскоре на чемпионате страны он установил рекорд в рывке – 197.5 килограммов! - и стал вторым призёром.
Приятную новость о том, что Качурин стал участником проходившего в Венгрии чемпионата Европы по тяжёлой атлетике и его победителем, я узнал из недавно появившейся городской «Нашей газеты». И как раз находился в командировке в Москве, когда меня позвали из номера к стоявшему у дежурной гостиницы телефону. Звонил Арбатский – приехал в столицу для получения документов заслуженного тренера, спросил нельзя ли устроить на ночлег. Был конец недели, когда многие разъезжались, а наше постоянное присутствие в гостинице – неделю я, другую Симонов, способствовало установлению неформальных контактов с её администрацией, так что договориться не составило труда. Через некоторое время по указанному адресу – метро «Новокузнецкая», набережная Горького, в вестибюль гостиницы вошёл, оглядываясь в незнакомом месте, Борис Пантелеймонович, выглядевший более озабоченным, чем осчастливленным получением высокого звания.
- Что Игорь рассказывал? Как проходила борьба? – спросил его, когда в моём опустевшем номере мы сели за импровизированный праздничный стол, но без спиртного, которое он не принимал категорически.
- Всё зависело от того, как он выступит в рывке. Результат оказался абсолютно лучшим – даже у тяжеловесов всего лишь 185. Обогнал своего ближайшего конкурента, Дандика из Израиля, эмигранта из бывших наших, а толкнули они одинаковый вес, по двести семнадцать. Третьим был поляк, но с большим отрывом.
- Что, на Олимпийские игры теперь надо готовиться?.
- Если смотреть правде в глаза, шансы для этого маленькие, - не сразу ответил Арбатский. - Сам же знаешь, в табеле о рангах в его весовой категории он после Юрия Захаревича, который, проигрывая ему в рывке на Кубке Дружбы, толкнул 230 и победил. Акоев ещё есть… Конкуренция – ого-го какая! Игорь попал на чемпионат только благодаря тому, что Захаревич пропускал его перед Олимпиадой, и при поддержке тренера ЦСКА. И использовал этот шанс на все сто! А само звание чемпиона привилегий никаких не даёт. Да и устал он сильно – умеет выкладываться на соревнованиях полностью. Жена его, Оксана, проявляла терпение до сих пор, но тоже уже начинает возражать – дочь маленькая, пора и ею заниматься, а не только штангой. Так что вряд ли!
- Игорю за такую победу что-нибудь дали?
- Звание мастера спорта международного класса.
- А у нас в городе?
- Ничего! Ходили с ним в наш горсовет, думали, с квартирой там ему посодействуют. Живут ведь втроём с подселением. Председатель горсовета стряхнул пыль с какой-то залежавшейся в кабинете статуэтки каслинского литья и вручил её как подарок. Вот и всё!
***
На сей раз Гера приехал в день своего рождения. Порадовал, сдав все экзамены весенней сессии на «отлично». Хотел купить ему за это наручные часы в подарок, предложил пойти выбрать.
- Зачем? – возразил он. – У всех часы есть, можно спросить время.
Изменился Гера за прошедшее время, хотя внешне вроде бы всё тот же. Недавно женился, наверное, поэтому. И… крестился, повесил на грудь крест. Похоже, что не без влияния тёщи, у которой живёт. Волна пошла восстановления веры в преддверии Тысячелетия христианства на Руси. Или от душевного потрясения после того, как в горах побывал под снежной лавиной – самого откопали, но рядом погиб его близкий друг? Шаг назад даже в сравнении с неграмотной бабушкой Палагной и полуграмотным дедом Константином, некогда отрёкшимися от религии по своему здравому смыслу, из опыта и наблюдения окружающей жизни. А ведь сын имеет высшее техническое образование, наиболее тесно связанное с наукой, менее всего подверженное влиянию невесть откуда берущихся в последнее время всяких полурегилиозных, даже далёких от христианства сатанистских, учений и течений, сект и общин.
- Зря! Ой, зря! – с сожалением о том, что так расходятся наши взгляды, покачал я головой.
Впереди два месяца летних каникул, и Гера собрался поработать частным таксистом. Есть теперь такая возможность, разрешены и открыты пути проявления частной предпринимательской инициативы, созданию разного рода кооперативов. Сняты все ограничения, и развивается индивидуальное предпринимательство; открываются кафетерии, шашлычные, берут патенты таксисты… Отступление от социализма? Повторение НЭПа? В кооперативы, где заработки не устанавливаются и не ограничиваются государством, а доходы легко скрываются, двинулись многие, и не только «подпольные корейки, матёрые спекулянты, рвачи-шабашники…», как писали газеты. И, действительно, люди впервые столкнулось с таким явлением, как легализованные «левые» деньги у разного рода ловкачей и проходимцев, нажившихся на спекулятивных афёрах, бравших взятки, беззастенчиво кравших у государства. Объявились доморощенные миллионеры, которые стали смело выставлять свою роскошную жизнь напоказ, противопоставлять себя не умеющим делать деньги «совкам». И мораль этих обнаглевших типов, их разрушительная и гнилая, но наступательная идеология, против которой ведутся слабые оборонительные бои, берёт верх! Торгаш, доллар, спекулянт, кооператор, ростовщик – становятся почтительными словами в нашем обществе.
Все бросились на заработки, в больших городах торговыми рядами заняты целые улицы – не пройти, да и у нас у магазинов, и у проходной чёрт знает что творится от множества импровизированных лавчонок, ларьков, лотков и остающегося после мусора. Уволились из группы и ушли «в бизнес» и наши молодые инженеры - сначала Рукавишников, более склонный к этому роду деятельности по линии предприимчивого отца, а потом и Кравцов, которого частенько вижу приторговывающим автомобильными запчастями на площади у магазина. И, похоже, не зря стоял там под снегом и дождём, потому как вскоре купил себе и машину, и квартиру – недостижимые для рядового инженера вещи. Правда, разочаровал – на предложенную ему книгу ответил, что читать некогда, да и незачем. Сколько же людей отвлечено от созидательного труда! И кто будет продолжателем дел, заложенных кем-то давным-давно и лишь сейчас реализовавшихся, таких как запуск космического челнока «Буран» в автоматическом режиме полёта и посадки, небывалых размеров шестимоторного транспортного самолёта «Мрия»?..
- Не опасно таксистом? – спросил сына. – Смотри что творится? Бандиты совсем обнаглели. Чтоб деньги какие-то даже небольшие отобрать или машину – убить человека готовы.
- Знаю! Постараюсь быть осторожным.
Заплатив символическую цену в десять рублей за патент, Гера нацепил на крышу легковушки знак таксиста с шашечками и, среди многих себе подобных автомобилистов, занялся поиском и перевозкой пассажиров. Некоторое время назад те не могли поймать такси днём с огнём, а тут пожалуйста – сколько сразу выехало на улицы. Очень не понравилась такая конкуренция заносчивым профессиональным таксистам, не дававшим сдачи и не бравшим в оплату мелочь, пренебрежительно бросая: «Оставь себе на жизнь, дорогой!». К вокзалу или аэропорту не дают подъехать, того и гляди что проколют колёса или ещё какую пакость, драку даже устроят. Так что частнику приходится стоять где-нибудь в сторонке; люди стали понимать, кто обслужит их лучше и дешевле, и пассажиры там их сами находят.
- До Северо-Запада довезёте?
- Садитесь!
- И сколько возьмёте?
- Трёшню!
- Всего лишь?..
- На ЧМК едем?
- Пожалуйста!..
- На тракторный?
- Садитесь!…
Да, за трёшку можно через весь город проехать, а с севера на юг это четырнадцать километров по прямой, промерил не раз. Проще, как вскоре убедился Гера, ловить пассажиров не у вокзалов, а на улицах, и в более позднее время, когда транспорта на улицах меньше, нет заторов и экономнее расходуется бензин, цены на который в очередной раз повысились. Правда, супруга молодая, округлившаяся лицом и телом Люда, не очень тем довольна, что муж по ночам где-то ездит.
- Когда сегодня вернёшься? – спрашивает хмуро.
- Часам к двум постараюсь.
- Нельзя ли пораньше?
Сомневается, видать, что на такси до такого позднего времени будет он ездить, вдруг под этим предлогом на сторону куда-то подастся от беременной жены.
- Не будет ездить – ничего не заработает! – услыхав их разговор, отозвался из своей комнаты тесть Александр Петрович, заступаясь; сам он тоже куда-то собирается на вечер и может прийти вообще на другой день, к чему тёща, Любовь Константиновна, уже, видать, привыкла и помалкивает.
Если тесть к ночи не вернётся, то это даже хорошо, смекает Гера, в его гараж, что рядом с двором, можно будет и машину поставить, а не на платную стоянку, откуда ещё тащиться пешком до дому несколько кварталов придётся.
***
- Что делать, если членов партии никуда не избирают? – на оперативке секретарей задал вопрос Малёваный и без энтузиазма, как-то отрешённо, ответил сам: – Коллективными действиями партийной организации убеждать и добиваться принятия правильных решений.
Но в партийной организации разнообразие мнений уже такое, что вообще невозможно принять какое-либо общее решение, оттого стали невозможными и совместные коллективные действия. Взять, например, партгрупорга Артемьева, нашего ветерана труда; догнал его, шкандыбающего в коридоре с палкой в одной руке, портфелем в другой. «Смещён Ельцин, а за что? – спросил он после того, как поздоровались. – Надо опубликовать его выступление, дать прочитать».
И не один ведь так думает, в партбюро вчера спорили по этому поводу.
- Борис Петрович, где же это видано, чтоб распространять речи своих политических противников? – остановился и отвечаю ему.
- Народ не доверяет ЦК!
- А Октябрьской революции вы сами доверяете?
- Там тоже дров наломали! – остановился он и спросил: – Смотрел вчера по телевидению фильм «Собачье сердце»?
- Видел! Хороший фильм, заставляет о многом задуматься. Одни ограниченные люди запрещали книгу, опасаясь, что примут её как основное содержание революции, другие – сейчас! – принимают её как основное содержание революции. Вот как!
- А «Россия, которую мы потеряли» Говорухина?
- Нет, не видел, но не хуже его знаю, кто и что с царской Россией потерял! – Не хочется, вот так стоя в рабочее время в коридоре, дискуссировать, но, наверное, придётся. – Россию с развратным распутинским окружением потеряли. Тех, кто страну и народ держал в нищете и невежестве, затевал и бездарно проигрывал все войны. Потеряли возможность жить по-скотски, трудясь от зари до зари, ходить в одних полотняных штанах круглый год да босиком до первого снега и морозов. Страх, с которым встречали лето – будет ли урожайным, а потом зиму – дотянут ли до лета… Вот что потеряли! Это я не из книжек говорю – когда-то не поленился у предков своих поинтересоваться, спросить, как они жили. А если из книг, то – три четверти селян малоземельные и безземельные, две трети без скота и коров. Соха, рало, деревянная борона, коса… Один врач на уезд. На всю Подольскую губернию, откуда я родом, 26 средних школ и 3200 питейных заведений…
- Так прервали естественный процесс развития России – реформы Столыпина. Потом ввергли её в кровавую Гражданскую войну, красный террор… – Он поморщил свой короткий вздёрнутый нос, пригладил тёмные, почти не тронутые сединой волосы.
Услыхать такое от члена партии и партгрупорга уже не было чем-то удивительным. Дают всходы возникшие на почве демократии и плюрализма мнений появившиеся антисоветские публикации в журналах «Огонёк», «Родина», газетах и телевидении. Тем не ответишь, а хотелось бы – но далеки они.
- Ну, и кто же прервал их реформы? Да если бы были реформы, то и революции, может, не было вовсе. Так ведь царица Александра Фёдоровна, которую сейчас церковь в святые прочит, за одно упоминание о реформах не то что революционеров – кадетов готова была вешать. А что касается Столыпина, то я больше верю не оценке обиженного на советскую власть Солженицына, а современнику того – Льву Толстому. Который писал Столыпину: «Вы уже заслужили ту ужасную славу, при которой всегда, покуда будет история, имя ваше будет повторяться как образец грубости, жестокости и лжи…»
- Ну, это уж слишком строго!
- Не я же так оценил, а совесть России того времени, воплощением которой был Лев Толстой.
Артемьев хотел уже уклониться от продолжения дискуссии, но я удержал его:
- Нет уж, Борис Петрович, давайте по порядку ваших мыслей! Гражданскую войну кто развязал? Антанта, которая вооружила бежавших на окраины страны белых генералов. Чтоб прибрать с их помощью наши богатства. Репрессии, говорите? Чьи репрессии? Да в той же «Родине», где в основном эту чушь несут, вскользь упомянули исследование бывшего белогвардейца – первый том по красному террору, второй – по белому. И начинается тот второй том словами: красный террор был страшен, но не идёт ни в какое сравнение с ужасами террора белых. Корнилов на другой день после Октября дал команду – пленных не брать, рабочих не арестовывать – расстреливать или вешать. Жителей оказавших сопротивление сёл расстреливать поголовно… Как в 1905-м! «Мы шли к власти, чтоб вешать…» Вот от каких последствий большевики избавили страну! Чем же ещё, как не красным террором было ответить? Ответили, хотя на Урале и в Сибири Колчак, которого сейчас чуть ли не ангелом невинно пострадавшим представляют, сто одиннадцать тысяч расстрелял, а по приговору советской власти шесть тысяч пятьсот тринадцать…
- Запомнил!
- Приходится запоминать, чтоб не оболванивали! Испокон веков революционеров казнили, вешали, расстреливали, гноили на каторге, а как только самих к стенке за это поставили – завыли. И нам ли им подвывать? Кто, Борис Петрович, изобретатель скоропалительных троек, на совести которого семь тысяч казнённых и сто тысяч погибших в тюрьмах? Тот же Столыпин. Создал условия, когда «человек пропадает без вести и самые близкие годами не знают, что сталось с ними»? Лидеры немецких коммунистов тоже упрекали советскую власть в излишней жёсткости. Сами же понадеялись на цивилизованность своих противников, и были ими зверски убиты, и революция их подавлена. Революция, которую большевики так ждали, чтоб по пути к социализму впереди нас шла более развитая, более подготовленная к нему страна, чем наша.
Борис Петрович посмотрел на меня искоса и критически – что, мол, спорить с ортодоксом. Действительно, пора было закругляться – время рабочее, а мы стоим в коридоре; некоторые мимо нас по делам уже не раз проходили, оглядываются.
- А я на пенсию собрался уходить, – вдруг сменил тему Артемьев.
- Да? – удивился я, так как сами на пенсию у нас уходили только простые рабочие и служащие, зарплата которых не намного превышала пенсию, с других должностей, где можно было позволить себе трудиться не надрываясь, добровольно уходили редко, чаще по принуждению.
- А что! Дом у меня в саду почти готов, там, на природе, и буду в основном жить. А у тебя как стройка?
- Да вот брёвна в лесхозе заказали. Вместе с вашим Томильцевым – моим соседом по саду. А вот он и сам! – увидел я подходившего Томильцева, невысокого и русоволосого сверстника. – Станислав, так когда за дровами едем?
- А! В субботу надо бы…
Потом целый тот день всё сказанное Артемьеву и услышанное от него вертелось в моей голове, и донимало сожаление, что и сказал не всё, и не так сказал, можно было бы и лучше, убедительнее. «Развязали Гражданскую войну? А зачем, спросить бы, нужна война большевикам была, если они уже пришли к власти? Да более прав враг советской власти Савинков – потому воевали, что каждый имел оружие и не хотел слушать других, пытался силой заставить их жить по-своему». И вообще спросить надо было Бориса Петровича, зачем он вступал и почему состоит в партии с такими взглядами. Нет, конечно, далеко не всё в нашем прошлом было сделано правильно и без трагических ошибок, как это некогда трактовалось в знаменитой «Истории ВКП(б)». Читал и «Несвоевременные мысли» Горького, и «Дни окаянные» Бунина. Только нужно понимать, что для барина Бунина окаянные дни наступили только после революции, а для тех, кто погибал или кормил вшей в окопах, жил в нищете, унижении и невежестве окаянными были дни до революции. Писать только об этом они не могли, не умели, потому как три четверти населения России – неграмотные. Ленина не забыли, спросить его надо было ещё? «Такой дикой страны, в которой бы массы народа настолько были ограблены в смысле образования, света и знания – такой страны в Европе не осталось ни одной, кроме России». Сложное было время! Но давайте же, раз считаем себя непогрешимыми умниками – задним числом, сделаем достойно свой шаг во всемирной истории, пройдём свой путь в ней. Последуем совету Ломоносова: «Хулу вывести недорого стоит, сделать нечто лучшее – вот задача настоящего мужа»…
Что касается Артемьева, то он так и остался при своём мнении, и впоследствии на страницах первой городской «Нашей газеты» нас часто публиковали рядом, представляя как две противоположные точки зрения.
***
То, что с ответственным за нынешнее состояние руководством перестройка невозможна, стали понимать и вверху, развернув кампанию его обновления. Отправлено на пенсию «добровольно» более сотни членов ЦК; наш министр Славский, говорят, сам уходить отказался, и ходят слухи, что вывели как раз всех «идейных коммунистов». По решению апрельского Пленума ЦК по кадровым вопросам начались и выборы руководителей всех уровней. И там, где они уже состоялись, вовсю прокатывают «бывших». Поступают предложения освободить сразу всех без исключения руководителей и выбрать новых. Более молодые сожалеют, что не введены ограничения на возраст руководителей. Это удивляет, ибо истина всегда между крайностями, и нужна же некоторая преемственность. Возникают и другие вопросы – может ли уборщица выбирать начальника научно-исследовательского подразделения, если даже начальник группы, по себе знаю, не может в полной мере оценить его соответствие должности? И являются ли выборы лучшим способом подбора кадров?
- Цель же выборов – не освобождение вакантных мест! – пытаешься возразить, но бесполезно – ажиотаж и прямо-таки кровожадный огонь загорелся в глазах многих.
А руководители в панике, что тоже удивляет – неужели они ни на что больше не способны, как быть начальниками? Или так дорожат своими должностями и общественным статусом? Обычно судорожно цепляются за должности и кресла те, которым она даёт больше, чем они отдают; надрывались бы, так с удовольствием, наверное, встретили освобождение. И первое, и второе не возвышает их.
Для нас выборы руководителей начались с выборов научно-технического совета и того, что не назовёшь неожиданностью – не выбрали Журавлёва. Из этого автоматически следовал вывод – он не может оставаться и начальником отделения, к чему, похоже, и стремились. Пытаюсь выяснить у сотрудников – почему «прокатили»? Руководители – приблизительно два к одному за него, но на выборах всё решают массы, а рядовые сотрудники в основном были против. И ничего внятного в их объяснениях – на начальственно-пренебрежительное отношение к людям намекают, нерешительность в принятии решений… Чернобыль обязывает быть осторожным, как это было изначально в нашей отрасли атомщиков.
Изложил Олегу Митрофановичу эти ставшие известными причины недовольства.
- Недоразумение какое-то! – пожал он плечами в растерянности. – Откуда взяли такое, что не уважаю людей?
Переговорили и в партбюро, посоветовались с остальными руководителями – мнение большинства такое, что надо бы оставить Журавлёва начальником отделения.
- Надо менять! – по иному оценил результаты выборов секретарь парткома.
А ведь за этим должны были последовать и выборы самого начальника, исход которых был предрешён.
- Я в этом безобразии участвовать не буду! – категорически заявил Олег Митрофанович.
А потом сказал мне наедине:
- Что-то зрение у меня сильно подсело в последнее время! – Он снял свои очки, и я впервые увидел его оказавшиеся совсем разными и утомлённые глаза, обычно невидимые за толстыми стёклами. – Наверное, от всех этих передряг! Прочтение рабочих документов уже становится проблемой. Я договорился в свердловском отделении института микрохирургии глаза Фёдорова об операции. Делают они хорошо, но всё же не со стопроцентной гарантией – может стать лучше, а может и ещё хуже. Пенсию льготную я уже заработал, быть может даже персональную, так что давайте подумаем о преемнике, посоветуемся с другими.
Через некоторое время мы встретились по этому вопросу.
- Фомин или Сенькин, – высказал я свою точку зрения, оставляя последнее слово начальнику.
- Фомин? Ну, Юрий Павлович ещё только начальник группы…
- По партийной его работе уже был виден почерк настоящего руководителя. Самостоятельный и добросовестный, сдержан и рассудителен, взвешен…
- Согласен с вами. Но, по-моему, Сенькин больше подходит.
- Да, но вот здоровье Александра Николаевича пошаливает, – вспомнил я своё недавнее посещение в больнице находящихся там коммунистов, где оказался и тот. – С сердцем не всё в порядке у него… А ведь работа начальника, если к ней относиться с полной отдачей, а не как к синекуре, дьявольская.
- Молодой он ещё, пройдёт. Да и я уже его кандидатуру – скажу по секрету! – с руководством обсудил, поддержат.
Странно - зачем же было тогда меня спрашивать? Помолчав, спросил:
- Так что, ставим на обсуждение партбюро?
- Давайте! Предварительно сходите в партком, а то с некоторых пор и по некоторым причинам я туда не вхож.
Нельзя сказать, что при поддержке партбюро, потому что мнение партийных органов и лиц сотрудники уже совершенно не принимали в расчёт, и в совет трудового коллектива предприятия, например, не был избран ни один коммунист, скорее благодаря молодости и обаянию, и отдалённости от нынешней администрации, руководителем отделения был избран начальник конструкторской бригады Сенькин. Заместителем его стал Зеленкин. А вскоре, когда под давлением общественности принял решение уйти с поста руководителя КБ и Верниковский, эта связка продвинулась дальше; самый молодой из начальников, а стало быть, и перспективный, Сенькин был назначен главным конструктором, Зеленкин стал его первым заместителем.
***
- Я тоже буду переизбираться из секретарей, – через некоторое время сказал я сдававшему дела преемникам Журавлёву. – Так что в отставку вместе уходим.
- А вот это напрасно! Оставайтесь, это в ваших интересах. Вы же знаете отношение Балюкова к вам? Вычеркнул вас из списка резерва, хотя вы вполне можете быть начальником отдела. Вы, я вижу, человек принципиальный, и пока секретарь – ему не по зубам…
Приятно было слышать такое, учитывая, что не всегда и всё у нас было во взаимоотношениях с Олегом Митрофановичем гладко. Как-то в проекте доклада партсобранию привёл критические замечания в его адрес, а он потребовал их исключить. Я отказался. Он вдруг раскраснелся, раскричался даже, что на меня всегда действует с обратной силой, потом вдруг остановился:
- Эту критику слышу в свой адрес впервые, постараюсь учесть. Прошу на собрании не оглашать.
Что делать? Критика начальника прозвучала бы, конечно, эффектно, и можно было получить «политический капитал», но цель критики ведь достигнута. Так что согласился и исключил не колеблясь.
А Балюков всё же моим врагом не был, разве что противился тому, что ускользаю из-под его власти. Причина ухода была в другом – бремя секретаря нести и жить в форсаже можно только на короткой дистанции. Да и результатов моих усилий не видно! Прокатили на партсобрании предложение использовать научно обоснованную методику аттестации, и работа заседающих чуть ли не ежедневно комиссий идёт впустую, сижу на них по полдня, страдая от бесцельной траты времени. Ранее не прошёл предложенный скользящий график работы. Люди недовольны руководством и партбюро, но не лебезить же перед теми, кому перестраиваться следовало бы прежде всего самим, а не ждать и требовать этого от других. Не подписал аттестационную характеристику исключённому из партии за злоупотребление служебным положением, без упоминания об исключении.
- Какое это имеет отношение к работе? – возмутился тот, забирая характеристику.
- Характеризует ваше отношение к работе.
- Как это?
- Злоупотребляете ею!
Одним неросчерком пера нажил врага. Вот ещё сотрудница приходит жаловаться на результаты аттестации. Говорю ей:
- Вам же установили максимальный оклад техника!
- Так вон сколько – мне в дети годятся! – а уже в инженерах все ходят.
Ничего себе заявочка!
- Извините, но у них же образование высшее, а у вас лишь среднее специальное. Вас и по выполняемой работе оценили как техника. Хотя вы даже ни разу на курсах повышения квалификации не были, как то требуется. Так что было мнение вообще вас не повышать, но всё же, учитывая опыт, добавили до максимума.
- Вот как? – возмущается. – Тогда буду только телеграммы и письма писать! Ничего больше…
Как тут не вспомнить русскую пословицу: «Всяк ищет правду, да не всяк её творит». Устал, наверное, и поэтому злюсь на обычные явления жизни. Прекратили социалистическое соревнование как не оправдавшее себя – довели его бюрократы до такого состояния, что оно действительно и давно уже стало бессмысленным. В годовщину создания ВЛКСМ в отделении не могли собрать комсомольское собрание. Понятно – в институтах страны из комсомола выходят целыми курсами. И приём в школах города снизился в шесть раз - в подшефной школе вступили только двое вместо шестидесяти в предшествующий год. Всё становится на свои места! Нет организации молодых единомышленников, а собрание разнородных людей распадается. Об этом ещё когда-то, в шестидесятые, мы спорили…
И что предлагается молодёжи взамен комсомола? Используя такое сильное и созидательное и, в то же время, разрушительное чувство, как сексуальное влечение, её втягивают в полное нравственное разложение. Телевидение, где появился отдельный российский канал, вальяжные и картавые чрезмерно раскрепощённые ведущие – самые настоящие провокаторы, – поощряет аморальное и асоциальное поведение подростков, газета «Московский комсомолец» вдруг напечатала статьи об оральном сексе, больше похожие на его пропаганду! А после кинофильма «Интердевочка» началась самая настоящая и прямая пропаганда проституции, которую представляли не как нравственное падение и социальное зло, а чуть ли не благородное дело борьбы за свободу. А на деле – борьбы против нашего здорового нравственного стереотипа и общественного строя. И вот результат социологического опроса – профессия валютной проститутки попала в десятку наиболее престижных. Верно заметил учёный-палеонтолог, классик советской научной фантастики Ефремов: «Все разрушения империй, государств и других политических организаций происходит через утерю нравственности».
А что же ещё существующие комитеты комсомола и их ещё сидящие на окладах идеологи? Пытались удержать остатки комсомольцев кружками по интересам, коммерциализацией и… проводимыми по западному образцу конкурсами всяких «мисс». Имели возможность посмотреть, что это такое, видели по трансляции, читали, как ведущий шоу «Мисс Вселенная» в Нью-Йорке спросил одну из однообразно длинных и тощих красавиц: «Какой самый большой пенис вы видели?» И та, вместо того, чтоб треснуть по морде за такой вопрос, натужно хихикала в ответ.
Вот и результат – юристы и психологи пишут: «Подростки потеряли интерес к привычным общественным ценностям… Они больше не доверяют миру взрослых. В пресловутых молодёжных «тусовках» неминуемо наступает сексуальная деморализация…»
Перестройка проваливалась по всем статьям! И не зря в резолюции городской партийной конференции записали требование принять незамедлительные меры для спасения страны от экономического и политического хаоса, остановить рост преступности и насилия, коррупции и спекуляции, упадка нравственности, обострения межнациональных отношений. И выразили недоверие высшему руководству страны, в том числе и ставшему недавно президентом СССР генеральному секретарю партии Горбачёву. Но всё это оставалось без последствий, хотя те же выводы были сделаны многими на XXVІІІ съезде партии, оказавшемся последним в её истории. Ибо из верной констатации событий не были сделаны соответствующие организационные выводы.
- Да и томограф требует уже полной отдачи сил, – пояснил я Журавлёву ещё одну причину своего отхода от партийных дел. – Мы вовлекли многих в его разработку и не имеем права на неудачу.
***
После принятия директором положительного решения по томографу нас ждала снова Москва – главк и министерство, где с Симоновым не только нужно было доказать целесообразность работы, но и «пробить» её финансирование. Очень внимательно и с интересом допросил нас, обсудил, одобрил предложение и даже подсказал подходящие для сотрудничества организации главный инженер главка Любовин. Прочитал материалы и недавно назначенный первый заместитель министра Рябев, которого перед тем для гарантии положительного решения посетил Синьков, и принял положительное решение по финансированию! Директор дал указание формировать творческий коллектив.
Мы с Симоновым перешли во временно выделенную нам ожидавшую ремонта комнату и приступили к работе. Первый вопрос – где будем формировать коллектив.
- В нашем конструкторском бюро, конечно, – предложил я.
- Ты же видишь, какое здесь отношение к нам? Ясно и какое отношение к томографу будет у всех начальников, к которым придётся обращаться – возразил Евгений. – Надо выделяться.
- Вся инфраструктура разработки здесь, ГОСТы, ОСТы и прочее. Среда проектирования, которой в другом месте мы иметь не будем.
- Зря! Ой, зря! – вздохнул он.
И действительно, преграды стали возникать одна за другой – нет для нас помещений и не отпускают к нам кадры, боясь остаться без них, а значит – и без начальствующих должностей. С теми, кто всё же переходил, не отдавали инструмент – кульмана, столы и прочие принадлежности. В поисках поддержки мы подошли к этому времени остававшемуся почему-то не у дел Стоцкому. Тот живо заинтересовался томографом, быстро уловил его суть и необоснованность возражений оппонентов и стал нашим сторонником. Более того, вскоре формально был назначен и руководителем томографического направления на предприятии, что вызвало неудовольствие Симонова.
- Мы это дело нашли и продвинули, а поставили над собой начальником другого, – брюзжал он.
- Ты же видишь, что нам с тобой всё ещё не доверяют – выскочки, дескать, вовлекаем всех в авантюру. Не понимают, что томограф в стране до сих пор не был сделан только по организационной причине, а не технической. Поддержка Стоцкого в такой ситуации важна и нужна. В конце концов, главное – дело сделать, а не кто при этом главный.
Симонова это не очень убедило и удовлетворило.
Настала очередь подбирать людей. Одни сами подходили к нам, испытывая желание многих оружейников сделать что-то полезное, других по разным причинам не устраивало прежнее место работы. Удивительно, что пришёл и только что вышедший на пенсию начальник военной приёмки, но поступило указание сверху – не брать; видно, ранее в чём-то не сошлись. Неожиданно обратился и заместитель начальника испытательного отделения Дмитраков, которого поджали предстоящие выборы руководителей – придирчиво требовательному начальнику ждать от них ничего хорошего не приходилось.
- Юрий Лукич, возьмём вас с удовольствием! – сказал я ему, вспомнив время, когда на работу нас принимал он; время меняет людей и местами. – Нужно подобрать и возглавить группу макетирования и испытателей.
А как-то рано утром ко мне домой прибежал живший в соседнем доме Борис Южанинов, возбуждённый и взъерошенный:
- Возьми на работу!
- Что случилось? – предложил ему пройти на кухню, чтоб разговорами не разбудить домашних. - Да садись, чай попьём.
- Спасибо, я так посижу! – с трудом протиснул он своё крупное тело, с выступающим животом, за стол, нервно пригладил слегка тронутый сединой чуб. – Я уже завтракал.
- Так что же случилось?
- А, даже говорить не хочется! – отмахнулся он. – В другой раз…
Пора было определять для приказа и оклады.
- Давай по максимуму, – предложил Симонов, и добавил – как в воду глядел: – Потом неизвестно что будет.
- Этим мы заложим бомбу в отношениях со всеми остальными. Брать всех на максимум нам не позволят, да и побегут тогда к нам случайные люди за длинным рублём, а не за работой. Некоторые уже ко мне подходили и торговались за червонец. Раньше подобного стеснялись, а теперь, при переходе к рыночной экономике – становится в порядке вещей! На этом я разговор с ними тут же прекращаю. Если и брать кого с повышением, то, как рекомендуют, надо использовать этот момент, чтоб возложить дополнительную ответственность. – И добавил, раскрыв конспект давних лекций для руководителей: – А вообще, «секрет удачного выбора сотрудников прост – надо находить людей, которые сами хотят делать то, что бы вам хотелось от них».
***
Вдруг позвонил Савинов, ставший заместителем Балюкова после ухода Никитенко.
- Валерий Васильевич, – обратился он ко мне неожиданно официально, – военные вызывают для работы в комиссии по продлению гарантий ракетного комплекса, а у нас уже никого нет, кто с ним работал. Ты бы не смог съездить? Балюков просил.
Не может смириться Валентин Васильевич с моим уходом, не хочет обращаться лично.
- Герман, и на сколько дней вызывают?
- Трудно сказать! На неделю, я думаю, не больше.
- Так с меня уже, наверное, и допуск к работам такого рода сняли. Режимщики не дремлют!
Хотя идея конверсии предполагала использование результатов разработок военного назначения в мирных целях, ретивые режимщики уже снимают с нас форму допуска, низводя до уровня уборщиц, и фактически отсекают от информации; возникли даже проблемы с доступом на закрытые серийные предприятия военно-промышленного комплекса, где планируется изготовление комплектующих томографа.
- Не сняли ещё, я узнавал.
- Съезжу, раз надо!
Долго готовиться не надо – сумку с привычным набором принадлежностей в руки, и в путь. Да и недалеко – под Пермь. Как только я сошёл, а точнее, спрыгнул с ночного поезда в кромешной тьме, хотя уже было шесть утра, на покрытую снегом землю, поезд двинулся дальше, а по соседней колее навстречу уже приближался лишь слегка сбавивший ход товарняк. М-да! Поезда удалились, громыхая вдали, и в пустынном окружении виднелся лишь огонёк приземистого заснеженного дома станции, куда я и направился.
- Не скажете, как… – хотел было спросить сидевшую за маленьким, как амбразура, окошком кассиршу, как добираться дальше, но она опередила: «Автобус у переезда!» – И отвернулась.
Не без оснований полагая, что, пока я буду выяснять, какая же здесь сторона другая, автобус уйдёт, я вышел наружу, огляделся по сторонам и ничего и никого не обнаружил. Однако увидел, что от переезда идёт ухоженная, расчищенная от снега бетонка в сторону, где виднелось зарево жилого городка, и отправился по ней. Через час пути оказался на контрольно-пропускном пункте воинской части, а через некоторое время и в холле четырёхэтажной гостиницы, где, однако, без разрешения особого отдела не оформляли, хотя иначе въехать сюда было невозможно. Скоро начинался рабочий день, так что я сидел в кресле и наблюдал, как неспешно просыпается здесь народ: сначала вышли покурить те, кому не спится по утрам, потом и остальные – кто за чаем, кто в буфет. Я вполне надеялся встретить здесь кого-то из тех, с кем проводили испытания комплекса в Байконуре, а потом и ставили первые образцы на боевое дежурство, хотя и то, и другое было давно. И не ошибся – вот идёт москвич Грановский, из ведущих комплекс специалистов. Из тех душевных и склонных к покровительству и поддержке людей из провинции москвичей, которых немало в столичном мегаполисе. Но он ли? Мужчина старших лет с подёрнутыми сединой висками? А ведь было ему тогда лет тридцать пять… Я поднялся, Грановский увидел меня, сразу узнал и вскинул руки:
- О, сколько лет!
Сразу вспомнились жаркие казахские степи, монтажные корпуса и пусковые площадки, казалось, бесконечно тянувшееся там время. Мы тепло поздоровались, и он пригласил меня в свой номер на втором этаже; постель ещё не убрана, и стол, и подоконник заставлены банками, склянками, пакетами с провизией – видно, что постоялец разместился в ней давно и надолго.
- Садись! – предложил он, указав на конторский стул и вставляя в гранёный стакан спираль кипятильника. – Кофе будешь? Чай?
Я не отказался. За разговорами о том о сём, расспросив, где здесь что и как, поинтересовался, надолго ли работы здесь.
- Месяца на три!
- Ого!
- Что, отвык ездить? Найдём тебе здесь женщину, так что домой самому ехать не захочется, – пошутил он, переставляя кипятильник в другой стакан. – У нас их, в бригаде, много.
- Неплохо устроились! Но дел невпроворот… – не очень обрадовался я перспективе засесть здесь надолго.
На другой день на воинском автобусе с открывающейся за ручку передней дверью я отправился к «нашим» – на удалённую ремонтно-техническую базу, где размещались ядерные боеприпасы. Ехали довольно долго и медленно, через два КПП, где солдаты очень небрежно, заглядывая в салон лишь спереди, проверяли пропуска офицеров, так что, сидя сзади, мне даже и не пришлось ни разу предъявлять документы. То же и на РТБ! Удивительно, караульные полностью доверялись моему сопровождению – старшему лейтенанту своей части.
Вскоре доставили блоки ввода полётного задания, которые следовало комиссионно вскрыть, подвергнуть экспертизе и дать заключение о возможности их дальнейшей эксплуатации. Пятнадцать лет в подземелье шахтного оголовка – очень интересно, как они выглядят сейчас. Неплохо, оказывается, сохранились, лишь слегка потемнели оловянные пайки. Я вытащил прихваченную с собой лупу, просмотрел элементы и пайки повнимательнее; всё в порядке, можно приступать к электрическим проверкам.
- С этим тестером нельзя работать, он не прошёл поверку, – сказал я молодому офицеру, с которым я уже успел переговорить и о жизни, и о службе, но так и не понял причину его какого-то непробиваемого безразличия к делу, что было ново – раньше обычно офицеры в своих обязанностях были весьма прилежны и пунктуальны.
Он принёс другой прибор – то же самое. Пришлось организовать ему маленький ликбез по методике испытаний, но сначала мы всё же проверили блок – всё в порядке, сработан хорошо. Правда, обнаружилось другое – усилие сжатия контактов кодирующих блоков значительно ослабло, просто недопустимо мало. А это ставит под сомнение возможность их дальнейшего использования в комплексе.
Свои выводы я доложил и военным, и гражданским представителям, чему никто не придал особого значения; я стал догадываться, почему – есть проблемы и посложнее, а решение о продлении гарантий комплексу предрешено, наша работа формальна. Да, не зря ведь многие говорили, что Чернобыль не случайность, а трагическая закономерность нашей жизни!
Делать здесь больше было нечего, но, оказывается, отпускать отсюда меня и не собирались. Командировка на неделю? Продлевай. Я отправился к командиру дивизии, крупному энергичному мужчине, как большинство строевых генералов.
- Что, по жене соскучился? – попытался пошутить он.
- Товарищ генерал-майор, я свою часть работы сделал и при необходимости могу появиться у вас на следующий же день после звонка отсюда или в любое другое назначенное вами время. Это я обещаю – даю честное слово! Мы тут недалеко.
Удивительно, что он поверил и отпустил, хотя немного и рисковал – лучше всегда иметь под рукой всех представителей промышленности, а не вызывать их всякий раз звонками.
Проходящий скорый опоздал на час, и, приехав в Свердловск, я попытался на такси всё же догнать уже ушедший наш автобус в аэропорту, но не успел, и бессонную ночь провёл, ёрзая в тесноте и духоте на жёсткой скамье зала ожиданий. Так что не выспавшийся и весь разбитый приехал домой в субботу, которая оказалась у жены рабочей. Не появилась она и после работы – не заходя домой, ушла на день рождения к сотруднице. Сказала, когда я звонил, что часа на два, не более, но явилась лишь к вечеру.
- Не сердись, что так получилось! Никак не хотели отпускать, – оправдывалась она. – Только с тем отпустили, что все идут к нам.
И действительно, через несколько минут в дом ввалилась шумная компания изрядно подвыпивших женщин. Всё это резко диссонировало с моим настроением, и я наотрез отказался выпивать со всеми. А потом поссорился и с женой, ушёл в другую комнату. Гости отнесли моё настроение на свой счёт и постепенно удалились; супруга пошла кого-то из них провожать и исчезла довольно надолго.
«Всё чаще стали ссориться, когда что-то не спорится, друг друга часто донимаем… Куда придём – того не знаем. Мысль та давно по миру ходит, что всё приходит и уходит» – рифмовались в голове невесёлые мысли, и сон не шёл.
***
Из огромного девятиэтажного дома, недавно воздвигнутого на краю военного городка, на построение части офицеры выходили почти все одновремённо – лифтом воспользоваться невозможно, проще и быстрее вниз сойти пешком. Хороший дом, с просторной планировкой квартиры, которую Эдуард получил почти сразу после рождения дочери. Просто рай после тесной общаги! С балкона на шестом этаже просматривается взлётное поле, и, когда взлетаешь и садишься, видишь этот большой светлый дом, прощаешься и здороваешься с ним.
Некоторые едут в полк на велосипедах, но большинство идёт пешком – целый поток серых шинелей по тротуарам и срезающим углы тропам. Не очень хочется приступать к службе после отпуска, проведённого в санатории. В то же время интересно, что произошло за время отсутствия в части: кто получил повышение в звании, в должности, кто где и как провёл отпуск, узнать, все ли живы, в конце концов. Пока идёшь, можно услышать от собеседников-попутчиков многое и прийти в эскадрилью информированным обо всём.
Сосед снизу, метеоролог, отслуживший на Тикси, отправляется дежурить на целые сутки. Знает погоду по всему Союзу и далеко за его пределами.
- Как там прогноз, тепло ещё обещают? – поёживаясь от осенней прохлады и неприятного ветерка в лицо, спрашивают его.
- Теперь уже только следующим летом!
Сосед по площадке – из технарей, которые всё время торчат на аэродроме; смеялись все, когда врач госпиталя вместо путёвки в санаторий порекомендовал ему больше бывать на свежем воздухе. Предприимчивый народ, у кого можно достать всё, что угодно, владельцы машин и гаражей, садов и дач, растянувшихся на многие километры вдоль Волги.
Сосед по подъезду, с которым общались прямо через дыру в стенке лоджии, даже ходили в гости друг к другу через неё, штурман другой эскадрильи полка. Вчера, говорит, командир полка разнос устроил, что план прыжков с парашютом не выполняется, сам грозился принять участие. Надел парашют и, когда подрулил «кукурузник», поставил ногу на лесенку и в шутку сказал: «А не погорячился ли я?» Не очень приятная процедура, даже если прыгаешь не первый раз.
- Учения воздушной армии через месяц намечены, – сообщил он.
А это уже большое событие, когда все почти что на ушах стоят: армада в шесть десятков самолётов отсюда, да столько же из Семипалатинска, дальняя авиация, рассредоточенная на аэродромах Заполярья, плюс истребители прикрытия и самолёты-заправщики двинутся в сторону Ледовитого океана. И всех их нужно заправить в воздухе. Только возможно ли такое сейчас?
Грандиозное мероприятие, обычно рассчитанное на какой-то внешнеполитический эффект, но с уведомлением иных государств, чтоб не накалялись страсти. Потом, как после всяких учений, раздавать пинки будут, потому как всё равно кто-то где-то на чём-то споткнётся, за ним потянется целая цепочка, и чем больше участников учений, тем больше вероятность сбоя у кого-то. Не смог, например, поймать в разрыве облаков ракетоносец конус заправочного шланга летающего танкера, вынужден прервать полётное задание и идти на посадку. А танкер должен потом мотать круги, выжигая оставшееся топливо до снижения посадочного веса. Или, не дай бог, крыло или хвост кому-то в неудачном манёвре подрубят, как случилось однажды; ничего, правда, долетели до аэродрома. Награды же за боевое дежурство дают, например, за скрытный выход умелым манёвром самолёта прямо на американский авианосец, с десятками кораблей оперативного и непосредственного прикрытия и мощной системой ПВО на расстоянии до полутора тысяч километров… Удавалось! Правда, самые большие награды за то получил не экипаж, а непричастные штабисты где-то в верхах «за умело спланированную операцию». Не то что дед рассказывал – во время войны наград штабистам вообще не выдавали.
Идёт война в Афганистане, но для стратегической авиации потенциальный противник за океаном; в Афгане работали только перебравшиеся в Мары самолёты дальней авиации полтавского базирования, но частенько приходилось встречаться с побывавшими там летунами. Вот и в санатории были такие, в основном заболевшие желтухой из-за употребления непригодной воды.
- Куда влезли? – рассуждал сосед по номеру, тоже старший лейтенант – вертолётчик, которого там и подбили один раз, но обошлось; сели у подножия горы, подорвали, как положено в таких случаях, свою «вертушку» и добрались до наших. – У себя не можем социализм достроить, а уже преподносим его другим. Да у них на календаре 1364 год, ХІV век, средневековье и есть на самом деле! Кочевники на верблюдах, хотя у всех «калашники» имеются и японской видеотехникой торгуют. В Талукане, как только наши ушли, духи вырезали всех девушек, которые сняли паранджу. И деньги решают всё. Наш КамАЗ как-то снёс их «Тойоту» – а там поодиночку не ездят, только в переполненных машинах, висят на подножках, – тринадцать человек погибло. Международный скандал! Дали им деньги, ковры и цемент – и тут же всё уладили.
- Анекдот слыхал? – для поддержки разговора спросил сосед и, не дождавшись ответа, рассказал: – Звонок: «Алло, это база? Мне Равиновича! Что-что? Кто у телефона? Иванов? Так это что, военная база?» Ха-ха!
Посмеялись и над анекдотами, которые услыхал во время отпуска Эдуард.
- Приходит лётчик домой под градусом, стучит в дверь, а жена, учуяв его состояние, говорит ему – иди, мол, сначала проветрись. Сделал он круг около дома, снова не пускают. Ещё круг – то же самое. «Я пошёл на запасной аэродром!» – сказал он тогда и отправился к своей подруге.
Новость, которую он узнал уже в части – придётся переучиваться летать на ИЛ-78. Хорош М-4, но уж больно староват, пора списать и отправить на гигантское кладбище самолётов, которое иногда приходится пролетать. Гнетущее зрелище сотен самолётов с оторванными и отстоящими на метр-два хвостами – расстояние, необходимое для космического контроля американцами выполнения договора по разоружению стратегических наступательных средств. Всем хорош новый самолёт, почти те же лётные характеристики, что и у М-4, но простор и ряд удобств для экипажа. Однако как в аварийном полёте всему экипажу добраться до расположенного сбоку единственного люка-трубы аварийного покидания, если, не дай бог, доведётся?
Сначала предстоит месяц теории в классе, потом на четыре месяца в «бурсу», что в Белой под Иркутском. Такая перспектива.
Но пока ещё – первый вылет после отпуска на М-4. Вторым штурманом только. И тот чуть не отменили по причине непоставки горючего. Сбои в экономике страны чувствуются во всём, сказались и на армии. Уменьшился налёт часов, перестали давать шоколад в лётной столовой. Даже во время войны выдавали, а тут какой-то заменитель подсовывают, от которого даже собаки, что у входа в столовую постоянно трутся, отворачиваются.
***
Можно сказать, что коллектив томографистов создан – собралось почти шестьдесят человек, четыре кандидата и один доктор наук – больше, чем в любом другом отделе КБ. Кадры подобрались неплохие – инициативные, знающие, чего хотят и умеющие люди. Некоторые, получив больший размах задач и область творчества, по-настоящему открылись только здесь. В возглавляемой опытным и рассудительным Царёвым бригаде конструкторов изобретательный Сергей Тюкин, невысокий тихий и спокойный бородач Валентин Преснецов, вдумчивый и работоспособный. Там же Дёгтев, родившийся в этих краях и некогда собиравший грибы в глухом лесу – том самом месте, где сейчас стоят наши производственные здания и город. Валентина Соколова, пришедшая с завода очень приятная молодая женщина и очень нужный нам специалист по пластмассовым изделиям. Конструкторы электронных приборов группы её однофамильца, но вышедшего из нашей среды Александра Соколова, специалисты по автоматике у Олега Свинтицкого. Среди испытателей мастер на все руки Валерий Тренин – казалось, не было такой техники, с которой бы он не имел дела. Много и молодых. Отменные люди и специалисты.
Но с некоторых пор кадры стали навязывать. Приехал, например, военпред – жену его обязаны устроить. Куда, если под всякими предлогами женщин стараются не брать? К нам направляют. И не откажешься, потому что сами всё время кого-то в чём-то помочь просим! Поступает такая совершенно безразличная к идее и работе молодая приятная женщина в наш коллектив, за ней другая, и вот вместо работы сплошные чаепития и непрерывные разговоры… Создаётся очаг совсем другого, разлагающего микроклимата.
Вот Фомин, ставший начальником отделения, вызвал меня и снова просит, как всегда весьма вежливо, хотя мог бы и приказать. Да не один он – рядом понуро сидит бородатый Кузьмин, начальник отдела, во многом нам помогающий, что надо ценить – некоторые начальники, в худшем духе прошедших времён, всячески стараются от помощи уклониться.
- Я бы попросил, Валерий Васильевич, взять к себе Худолову. Знаете её?
- Знаю, и хорошо, – отвечаю без энтузиазма, предполагая что ожидает. – В одном отделе с ней работал. Конфликтная особа! Переводили её к Эдуарду Николаевичу, – кивнул на сидевшего как на собственных похоронах Кузьмина, – когда я секретарём партийным был. Спасибо что взял.
- Есть, оказывается, у неё одна особенность, – пояснил Кузьмин. – Сначала со всеми сотрудниками – души не чает, а через некоторое время начинает скандалить с ними. До драки доходит – до того накалилась обстановка сейчас.
- Пылкая любовь всегда короче умеренной!
- Да! Хоть увольняй её.
- Нельзя увольнять, ей до пенсии год остаётся, надо бы дать доработать, – сказал Фомин. - Если перевести в новый коллектив, то год бы этот она и дотянула.
- Отдадим вместе со штатной единицей! – с надеждой взглянул на меня Кузьмин. – И кульманом даже.
- Да! – подтвердил Фомин.
Ну как тут откажешь? Тем более, что с первых дней пребывания в городе знал Худолову – тогда все у нас знали друг друга. Конечно, надо дать ей доработать. И нашим конструкторам дополнительная сила – техник и кульман в придачу – не помешают. Я сам переговорил с ней о переходе к нам, чему она обрадовалась и тут же охотно согласилась.
Так что шестьдесят самых разных людей – трудяг и вездесущих лодырей, молчальников и болтунов, лёгких на подъём и копуш, многие из которых уже даже и не воспринимают идею прорыва в области томографии, а просто работают над тем, что прикажут. И помимо технических задач уже приходится порой утрясать и взаимоотношения.
Разработка томографа вызывает всеобщий интерес, особенно после приезда и выступления перед коллективом с лекцией ведущих специалистов в томографии страны профессоров Блинова и Тернового, с некоторого времени ставших нашими союзниками. Однако распускаются и всякие зловредные слухи – что рентген вреден, вчерашний день диагностической медицины, что не будет премии коллективу из-за незапланированных затрат на нас. О том, что втянули всех в авантюру… Оказывается, и недоброжелатели внимательно следят за нашими действиями. Неприятно!
Но дело движется. Свёрстаны планы всех уровней, задействованы завод и службы обеспечения. Даже для ознакомления с зарубежной техникой поездку в Венгрию и Германию предлагают. Мог бы и сам поехать, как многие начальники поступают: имеют преимущество в весьма неприятной борьбе за право на заграничные поездки и не вылезают из них. Но у нас очень ответственные первые шаги – монтаж привезённого из Киева макета, разработка эскизного проекта и, главное, конструкторской документации. Шаги, по которым будут судить о нашей дееспособности. Да и не только руковожу разработкой, сам выпустил общие структурную и функциональную схемы томографа; засучил рукава и занялся привычным делом после того, как понял, что исполнители пока ещё не поднялись до решения задач такого уровня и требовать с них пока бесполезно.
- Поезжайте вы, – сказал заместителю. – Вместе со Стоцким.
- Как же так? – попытался возразить Симонов.
- Не в последний раз, надеюсь, приглашают.
Как раз очередная оперативка по конверсии у директора предстоит по результатам квартала, где придётся не только информировать, но и уже отчитываться. Приглашают только меня, но всегда присоединяется и Симонов, а раз допускают обоих, то и хорошо – оба имеем полную информацию. Народу собирается много, очень скоро тесно в кабинете становится. Приходим заранее и садимся на оказавшиеся пока ещё свободными чьи-то места. Чаще всего среди таковых оказывался стул Коблова, не очень, видать, торопившегося на заседание заместителя главного конструктора. Обнаружив своё место занятым, Пётр Иванович удивлялся, улыбался недоразумению и, поправив очки, искал и садился на любой другой оказавшийся свободным стул. Досадно было, что потеснили столь уважаемого человека, одного из первых наших лауреатов Ленинской премии, создателя зарядов для стратегических ракет, которые я испытывал и ставил на боевое дежурство… Но куда нам деваться? Сидели, раз не прогоняют.
Плановики заранее мелом выписывали на меловой доске у входа контрольные позиции по всем темам конверсии. Первыми шли волоконно-оптические линии связи, потом томограф, перфораторы для повышения отдачи нефтеносных слоёв встряской множеством малых глубинных взрывов, компактные газогенераторы… Не считая мелких, тем набиралось немало, и все достаточно полезны и актуальны.
Из города, где находился основной кабинет директора, приезжал Нечай – в тёмных очках-хамелеонах, сделанных у нас тоже по конверсии. За коротким приставным столиком места занимали ставший недавно главным инженером Рукавишников и заместитель директора по экономике Минько – самое строгое лицо среди всех присутствующих, означающее: с вопросами по финансированию не обращаться. Оперативка начиналась. Чувствовал, что по мере приближения моего доклада всему руководству предприятия пульс возрастает, я не очень прислушивался к выступлению предшественников. Рядом со столом директора, в кресле, сидел наш Сенькин, но он, как правило, никак не реагировал на мои сообщения, как будто и не слушал вовсе, просматривая какие-то бумаги, или же, что ещё хуже, вдруг обрушивался на нас с критикой. Легче было, когда присутствовал пользующийся, как было видно, авторитетом у присутствующих Стоцкий и давал поддерживающие нас комментарии, для пользы дела персонально называя других виновников упущений, на что я не всегда решался, и к нему прислушивались.
- Так когда всё же первую томограмму получим? – спросил Нечай.
- По плану, в четвёртом квартале.
Крайне редко на этих оперативках присутствовал недавно ставший академиком Аврорин. Иногда появлялся Борис Васильевич Литвинов, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии, главный конструктор с начала шестидесятых годов. Крупный и статный, несмотря на перенесённую операцию шунтирования сердца, шестидесятипятилетний мужчина, в очках с тонкой оправой на сильно прищуренных глазах, под вздёрнутыми по краям густыми тёмными бровями, контрастировавшими с сединой усов и остатков волос на голове.
- Какое рентгеновское излучение используете? – обратившись на «ты», хотя мы впервые общались лично, спросил он меня в перерыве. – Тормозное или характеристическое? – И, не дожидаясь, пока я отвечу, махнул рукой: – Хотя конструкторы этих тонкостей не знают!
И отошёл. Знаю, конечно, но не успел сообразить, что же требуется и как коротко и правильно ему ответить.
***
С Юрием Скурихиным обедаем в одной столовой, но в разное время, и если встречаемся там, то только на выходе; после того, как на площадке построили ещё две столовые, обедаем быстро – очередей практически нет, едва успеваешь сообразить, что брать, как уже на раздаче приятные и вежливые женщины спрашивают: «Вам что?». А тут из нависших прямо над верхушками сосен сплошной светло-серой пелены вдруг, заливая асфальт сплошными лужами, полил дождь и остановил у выхода из здания. Я с сожалением посмотрел на свои босоножки и вспомнил утренний прогноз «местами дожди», подходящий для всякой погоды и любого места. Так что пришлось некоторое время пережидать, и тут появился Юрий, одетый неизменно в простые мятые грубые джинсы отечественного производства и клетчатой рубашке.
- Ты где это пропадаешь? – спросил он, когда мы поздоровались.
- На месте почти всегда! А ты?
- На полигоне был.
В командировке? Болеет диабетом, а ездит!
В созданном на предприятии музее ядерного оружия внимание посетителей привлекает супербомба, возле которой все стремятся фотографироваться: на подставке корпус метра два в диаметре и шесть в длину, с закруглённым носком с торчащими как пара бивней заострёнными штырями антенн, придающим ей живой и грозный вид, она действительно производит впечатление, соответствующее мощности в пятьдесят мегатонн тротилового эквивалента. Расчётной мощности, потому как учёным всё же удалось уговорить Хрущёва, любившего и умевшего припугнуть супостата, не взрывать этот гигант.
Но технические специалисты останавливают своё внимание на другом, малозаметном экспонате на маленькой подставке, о которую едва не спотыкаются те, кто не может оторвать глаз от супербомбы, – артиллерийском снаряде с ядерным зарядом калибра 152 миллиметра. Ладонями можно охватить его и сомкнуть пальцы! Как только удалось в такой малый объём вместить и сам ядерный заряд, и всю автоматику? Как удаётся сохранить их в целости и работоспособности от разрушительного действия огромных перегрузок при выстреле из орудия? Удивительно!
Уже в который раз Скурихин, ведущий специалист по испытаниям этого калибра изделий, выезжал на артиллерийский полигон. Как раз в это время, весной, почти двадцать лет назад был командирован туда впервые; сначала на сорок пять суток, потом сразу на шестьдесят, потом ещё и ещё раз по столько же. Очень не хотелось тогда уезжать из дома на столь большое время – ожидалось рождение сына, сейчас курсанта Тихоокеанского военно-морского училища, будущего подводника.
Полигон этот в ту пору у испытателей не пользовался авторитетом и назывался не иначе как «свинячий» – уж очень подходили к этому и название станции, и условия работы: какой-то барак с узкоколейными рельсами демидовской плавки, несколько комнат на четверых в гостинице. Уже потом, в конце семидесятых, полигон как-то посетил Ломинский и сказал, что помещения здесь больше похожи не на казармы, а на самую настоящую гауптвахту, и через некоторое время арендовали и превратили в уютные номера половину третьего этажа гостиницы. Воздвигли и четырёхэтажный монтажно-испытательный корпус с приёмной антенной на крыше – можно получать предварительные результаты траекторных телеметрических измерений до поступления данных с трассы пролёта.
Приехали! Как только сошли с поезда и вступили на ведущую прямо к штабу ровную прямую улицу, называемую некоторыми частенько дефилирующими по ней сексуально озабоченными командированными «трипперштрассе», с расположенных совсем недалеко, за штабом, артиллерийских позиций бабахнул выстрел.
- Салют в нашу честь! – сказал энергично шагавший впереди других Мельничук; из технарей некоторое время назад он перешёл в режимную службу и вот уже заместитель начальника отдела. Уплотнился и потяжелел, но в остальном всё тот же.
- В нашу честь можно было бы и двойной залп дать! – добавил идущий сзади долговязый Хижняк.
Так и будут с утра до вечера, во время всего пребывания здесь, сотрясая стёкла в окнах гостиницы, бабахать в степь длинноствольные «пионы» и «тюльпаны», самоходки из тех, сёстры которых ещё громили фашистов и штурмовали Берлин.
Задача на сей раз предстоит несложная, и не надолго, размышлял по дороге Скурихин – испытать существующий заряд на новой артиллерийской установке. Сделать соответствующее количество отстрелов, число которых всегда кажется недостаточным для аналитиков и слишком большим для плановиков, наводящих во всём экономию. Впрочем, однажды вот на таких, на первый взгляд рутинных, испытаниях-отстрелах выплыло то, что было пропущено, не замечено ранее, на зачётных государственных испытаниях самого снаряда. И как на это отреагировали высшие руководители? «Ничего, лет пять простоит и заменим на новый!» Естественная для них и опасная для общества реакция. Вот и живи пять, потом семь, а потом, оказывается, и десять лет с сознанием того, что стал соучастником почти что преступления. На сей раз обошлось без неожиданностей. Разве что к концу испытаний вдруг нагрянул ставший начальником испытательного отделения Абрамов и несколько осложнил жизнь своими неуклюжими замечаниями по состоянию здоровья Юрия. Диабет, так диабет – кому что выпадет по жребию судьбы. Вон некоторые казались здоровячками совсем, а глядишь – уж и рядом нет.
В столовую мы пошли вместе и сели там за один стол. Уже по дороге чувствовалось, что Скурихин был чем-то взвинчен и ему надо выговориться.
- Народ у нас грамотный вроде бы, газетёнки всякие подряд читает и мне суют, как партийному – смотри, мол, что творилось при советской власти, – начал он сдержанно. – Но совершенно не думают над тем, что читают! Вот и пришлось задержаться, чтоб мозги им хоть немного вправить.
Я ел салат, молча смотрел на его всколоченную с уже заметной проседью бородку собеседника, выражая готовность слушать.
- Сначала оболгали Сталина, затем Ленина, революцию и советскую власть. Добрались даже до Павлика Морозова, этого двенадцатилетнего мальчика, ставшего с чувством ответственности как старший на защиту семьи от подлого отца и злодейски убитого им. Сплошной негатив! Отвергают целую историческую эпоху, за которую сделано для народа и страны как никогда много. Кстати, ты читал «Дети Арбата» Рыбакова?
- Нет, к сожалению.
- Отстаёшь, старик! Представляешь, у него все, кто против Сталина – ангелы, кто за – подонки. Примитивно, не говоря уже о сплошной фальсификации исторических событий.
- Да, жизнь сложна и многоцветна!
- Представляют Сталина недообразованным и не слишком умным. Черчиль, Гарриман, – наши противники! – отмечали его глубокие знания, фантастическую способность вникать в детали, живость ума. Не то что все последующие ничтожества!
- Нет у них, значит, убедительных фактов, приходится выдумывать.
- Вот именно! Признаюсь тебе честно, к Сталину одно время я тоже относился довольно критически, пока не увидел, кто его и с какой целью так рьяно поливает. Не справедливости ради, а чтоб опорочить весь наш строй. А теперь, сволочи, взялись за Великую Отечественную войну! Трус и предатель Власов, на первом же допросе выложивший все военные и государственные секреты, представляется как борец за свободу против диктатуры большевиков, а другой генерал, который врагу не сдался, Карбышев, уже и не упоминается вовсе. Вот, пожалуйста, – он достал торчавшую из заднего кармана брюк газету и развернул её. – Одна восьмиклассница о Дне Победы: «На мой взгляд это даже не праздник… На самом деле СССР потерпел поражение, оставив на своих руках много пролитой крови. Сейчас Германия живёт лучше, чем Россия». – Он почти скомкал газету и сунул её обратно в карман. – Ну прямо бесит! «Мы бы пили немецкое пиво» – заявляют некоторые молодые балбесы. А в крематорий не хотите? Откуда только такую муру взяли! Вот же написано ясным языком, – обратился он снова к газете: «24 октября 1941 года. В литовском Ковно фашисты казнили 9000 человек, среди которых более четырёх тысяч детей». Вот он, фашизм!
- Откуда муру берут? Ясно откуда! Например, из слов нашей «великой демократки» Новодворской…
- Этой жабы?
- … Которая говорит, что война не была ни Великой, ни Отечественной. Из газеты «Московские новости», журнала «Огонёк», где Коротич им такое напел: ещё, мол, неизвестно, может и лучше бы жили мы, если бы победили немцы. То есть фашизм. Представляешь?
- Лучше? Да его первого, как жида, расстреляли бы!
- С чего ты взял что он «жид»?
- По роже видно!
- Ну, это упрощение… Вот ему и подобным почему-то под флагом демократии и плюрализма мнений позволили такие выпады против Победы. Кто прикрывает «Московские новости» и «Огонёк»? А.Н. Яковлев, ответственный за идеологическую работу член Политбюро. И рассчитано всё это на тех, кто не удосужился сходить в музей и посмотреть фотографию деревенского колодца с надписью «Только для немцев!» Воду не давали, а они пива захотели. Прочитать памятку о продовольственной реквизиции – «русский привык к голоду и нужде, никакого сострадания». И живут немцы сейчас потому хорошо, что вломили им как следует и отучили воевать. Как когда-то шведов под Полтавой.
- Вот-вот! Понятно, что недостаток юности – это глупость, но не до такой же степени, чёрт возьми! Зря, мол, Ленинград так упорно защищали, обрекали на голодную смерть. А ведь иного исхода, как гибель, немцы для ленинградцев и не планировали: всех евреев – сразу под расстрел, как и везде, защитников – в концлагеря. Остальных содержать и кормить они тоже не собирались. Хотели уничтожить город, как и Москву, да не вышло.
- Константин Симонов писал, что «народ, победивший в такой войне, может не бояться говорить полную правду обо всех этапах этой победоносно окончившейся войны». Понятно, что «суд над собой возвышает не только личность, но и народ». Но ты видишь как, мерзавцы, повернули? Видишь, как в наиболее продвинутых «демократических» газетах уже и на героев наших издевательские публикации сплошь и рядом пошли. Про Зою Космодемьянскую – нечего, мол, соваться было с такой слабой боевой подготовкой, насмехаются над ней, заодно с гитлеровскими карателями…
- Сволочи!
- Про Александра Матросова – в пьяном виде якобы в атаку ходили, да и вообще якобы рядом с дзотом нашли и создали миф. Самолёт Гастелло не там упал, где пишут…
- Рассчитывают на недоумков, которые не понимают, что такое героический порыв и способность отдать всё, что имеешь и как умеешь, чтоб спасти от порабощения страну и народ…
- Вот-вот! По своей шкуре, видать, оценивают.
- …Отдать всё, чтоб спасти и обеспечить будущее, выходит, этим неблагодарным недоумкам. Теперь про Куропаты талдычат, где поляков расстреляли. А когда они в двадцатом десятки тысяч наших пленных расстреляли? Сами они об этом молчат и не вспоминают, понятно почему, а наши-то чего орут? Теперь ещё депортация чеченцев, крымских татар… Да все страны в войну так поступали! США так в штаны наложили, хотя Япония за океаном от них, что всех, кто с японской кровью – до третьего поколения! – посадили в концлагеря. А тут – смертельная схватка, где неизвестно кто кого победит.
- И меджлисы крымско-татарского и чеченского народов заявили о выходе из СССР и переходе на сторону Гитлера.
- И подтвердили это ударами в спину, участием в карательных операциях. Да, выселили, но не убили при этом ни одного человека, не разрушили ни одного дома! Дали на новом месте работу, все гражданские права, бесплатное образование и медицинское обслуживание …
Скурихин вообще человек словоохотливый, а тут его просто прорвало. Представляют вошедшую в фашистскую Германию Красную Армию как кровожадных, пьяных и похотливых, насилующих немецких женщин варваров, вторгшихся в цивилизованную Европу, талдычат о «зверствах» и «бесчинствах», таких же злодеях, как и фашисты. Ветераны войны даже ордена надевать стали опасаться, чтоб не нарваться на оскорбления! И всё это находит отклик у наших городских «тинэйджеров», которые тусуются у подъездов, гасят о плафоны и стенки лифтов сигареты, оставляют следы подошв на стенах.
- И что бесит, так это – были вроде бы некоторое время назад все заодно, все одинаковые! – продолжал Юрий, без аппетита поглощая еду. – А сейчас что творится? Бардак самый настоящий. Каждый стал сам собой.
- Что ж! Это даже хорошо, что не скрывают.
- Хорошо? – удивился он и, подумав, ответил: – Если бы они стали от этого лучше, то – да. А если хуже, так что же хорошего?
Мы помолчали.
- Но я уже привык к таким дискуссиям, – сказал Юрий уже спокойней. – В баню когда приду, все уже меня там знают и разговор начинаем на такие темы.
Мы уже съели обед и ещё сидели, хотя мне надо было идти – ждали сотрудники, с которыми в оставшееся от обеда время разговаривали по-английски, и что удивительно, за месяц такой практики продвинулись больше, чем за годы учёбы в школе и институте. Увидев, что я начинаю ёрзать, Скурихин решил закругляться и взялся за поднос:
- Извини, что я тебя тут задерживаю. Честно тебе признаюсь, некому даже пожаловаться – куда-то все члены партии пропали. Молчат как партизаны! В подполье ушли, что ли?
- Так у нас члены партии, оказывается, очень разные! И далеко не все из них коммунисты.
***
В автобусе, переполненном так, что на последней остановке не втиснешься и голым, не то что с сумкой и инструментом, по субботам уезжаю в сад. Кого-то здесь потянуло к земле, и первые участки на некогда поросшей бурьяном засушливой земле поражали ухоженностью и удивительным для этих мест разнообразием и овощей, и цветов, и маленьких ещё деревьев. А кого-то увлекла стройка, и за короткое время, демонстрируя невиданную созидательную силу и изобретательность, хватку в условиях дефицита строительных материалов, почти повсюду возникали один за другим радующие глаз отменные строения, редко по однообразным типовым проектам – чаще свой вариант. Пройтись по улицам просто так и посмотреть на это творчество и зодчество даже интересно, многие, особенно приезжие, как на экскурсии ходят. Что это – компенсация недостаточной интеллектуальной и эмоциональной нагрузки? Или стремление вырваться на природу из наших каменных и бетонных строений?
Рядом с моим участком – сплошь коллеги по работе. Невдалеке очень обстоятельно, обзаведясь станками и специальным инструментом, сооружает деревянный дом и баню при нём наш Тюкин.
- Что ты один всё делаешь? – спросили как-то его. – Нанял бы бригаду – сруб мгновенно поставят.
- Нанял, считай, и они уже сделали мне дом – в городе. Бетонный многоэтажный. А здесь я хочу сам поработать.
Через дорогу вырос двухэтажный кирпичный дом четы научных сотрудников; брат нашего Сучкова математик Виктор Андреевич, ставший лауреатом Ленинской премии за газодинамический расчёт самого маленького снарядного заряда, а сейчас занимается и алгоритмами томографа; иногда, сойдясь у входа на его участок или мой, а иногда и просто стоя на дороге, мы разговариваем по нашим общим проблемам. Его жену Розетту Андреевну, лауреата Государственной премии за траекторные расчёты наших изделий, в саду можно видеть только за работой – с землёй, цветами, ягодными кустарниками; разве что вдруг принесёт в подарок цветы, которых у нас нет. Рядом с ними – доцент института математик Плаксин…
Я тоже сторонник того, чтоб делать всё самому, иначе зачем? И взялись с соседями рубить в лесу сухостой для построек, для чего в выходные выехали в зимний заснеженный лес.
- Почему только сухостой разрешают! – возмутился было Томильцев, подвозивший нас в лес на своей старенькой, массивной и очень крепкой «Волге»; для такой машины сам он маловат и, несмотря на подложенную на сиденье подушку, на дорогу смотрит сквозь руль.
- А как же иначе? На Земле этим летом стало пять миллиардов человек – больше скоро будет, чем деревьев, – ответил ему Полетаев; наш ровесник, но женился недавно и сразу погрузился в семейные заботы. Тоже имеет машину, но редко ездит и уж очень бережёт её, не дай бог кому из пассажиров сильно хлопнуть дверцей или влезть с грязными ногами.
Да, дикой природы почти уже и нет, остался, можно сказать, природный парк Земли. Так что в саду даже и не всю траву, может, убирать надо, чтоб не убить муравьёв, жучков, паучков… И так каждый день на планете вымирает один вид живых организмов.
Преодолевая сугробы выше колен, задыхаясь и покрываясь испариной, искали сухие сосны, подпиливали и валили, обрубали сучья, обвязав верёвками, волоком тащили к дороге, складывая штабелями. Чистый морозный воздух пронизывает лёгкие, и к концу дня такое впечатление, что весь организм пропитан свежестью. Домой являешься хоть и усталым, но здоровым и в хорошем настроении. Рассказываю Полине придуманное по дороге:
- Вам передать привет готов от медведей и волков, ушастых белых зайцев, лосей – лесных красавцев, хитрых рыженьких лисиц. Кого в лесу там только нет! И все они вам шлют привет.
- Ты видел их? – спрашивает с недоверием.
- Только лосей! – признаюсь, но это не диковинка, возле города они ходят, один даже во двор наш однажды зашёл.
А потом начались плотницкие работы с привезёнными брёвнами и досками. Что может быть приятнее работы с чистым пахучим деревом в морозец? Ворочая брёвна, размахивая топором, работая пилой и рубанком, видеть, как хоть и медленно, но растёт по задуманному тобой проекту сооружение – дом! И чувствовать, как это здорово, что существует не столько нравственная обязанность, а потребность в том, чтоб результатом твоей жизни стало что-то построенное и созданное тобой, и сотворённое её продолжение – посаженные деревья.
За чаем из термоса в перерывах, у горящего на обрезках, щепе и стружке костра, я поначалу просматривал взятые с собой газеты или слушал радио. Бастуют шахтёры Кузбасса. Заваруха в нагорном Карабахе, волнения на националистической почве в Баку и Ереване. Беспорядки в Кишинёве, Тбилиси… Без каких-либо взаимных обязательств с Западом принято решение о выводе наших войск из Германии. Просто так, без всяких взаимных уступок, хотя Запад ради воссоединения Германии пошёл бы на любые условия. В Прибалтике всячески выживают русских. Вакханалия в мире, поддержанная нашими диссидентами, называющими свою страну не иначе как «империя зла». Антикоммунистический съезд родившейся недавно партии «Демократическая Россия». Антикоммунизм, эта «главная глупость ХХ века», пробивает себе дорогу. Появилась программа некого Явлинского «500 дней» – большой скачок в капитализм. И комментарий этой программы ставшего заместителем председателя горсовета Щукина, вдруг провозгласившего «отказ от принципов марксизма-ленинизма и от всей системы в целом»: «Восстановление частной собственности и частного хозяйствования и есть тот камень, на котором будет восстановлен разрушенный злой рукой дом. Мы должны выйти именно в том месте, где «Аврора» пробила брешь…» И это говорит член партии и председатель комиссии городского комитета партии по перестройке! Если такие деятели управляют перестройкой, то понятно почему она провалилась.
Массовый и, по тому же Щукину, «обнадёживающий» выход из КПСС – пятитысячная парторганизация города уменьшилась вдвое и продолжает таять; для тех, у кого на производстве парторганизации уже распались, создана территориальная городская организация. В нашем отделении из оставшейся одной трети членов партии половина не платит взносы. И всё это на фоне процветающих в обществе взяточничестве, казнокрадстве, рвачестве, иждивенчестве, нарастающей преступности. Главным действующим лицом перестройки стал алчный делец, капиталист, приобретатель… Мерзость всякая в почёте. Ослабление партии в этих условиях может иметь катастрофические последствия!
К чёрту! Газеты летят в костёр. Подальше от этого мерзкого мира! Выключить крикливое радио c косноязычными и картавящими дикторами, что стало признаком их «демократической» ориентации. Как сказал один садовод, из приблизившихся к земле и ставшими вдруг мудрее интеллигентов, предстоящий новый век по всем предсказаниям и признакам – век Апокалипсиса; не зря, мол, человек так бесится. Только природа, должно быть, найдёт средство, чтобы укротить безнравственное человечество. А она, если рассердится, немилосердна и жестока.
Глядеть на вековые спокойные горы и быть в тиши, слушая её или то, как вдруг зачирикала взявшаяся откуда-то залётная птичка. «Ты посмотри, какая в мире тишь \ Ночь обложила небо звёздной данью \ В такие вот часы встаёшь и говоришь \ векам, истории и мирозданью» (Кто сказал, что Маяковский не поэт?) Хорошо и в солнечную весеннюю погоду, и в летнюю грозу, когда небо внезапно взрывается над самой головой и молнии гуляют совсем рядом. Или долго ещё небесная стихия громыхает где-то недалеко, отражаясь от гор незатухающим эхом. Хорошо и в тёплый дождик, когда, если проявить терпение, можно наблюдать, как сгусток прозрачного пара, образовавшегося на озере у воды, постепенно поднимается и становится похожим на призрачный гриб, ножка которого всё более удлиняется, утончается и разрывается вовсе – зарождаются и от этой пристани отправляются в далёкое путешествие по небосводу облака. «В уголочке я райском нетронутом \ Забываю, какой сейчас век». А когда пройдёт лето, всё окружающее великолепие природы по-своему украсит и вдруг сведёт на нет листопадная пора…
***
Программу «Томография» поручили представить на проходившем в Арзамасе-16, теперь Саров, заседании технологической секции предприятий министерства, посвящённом конверсии. Выступать перед собравшимися в большом зале руководителями серийных предприятий и их ведущими специалистами – потенциальным соучастникам и разработки, и производства его фрагментов, – по проблеме, в которой ещё достаточно много вопросов и для нас самих, весьма непросто. Мне уже пришлось побывать у некоторых из них после того, как повсеместно стали перестраиваться на рыночные отношения и раскрывать секреты своего производства в поисках заказчиков, и я поражался достигнутому совершенству технологий во многих областях; бывал ведь у них и раньше, но не подозревал о таких скрытых возможностях. Только недоумки или явные враги страны и народа могли говорить о нашем отставании и следовании зарубежным образцам, якобы украденным шпионами. Следовали, потому что цель была сдержать агрессора, а там, где выходили вперёд, как в космосе, например, не позволили Штатам высунуться ни с одной военной космической программой, заставив их переадресовать усилия на всем полезное дело – полёт на Луну.
А сколько рождается предложений у энтузиастов! Уникальный сибирский город Железногорск с подземным производством – реактором, атомной энергетической станцией и… прикладной механикой – предлагает производство сверхчистого кремния, компактные средства космической связи. Ангарск готов делать чувствительнейшие полупроводниковые детекторы излучения. Обнинск разработал гель, очищающий от ржавчины и окисления любой металл, Димитровград – компактные энергетические установки… Только по медицине от нашего Ядерного центра – облучатель крови ультрафиолетом при острых инфекционных и воспалительных заболеваниях, недугах кожи, стерилизаторы воздушные и тепловые, микровзрывом в газовой камере, гамма-излучением, биологически и химически инертные фторопластовые насадки на инструмент, покрытия для зубных протезов, система кардиодиагностики… Нет никаких сомнений, что с таким уровнем технологий и с томографом в нашей отрасли справимся, сделаем не хуже импортного.
Я сидел в ожидании выхода на трибуну с волнением и учащённым сердцебиением. Впрочем, тема совершенно новая для присутствующих, кроме ведущего заседание начальника управления серийных предприятий министерства, с которым уже встречались, и вопросы задавались, лежащие на поверхности проблемы, что мы уже давно прошли.
За ужином в уютном доме учёных я заказал бутылку водки:
- Угощаю!
Сидевший за нашим столом Сенькин, свернув очками в тонкой оправе, неодобрительно покосился в мою сторону – что, мол, ещё за пьянки в командировке.
- Юбилей у меня сегодня, – пояснил я.
- Да? – удивился сидевший рядом Юрий Клещёв, начальник нашего технологического подразделения, с которым мы поселились в одном номере гостиницы. – Чего ты сюда приехал в такой день?
- Ответственное дело! А юбилей сегодняшний я вчера отметил, так что сейчас – символически.
- Поздравляю! – не отказался от угощения и поднял рюмку Юрий; остальные то ли не поверили, то ли не определили, как вести себя в столь неожиданной ситуации.
Вечером Клещёв ушёл к кому-то в гости, а я решил прогуляться по улицам города. Давно я был здесь, многое забыл, да и разросся город за прошедшее время. Вот его центральная историческая часть, используемая как телевизионная башня величественная колокольня бывшего Саровского монастыря, некогда довольно известного и крупного, в дореволюционной России имевшего статус русского православного Иерусалима, который посетил даже последний царь Российской империи со своим семейством. Популярность монастыря была связана с именем святого иеромонаха Серафима Саровского, прожившего в самовольном заточении пятьдесят пять лет; люди издавна не знали, как совладать со своей природой и обществом, и потому стремились уйти и от того, и от другого. Но – увы! – не удалось то даже этому великому старцу: отказавшись от государственных наград, он был, однако весьма небезразличен к причислению себя к лику святых.
К тридцатым годам монастырь был закрыт, и сейчас его пронизывает, как шампур колечко луковицы, асфальтированная дорога. Проспект на месте снесённых храмов… Воинствующая религия потерпела поражение от воинствующего материализма. Здесь размещали первых приехавших сюда учёных и разработчиков ядерного оружия – сотрудников сверхсекретного КБ-11. Сменивший ряд названий посёлок был исключён из всех учётных материалов, за прошедшие десятилетия исчез с карт, и впервые эксклюзивная публикация о нём появилась совсем недавно в «Комсомольской правде». Здесь работали и жили основоположники советского атомного проекта, блистательное созвездие героев, теперь известных всему миру – Харитон, Зельдович, Духов, Музруков, Сахаров…
Академика Харитона, человека-легенду из плеяды выдающихся физиков – воспитанников «папаши» Иоффе в Ленинградском физтехе, – я встретил недавно в нашем министерстве, когда входил в приёмную. Опознав его, хотя в восемьдесят и более лет он был неузнаваемо энергичен и бодр, я поспешно дал задний ход:
- Проходите, пожалуйста!
- Проходите вы! – отступился и он.
- Спасибо! – шагнул я в приёмную.
Объект был создан в 1946 году, а уже менее чем через два года для снаряжения созданной здесь первой отечественной атомной бомбы поступил плутоний из соседней с нами «сороковки». Ещё через год на Семипалатинском полигоне грохнул взрыв, положивший конец опасной для мира монополии США. Потом самоотверженным трудом людей, которым запрещался даже выезд в отпуска, была создана гораздо более мощная термоядерная бомба, и первая ядерная боеголовка для межконтинентальной баллистической ракеты. Они очень спешили, потому что, как говорил первый руководитель отрасли Завенягин, «иначе нас закидают бомбами, сомнут». Они спасли страну, потому что не состоялся ни один из заготовленных для нас варварских планов атомных бомбардировок, авторы которых, прикрываясь лживым флагом борьбы за «свободу и демократию», готовы были на любое преступление против человечества ради своих эгоистических интересов. Помнится, как раз в то намеченное планом «Дропшот» для апокалипсиса время моё поколение ходило в десятый выпускной класс, строило планы на жизнь, с восторгом и надеждой встречали тот Новый год, который, оказывается, мог и не состояться. И за то, что мы прожили последующие годы, многие счастливо, а не сгорели, не испарились в ядерном пекле заготовленных для нас уже сотнями «малышей» и «толстячков» подобно также любившим жизнь, должно быть, жителям Хиросимы и Нагасаки, наша признательность этим людям…
Я неторопливо шагал по тёмным улицам этого города, люди которого спасли мир. «В нём творческий гений учёных\ Сливается с музыкой дней,\ И жизнь его – яркая повесть\ О битве за счастье людей…» – вспомнил прочитанные сегодня в местной газете слова автора, сотрудника здешнего Ядерного центра. Вот коттеджи, где живут ведущие учёные; мне показали тот, где жил Сахаров, которого использовали как таран для разрушения страны, а потом все его предложения по совершенствованию общественных отношений отбросили. В той же газете комментарий работы нашей технологической секции: «Гигантская корпорация Минсредмаш – Минатом изначально создавалась, объединяя самую высокую науку, атомную энергетику, производство стратегического оружия и сложнейшей техники. Ядерное оружие и сейчас остаётся сдерживающей силой для горячих голов, гарантией нашей независимости, но вместе с ним создан задел невиданных на мировом рынке товаров…»
***
На оперативках у директора всё чаще и чаще задавали прямой вопрос – когда же мы получим на макете томограмму. Всем нам была понятна важность этого шага – показать свою дееспособность и доказать скептикам, которых было ещё немало, реальность проекта. Да и год на исходе, и план… Но как непросто достичь этого! Сколько проблем с запуском макетного участка в отведённой для него половине бывшего экспериментального цеха, уже разгороженного для разных служб; другого места – увы! – на огромном предприятии для томографа не нашлось. Запретили пользоваться давно стоявшим без употребления под потолком краном – надо было сначала изготовить для него площадку для осмотра и обслуживания и только потом аттестовать. Да и наезжает он, как оказалось, на появившуюся позже вентиляционную трубу.
- Надо что-то придумать! Сами понимаете, когда нам изготовят площадку, – ломал голову Дмитраков, не в силах преодолеть рутину; требуют запуска, а никакого содействия в решении таких вопросов. – И как миновать вентиляционную трубу, если от неё срабатывает защитный конечный выключатель?
- Юрий Лукич, давайте доработаем схему управления, – предложил Южанинов. – Заменим конечник.
- А где его, Борис Александрович, взять?
Действительно, где и что можно достать в условиях почти полного развала системы снабжения? Конечник Южанинов нашёл в неликвидах базы оборудования; хорошо, что в металлолом не сдали. А тут ещё и анкерные болты для закрепления сканера к полу изготовить не могут – нет металла! Хорошо, что попались они ему под руку в совхозе, где проезжал мимо на машине – чего только не валяется там, где есть сельхозтехника. А сколько таких мелочей, отвлекающих и тормозящих! Порой приходилось сначала рассказывать тем, от кого ждали помощи и содействия, над чем работаем, и увлекать людей, приятно и удивительно, что после того многие быстро откликались на наши нужды.
Особенно много хлопот было с громоздким высоковольтным источником питания. С самого начала, когда перевозили макет из Киева, через неплотные крышки вверху по дороге расплескалось в грузовом отсеке трансформаторное масло, потом потекло снизу – при выгрузке повредили нижний кран… Когда всё наконец поставили на место, оказалось, что не выдерживает высокого напряжения регулирующий высоковольтный пентод. Под высоковольтным напряжением аппаратура ведёт себя вообще как-то необычно, как будто действуют другие законы: пробой кабеля или разъёма напоминает взрыв гранаты, и не дай бог оказаться рядом, недопустимы острые углы конструкции – непременно пробьёт, если нет закруглений…
Надо ехать за пентодом и разъяснениями, как с ним работать. «Где срочно – там и я!» – со вздохом подумал Южанинов. Но не привыкать! Сначала к изготовителям в украинский город Сумы за пентодом, в большой стеклянной колбе. Консультации там у классного специалиста, сорокалетнего невысокого и сухощавого, всегда с улыбкой любезно отвечавшего на все вопросы. В аэропорту просветили коробку – одни трубки железной конструкции видны. «Снаряд везёшь?» – спрашивают. Потом, по дороге обратно, к разработчикам пентода в Москву, к похожему на всё знающего учителя, темно-русому шестидесятилетнему Гинзбургу, часто вставляющему в серьёзный разговор фривольные шутки. Вся страна, выходит, участвует в этой работе! Каждый увлечённо и с удовольствием рассказывает всё, что нужно, что спрашивают. Особенно, если узнают, что это – для здоровья человека.
Наконец и источник заработал без пробоев! Можно приступать к заключительной фазе - запуску томографа, на который вызваны и киевляне. Правда, с ними сразу возникла проблема – они отказались поставить подписи под инструктажем по режиму, с обычным для всех посещавших нас условиям не иметь контакты с иностранцами, не выезжать за рубеж; не время, чтоб не иметь контакты и не выезжать. Обе стороны стали в тупик – режимщики не могут нарушить инструкцию, киевляне не подписываются. Пришлось идти к директору, и он взял ответственность за допуск на себя.
С включением рентгена всегда работали по вечерам – чтоб не подвергать опасности окружающих. Приехали к концу дня из гостиницы отдохнувшие киевляне; наши сотрудники возились с утра – нет одного, другого, что как всегда проявляется в последний момент… Но, наконец, вроде бы все и всё на месте.
- Что, начнём? – спросил меня как старшего Юрий Лукич.
- Начнём!
- Внимание! Всем покинуть зал! Начинаем тренировку источника! Включить самописец!
- Есть! – доложил Тренин.
Все работают чётко, как принято, как привыкли на испытаниях изделий. Тридцать киловольт, сорок, пятьдесят с требуемой выдержкой по времени, и вот шестьдесят на каждом плече схемы, в сумме сто двадцать! Выдержит ли без пробоя? Держит! Можно томографировать.
- Внимание! Пуск!
Пошло сканирование – было слышно, как быстро разгоняется и вращается в прямом направлении и сразу же в обратном массивный сканер. Получилось ли? За пультом вычислительной машины и её дисплеем сидят киевляне. Южанинов следил, как прошёл запуск массивных, с полметра в диаметре, дисковводов ЭВМ, на которые при сканировании записывалась информация. Программа выдавала результат с задержкой времени – маломощная, хоть и занимающая четыре шкафа, СМ-4 долго обрабатывала данные. Наконец на экране дисплея пошёл построчный вывод изображения. Получилось!
Сначала просветили испытательные объекты – фантомы со всякими тестовыми вставками и хитроумными вырезами. А как поведёт себя томограф по отношению к необычному объекту? Поставили на стол пациента телефон и просветили его – получилось! Правда, не видны металлические детали, но так и должно быть, томограф предназначен для биологического объекта – тела человека, а не железяк. И тут Юрий Лукич снял с правой ноги зимний ботинок – и он получился! Чётко виден его срез по вертикали, со всеми слоями подошвы разной толщины.
- Ура! – пожали все друг другу руки.
Конечно, пока ещё не то, к чему стремимся, что видели на зарубежных томографах, но система работает и можно двигаться вперёд.
Листопадная пора. Ч. 1, гл. 2
© Copyright: Мякушко, 2004
Свидетельство о публикации №204121100037
Свидетельство о публикации №204121100037
Рецензии
- Уж сильно напоминают Михаил Сергеевич со своей Раисой Максимовной другой дуэт – Николая Второго с его никчемной принцессой гессен-дармштадской, пустивших под откос Российскую империю. Не к добру!
Профанация истории. Советское мифотворчество. Никчемная принцесса?! Пятерых родила, все бы такими никчемными были. А ничего, что ее письма мужу издаются большими тиражами и учат любви и благоговению в супружестве? А ничего, что она госпитали открывала и сама на операциях ассистировала? И дочери ее ноги раненым мыли? Дома инвалидов содержала! Школы нянь! А ну-ка ответь, историк дорогой, какими решениями Николай Второй "пустил империю под откос?!" Это он что ли Брестский мир сочинил? Позорный, трусливый договор. Это он нации перетасовал? Это он сильных крестьян ссылал, оставляя деревням неумех и лентяев? Это он интеллигенцию за границу отправил? А при ком план ГОЭЛРО подготовлен? А подводный флот кто России дал? А железные дороги? А экспорт зерна? А земства? А Гаагская конференция? А самолеты Сикорского? А сотни электростанций? Верите до сих пор, что Ильич первую лампочку зажег? Давай, историк, конференцию устроим.
Жму понравилось, чтоб больше прочитали
Галина Иосифовна Правдина 30.01.2023 10:40 • Заявить о нарушении
Профанация истории. Советское мифотворчество. Никчемная принцесса?! Пятерых родила, все бы такими никчемными были. А ничего, что ее письма мужу издаются большими тиражами и учат любви и благоговению в супружестве? А ничего, что она госпитали открывала и сама на операциях ассистировала? И дочери ее ноги раненым мыли? Дома инвалидов содержала! Школы нянь! А ну-ка ответь, историк дорогой, какими решениями Николай Второй "пустил империю под откос?!" Это он что ли Брестский мир сочинил? Позорный, трусливый договор. Это он нации перетасовал? Это он сильных крестьян ссылал, оставляя деревням неумех и лентяев? Это он интеллигенцию за границу отправил? А при ком план ГОЭЛРО подготовлен? А подводный флот кто России дал? А железные дороги? А экспорт зерна? А земства? А Гаагская конференция? А самолеты Сикорского? А сотни электростанций? Верите до сих пор, что Ильич первую лампочку зажег? Давай, историк, конференцию устроим.
Жму понравилось, чтоб больше прочитали
Галина Иосифовна Правдина 30.01.2023 10:40 • Заявить о нарушении
При Николае II застраивались целые регионы, создавались сотни заводов, строились тысячи километров дорог. В то время как в школах заучивают несколько «великих строек» коммунизма, в тени остаются десятки безпрецедентных строек Николаевского времени:
1) Транссиб. Самая длинная в мире дорога – около 10 тыс. км;
2) дорога в Мурманск. Самая северная дорога Империи;
3) железные дороги Кавказа;
4) железные дороги пустынь Средней Азии;
5) Новороссийское шоссе;
6) Амурское колесное шоссе;
7) стратегические шоссе на западе Империи; 17) форты и крепости на границах Империи (Брестская крепость, Новогеоргиевская крепость, крепость в Гродно, военный порт Александра III и крепость Петра Великого в Латвии, береговые батареи Севастополя, форты Петрограда (Тотлебен, Обручев), Кронштадтская минно-артиллерийская позиция (форты Николаевский и Алексеевский);
судостроительные заводы в Николаеве;
судостроительные заводы в Ревеле (Таллин);
реконструкция Мариинской водной системы;
создание Северо-Донецкой речной шлюзованной системы;
углубление рек Малороссии: Днепра, Днестра и Южного Буга;
осушение болот Центрального региона и Западной Сибири;
орошение пустынь Средней Азии (Мургабская ирригационная система в пустыне Каракумы, Романовский канал в «Голодной степи»);
создание энергетических систем: 279 городских электростанций, единая районная энергосистема Московского региона (станции Москвы, Электрогорска, Павловского Посада, Орехово-Зуево, линии электропередач и подстанции), первые крупные ГЭС.
Таких объемов строительства, как при Николае II, прежде в истории не было никогда.
Источник: Андрей Борисюк. "История России, которую приказали забыть. Николай II и его время." М.: 2018. С. 9-11.
Галина Иосифовна Правдина 30.01.2023 12:41 Заявить о нарушении
1) Транссиб. Самая длинная в мире дорога – около 10 тыс. км;
2) дорога в Мурманск. Самая северная дорога Империи;
3) железные дороги Кавказа;
4) железные дороги пустынь Средней Азии;
5) Новороссийское шоссе;
6) Амурское колесное шоссе;
7) стратегические шоссе на западе Империи; 17) форты и крепости на границах Империи (Брестская крепость, Новогеоргиевская крепость, крепость в Гродно, военный порт Александра III и крепость Петра Великого в Латвии, береговые батареи Севастополя, форты Петрограда (Тотлебен, Обручев), Кронштадтская минно-артиллерийская позиция (форты Николаевский и Алексеевский);
судостроительные заводы в Николаеве;
судостроительные заводы в Ревеле (Таллин);
реконструкция Мариинской водной системы;
создание Северо-Донецкой речной шлюзованной системы;
углубление рек Малороссии: Днепра, Днестра и Южного Буга;
осушение болот Центрального региона и Западной Сибири;
орошение пустынь Средней Азии (Мургабская ирригационная система в пустыне Каракумы, Романовский канал в «Голодной степи»);
создание энергетических систем: 279 городских электростанций, единая районная энергосистема Московского региона (станции Москвы, Электрогорска, Павловского Посада, Орехово-Зуево, линии электропередач и подстанции), первые крупные ГЭС.
Таких объемов строительства, как при Николае II, прежде в истории не было никогда.
Источник: Андрей Борисюк. "История России, которую приказали забыть. Николай II и его время." М.: 2018. С. 9-11.
Галина Иосифовна Правдина 30.01.2023 12:41 Заявить о нарушении