Мачизм

«Подъем!» – послышался из кухни горловой вопль мамы, склонившейся над дымящейся сковородкой со скворчащими в ней блинами.
Джонни недовольно поморщился, пытаясь сохранить в себе остатки пьянящей сонной одури. Вставать не хотелось, но яркий солнечный луч озорного мартовского солнца назойливо стучался в глаза.
Джонни сладко зевнул и поморщился опять: комнату проозонировал терпкий запах перегара, напоминавшего о вчерашней пьянке. Джонни, клацнув, захлопнул пасть, прикусив при этом кончик языка, и направился в ванную.
Промыв холодной водой не разомкнувшиеся ещё вежды, он вспомнил о главной проблеме наступившего дня. Предстояло сделать щекотливое и хлопотное дело: побыстрее расстаться аж с тремя девчонками, да так, чтобы ни они, ни он сам не чувствовали себя после этого сконфуженными.
Это было в его характере: невозможность сказать девушке «нет» и необузданная страсть к приключениям подобного рода. Вот уже неделю он, сам себе удивляясь, носился в жопу раненной птицей от одной девушки к другой. Но вчера, на разухабистом праздновании дня рождения кого-то из своих друзей, Джонни на пьяную голову удалось подцепить ещё одну.
Как это случилось, он не помнил сам. Как старому сексуальному монстру, ему не приходилось выпендриваться и всяческим образом показывать свою молодецкую удаль перед слабым полом; это выходило у него само собой – просто и непринужденно, с такой же небрежностью, с какой Джонни сейчас чистил зубы, иногда невольно сглатывая щекочущую нёбо мятную пену. Хотя одно обстоятельство по поводу вчерашней девушки он помнил – она картавила и заикалась. В обычном состоянии Джонни, увидев её, перекрестился бы и пошел двориками. Но вчера он охотно лобызал в темноте совмещенного санузла уста сахарные и тискал плохо слушавшимися пальцами почти плоскую грудь, зримо увеличенную безразмерным бюстгальтером. До сих пор в ушах осталась её прощальная фраза: «Джонни, п-п-позвони мне». Её телефон на смятой и испачканной помадой десятирублевой банкноте Джонни поутру нашел у себя в трусах.
«Надо позвонить,» – твердо решил Джонни, вытирая лицо пахнущим кремом полотенцем. – «Но потом. Сначала нужно разобраться с Людкой».

* * *

Людка была девушкой из одного с Джонни института. Симпатичная в целом девчонка, неоднократно бросавшая на Джонни пламенные взгляды и наконец добившаяся ответа на них.
Произошло это опять-таки от его повышенного чувства сострадания к людям, вкупе с его слабостью к женскому полу. Возвращаясь после института в метро, Людка, в притворной скорби пряча лицо на широкой груди Джонни и удачно всхлипывая, произнесла:
–  Никто меня не любит.
– Все тебя любят, успокойся, – ответил Джонни, выплевывая изо рта попавшие туда волосы Людки. Она была маленького роста, и чтобы дотянуться губами до её губ, Джонни приходилось кривиться вопросительным знаком, а ей – вставать на цыпочки, как лилипуту перед унитазом.
– Никто меня не любит, – заученно твердила Людка, надувая пухлые щечки. – Все меня считают за говно.
– Кто же это так считает? – искренне удивился Джонни, наматывая на палец её локоны.
– Да хотя бы и ты, – ответила Людка, с вызовом глядя в голубые глаза Джонни.
Ответ на это значил многое, и, как настоящий джентльмен, он серьезно покачал головой. Людка с облегченным вздохом опять потянулась к его губам, и Джонни в очередной раз пришлось ощущать надоевший уже вкус гигиенической помады. На прощание Людка долго махала ему рукой, а Джонни, как только поезд въехал в черный мрак туннеля, стал нервно покусывать губу, размышляя, что же делать дальше.
Основным жизненным принципом для него всегда было «Время покажет». И оно показало, что хочешь не хочешь, а нужно было сделать серьезный шаг. Её телефона у Джонни не было, ибо Людка жила где-то у черта на куличках и не в Москве вовсе, а его жаба мучила выкладывать деньги за межгород. Единственным местом, где они могли бы встретиться, был институт, куда и надо было идти через час.
Джонни задумчиво жевал блины с яблочным джемом, периодически обжигая о них пальцы и втихую матерясь. Он думал о тактике сегодняшнего поведения с Людкой и способе с нею распрощаться.
Идея явилась в самый подходящий момент. Вскочив из-за стола, Джонни побежал в свою комнату, сел за письменный стол и, ругая плохо пишущую ручку, накатал следующие стихотворные строки:
Отстань, кому сказал?!
Как ты мне надоела!
С любовью своей лезешь
Который день ко мне.
Я от нее устал,
Мне до любви – нет дела,
Когда же ты поверишь,
Что нету чувств к тебе?

И хватит тебе гладить
Мое лицо ладошкой
И спрашивать стыдливо,
Чего же я молчу?
С тобой мне не поладить,
Ведь чувства – понарошку,
Ещё скажи спасибо,
Что матом не кричу.

Ты отвлекись немного,
И поучи английский,
Прочти любую  книжку,
Займись-ка макрамэ.
Не так уж ты убога,
Не жди, когда я свистну,
Чтоб прибежать вприпрыжку
В объятия ко мне.

Приворожи другого,
Кого ты вновь полюбишь,
Ведь много же на свете
Осталось дураков.
А я люблю свободу,
Меня ты не получишь,
И даже после смерти
Не жду твоих цветов.

Джонни перечитал стихотворение, с удовольствием отметив, что вдохновление посещает его как нельзя кстати. Затем вырвал лист из блокнота, сложил его вчетверо и положил в карман. С сияющей злорадной улыбкой Джонни взял сумку и вышел на улицу, включив плейер на полную громкость.

* * *

Ритмично шагая под тяжелый слэмкор, Джонни добрался до троллейбусной остановки. Затем, ударно работая локтями и плечами, он втиснулся в набитый людьми троллейбус, очень напоминающий тем самым вагон-рефрижератор с мерно качающимися в нем замороженными говяжьими тушами.
И вдруг Джонни осенила ещё одна неприятная мысль: Янина!
Янина, Янина… Третья девушка, с которой Джонни гулял уже неделю. Знакомство с ней было довольно случайным, хоть и произошло оно почти полгода назад. Друг Джонни, прогуливаясь как-то в Серебряном Бору вместе с их общим знакомым, кретинистого вида малым с тугим кошельком, натолкнулся на двух девчонок, лениво куривших на обшарпанной скамейке. Так они познакомились, однако вскоре от девушек к другу Джонни пришла заява привести вместо этого идиота кого-нибудь другого. И первейшая кандидатура, сразу пришедшая другу на ум, была, конечно же, Джонни.
Встретились они ещё летом – пара на пару. Другу Саньке с пол-оборота понравилась девушка Галя, Джонни – по остаточному принципу – Яна. Пристрелки не понадобилось, Джонни моментально удалось стать своим.
Сидя на той же самой скамейке и любуясь открывающимся видом на Москву-реку, по которой иногда проносился с откляченным задом гонщик на водном мотоцикле, они потягивали джин-тоник и болтали ни о чем.
Интересная штука – джин-тоник. Интересная и противная. Пьешь, пьешь его – и все ничего, а потом как шарахнет, как воткнет! Воткнуло всем, и на скамейке воцарилось напряженное молчание. У Саньки появился тот самый пьяный взгляд, какой бывает у бездомной собаки, смотрящей на продуктовую лавку, вдыхая доносящиеся оттуда ароматные запахи и глотая слюну. Другое дело, что на месте продуктовой лавки была Галя, которая почти не пила и потому смотрела на Саньку с любопытством и смехом.
Янина, сидевшая рядом с Джонни, была совсем плоха. Её неоднократно било крупной дрожью, и Джонни казалось почему-то, что сейчас у нее начнется истерика и она вцепится ему в горло наманикюренными ногтями.
Джонни тоже был хорош. В одиночку высосав больше литра, он, как еврей на молитве, покачивался на спинке скамейки, регулярно стряхивая пепел с сигареты себе на штаны. Наконец Джонни решил, что пора бы заняться самолечением. Деликатно извинившись, сказав, что идет в уютный павильончик, он зашел за деревья и, приладив два пальца во рту, оросил крупный лист лопуха озорной блевоткой. Сделав свое грязное дело, Джонни улегся на спину, не обращая внимания на покалывание еловыми и сосновыми шишками и глядя на бездонное голубое июньское московское небо в просветах лохматых сосновых крон. Почувствовав себя значительно лучше, Джонни вернулся к скамейке и понял, что в стане – разлад.
Как уже говорилось выше, Санька усиленно клеился к Гальке, и произошло то, что должно было произойти – выяснение отношений. Убитый вид Саньки явствовал, что закончилось оно не в его пользу. Хотел он было уйти, но Яна догнала его и восадила опять на скамейку, откуда Санька уже не слезал.
Увидев сие, Джонни нахмурился и решил было развеселить компанию, но тут почувствовал новые признаки тошноты и пошел к берегу реки. Он умыл лицо прохладной водой и, зябко поёжившись на свежем ветерке, закурил сигарету. Вдруг он услышал приближающиеся шаги. Это была Яна. Она подошла и села рядом с ним.
– Плохо? – участливо спросил Джонни, глядя поверх солнцезащитных очков.
Яна долго молчала, обхватив голову руками, и наконец произнесла:
– Я тебе нравлюсь?
Такой поворот событий несколько обескуражил Джонни, однако он быстро пришел в себя и осторожно ответил:
– Да-а.
– А ты знаешь, что у меня парень есть? – горделиво спросила Яна.
– А ты знаешь, что у меня девушка есть? – парировал Джонни.
Яна удивленно посмотрела на него и засмеялась:
– Выходит, мы с тобой вместе налево ходим!   
  – Каждый человек имеет право на лево, – ответил Джонни.
Насчет девушки он сказал только половину правды. Да, она была, только Джонни не видел её больше месяца, так как та была в деревне. И все это время он довольно усердно наставлял ей рога, будучи совершенно уверенным в том, что они растут и у него тоже.
* * *

Этим закончилась встреча, о которой Джонни забыл уже на следующий день. И не вспомнил бы никогда, если бы не Санька. Приспичило тому на Новый год возобновить старые знакомства и встретиться снова. Ситуация повторилась зеркально. На 23-е февраля, преисполненные сознанием патриотического долга и гордостью за мужской род, Джонни с Санькой явились к Янине с вином и шоколадными конфетами.
Как оказалось, Галя свое мнение насчет Саньки не изменила, а вот Яна по-видимому имела на Джонни свои корыстные планы, о чем свидетельствовали красноречивые взгляды, кидаемые на него поминутно, и стремление подсесть поближе.
Раскусив цели её поведения и постигнув в какой-то мере её характер, Джонни решил взаимностью пока не отвечать и держаться в приветливо-дружелюбном тоне.
Однако, покидал гостеприимную хозяйку Джонни в недобром расположении духа. Он оставил у Яны кассету, и это означало, что за ней надо будет заходить, чего делать совершенно не хотелось, хотя приглашение уже было.
Подождав денек, Джонни, скрепив сердце, все-таки ей позвонил. Зайдя за ней и взяв, наконец, кассету, он решил соединить полезное с приятным и вытащить Яну на прогулку.
Погода стояла расчудесная. Ясный зимний день подходил к концу, и багряное солнце, цепляясь за верхушки посеребренных инеем деревьев, лениво катилось к горизонту. В Серебряном Бору было тихо, как в склепе. Лишь тупая птица, отморозив лапы, недовольно вскрикивала в чаще; да одинокий физкультурник-энтузиаст, неумело переставляя лыжи, пытался взобраться на невысокий пригорок, регулярно скатываясь назад и отчетливо матерясь.
– Как же холодно, – сказала Яна, кутая нос в высокий ворот шерстенного свитера. – Я заболею.
– И заболеешь! – поддакнул Джонни. – Тебе это даже пойдет на пользу. Ты медсестра, но беда твоя в том, что практики у тебя маловато, вот, глядишь, и халтурка будет. Займешься лечением самой себя.
– Я не умею, – дребезжа зубами, ответила Яна.
– Зато умею я. Тебе чертовски повезло, что ты идешь сейчас под руку с человеком, чьи методы излечения болезней широко зарекомендовали себя как самые экстремальные и иногда даже действенные.
– Да что ты говоришь! – съязвила Яна.
– Простой пример: посоветовал я как-то девушке, болеющей ОРЗ, натирать ступни горчицей и всюду ходить в двух парах шерстяных носков, не снимая. Она моему совету вняла, и, проболев всего-то две недели, благополучно выздоровела. Впрочем, для тебя у меня есть другой рецепт… Ага, ты уже кашляешь!… Отлично, в таком случае я тебе предлагаю следующее… У тебя ведро дома есть?
– Есть, – заинтересованно сказала Яна.
– Хорошо. Наполнишь ведро до краев водой и поставишь на плиту. Затем бросишь туда 34 головки лука и начнешь их варить.
– Фу, я ненавижу лук.
– Какая тебе разница? Ты хочешь вылечиться или нет? Итак, ты должна будешь все 34 головки вареного лука съесть… Знаю, знаю – это трудно, но, поверь мне, после 15-й идут, как яблоки.
– А в училище как ходить?
– А в училище придется не ходить. Запах-то от тебя будет – хоть святых выноси.
– Нет уж, я как-нибудь без твоего лука обойдусь.
– Необдуманное и поспешное решение, но мой телефон ты знаешь.
Сказав эту истину, Джонни посерьезнел. Действительно, наличие его телефона на руках этой дуры могло быть чревато боком.
– Пойдем ко мне, – предложила Яна, – чай пить.
– С печенюшками? – насторожился Джонни.
– С печенюшками, – успокоила Яна.
– Печенюшки – это хорошо. Я очень люблю печенюшки. За печенюшку я Родину продам! Пошли…
Придя к Яне, они пили чай на кухне. Джонни заинтересованно рассматривал студенческий билет Яны.
– Янина Назарова, – прочитал Джонни. – Янина, откуда у тебя имя такое? Может, ты дочь турецкого янычара? А, Янина?
– Я не люблю, когда меня так называют, – надула губки Яна.
– Хорошо, буду звать тебя Янусик.
– Ладно.
– Янусик … Анусик.
– Что-о?
– Ничего, мысли в нюх.
Они пошли в комнату и  улеглись  на  кровати.  После  непродолжительного
разговора, из которого Джонни узнал, что Яна была ещё девственницей, она потянулась к его губам. Целовалась она плохо, отметил Джонни, – как автомат двигая нижней челюстью. И как только он попытался просунуть язык ей в рот, то он был самым естественным образом прикушен.
Янина засмеялась:
– Давай я тебе засос поставлю.
– Давай, – махнул рукой Джонни.
Яна  с  пыхтением   потянулась  к  его  шее  и  с  чавканьем  в  нее  впилась.
Засоса не вышло, несмотря на проявленное старание. Вздохнув, Джонни сотворил ей засос сам, да так, что со стороны казалось, что под ним – жертва графа Дракулы.
– А ведь я никого никогда не любила, – задумчиво произнесла Яна.
– Достойных кандидатур не было? – улыбаясь, поинтересовался Джонни.
– Наверное. Я уже стольких парней на *** посылала.
– Ай-ай-ай, товарищи крестьяне. Парни тоже люди.
– Может быть, я тебя тоже пошлю, а? – сказала Яна, лукаво глядя в глаза
Джонни.
«Это было бы великолепно», – пронеслось в голове Джонни, но он промолчал.
– Скажи, что тебе во мне не нравится? – спросила Яна.
«Рожа у тебя прыщавая – вот что!» хотелось сказать Джонни, но он лишь
отрицательно помотал головой.
– Такого нет. Девушка ты симпатичная, фигура имеется, да и кожа у тебя такая … нежная.
– Где она у меня нежная? – кокетливо спросила Яна.
– Сейчас поищем, – ответил Джонни, аккуратно развязывая пояс халата. –
Поиски начнем отсюда …
С этими словами он расстегнул лифчик и припал ртом к небольшой груди с задорно торчащим соском.
Удовлетворенно глядя на улыбающееся лицо Яны, Джонни произнес:
– Так, одно нежное место найдено. Поехали дальше.
И,  оставляя  на  животе  Яны  влажную  полосу,  язык Джонни пополз ниже.
Его теплые умелые пальцы стали потихоньку снимать тонкий кусок материи, отделявший от всего мира то, откуда вылезли все мы и куда неоднократно хотим вернуться. По учащенному дыханию Яны Джонни понял, что она против этого возвращения ничего не имеет.
– Не боишься? – тихо спросил Джонни.
Яна отрицательно покачала головой.
– Эх, залетные! – выдохнул Джонни, расстегивая брюки…
Он  покидал  Яну  усталый, но довольный.  Кассета  была при нем, и больше
повода встретиться, казалось, не было. Залететь она не залетит благодаря расторопности Джонни, а что касается неприятных заболеваний, то за себя он ручался, да и Яна вряд ли такие имела. Так что Джонни горделиво шагал к дому, скрипя ботинками по снегу и напевая про себя: «Шпаги звон, как звон стакана, – с детства мне ласкает слух…»
Веселье длилось всего несколько дней, когда Янина вновь объявилась в телефонной трубке и спросила, почему Джонни ей не звонит.
– Не звоню, потому что ты не звонишь, – ответил тот, полагая, что лучшая защита – это нападение. – Думал, забыла совсем.
– Это ты меня забыл.
– Нет ты.
– Нет ты.
– Ладно, что делаешь?
– Тебя жду.
– Сегодня я не могу, – ответил Джонни, – давай завтра встретимся.
Итак,   агония  продлилась. Но сейчас,  трясясь  в  вагоне  метро,  Джонни
понимал, что как-то нужно выкручиваться, и лишний раз подивился, почему все три случая выпали на один день.




* * *

В институте Джонни любили и уважали за веселый, добродушный нрав и редкостное чувство юмора. Вот и сейчас, придя на десять минут раньше, Джонни с удовольствием облобызался со всем факультетом, с каждым поздоровался и, ожидая начала лекции, курил у входа в институт. Тут он заметил знакомую фигуру, вышедшую из-за поворота: Людка. Сердце Джонни учащенно забилось, и он поперхнулся едким дымом сигареты.
– О, рыжий! – обрадовано воскликнула Людка (надо сказать, что за день до этого Джонни перекрасил волосы в рыжий цвет).
Людка была не одна. С нею шла её подруга, которую Джонни терпеть не мог: некрасивая дура, которая регулярно стреляла у него сигареты и вообще была как бельмо на глазу. При ней Джонни говорить не хотелось, и он галантным жестом открыл дверь института, пропуская туда эту мымру, но захлопнул её перед носом Людки. Та рассмеялась и, встав на цыпочки, попыталась его поцеловать. Но Джонни ответного движения не совершил. Людка недоуменно посмотрела на него.
– Спина болит – нагибаться не могу, – сообщил Джонни. – Встал около двух. Надо было около одной…
Людка нахмурилась.
– Кстати, у меня для тебя кое-что есть, – сказал Джонни, доставая листок
со стихотворением.
– Что это? – заинтересованно спросила Людка.
– Стихи.
– Кому? Мне? – восхищенно спросила она.
– Тебе, а кому ж ещё? – сказал Джонни, отдавая ей листок.
Людка быстро его развернула. Пробежав глазами по первым строчкам, её восхищение начало таять, и к концу стихотворения она выглядела просто обескураженной.
Джонни невозмутимо докуривал сигарету, внимательно наблюдая за изменением физиономии Людки. Впрочем, когда оно дошло до критической стадии, Джонни поймал себя на мысли, что ему Людку всё-таки немного жалко.
– Ну как? – откашлявшись, спросил он.
К чести Людки стоит сказать, что неимоверным усилием воли ей удалось задержать выплескивающиеся эмоции. Она молча сложила листок, положила его себе в карман и, не глядя на Джонни, продефилировала мимо него.
Во время лекции она неоднократно бросала на Джонни волчьи взгляды, которые разбивались об его наивную улыбку и будто бы непонимающие глаза.
Джонни был собой доволен и искренне радовался сброшенной с плеч горе. Он по-прежнему шутил и смеялся с друзьями, время от времени бросая оценивающий взгляд на Людку. По дороге домой он попрощался с ней легким кивком головы, захлопнув тем самым папку первого из трех дел.



* * *

Придя домой и с наслаждением навернув горячих щец, Джонни лежал на диване, задумчиво глядя на смятую десятирублевку с телефоном. Набирался храбрости. Единственное, правда, что его беспокоило, это незнание имени той, кому он сейчас собирался звонить. «Там видно будет», – решил Джонни и набрал номер.
После трех гудков высокий женский голос спросил:
– Алло?
– Здравствуйте, – елейно произнес Джонни. – Инессу позовите
пожалуйста!
–   Здесь нет таких, – категорично ответил голос и положил трубку.
«М-да»,– подумал Джонни, – «К чему это я именно Инессу просил звать? Попробуем ещё раз».
Джонни нажал redial и, снизив голос на тон, приготовился к атаке.
– А-алло!
– Привет, – радостно забубнил Джонни. – Узнала?
– Д-джонни! К-как я ждала, к-к-когда т-ты п-п-позвонишь!
– Рад тебя слышать. Как дела?
– Х-хорошо.
– А вот у меня не очень, – притворно опечалился Джонни.
– Чего так?
– Я вчера забыл сказать тебе самое главное…
– Ну, – настороженно произнесла заика.
– Мои увольнительные сегодня заканчиваются.
– Что?
«Дура тупая!» – мысленно произнес Джонни и продолжил:
– Увольнительные. Разве я не говорил тебе, что я в армии?
– Н-нет.
– Я сейчас из Чечни на неделю. Теперь срок закончен, и я опять еду туда.
– К-как это?
– На передовую! Сто двадцать третья мотострелковая дивизия! Мне вчера
пришел секретный пакет, что мы будем штурмовать четырнадцатую высоту… Кстати, ты только что узнала самую настоящую военную тайну!
– А п-причем здесь т-ты?
– Потому что у меня есть банджо.
– Что?
– Банджо! Не знаешь, что такое банджо?
– А п-причем здесь б-банджо?
– Понимаешь ли, в армии иногда нужно поднимать боевой дух воинских
подразделений. Поэтому я перед наступлением играю на банджо, а ручной пингвин танцует канкан.
– Что ты в-врешь?
– Кто врет? Я вру? Чистейшая правда! У комбата спроси, это его пингвин.
– Откуда у в-вас п-п-пингвин?
– Знаешь, в горах много всякой живности водится. Пару недель назад лежу
в землянке, чувствую: кусил кто-то. Ну, думаю, клоп. Оказалось – колибри. Так то они выше гнездятся, но когда работает авиация, вот они в долины и слетаются.
– Не верю.
– Ты бы это сказала старшине Демидову, когда он вдоль линии фронта
бегал от дикой собаки Динго и отмахивался от мотыльков-каннибалов.
– К-как же вы т-там в-воюете?
– Как-как?! Да очень просто: с утра запускаем ракеты, днем играем в
футбол с пленными чеченскими террористами, и если кто нам гол забьет, его голова будет использоваться в качестве мяча. Очень практично, кстати говоря.
– Ф-фу!
– Это война, девушка… Кстати, следующие увольнительные у меня будут
только через полгода, если, конечно, меня до этих пор не чпокнут. Так что ты не забывай!
– Д-давай я т-тебе п-писать буду.
– А ты лучше сразу посылки присылай. У нас все время дефицит сгущенки
и порнографических журналов.
– А к-куда слать-то?
– Шли в генштаб до востребования. Мы там часто мимо на БТР-е катаемся,
я зайду тогда… О, мне уже пора!
– Так т-ты уже сейчас у-уезжаешь?
– Да. Вот мне уже сигналит полковой уазик. Он меня доставит к Речному
вокзалу, где меня ждет боевой патрульный катер, на нем – через канал Москвы, Босфор и Дарданеллы – в Чечню… Ну, прощай!
Положив трубку, Джонни беззвучно засмеялся, стирая помаду с десятирублевки. Осталась последняя – Янина. Работа спорилась…

* * *

Джонни лежал на диване, терпеливо ожидая звонка Яны. Самому звонить не хотелось – чтобы не оказывать лишнего внимания. А в том, что Яна позвонит, Джонни был уверен совершенно. И вот, заглушая телевизор, прокликал назойливый телефон. Джонни вскочил, подбежал к аппарату, выждал несколько секунд и взял трубку.
– Алло?
– Джонни? Привет, ну как, ты придешь ко мне?
– Конечно, Света, уже бегу!
– Какая Света?! Это Яна!
– Ах ну да, сейчас приду.
– А кто такая …
Но Джонни уже бросил трубку. У него попутно созрел план дальнейших
действий. Придя к Яне, Джонни завалился на кровать, затягивая туда и Янину.
– Подожди, – сказала та. – Кто такая Света?
– Света? – переспросил Джонни. – Какая Света?
– Не придуривайся. Та, за которую ты меня принял!
– Света, Света… Ах, Света! Ну да, вспомнил!
– Ну!
– Это мой лечащий врач.
– Чего?
– Лечащий врач, говорю. У тебя со слухом что?
– Чем же ты болен?
– Радикальная поляризация глазных яблок в вертикальном и горизонталь-
ном направлении плюс припадки эпилепсии.
– Слушай, не ври мне.
– Когда  я  тебе  врал? –  Удивился  Джонни  и  вдруг  замер.  –  Кажется
начинается…
– Что начинается?
– Припадок. Быстро принеси воды и прыгалки.
– Что?
– Воду и прыгалки неси, дура, и побыстрее – вот-вот начнется.
Яна  продолжала  стоять  с  непонимающим  видом.  Видя,  что   нужно   
действовать, Джонни задергался, затем, взбив языком слюну, выпустил часть образовавшейся пены изо рта. Кажется, Яна начала верить:
– Что с тобой?
Вместо ответа Джонни соскочил на пол и стал на нем корчиться, принимая
различные немыслимые позы. А чтобы добавить эффекта, начал хрипеть. Яну проняло:
– Что? Что я должна делать?
– Воду и прыгалки, – прохрипел Джонни.
Яна убежала и через минуту вернулась, неся в руках стакан с водой и
прыгалки.
– Воды! – заголосил Джонни.
Яна подскочила к нему и попыталась разжать Джонни зубы, но тот нарочно
стискивал их как можно крепче, боясь нарушить все представление сумасшедшим хохотом, уже просящимся наружу.
– Воды!
– Сейчас-сейчас!
Наконец Яне удалось влить несколько глотков, но Джонни с наслаждением
выплюнул воду ей в лицо. Яна нерешительно замерла.
– Скачи! – заорал Джонни.
– Что?
– Скачи… на прыгалках.
– Зачем?
– Скачи…О-о-о!  –  в  этот  момент  Джонни,  немного  переусердствовав,
ударился головой об стол. Но это заставило Яну размотать прыгалки и начать скакать.
– Быстрее! – закричал Джонни. – Ещё быстрее!
Яна, вспотев, скакала изо всех сил, так что прыгалки описывали в воздухе
круг, нещадно хлеща люстру. Джонни не выдержал и засмеялся истерическим смехом.
– Что? Быстрее? – задыхаясь, спросила Яна.
– Нет, в принципе можно даже прекратить, – вставая и отряхиваясь, сказал
Джонни.
Яна непонимающе уставилась на него.
– Чего глаза вылупила? Эх, жаль, что камеры не было. Потом послал бы в
«Сам себе режиссер», приз бы какой выиграл.
– У тебя… прошло? – все еще не врубаясь, спросила Яна.
– Нет, правду говорят: бабы – дуры не потому, что они дуры, а потому, что
они бабы.
– Так ты что? Это все … неправда? – с ошарашенным видом сказала Яна.
– Конечно нет, – ответил Джонни. – А знаешь, что правда? То, что у тебя
рожа прыщавая. Не веришь – согласуй с зеркалом. Адьё!
И оставив Яну с глупым видом стоять посреди комнаты с прыгалками в руках, Джонни быстро надел куртку и вышел из дома.

* * *

Уже стемнело. Джонни шагал домой, задумчиво глядя на безразлично сияющие точечки далеких звезд на черном небе. Странная апатия охватила его. Дело было выполнено, но радости по этому поводу Джонни не испытывал. Совесть по отношению к расстроенным чувствам покинутых им девушек его не мучила. Однако, какой-то приглушенный голос где-то в глубинах его души все сильнее пытался достучаться до разума с единственной мыслью: зачем?
Джонни старался отбросить эти мысли и попытался закурить сигарету. Но, очевидно, даже зажигалка была настроена против него, и как Джонни ни старался, как ни загораживал её замерзшими ладонями от пронизывающего ветра, та лишь выплескивала жиденькие снопы искр. Джонни в сердцах выбросил её в сугроб, а сигарету вложил обратно в пачку.
Придя домой, он без аппетита съел полтарелки макарон с сыром, а остальное вывалил обратно на сковородку. Такого с ним ещё не случалось, ибо данное блюдо было его любимым.
Джонни включил было телевизор, но первая же реклама отбила всякую охоту смотреть его дальше. Джонни откинулся в кресле и закрыл глаза, почувствовав себя совершенно одиноким и никому не нужным. Посидев так с десяток минут, он решил позвонить Алене, девушке, которую Джонни считал одним из лучших своих друзей, и с кем он мог, не стесняясь, говорить начистоту.
Посидев немного рядом с телефоном, Джонни набрал номер.
– Привет, Алён.
– Привет, как делишки?
– Сумасшедший день, – признался Джонни.
– Почему же?
– Ох, длинная история, но, если хочешь, могу рассказать…
– Ну давай.


И Джонни, нисколько не приукрашивая, поведал ей обо всех событиях происшедших за сегодняшний день. Закончив, он стал ждать алёнкиной реакции.
– Знаешь, Джонни, – после длительной паузы сказала она, – если бы ты не
был моим другом, я бы никогда с тобой не стала общаться. Как ты можешь так поступать? Это что для тебя, игрушки? Зачем тогда вообще нужно было с ними начинать? Я этого не понимаю… и я тебя не узнаю.
– В смысле?
– Ты стал, как бы это сказать, более легкомыслен с девушками наплева-
тельски к ним относишься.
– А как к ним еще относиться? – вскипел Джонни. – Когда их любишь, живешь ради них, ставишь многократно выше себя – все идет прахом, они превозносят себя хрен знает как, а тебя считают за говно…
– Это ты все из-за Ларисы? – тихо спросила Алёна.
Женское сердце! Алёнка, быть может, и сама не понимала, насколько она
была права! Джонни умолк, так как её догадка поразила самую его душу, и он не знал, что сказать.
– Это так? – повторила Алёна.
– Да, – выдавил из себя Джонни.
– Послушай, Джонни, – сказала Алёна, – я знаю, как нелегко тебе её
забыть. Все мы в жизни обжигаемся, но нельзя же теперь мстить за это другим девушкам! И сколько их ещё будет? А, Джонни?
– Пока сам себе не скажу, что уже хватит, – с трудом ответил Джонни.
– Но в чем они-то виноваты?
– Любви нет! – твердо выпалил Джонни. – Поэтому не имеет значения: год
гулять или всего один день. И я выбираю последнее: так ни я к ним, ни они ко мне не привыкнут, и все останется как прежде.
– Любовь есть, – уверенно сказала Алёна, – и ты сам это знаешь – вспомни
Ларису.
– Не режь по больному! – взмолился Джонни. – Я не хочу о ней  вспоми-
нать. Я слишком много себя ей отдал и слишком мало получил взамен.
– Ты ещё полюбишь, – успокаивающе сказала Алёна.
– Может быть, – ответил Джонни , – но не в этой жизни! Счастливо.
Джонни положил трубку и несколько минут молча сидел, подперев голову
руками и глядя невидящими глазами на небо поверх крыш. Кривой полумесяц озарял молочным светом лениво проносящиеся облака, и Джонни невольно подумалось о суетности и бестолковости происходящего. «Ладно, – решил он. – Завтра выходной». И погасив свет в прихожей, Джонни отправился в свою комнату. Разобрал постель и юркнул под одеяло. Уже погружаясь в сон и не пытаясь этому сопротивляться, Джонни шепотом произнес в пустоту:
– Кто следующий?

04–08.03.2000