Первый весенний снег

Вчера выпал снег. Первый. Первый снег этой весны. С одной стороны, я придерживаюсь мнения, что всему должен быть свой черед, но небольшое отклонение от обычного расписания, с другой стороны, порой радует и бывает крайне уместным. Падающие хлопья наблюдались необычайно крупных размеров, а еще они были так белы, абсолютно, будто все волны светового спектра в идеальной пропорции слились воедино в этих неправильной формы посланниках неба. Говорят, что высыхающее на бечевой нити стираное белье с пожелтевшими от носки лацканами, воротничками, покорявшее ранее своим идеальным колером, становится вновь белоснежным – это неправда, ересь, ничто не могло сравниться с этим абсолютно белым цветом снега.
Хлопья мерно кружились в хороводе, начинающемся где-то в вышине, и казалось, что эта слепящая глаза пелена объяла все в мире – луну, звезды, землю, вероятно, даже спрятавшееся солнце было во власти магического затмения. Ах, да, разве я еще не сказал? Был вечер, вечер первого весеннего снега, давайте условимся его так называть, коль уж я принялся про это рассказывать, а пришедшую на смену ему ночь назовем ночью белых улиц, утро же – утром грядущей слякоти.
Этим вечером сцену венчал черный занавес с желтым диском полной луны и тремя яркими звездами – одной большой и двумя несколько меньшими, оттого чуть менее заметными.
Ну вот, отлично, теперь, когда все поименовано, приступлю непосредственно к рассказу о снеге – стоит ли говорить, какой он прекрасный, мягкий, искрящийся, пушистый и так далее? Отчасти, все, конечно, так, но, повторюсь, только отчасти – падая, снег представлял собой феерическое зрелище – сцену полета белых мотыльков на фоне мрачных декораций. Только вот приземляясь, действующие персонажи непосредственно принимали участие в разворачивающихся грязных сценах – не устаю удивляться, как такое милое явление вроде ночного снегопада, растаяв, утром представляет столь унылую картину. Асфальт. Графика грязью. Автор… Тактично промолчу. Не то, чтобы несколько струсил перед какими-то высшими силами, да и, собственно, что они могут – поразить мое тело двукратным ударом молнии? Чушь какая. Оно (тело это) того не стоит.
Зайдя в теплую уютную квартиру, я устроился напротив окна в кресле, приняв наиболее равнодушное к происходящему вольготное положение, и принялся наблюдать. Наблюдать за падением снега. Даже попытался сосчитать среднестатистическое число снежинок, помещающихся в отдельно взятый створ оконной рамы общеупотребительного размера – не сказал бы, что размеры окон моей квартиры имеют стандартные размеры и форму – временами наблюдаются некоторые отклонения от перпендикулярности и параллельности некоторых деталей и повышенная величина зазоров, но все же. Устный счет оборвался где-то в районе тридцати трех – тридцати пяти – в этой плотной белой пелене сложно было что-то разобрать.
Знаете, а эти белые существа тоже тянутся к теплу, хотя именно от него и умирают. Давайте я расскажу, как одна снежинка, я ее сразу приметил, она была особенной, не похожей на другие, я расскажу, как она белым пятном распласталась на оконном стекле, на холодном прозрачном производном кварцевого песка, выполненном руками человека для облегчения ведения наружного обзора из стен своего жилища-убежища, - два зайца одни выстрелом – солнечный свет и сохраненное тепло – обстановка, близкая к комфорту.
Так вот, это белое пятно на стекле незаметно уменьшалось, колышимое резкими порывами ветра. Исходящее из разогретого помещения тепло превращало неправильной формы кристаллик в холодные потоки слез, они расходились лучами вниз по стеклу – все ниже, ниже, ниже, пока не превращались в обледенелую каплю. Там, на внешней стороне стекла, они образовывали некое подобие виденной мною в детстве на географических картах дельты низовий Нила.
Я пристальней вгляделся в белую круговерть за окном: крупные белые хлопья кружили в звенящем воздухе, словно бабочки порхали с цветка на цветок, со стекла на стекло, на другое стекло, подгоняемые ветром, заглядывали к моим соседям ниже по этажу, стучались к ним, стучались – три удара, прерывистых, глухих. Я понял – они просили пустить их, согреться – последнее тепло, и они уже плыли, плыли – на волнах этой жаркой жадной смерти. Вода – это смерть, прозрачная капля, ручей, река, море, океан смерти…
И мне казалось, что я стою на широкой дороге, на темной, холодной улице, а белые хлопья ложатся на мои волосы, на плечи, окутывают лицо, и тают, тают – текут тонкими струйками вниз, в эту черную асфальтированную бездну. Я понял, что хочу быть там – кружиться с ними в одном хороводе, подгоняемый резкими порывами ветра.
Все в голове перемешалось: цепочка «снег-ручей-океан» пыталась занять доминирующее положение в моем сознании, тем самым предвещая длительное состояние затмения рассудка, выражаясь более фигурально, потерю возможности адекватной реакции на раздражители внешнего мира (за исключением разве что самых сильных в моем положении – чувства голода, жажды или сна). Что ж, снегопад превратился из явления сугубо природного характера в одно из частных состояний мозга. Подобное состояние рассудка мне кажется более приятным, честное слово. Снегопад снаружи, снегопад внутри… Снегопад везде. Осторожно! Сегодня ожидается выпадение снега. Приготовьтесь к последствиям заранее.
А снег все шел и шел… Этот восхитительный сон, он не хотел отпускать меня, никуда, никогда, ни за что, пусть я не проснусь, но он, он – этот снег внутри меня, внутри, прежде я был одинок, совсем…, я был один, один-одинешенек… Одиночество наоборот… Оно началось с белой пелены, белого, абсолютно белого снега… Я хочу и впредь ощущать его внутри себя постоянно – ощущение нежного прикосновения, жгущего, но приятного холода, холод в мозгу, тепло в сердце.