Безысходность флирта

Жена, протирая лицо какой-то косметической гадостью перед сном, сказала:

- Послезавтра у нас вечеринка нашей конторы. Эти идиоты настояли, чтобы все пришли со своим супругами.

Невинная, с виду, фраза чуть покоробила Петра. Для него не было большим секретом, что его собственная и когда-то очень любимая жена, уже давно стала относиться к нему весьма прохладно. Все было естественно. Долгие годы, прожитые вместе, переезд, вживание в новую жизнь… Его карьера, не совсем удачно складывающаяся, особенно на фоне ее взлета. Все это добавило своих трещинок в их средне-благополучную семью.

А когда надо было встречаться с ее коллегами, она просто стеснялась его. Она прекрасно помнила, как он, работая до седьмого пота и ограничивая себя во всем, каждый лишний шекель вкладывал в ее дело. И была очень благодарна ему. Но мучилась и преживала, когда видела, что на очередной вечеринке он выделяется не в лучшую сторону и уровнем владения языком, и манерами, и отсутствием лоска. И сейчас эти-то переживания и выкатились наружу в неловкой фразе. Ей стало неудобно, и она постаралась поправить положение:

- Я знаю, что ты не любишь подобные сборища, но тут настоятельно просили...

Петр, помогая ей выпутаться из ситуации, пробурчал, что все прекрасно понял. Делать, мол, нечего, надо, так надо.

Он и вправду не любил эти встречи, на которых все ходили с натянутыми улыбками, общаясь друг с другом по необходимости, сведший их в одном помещении. Ему гораздо больше нравились посиделки с несколькими приятелями в каком-нибудь пабе, где можно было всласть попить пива и потрепаться на темы, одинаково интересующие всех.

Но делать было нечего, и в назначенный вечер, напялив подходящий случаю костюм и улыбку, и, подхватив под руку благоухающую каким-то модными духами жену, он вошел в банкетный зал. Жена тут же была кем-то подхвачена и, оживленно щебеча, убежала пожимать руки и улыбаться разным типам, слонявшимся во всех направленях по залу.

Петр взял тарелочку и в раздумье остановился у сервировочного стола. Всего было так много, что даже если попробовать по кусочечку, можно было свалиться с заворотом кишок. Рядом с ним кто-то уронил на пол сервировочные щипцы и чертыхнулся по-русски. Петр с интересом покосился на коленки, соблазнительно выглянувшие из-под короткой юбки. Ухоженная дама, великолепно выглядящая для своих явно немалых лет, присела за щипчиками. Петр доброжелательно вмешался:

- Да оставьте вы. Сейчас официантка все приведет в порядок.

Дама, снизу, внимательно глянула на него, и, секунду помешкав, все-таки подняла щипцы.

Петр отвел от нее глаза и вслух засомневался:

- И с чего ж начать, бог его знает.

- А начните с рыбки... Хорошо к пиву идет.

Петр понял, что она обратила уже внимание на его стакан с пивом, примощенный на столе.

- А вы тоже любите пиво?

Она смущенно улыбнулась:

- Да, знаете. Но тут вынуждена пить вино. Почему-то женщина со стаканом пива здесь вызывает косые взгляды.

Петр открыл было рот, но, призадумавшись, понял, что она где-то права. Поэтому он только хмыкнул, и заговорщицким шепотом сказал:

- А вы хлебните из моего, я еще не пил.

Она тихонько засмеялась и собралась что-то сказать, но в последний момент явно испугалась собственного озорства и прикусила губу. В прямом смысле. И мгновенно стала похожа на хитрющего зайца из полузабытого мультика. А он, усмотрев это сходство, не заметил, как расплылся в улыбке от уха до уха.

Ему, почему-то, стало очень уютно в этом зале. Он ощутил себя молодым, красивым, неотразимым. Развлекал даму, умудрялся очень вовремя и даже пикантно острить, был необыкновенно галантен и щедро погружал ее в море своего обаяния. Она очень мило и к месту хохотала, и, снова и снова, слушая его, прихватывала нижнюю губку зубами.

Как-то невзначай выяснилось, что он здесь с женой. Да и она созналась, что пришла сюда с мужем. Но буква "м" в этом слове насторожила его. В ней слышалось очень много оттенков, один из которых оставил у Петра твердую уверенность, что отношения в семье далеко не безоблачны. Может, в этом был виноват взгляд, похолодевший в то время, когда она произносила это слова, может, странный жест, как бы отстраняющий это слово, но ощущение осталось. И почему-то это обрадовало Петра.

Они разбежались, подхваченные супругами, оказались вовлеченными в разные группки болтающих и выпивающих, и Петр, мгновенно угасший и замолкший, попытался сосредоточиться и понять, чем же она так привлекла его. Но непослушный взгляд, мешая стройным аналитическим построениям, обегал зал до тех пор, пока не прилип к ней, к ее несколько тяжеловатой шее и руке с бокалом, прижатым к щеке.

Их деловых супругов очень скоро вновь разбросало по углам, а они, найдя друг друга глазами, пошли навстречу, ведомые и влекомые притяжением взглядов. И когда они встретились, совершенно неожиданно и непривычно тихо, начал играть оркестрик. Петр, полностью разучившийся танцевать в последние годы, робея, протянул руку и церемонно пригласил даму. Они протиснулись через мгновенно образовавшуюся толпу танцующих, Петр отпустил локоть своей спутницы, приобнял ее ... и почувствовал, что все летит к чертовой матери.

Ее рука как будто была создана для его руки, а несколько погрузневшая талия, выдававшая годы и любовь к пиву, была настолько уютна и влекуща, что он прервал на полуслове какую-то чушь, что нес, пока они пробирались к пятачку, и обескуражено заглянул ей в глаза... И запнулся, потерялся в их испуганном недоумении. Не случайная партнерша по танцу и салонному застолью, а хватающая за душу и невероятно притягивающая женщина смотрела на него. Петр понимал и не понимал то, что происходит с ним. Все это было когда-то в его жизни, но так давно, что он уже успел все это забыть, и даже не мыслил, что это когда-то сможет повториться в его закатные годы. В нем поднималась и росла волна тягучего желания, смешного и трогательного в своей забытости, захлестывающая и ее, барахтающуюся и в этой волне, и в своих еще не до конца осознанных и понятых эмоциях. И он с трудом удержал себя от совершенно неуместного в этой обстановке стремления прижаться к ней, и продолжал топтаться под музыку, моля бога, чтобы она продолжалась как можно дольше...


Буйство полу искренности затихало. За долгий вечер им удалось еще постоять рядышком и поговорить о каких-то пустяках, и даже станцевать разок. Этот танец был совершенно другим по стилю, не шокирующим откровением, как первый, а мягкой и тихой интимностью, неуловимо показавшей им обоим, что произошло нечто, совершенно нежданное, и может, даже ненужное. А когда оркестранты стали все чаще позевывать, и часть гостей потянулась к выходу, Петр, леденея от ощущения, что может потерять ее, исхитрился и незаметно передал ей визитку жены, с написанным на обороте номером своего телефона, успев прошептать:

- Позвоните мне, умоляю...

Она посмотрела на него с укором и грустью и, еле заметно, отрицательно покачала головой.

Сидя в машине, привычно не замечая людей, огни и улицы, он все пытался расшифровать выражение ее глаз, когда она, утаив карточку в руке, несколько отстраненно попрощалась с ним. Почему-то, Петр был уверен, что она бережно сохранит эту визитку, а не вышвырнет в ближайшую урну.

Все вдруг встряхнулось в его организме, привыкшем к спокойной и мерной жизни, множественным бокалам пива, к устойчивой и давно уже не раскачиваемой совместными телодвижениями кровати. Почему-то появилась смешная потребность глядеться в зеркало и убеждать самого же себя неповоротливыми словами, что ты, мол, еще мужик хоть куда... И парикмахерша удивилась его внеочередному визиту, зная, что обычно он появляется у нее только тогда, когда реденькие волосы начинают выглядеть уже совершенно неприлично.

Стал раздражать телевизор, не выключавшийся в их доме сутками, появилась тяга к уединению и спокойной задумчивости, так несвойственной ему. Обычно он терпеть не мог свободного времени, да и было его не так-то много, и поэтому всегда находил какое-то занятие или рукам, или голове. А тут, почему-то, самым любимым стало простое сидение у окна и разглядывание недалекого скверика, зеленым взрывом расцветшего среди скуки домов.

Прошло долгих шесть дней, прежде чем её смущенный голос выплыл из глубин мобильника, из таинственности неопределяемого номера...

- Петр... Простите... Это Светлана... Вы помните, может, на...

- Боже мой, наконец-то ты позвонила - бросился и прижался к голосу Петр, вмиг перейдя на «ты», и блаженствуя от ощущения ее близости... - Я чуть не умер, дожидась твоего звонка... Света, Светочка, Точка, Точечка...

- И ты ждал? - мгновенно наполнился слезами ее голос.

- Да я даже не знаю, сколько веков я жду твоего звонка.

Он говорил, шептал, успокаивал и целовал ее голос, удивляясь своей полнейшей раскрепощённости и нежности, оказывается такой, приятной, и совершенно не стыдной... Все то, что он передумал за эту неделю, что перечувствовал и что понял, и в чем еще более укрепился в первые же секунды их разговора, он рассказал маленькой телефонной трубке, пьянея от мысли, что и ее ухо прижимается к подобной или, даже неважно, какой, трубке, и слышит всю его радость и боль... И слушал, и, закрыв глаза, таял от робких и испуганных слов ее, где металось рвущееся из глубин сердца чувство, еще не до конца понятое, и потому задавливаемое смущенной гортанью...

...Он стоял на углу, около уютной и немноголюдной аллейки, и дожидался ее. И все гадал, узнает ли ее издали или нет. И когда неподалеку остановилась машина, он, одеревеневшими мышцами лица, ощутил ее. Она на секунду замерла, выйдя из машины, и пошла к нему, бережно вбирая в себя его взгляд, а он стоял продолжением корявых стволов аллейки, и не мог сдвинуться с места. Два взрослых человека стояли, взявшись за руки, и смотрели друг на друга. Она потянулась вытереть застенчивую слезинку, и запуталась в букете, оказавшемся в его руках, ее руках, между ними. Этот символ свидания, любви и уважения был совершенно не нужен им, он только мешал, и, молча, взглядом, спросив согласия, он швырнул его в урну... И они ушли в глубь аллейки.

...Жизнь была только в телефонных разговорах, и в коротких и грустных встречах. Всё остальное было только ожиданием жизни. И тяжестью безысходности. Они даже не позволили себе стать любовниками, потому что она, прижав к щеке его руку, сказала в ответ на его нежную настойчивость: "Я совсем не ангел, но никогда, ты слышишь, никогда, у меня не было двух мужчин одновременно. И не будет. Да, я смешна и старомодна, а с тобой я просто сошла с ума, но, прости это то, что есть... А бросить мужа... Не могу... Ну, может, ПОКА, не могу... "

...Он сидел в ненавистной квартире, на давно уже ставшим неудобным для него диване, и считал, сколько осталось часов до ее звонка. Глухо закрылась входная дверь. Он даже не повернул головы на стук каблуков. Плащ лег на диван. Петр удивился. Никогда еще она не клала плащ на диван, а всегда аккуратно вешала его на вешалку. Петр заинтересованно глянул на жену, но его вопрос был остановлен ее резким жестом.

- Все в порядке. Нам надо серьезно поговорить.

"Неужели она что-то узнала про меня и Свету?" - ничем не потревожив его, появилась мысль.

- Слушай, Петр, мы с тобой взрослые люди и прожили много лет вместе - говорила жена "деловым" тоном, таким, которым она отдавала приказания своим подчиненным или общалась с деловыми партнерами. - Для тебя не секрет, что у нас с тобой сейчас совершенно разная жизнь, разные интересы и круг общения. И мы не нужны друг другу - припечатала она.

Петр согласно кивнул головой, недоумевая, к чему констатация и оговаривание совершенно очевидных им обоим вещей.

- И... - жена непривычно запнулась, глубоко вздохнула и, наконец, произнесла, - у меня появился другой мужчина...

Пётр раззинул рот.

- Да, другой мужчина, и я не хочу обманывать тебя и, думаю, не причиню тебе глубокой травмы этим сообщением. Мы хотим быть вместе.

Прочитав что-то на его лице, но неверно истолковав, она быстро добавила:

- Разумеется, все имущество мы поделим пополам, если ты согласишься на развод и ...

Набежавшая тень, неясное ощущение, какое-то томительное и странное чувство заставило его прервать жену:

- А кто он, я могу узнать?

- Конечно. Надеюсь, ты не побежишь бить ему морду? Это мой сотрудник и деловой партнер - жена говорила уже нормальным "домашним" голосом. - Да, собственно, ты его знаешь - это Яков Немирский, ты его должен помнить по последней вечеринке. Ты тогда еще мило болтал с его женой...

Ощущение нереальности происходящего обрушилось на Петра. Слова доходили с большим опозданием, с трудом пробиваясь через дикий стук сердца, сорвавшегося вдруг в пляс. Жена быстро говорила, маскируя чувство некоторой неловкости:

- Он сегодня должен тоже поговорить дома. А так как у них тоже весьма прохладные отношения, то проблем там тоже не будет... Петр, ты меня слушаешь?

Петр не слушал и не слышал, а, не веря себе, смотрел на звонящий и подпрыгивающий мобильник, на экране которого высвечивалось одно слово "Точечка" и тянул к нему непослушную руку...
11.12.04