Зимой долгими вечерами мы сидели у окна и пытались выбраться из замысловатых узоров, нарисованных морозом на стекле. Он молчал, я тоже. Выстукивала нервными пальцами деревянный ритм и думала, что заблудилась навсегда. Он целовал меня, я замирала и вслушивалась в жуткую тишину, напоенную застенной метелью. Он ненавидел меня за это, но не уходил. Сидел рядом. К сожалению, мое сердце умерло так давно, что я не могла вспомнить, как оно звучит. Он ненавидел меня и за это, но все равно оставался. Я знала, он боялся, что узор на стекле растает, поэтому научилась не дышать. Он плакал, отвернувшись, от злости сжигающей его душу, а потом утирал слезы и поворачивался и целовал. Каждый раз перед рассветом, когда небо лиловело у самого горизонта, он молча рассказывал мне печальную историю об умирающей любви и родившейся разлуке. И каждый раз он уходил в рождающийся день, но непременно возвращался под умирающим солнцем. И ненавидел меня за это.
Ой, спасибо, Тася, но насчет больше - это вопрос мировой величины. Мне как-то не удается впасть в золотую серединку - или вот столько, или в объеме "Войны и мира". но так как с недавних пор мне привили любовь к редактированию собственных текстов, на большие сочинения не хватает времени. стараюсь.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.