Будущее... было

Она всегда и везде опаздывала. Не потому что специально это делала, а просто в последний момент что-то забывала или вспоминала сделать, топталась на пороге, курила последнюю сигарету и так далее.
Потом выбегала из дома и клялась себе полдороги, что будет на переходе просто бежать, а из метро понесется как ветер. На переходе обычно решала, что уже не надо бежать и так опаздывает, а при выходе из метро повторялась та же история.
В этот раз она вышла вовремя. Совсем вовремя. И совсем не собиралась. Она собралась еще с вечера. Долго выбирала одежду – юбку, которые вообще-то не носила никогда, сапоги на длиннющей шпильке, одетые до этого два раза – первый раз в день покупки и второй раз на работу, после чего закинула их в шкаф и поклялась «больше не носить эту гадость», и пальто.
Пальто было модным. Его она тоже надевала два раза или даже один. Оно было очень красивым, песочного цвета с модными рваными краями, из какой то плюшевой ткани.
Вообще-то был октябрь, на улице только подморозило и в юбке с этим пальто, она замерзла, потому что привыкла ходить в джинсах и удобных сапогах на тракторной подошве. А сегодня на ней было – модное пальто, юбка-мини, сапоги и меховая неудобная, но жутко модная черная сумочка. Эта сумочка бестолково болталась и колотила по коленке. В сумке на удивление было мало вещей. Обычно ее рюкзак вмещал куда больше полезного в дороге, можно сказать он был «рюкзак на колесах», аналог «дом на колесах». Там были лекарства, зонтик, кошелек, зарядка для мобильного, три пары перчаток, зачем три она и сама не помнила, но все равно они все «жили» в рюкзаке, косметичка, которой она не пользовалась, какие-то огрызки от бумажек с жутко нужной информацией, настолько нужной, что, периодически просматривая, их она сама едва могла вспомнить, зачем она это писала и чтобы это могло значить.
А сегодня в сумочке сиротливо болтался кошелек и ключи от дома.
Она ехала на вокзал. На Ленинградский. Он сказал, что поезд приедет туда. Это площадь трех вокзалов. Она была там очень давно и всю дорогу боялась запутаться, но, в крайнем случае, надеялась спросить у кого-нибудь как туда пройти.
На вокзале она была за час до прибытия поезда. Первым делом огляделась. Большое табло равнодушно написало, что поезд из Санкт-Петербурга приедет через 59 минут. Почти час. Делать было решительно нечего. Походив вдоль киосков и не найдя там ничего интересного попыталась посидеть на лавке, но быстро замерзла.
Морозно. Воздух из хлопающих дверей вокзала вырывался на улицу и зависал белым облаком. Толпы людей деловито сновали туда-сюда. Шли какие-то бабульки с вечными тележками на маленьких колесиках. Шли мужчины с большими полосатыми баулами, сквозь которые просвечивались апельсины или что-то такое же круглое. У них было по два баула, и они шли тяжело отдуваясь. Шли молодые люди с портфельчиками, в пальто со взглядом хозяев жизни. Это им так казалось. Они прибывали или уезжали в другой город и очень гордились собой.
Соболиная неимоверная шапка на толстом отдышливом мужчине скакала на нем при каждом шаге. Он, переваливаясь и шумно дыша, прошел мимо нее.
На нее иногда оборачивались люди, смотрели странным взглядом и уходили. Прошла группа молодых людей, кавказцев или как говорят «детей гор и юга». Они даже поцокали, что-то сказали, но она не расслышала, да и не вслушивалась. Последний ей сказал «Привет», как старой знакомой.
Она обернулась и встретила веселые черные глаза южанина.
- Привет, - спокойно ответила она. Это уже было привычно. С ней всегда здоровались, причем совершенно не знакомые люди.
И отвернулась. Парень постоял и тоже ушел.
Над всей этой разношерстной толпой плыл пар и начал падать первый снег. Он был еще маленький и по детски робкий. Он падал и тут же таял. Смешивался с грязью от тележек и сапог. Оседал на плечах и шапках. Соболиная шапка была уже немного припорошена этим первым снегом, но скоро скрылась вместе с хозяином в дверях вокзала.
Она отряхнула свою меховую сумку и отвороты пальто. Было все же немного холодно стоять. Она решила ходить по перрону. Она ждала его.
Он. А кто он? Она знала его так мало. Казалось, что знала долго, но это только казалось. Это она себе выдумала. Он сказал, что приедет и …
А вот этого «и» могло и не произойти и об этом она его предупреждала, но он был настойчив, он думал, что они встретятся, и случится чудо.
А она знала, что чуда не будет. Будет просто встреча, но все же верила немного, очень хотела верить, что будет чудо. Ей хотелось, чтоб хоть раз она была не права. Просто сказать себе и ему – да, я это все выдумала и подумала, что ничего не получится. Очень хотелось. Поэтому она и стояла на этом вокзале. Но где-то внутри она знала, что сказки не будет.
Жаль, конечно, но что поделаешь, если это так и есть.
Стрелка на круглых часах уже медленно доползла до половины циферблата. Значит, еще чуть-чуть осталось.
Надо просто подождать. Уж что-что, а ждать она умела.
Она стала вспоминать, а какой это он. Уверенный, даже слишком, очень много уверенности в голосе. Ей всегда было приятно слышать его голос. Собственно, голос она и знала. По телефону. Они только созванивались, но кроме фотографий никогда друг друга не видели. Он говорил, что с ним ей будет хорошо, что кончится все плохое. Что она все забудет. Забудет… Может ради этого она тут?
Скоропостижная амнезия, вот что бы ей хотелось получить и побыстрее.
А голос в телефоне ей обещал, уверенно и с нажимом, что так и будет. И она ждала.
Но иногда маленький противный шепот, который она любила и ненавидела, где-то внутри себя говорил правду.
Это маленькое настоящее «я», истинная она, та, которую не обманешь яркой обложкой и самоуверенным голосом. Та «она», которая знает, что будет наперед всегда и везде и всегда и везде говорит. «Она» говорит, черт бы ее побрал!
И она злилась на ту другую, но знала, что «она» права. И слушала «ее».
А той истинной, ей было все равно, злится она или радуется, «она» просто равнодушно выдавала информацию, как автоответчик или корректировщик ситуации. Можно было записывать параллельный внутренний диалог, вернее монолог «той», которая всегда права.
И тогда после первых звонков «она» предупредила: «Слишком много уверенности в нем, он за ней, что-то скрывает. То что не хочет, чтобы ты сразу увидела. Может он некрасив, попроси фото. Увидишь сама.»
И она попросила. Вернее он почти сразу его ей выслал. Потому что это было не то за что он бы мог опасаться. Он был симпатичным молодым человеком. Блондин с голубыми глазами.
«Посмотри на него по другому, ты же делала так, посмотри, там что-то есть внутри» - твердила «она».
И она смотрела. И там было что-то внутри, но она упрямо это отталкивала. Она очень хотела все забыть.
У них с ним не было почти общих тем, а от ее внутреннего диалога он все время обижался, он говорил с ней, думал что говорит только с ней. На самом деле он говорил с двумя. Но не знал об этом. И если она была доверчивая, мягкая, ласковая и хотела только хорошего. То «та» другая она была полной ее противоположностью – циник, резка иногда особенно когда говорила правду, никогда не «подслащивала горькую пилюлю».
Сама она уже привыкла к этому и контролировала «ее». «Она» никогда не выходила наружу.
Люди общавшиеся с ней знали ее только такой какой ее знал он. Когда было очень сложно держать в узде «ее» она уходила от людей и пережидала это время в одиночестве. Просто так было легче. Иначе она могла сорваться. Она боялась сорваться. Все те дни когда ее не было «та» безостановочно ей твердила и талдычила о ее промахах и ошибках в прошлом и настоящем. Безостановочно говорила, что она была не права, что надо было жестче, что надо было «перегрузить систему», а не пытаться «реанимировать» что-либо.
Она очень уставала от этого монолога. И совершенно измотанная, когда кризис проходил, она так радовалась, когда могла опять общаться с людьми. Радовалась им, просто тому, что они есть, тому, что они говорят ей пусть мелочь, но хорошие слова, просто тому, что ей сказали «спасибо». С радостью кидалась помогать кому-то, пусть это было ерундовое объяснение или же крик о помощи. Отдавала себя, до следующего монолога. А он наступал очень скоро, как расплата за радость. За способность улыбаться.
Ведь ей не хватало опыта и знаний чтобы помочь иногда кому-то и приходилось спрашивать ту, истинную, равнодушную и правильную. Она могла использовать только доброту и тепло, а «та» знала все.
И еще память.. От нее никуда не скрыться и если даже немного забываешься то «та» услужливо напоминает. И не пропускает ни одной мелочи, ни хорошей, ни плохой. В какой-то момент начинаешь путаться, что лучше вспоминать хорошее или плохое. От хороших воспоминаний начинает щемить в груди и щипать глаза, хочется просто кричать. А от плохих.. От плохих давит и жжется внутри. Слишком много эмоций. Она от них устала.
Ненавистная память, тебя не обманешь, как и «ее», вас не обойдешь. Вы всегда и везде. И даже если она исчезнет, то память все равно останется, не она, а память….
Даже если ее, память, загнать, забить и заездить избитыми фразами и словами и уже кажется что все прошло. И только вздыхаешь свободно, но хватает малейшего щелчка и … все повторяется заново, накрывает волной, жутким беспросветным капюшоном воспоминаний….
Де жа вю, слово в слово, до секунды, до мгновения…
А он сказал, что все кончится. Она усмехнулась – кончится, да уж. Но так хочется, чтоб это было правдой. Поэтому она тут, поэтому стоит и почти не замечает холода. Она ждет его. Она боялась себе даже рисовать в воображении эту картину, боялась что «та» ее увидит и опять возьмется за старое, правдиво объяснит ей, что не правильно тут «нарисовано».
Ей не скрыться от себя, от «нее».
Сколько же можно ждать?
Она нетерпеливо посмотрела на часы на столбе. Еще четверть часа осталось. Немного, совсем немного. И приедет он. Он так сказал. Она думала, она ждала, она представляла себе как это произойдет, но до сих пор не знала как правильно, боялась «ту», вдруг заметит и «нарисует» правильную картинку. А ей сейчас было страшно знать правду. Хотелось пожить в сказке, пусть еще последние пятнадцать минут.
Уже давно объявили, что поезд приедет во время. Просто она его не слышала.
Минуты медленно ползли по циферблату, цепляясь за стрелки или стрелки цеплялись за них.
Люди медленно брели по заснеженному перрону. Бродячая собака постояла рядом, посмотрела на нее, полуобернувшись, и ушла куда-то за киоски.
Холодно.
Она закуталась в широкие отвороты пальто. Жаль не взяла шапку. И руки. Они замерзли. Пришлось влезть на манер Снегурочки, как в импровизированную муфту, в рукава, чтобы хоть немного согреться.
Еще пять минут.
Удивительно, почему же молчит «та»? ведь столько времени прошло и тишина…
Ну, да и черт с ней, хоть тихо.
Тихо.
Тихо было только внутри нее. Вокзал ни на минуту не смолкал он жил своей жизнью и гомонил на разных языках. Скрипело что-то, громыхало, радовались и прощались люди на перроне, лаяли собаки, приходили поезда, оповещая о себе длинным и протяжным гудком. Высыпал народ на перрон и разбегался в разные стороны. Проходили машинисты в синей форме, носильщики со скрипучими тележками. Рядом внизу ходили голуби и клевали что-то в снегу.
Минута…
Поезд… зеленым удавом он наполз на вокзал. Это был особенный поезд, потому что на нем должен был приехать он.
Поскрипев и полязгав он остановился, открыл двери и… хлынула серая толпа.
Она растерялась. Зачем она не сказала про пальто? Зачем не взяла свой вечный рюкзак? Но она хотела понравится…. И что теперь делать?
Она его не найдет!!!
Какой-то молодой человек в куртке и надвинутой на брови шапке шел почти от последнего вагона. Он ни на кого не смотрел и его никто не встречал. Он был обычным, но почему-то она поняла что это .. он.
А как к нему подойти? Просто подойти и спросить – «Это ты?»
Неудобно как-то…
Пока она металась в мыслях парень, подошел и взял ее за руку.
- Привет.
- Привет… Ты.. Это ты?
- Да.
Она смотрела на него и ей очень хотелось кинуться на шею и понять, что все плохое кончилось. Но она понимала он – чужой, он не из ее «стаи». Такую, как она, он не примет, и она не примет «чужака».
Он тоже рассматривал ее и в его глазах видимо отразилось не понимание. Он по телефону рассказывал, как они встретятся и только теперь начал понимать, то, что она пыталась ему сказать полунамеками. Придушенными фразами «той».
- Пошли? - в голосе уже поубавилось уверенности, и сквозила, еще никому не заметная кроме нее, растерянность.
А растерянности и боязни ее у него оказывается больше чем ей казалось. Просто она ее не замечала, старалась не замечать до этого. Самоуверенность просто защитная реакция. А ведь он боится. Даже слышно, как он боится. На миг стало тихо на перроне. Осталась только тревожная вибрация от него. Потом шум опять наполнил вокзальную площадь.
- А куда?
- Пойдем, в кафе посидим.
- Пойдем.
Они медленно пошли по перрону. Он еще не понимал, что это «провал», а она боялась того момента, когда он это уже осознает.
Ей было грустно, все это было заранее известно. Грустно от еще одной умершей мечты.
И мечта умирала под первыми снежинками по детски чистого снега….

*****
8-00 утра. Октябрь.
Выпал первый снег. За окном местами белая улица. Медленно народ тянется на работу.
Пора вставать.
Она села в кресло и закурила. Какой дивный сон ей снился. И она даже успела досмотреть его до конца, почти до конца.
Первый снег. Первая смска, от него – «Я скоро буду в твоем городе, мы обязательно встретимся, все будет хорошо, я тебе обещаю».
Не будет.
Потому что не будет встречи.
Эту картинку я уже видела.
«Прощай, я исчезаю, но я не прощаюсь» - смска от нее.
Статус – «не отправлено».
Она просто ушла в первый снег…
Тихо...