Глава 3 Все страньше и страньше...

Руки Петренко бодро летали над компьютерной клавиатурой, выстукивая диковинную дробь. Из колонок стоящего тут же музыкального центра неслось заунывное сюсюканье Кати Лель. Что-то про очередного миленького, который ну настолько муси-пуси, что аж голова кругом идет. Лежащий рядом толстый рыжий кот по кличке Моцарт чуть заметно подергивал кончиком хвоста в такт клавишному перестуку. Он был почти на все сто уверен, что в голове Кати Лель нечему кружиться, если она исполняет всю эту вдохновенную чушь по доброй воле. В том, что кто-то держит госпожу Лель под прицелом, Моцарт, откровенно говоря, сомневался. Кому она нужна? Поскольку котяра обладал соответствующим именем, то и музыку предпочитал классическую. К сожалению, классическая музыка в этом полугнезде - полуберлоге звучала не так часто, как того хотелось бы Моцарту – лишь когда хозяину нужно было серьезно подумать над какой-нибудь заковыристой загадкой, либо когда он сбрасывал с себя излишние эмоции. Но сейчас вместо того, чтобы слушать музыку поприличнее или чесать его кошачье пузико (всё было бы больше проку!), хозяин опять уткнулся в свою гору железячек и не обращает на него никакого внимания. Просто вопиющее безобразие!
Наконец, Катя Лель дощебетала свою немудрящую песенку, и диджей бодро забубнил что-то о погоде, новых уникальных покрышках, праздничных распродажах и прочем. Петренко органически был не в состоянии работать в тишине. Если не бубнило радио – то работал телевизор или шумела кофеварка. Тишина отвлекала его больше, чем что бы то ни было.
Он вырос в большой, шумной семье, которой было неизвестно слово “покой”.  Здесь всегда разговаривали на повышенных тонах – не потому, что ссорились каждый божий день, а потому что нормальный человеческий голос просто тонул в многообразии звуков вокруг, всегда гудела стиральная машина, детям не запрещалось носиться по довольно таки обширной квартире, издавая воинственные индейские кличи, и, наконец, здесь почти никогда не выключалось радио.
 В конце концов, именно наличие этой самой большой семьи и помогло Николаю найти подход к Михайлову. Колина внешность не внушала доверия никому в Агентстве. Где только понабрали настолько зашоренных людей для работы с тонким миром? Этому Николай не переставал удивляться. Однако, факт оставался фактом – его желание стать частью Агентства отвергли немедля. Так уж получилось, что Коля сам проходил по одному из дел, которое тогда активно разрабатывалось, а остаться в стороне после его завершения уже не смог, но это, похоже, мало кого интересовало. Две недели спустя он совершенно случайно столкнулся с Владиком в какой-то забегаловке, куда оба забрели в надежде скрыться от людских глаз – Владик от подчиненных, а Петренко – от влюбленной в него еще с университетских времен девицы. Вопреки всем ожиданиям, в забегаловке было полно народа и поэтому оба они сели за один столик. Разговорились. И Владик внезапно почувствовал родственную душу. Хотя Коле и не приходилось справляться с матерью-истеричкой, но он был старшим сыном и всегда брал на себя заботу о малышах (хотя нельзя сказать, что ему это было в тягость – Петренко души не чаял в братишках и сестренках и надеялся когда-нибудь стать главой такой же большой и шумной семьи). Кандидатура Петренко была рассмотрена еще раз, и  его все-таки взяли на работу.
Телефонный звонок Николай, как всегда, едва услышал. В тот самый момент, когда кому-то захотелось общения с господином Петренко, диджей как раз закончил рекламный эпос и включил очередную непотребщину про весну, слезы, сопли и любовь, как нечто, объединяющее три первых компонента. Коля снял трубку и одним прицельным пинком заставил музыкальный центр замолчать. Привыкший к такому обращению приемник не возражал.
- Коля? – голос на том конце провода звучал несколько неуверенно, словно его обладатель все еще не мог поверить, что действительно хочет поговорить с Петренко.
- Альбина? – казалось, Николай был удивлен не меньше своей собеседницы. «Ну вот, - подумала Аля, - сейчас начнем мяться и бубнить как два шестиклассника на первом свидании!»
- Коль, тут такое дело… - тем не менее, услышав голос коллеги, Аля, как не странно, почувствовала облегчение. Наваждение отпускало ее, и теперь казалось каким-то сном наяву, в общем, чем угодно, только не реально с ней произошедшим. – Коль, я могу к тебе подъехать?
Безуспешно пытавшийся заманить Альбину в свое холостяцкое логово Петренко от неожиданности опрокинул кружку с кофе, стоявшую тут же, рядом с компьютером, себе на колени. Кофе оказался горячим. Что подтвердил громкий вопль Николая. Зарекался же не ходить в новых джинсах по дому! Зарекался не пить кофе на рабочем месте!
- Коль, я понимаю, что ты очень рад, только держи себя в руках - я по делу.
- Я постараюсь, - прошипел Петренко, пытаясь лихорадочно нащупать что-нибудь, чем можно стряхнуть остатки кофе с колен. Моцарт недовольно жмурился. Вот неряха. Беда у него, а не хозяин. Вот порядочные коты никогда не опрокидывают кофе себе на коленки. Если уж на то пошло, то порядочные коты никогда не опустятся до такой гадости как кофе. Моцарт однажды налакался этой дряни из чашки хозяина, после чего пришлось пережить промывание желудка в «живодерне». Моцарт все-таки был гурманом. – Подъезжай. Адрес-то помнишь?
- Трудно забыть то, о чем тебе регулярно и очень настойчиво напоминают! – фыркнула Аля и отсоединилась, оставив озадаченного Николая тет-а-тет с залитыми кофе коленками. Моцарт лукаво прищурился и многозначительно взглянул на незадачливого агента. «А еще в призраков верит!» - говорил его взгляд.

- Вот! – Альбина торжественно водрузила что-то, замотанное в полотняную салфетку на стол. Пока она добиралась, Петренко успел сменить безнадежно испачканные джинсы на другие и немного разгрести свои авгиевы конюшни, временно исполняющие роль места его, Николая, обитания.
- Что – вот, – он все еще не мог поверить, что Альбина не просто приехала, а приехала по собственному желанию. И «горшок с непотребством», и звонок Владика через минуту после разговора с Альбиной – всё как-то отошло на задний план. Застенчивая секретарша Владика говоря о Петренко за глаза, заливалась краской и называла его «непризнанным Ромео». Хотя по описанию Николай скорее походил на принца Датского…
- Та самая амфора. – Альбина жестом фокусника сдернула с сосуда салфетку.

…он вдруг споткнулся и упал на холодный безответный каменный пол. Он провел по нему рукой – и вспомнил маленькую земную богиню, которая застенчиво накручивала на палец прядь черных волос и не отнимала своей руки от его.
Боги не прощают измен…

Моцарт воинственно зашипел. Петренко быстро накрыл амфору салфеткой, вырванной у Али из рук.
- Теперь понятно, зачем я приехала? – Альбина была абсолютно уверена, что на сей раз не одна она пала жертвой этого странного наваждения. Коты, как известно, восприимчивы ко всякого рода «паранормальщине». Недаром первым делом в новую квартиру нужно впустить кота. Недаром непременный атрибут каждой уважающей себя ведьмы – черный кот. Однажды у Альбины была наипротившейшая клиентка, напоминавшая бабу Нюру в молодости – ей бы прямиком в сумасшедший дом! Она приходила к Але каждый день, пронюхала как-то ее домашний адрес, приезжала домой, привозила с собой всевозможные лягушачьи вилочки и толченых летучих мышей… Специально для нее Альбине приходилось облачаться в черный балахон и держать дома здоровенную черную кошку по имени Рада. Рада невероятно привязалась к нервной дамочке и грустила, когда та опаздывала или не приходила вовсе (пару раз случалось и такое). Альбина до сих пор чувствовала себя виновной в смерти клиентки – не сумела помочь, не смогла протянуть руку вовремя… Хотя это совершенно не входило в круг ее обязанностей – как позже втолковывал ей, всей в слезах и соплях, икающей от перевозбуждения – Владик. И все равно гадкий осадок остался. Когда Альбину в полчетвертого утра разбудил телефонный звонок, она уже знала, что с Еленой что-то не так… Звонила соседка по общежитию. Именно она обнаружила, что дверь в душевую заперта, а из-под двери течет пузырящаяся розовая вода, которая вскоре потемнела и стала почти черной. А через два дня от Али сбежала Рада. С тех пор Альбина не заводила дома животных.
-Так это тот самый сосуд? – задумчиво протянул Петренко.
-Тот самый.
-Моцарту он сразу не понравился, и это дурной знак. Он у меня товарищ натренированный. Даже о приходе нежеланных гостей заранее предупреждает.
-А ты, подобно Онегину, убегаешь через черный ход? – не сдержала улыбку Альбина. Может быть, Петренко не вполне страшный человек, если у него есть такой замечательный кот… Впрочем, в ту же самую секунду замечательный кот был выдворен хозяином в коридор. Дверь Петренко закрыл. Из-за двери раздалось угрожающее шипение.
-Ты это зачем? – не поняла Альбина. Нет, Петренко все-таки страшный человек, раз он так обращается со своим замечательным котом!
-Посмотреть хочу поближе на эту древность ихтиологическую… А если Моцарт будет шипеть и царапаться, у меня это вряд ли получится.
Альбина сделала приглашающий жест. Николай недоуменно посмотрел на нее. Аля пожала плечами и отошла в сторону. По возможности она предпочла бы оттянуть тот момент, когда ей вновь придется смотреть на танцующего юношу и переживать то, что она почувствовала в офисе.
Петренко снял салфетку с амфоры и с благоговением посмотрел на искомый предмет, уже ставший причиной толков, беспокойства и догадок. Хоть Коля внешне никогда не тянул на человека, знающего толк в высоких искусствах, всё-таки за его плечами была не только консерватория, но еще и художественная школа (правда, до Академии дело все-таки не дошло, времени не хватало катастрофически), и множество лекций и семинаров по античным культурам, и горы литературы по изобразительному искусству, и немало туристических поездок – в Египет, в Италию, в Японию, на остров Крит… В консерватории Петренко прозвали человеком-энциклопедией. Владик не ошибся, назначив его в напарники Альбине на это дело.
-Что скажешь? – спросила нетерпеливая Аля.
-Ну, так вот, сходу, сложно что-то сказать наверняка. Рискну предположить, что эта вещица принадлежит к так называемой эпохе Кносского дворца.
-Какого дворца? – Аля, подобно Онегину, не очень-то любила копаться в «хронологической пыли». Петренко вздохнул и пояснил:
-Кносского. Мифы Древней Греции читала?
-В детстве. Давно.
-Если помнишь, был там такой герой – Минотавр, - увлеченно начал Петренко. Альбина поняла, что если она не напряжет память и не вспомнит всё, что знает о Древней Греции, ее ждет длиннющая лекция от Николая Петренко собственной персоной. Хоть он и был интересным лектором, но только для тех, кто имел далеко не поверхностное представление о предмете. Хорошо, что про Минотавра она все-таки помнила!
-Человек-бык! – победоносно заявила Альбина.
-Сын Посейдона, а по другой версии – Зевса, - подтвердил Николай. – Убить его поэтому не убили, но заключили в лабиринт. Так вот прообразом этого лабиринта был как раз Кносский дворец.
-Так ведь это когда еще было! – изумленно протянула Альбина. Она просто не могла поверить, что держала в руках такую древность!
-Более четырех тысяч лет назад. Среднеминойский период.
-Николай, - предостерегающе начала Альбина, - не забывайся.
Петренко, начавший было рассказывать об устройстве дворца, замолк. Как
правильно заметил Михайлов ранее днем, женщина страшна в гневе, а уж такая, как Альбина – тем более. В этом он успел убедиться не раз и не два.
- Больше не буду! – клятвенно пообещал он. – Вобщем, сдается мне, мы имеем дело с амфорой – современницей этого самого Кносского дворца. Что из этого следует, пока не знаю, надо собрать побольше информации о культах тех времен… Если таковая вообще существует…
-Ты чувствуешь? – вдруг озабоченно спросила Аля, поеживаясь.
-Что?
-Ветром потянуло…. У тебя тут сквозняк, что ли?
-Нет, - недоуменно протянул Петренко. В его логове хоть и не было идеального порядка, определенная степень уюта присутствовала. Сквозняки были исключены. Он взглянул на форточку. Закрыта.
-Успокойся, Аль. Если что – я закрою тебя от сквозняков собственным телом, - попытался пошутить Николай.
-Кажется, самое время, - прошептала Альбина, хватая внезапно его за рукав. Петренко не ожидал столь быстрого расположения, но, взглянув на девушку, понял, что схватилась она за него отнюдь не из теплых чувств. Альбина побледнела, ее зрачки были расширены, она смотрела на амфору. Юноша-жрец несся в безумном танце, ускоряя и ускоряя темп, так, что стол задрожал, и с него слетели бумаги, кружка с недопитым кофе, карандаши…

Он вернулся. Теперь не было почти никаких сомнений. Он вернулся и ждет своего часа. Его приход поделил жизнь на “до” и “после”. “До” существовала каждодневная, затягивающая в свой водоворот рутина без конца и края, постоянные упреки и непонимание окружающих, а “после”… После проснулось то, что спало тысячелетия, и все, что было до вдруг стало неважным.  Все, что пришло, оказалось  до боли естественным, давно забытым и надежно похороненным. Но, к счастью, не столь надежно…
Надо найти остальных. Уверенность в том, что провидению было угодно собрать их всех здесь как раз к его приходу, росла с каждым днем. Он пришел. Он скоро исполнит свой долг. Он. Жрец.