В мире животных

Последний луч солнца оранжевым языком лизнул блеклое стекло и спрятался за домом напротив, очертив его контур огненной короной. Заплеванный подъезд с бычками и битым бутылочным стеклом на полу погрузился в сумрак, волнами захлестнувший остроконечное настенное граффити, холщовой тряпкой размазавший кровавые оскалы и готические пики живописи мертвых. Первая тщедушная лампочка теплилась пятью этажами ниже на четвертом, мерцая низким напряжением как софит на кислотной дискотеке. Зато на третьем, оккупировав изрезанный, в ожогах подпалин подоконник, расположилась кампания подростков, гортанно выкрикивающих матерщину под бренчание тощей фанерной гитары.

«Пора».
Темнота не скрывала от него ни хрупкие трубочки шприцев с короткими иглами, ни смятые обрывки газет, ни железные двери жилых блоков в липких потеках. Ступни в мягких кроссовках заскользили по ступеням, облетая жестяные банки, легко перепрыгнули лестничный пролет, не желая ступать в зловонную лужу, бесшумно приземлились посреди осколков, не посмевших звякнуть.

В ноздри ударил, смешиваясь со зловонием подъезда, приторный запах травки и дешевого портвейна. В углу, не стесняясь, тискалась парочка, раскатывая ногами пустые бутылки, у мусоропровода, покачиваясь, мочился подросток с разноцветными прядями давно не мытых волос на голове. Пальцы гитариста с грязью под ногтями лупили по взвизгивающим струнам, разгоняя сизые клубы дыма, в которых вспыхивал и гас уголек ходящего по кругу косяка.

«Когда Боги творили этот мир, они чего-то перемудрили».
Он ступил ногой в тень, закрыл глаза, медленно вытолкнул из легких воздух и растекся вокруг, заструился серым страхом по перилам, заглядывая пустыми глазницами в мутные зрачки, тронул холодными пальцами судорожно бьющиеся сердца, не справляющиеся с отравленной кровью.

Девица в углу презрительно выпустила струю дыма прямо в лицо своему партнеру, мотавшему тощим задом в линялых джинсах.
– Иди, с дунькой кулаковой тренируйся…
Тот обиженно засопел и отстранился, застегиваясь.
Подростки вяло загоготали. Гитара смолкла, какофония звуков стыдливым эхом расползлась по щелям.
– Накапайте-ка протеина, – поморщился гитарист, – Че-то мутно мне…
Полупустая бутыль выскользнула из ослабевших пальцев, покатилась, расплескивая темное пойло.
– Душно, – гитарист рванул ворот, с трудом сдерживая подступивший к горлу комок, – Пошли подышим…

Беспрестанно отплевываясь, компания поспешила на улицу на ватных ногах, с каждым пролетом набирая скорость, как брошенный с горы камень, вывалилась из подъезда.
Какая-то сила взяла за шиворот ничего не соображающего подростка, обнявшего мусорный люк и пустившего длинную нитку слюны, ткнула лицом вниз и несколько раз провезла по мокрому полу, по воняющим мочой углам, потащила по ступеням, собирая копчиком углы и вышвырнула из парадного так, что тот по инерции пробежал несколько шагов и растянулся на грязном асфальте.
«Плохо. Я опять потратил силы впустую».
Неприметная тень, выскользнув из дверного проема, растаяла в темноте…

…Ночь!
Он купался в теплых черных струях, наполнявших невидимые крылья за спиной, бродил по ночным улицам, вдыхая аромат далеких лугов, принесенный ветром, пил шорох молодой листвы. Ночь целовала его в губы, нежно перебирала волосы, касалась щеки прохладными пальцами. Ночью он жил.

Ноги сами свернули подальше от яркого света фонарей и фар встречных машин, бившего в глаза, на тихую улочку с огромными кустами махровой сирени, росшей по палисадникам. Мягкие подошвы осторожно, чтобы не потревожить спящие дома, касались тротуарных плит, еще не успевших остыть от дневной жары.

Внезапно внимание привлек слабый угасающий вскрик, отразившийся от стен. Это не был пьяный вопль, или боевой клич дурачащейся молодежи. В двух кварталах отсюда кричала девушка, надрывно, обреченно, в затухающих волнах чувствовался колючий, как шипы терновника, страх, и отчетливый привкус боли.

Тьма привычно подхватила невесомое тело, как сильная река, понесла над теплым асфальтом в безошибочно верном направлении.

– …Помогите! – девушка в коротком светлом платье уперлась в тупик трехметрового кирпичного забора, бесконечно тянущегося вдаль.
По ее щекам катились крупные, как виноградины слезы. Голос перехватило всхлипами, длинный каблучок подвернулся, и она беспомощно осела наземь.
– Заткнись, самка, – коренастый коротко стриженый парень вразвалочку приблизился, одним рывком сорвал легкую затрещавшую материю, медленно расстегнул молнию на штанах.
Обладание особым зрением не требовалось, чтобы понять, что в нападавшем зверя было больше, чем человека.
– Не надо! – прошептала девушка, закрывая обнаженную грудь.
– По-моему, дама тебя не хочет, – негромкий голос раздался позади широкоплечего, с фигурой штангиста, насильника, характерные повадки и манера поведения которого, выдавали одного из Медведей
– Отвали. Мышь, – презрительно бросил тот через плечо, растянув губы в ухмылке, – Сидеть! – рявкнул на попытавшуюся уползти девушку, и… схватился за щеку.
Прямо под глазом, появились две глубокие царапины. Медведь провел пальцами по лицу, посмотрел на окровавленную руку и гортанно зарычал.
– Порву! – он прыгнул к темному силуэту.
Распарывая воздух, мелькнули огромные когти. Девушке сквозь слезы на миг показалось, что насильник стал ниже ростом и покрылся густой жесткой шерстью, его глаза загорелись яростью, а пасть оскалилась желтыми клыками.
– Тарнай! – пророкотал властный голос, – Остановись!
В неверный свет фонаря ступили три фигуры, такие же массивные, встали, сложив руки на груди.
– Что происходит? – голос принадлежал немолодому мужчине с посеребренными сединой волосами.
– Она моя! – прохрипел Тарнай, – Закон за мной, Бер!
Трое обратили взоры на незнакомца, остающегося в тени.
– Представьтесь! – предложил Бер.
– Валентин. Нетопырь. Ваш соплеменник хотел изнасиловать эту девушку.
– Я и сейчас хочу, – подтвердил Тарнай, – Она моя!
– Она не твоя! Она – человек!
– Совершенно верно, – кивнул Бер, – Простой человек и по Закону принадлежит тому, кто первый заявил на нее права.
– Она не принадлежит никому!
– Послушайте, юноша, – Бер поморщился, – Я не собираюсь вступать с вами в полемику. И, вообще, в ваших же интересах не обострять ситуацию, если вы, как можно быстрее, уберетесь отсюда, я не буду возражать. Найдите себе кого-нибудь еще…
– Можешь постоять в сторонке, – осклабился Тарнай, – Я недолго!
Валентин шагнул из темноты, прижимая безвольно свисающую правую руку.
– У вас тридцать секунд, – огромные глаза на бледном лице полыхнули мраком, – Или клянусь рваными крыльями!..
– Вы совершаете ошибку! – Бер дернул уголком глаза, – Я потребую разбирательства в Совете!
– Двадцать секунд.
Медведи попятились.
– Он не станет, – Тарнай сглотнул.
– У вас мало времени, – тихо сообщил Валентин.
– Уходим, – распорядился Бер, напоследок одарив Нетопыря полным ненависти взглядом.

«Почему я не Слон, не Лев, не Крокодил на худой конец?», Валентин бессильно прислонился к кирпичной стене, баюкая сломанную руку, «Не Медуза, которые вообще без костей… Нет, я Бэтмэн! Какая пошлость...» Он устало прикрыл глаза, но отчетливо ощутил, как, отойдя шагов на сто, Бер влепил Тарнаю такой подзатыльник, что обычному человеку снесло бы голову. «Вряд ли за половую невоздержанность, у Медведей это в порядке вещей, скорее за то, что не прибил меня сразу же».

– Спасибо, – девушка, все еще всхлипывая, прилаживала разорванное пополам платье, скрепив его на талии булавкой.
«На здоровье! Шляются по ночам, ищут приключений на свои вторые девяносто…»
Валентин приоткрыл глаз, поморщился, разгоняя оранжевые круги:
– Идти можешь?
Девушка кивнула, поправляя сползающий с плеча лоскут, норовящий открыть упругую грудь, и украдкой бросила взгляд на своего спасителя. Черные брюки и кожаная куртка подчеркивали чрезвычайную бледность, юного, чтобы не сказать мальчишеского лица. Парень был невысок, худощав и совершенно не производил впечатления супермена.

Валентин отклеился от забора и побрел в сторону освещенного проспекта, баюкая руку.
– Вы ранены?
Парень дернул здоровым плечом, «Ранены мы, ранены. Лечиться идем».
Острые каблучки громко цокали металлическими набойками по асфальту. Не поспевая за спутником, девушка сняла туфли и понесла их в руке, другой удерживая спадающее платье.
– Меня Оля зовут, – представилась она.
Валентин едва заметно кивнул.
– А вы оборотни, да? – Оля решилась задать вопрос.
– Покемоны мы!.. – не выдержал Валентин.
Когда желтый свет фонарей плеснул в лицо, он прищурился и махнул левой рукой, тормозя машину.
– Деньги у тебя есть?
Оля энергично замотала головой.
«Опять на хлебе с молоком сидеть», Валентин вздохнул, выгреб из кармана несколько смятых купюр, протянул водителю остановившегося «жигуленка».
– Куда ехать? – спросил шофер, косясь на странно одетую девушку.
– На Колокольную площадь, – Оля уселась на заднее сидение.
– Маловато, командир, – развел ладони водитель.
– Достаточно! – отрезал Валентин, – Привезешь, проводишь до подъезда!
– Чего?.. – начал, было, шофер, но осекся, натолкнувшись на взгляд немигающих черных глаз.
Валентин захлопнул дверцу и долго стоял на тротуаре, глядя вслед отъезжающему автомобилю.

В тяжелые плотные шторы бессильно бился день. Последний пакет с молоком был вытрясен, скомкан, и вышвырнут в огромный мусорный мешок. К исходу второй недели полки старого пузатого холодильника «ЗИЛ» были пусты, а в морозилке не хранилось ничего, кроме льда, облепившего стенки. Валентин поскреб ножом сморщенную завявшую морковку, откусил, поморщившись, и пошлепал в большую комнату. Там вытянул больную руку в сторону, и, вздохнув, принялся в который раз рассматривать уродливый нарост на лучевом хряще крыла. Попробовал взмахнуть, веером распушив страницы открытой книги, скривился от боли, отдававшей в плечо. Перелом срастался плохо. Опухоль спала, но межкостная ткань, заполнившая трещину, еще была мягкой, как студень. С кончиков пальцев черными всполохами сорвались скудные крохи сил, накопленные за ночь, жадно впитались искалеченной конечностью.

Валентин щелкнул пультом телевизора, попал на новости.
– … в Кремле собрались лидеры фракций и депутатских групп...
На экране мелькали сытые физиономии с заплывшими жиром глазками.
«Больше самок, жратвы, хрустящих бумажек. Животные…»
– … город разделен на две половины. Иракская коалиция нанесла удар…
«Сколько баррелей крови дают нынче за нефть? За золото? За территории? Сколько ее нужно, чтобы вы, наконец, захлебнулись?»
– … пятнадцать человек убито, девяносто ранено. Ответственность за теракт взяла на себя…
«Во имя чего? Ради амбиций духовного лидера? В угоду его власти? Вопреки разуму женщина, коей предначертано природой рожать детей, идет с остекленевшим взглядом, чтобы этих детей подорвать вместе с собой. Как это объяснить? Чем?
Хорек, забравшись в курятник, передушит всех кур, хотя ему и одной-то много. Бегемот давит новорожденного, чтобы тот, когда вырастет, не смог составить ему конкуренцию, или чтобы мать, потеряв потомство, захотела спариться еще раз. Самка богомола может сожрать партнера прямо во время полового акта, а белый медведь – утолить голод медведицей с детенышами…
Это ни хорошо, ни плохо. У зверей нет ни разума, ни морали. Так было тысячи лет. Потом появился венец – Человек Разумный, создание сложное, тонкое и возвышенное…
И явил миру крестовые походы, костры инквизиции, Гулаг, Освенцим и Хиросиму…
Я перестал быть человеком, в кого я превратился?»

Валентин убрал звук и включил приветливо бибикнувший сотовый. Ящик оказался завален «эсэмэсками», с интервалом в два часа приходило одно и то же сообщение: «Срочно перезвони. Кожан».
Телефон тут же залился трелью, мигая подсветкой дисплея.
– Слушаю, – нехотя ответил на вызов Валентин.
– Нужно встретиться.
– Давайте завтра…
– Через два часа, – собеседник отключился.
Валентин вздохнул, отодвинул портьеру, осторожно, как снайпер из-за укрытия, выглянул, прищурившись, в узкую щель. Во дворе играли дети, мамаши, сидя в тени, качали коляски, спешили по своим делам прохожие…

…Все началось год назад, душной летней ночью, когда в распахнутое окно, разметав в стороны эскадрильи комаров, сдерживаемых на линии подоконника «фумитоксом», в комнату ворвалась летучая мышь. Пару раз врезавшись в люстру, она опрокинула единственное растение, прижившееся в доме – проросшую луковицу в стакане, и повисла вниз головой на занавеске. Валентин, уняв сердцебиение, подставил стул, и бережно взяв в руки маленькое сморщенное создание, закрывшееся кожистыми крыльями с костяными прожилками, выпустил его обратно во тьму.

Потом последовала череда странных событий, которые, поначалу, Валентин никак не связывал с полночным происшествием. Сначала он перестал спать по ночам. Совсем. Не спасало ни снотворное, ни сеансы психотерапии. Засыпая днем в самых неподходящих местах, он видел странные, необъяснимые сны, содержания которых не мог вспомнить. Молоко, ненавистное до рвотных позывов с детского сада, стало основным продуктом питания. Зрачки почти полностью поглотили радужку глаз, начавших болеть от яркого света, а выйти на солнце без темных очков стало невозможно. Освещенность помещения больше не казалась естественной, безошибочно определяя расстояния до предметов, Валентин перестал натыкаться на углы даже в кромешном мраке, а при свете звезд легко читал мелкий газетный шрифт. Пространство вокруг заполнили запахи и звуки, настолько тонкие, что с лихвой заменили собой исчезнувшие цвета.

Когда однажды под утро, не отдавая себе отчета, Валентин шагнул из окна девятого этажа и, мягко спланировав по широкой спирали, опустился на мокрый от росы газон, он понял, что перестал быть человеком. Слесарь, вскрывающий замок, недоуменно качал головой, слушая путаные объяснения жильца, неизвестно как очутившегося без ключей по ту сторону запертой изнутри двери.
Нашли Валентина быстро.
На улице к нему подошел невзрачный пенсионер в мятом плаще, с авоськой в одной руке и с тросточкой в другой, вместо приветствия молча расправил невидимые обычным прохожим крылья и увлек за собой в тихий сквер…

Не смотря на сравнительно ранний час, свободных столиков в кафе не было. Наперегонки метались официантки, отблескивая белыми передниками в неоновом сумраке. Молоденький диджей, похожий на чебурашку в своих огромных наушниках, обложился дисками и сочинял ночную программу, воткнув что-то ненавязчиво-нейтральное.

Валентин потолкался у барной стойки, и направился в угол, где сидели, давясь длинными сигаретами, две девицы в самом начале периода полового созревания, с пухлым детством на лице, плохо замаскированным щедро нанесенной косметикой. Им вдруг настолько сильно захотелось подышать вечерней прохладой, что девочки наперегонки устремились прочь из душного прокуренного подвальчика, опрокидывая стулья. «Маленькие еще по кабакам шастать», подумал Валентин, усаживаясь за освободившийся столик.

Рядом в нерешительности остановилась кампания молодых парней, рыскающих голодными глазами в поисках места, куда бы приткнуться.
– Привет, чувак! Курнуть не будет! – обратился к Валентину один из них, с белым коротким «ежиком» на голове.
– Не курю, – Валентин отвернулся.
«Тамбовский волк тебе привет».
Парни о чем-то посовещались между собой, одобрительно загоготали.
– А что, чувак, ты уже уходишь? – белобрысый облокотился на поверхность стола, нависая над Валентином.
«Почему, скажем, Тигру, никому и в голову не придет хамить? Почему, всякая шелупонь считает своим долгом зацепить бедного Нетопыря?»
– Э, я с тобой разговариваю, – белобрысый развернул Валентина за больное плечо.
Тот поморщился и с досадой выплеснул в наглое ухмыляющееся лицо остатки силы.
– Ох, – выдохнул белобрысый, и заковылял по направлению к туалету.
По его светлым брюкам расползалось темное пятно.
– Иди подгузники поменяй, – посоветовал Валентин вдогонку, окинув спешно ретировавшуюся троицу недобрым взглядом.

– Не возражаете? – за столик подсел пожилой мужчина в темных очках, одетый в мятый плащ.
– Опаздываете.
– Ты где был? – Кожан понизил голос, – Ты знаешь, что тебя ищут?
– Кто?
– Лошади в пальто! – Кожан всплеснул руками, – Бер не прощает оскорблений.
– Медведи занимаются моим розыском по личной инициативе или по поручению?
– Какая разница? На тебе вина! – прошипел Кожан.
– Я поступил так, как мне подсказала совесть, а не как велит ваш звериный закон! И никакой вины на мне нет!
– Пусть, он наш, – грустно согласился Кожан, – Пусть, он звериный. Только на Совете тебя сожрут вместе с пуговицами от штанов! В прямом, понимаешь, смысле!
– Совет в полнолуние…
– Полнолуние завтра! – Кожан хлопнул ладонью по пластиковой поверхности.
– Посмотрим! – заиграл желваками Валентин.
– На что посмотрим? Ты хочешь войны? Чтобы нас истребили под корень?
– Я отвечаю за себя сам!
– Мальчишка! Речь идет уже не о тебе, твоя жизнь сейчас, извини, не стоит смятого фантика! Это повод вывести Нетопырей, всех до одного. Да, нас мало, мы слабы, но многим не дает покоя фиолетовая кайма наших крыльев.
Валентин криво усмехнулся, вспоминая слова, врезавшиеся в память. Многое он тогда узнал, в тот вечер…
«Когда Боги творили этот мир, они, видимо, что-то задолжали нам», говорил Кожан, покачивая головой с седой жидкой шевелюрой, «Однажды в жизни, на краткий миг, Нетопырь может получить небывалое, неоспоримое могущество. Взгляни на свои крылья, они светятся пурпуром, как у меня когда-то… Тогда я был также молод и также глуп. Пока ты носишь в себе этот странный свет, с тобой считаются, тебя боятся. Береги его от страстей, не расходуй напрасно»…
– Напыщенные Львы, – продолжал Кожан, – чувствуют себя неуверенно рядом с жалкой летучей мышью, это их унижает, как, впрочем, и остальных. Пчелы образуют большинство, они за стабильность. Хомяки, проголосуют за что угодно, лишь бы их не трогали. Это уже половина. Мелкие кланы в лучшем случае воздержатся, кому охота наживать могущественных врагов? Беги! Сейчас, немедленно, – Кожан наклонился к самому лицу собеседника, – Так ты сохранишь свою жизнь и наши. Мы отречемся от тебя...
– Вот уж нет! Пусть это будет последний Совет в моей жизни, но я приду, – сжал зубы Валентин, – Я отвечу один!
– В тебе больше человека, – вздохнул Кожан, – Ты воюешь с простой шпаной, не можешь пройти мимо девчонки, попавшей в беду, пытаешься вычистить подъезд, превращенный в свинарник. Ты зря стал Нетопырем.
– А я и не просил!.. – Валентин отвернулся.
– Как ты не можешь понять? – Кожан воскликнул так громко, что на него обернулись, – Ты пешка в большой игре! Разменная глупая пешка!
– Да, я не могу хладнокровно выжидать, как Змея, да, у меня нет мудрости Сов, а индивидуализм берет верх над коллективной самоотверженностью Муравьев или Пчел. Это так. Но меня таким сделала Природа, и я пройду свой путь до конца! Всего доброго!
Валентин поднялся и пошел к выходу, оставив собеседника, похожего на слепого в своих темных очках, неподвижно сидеть за столом.

Толстая металлическая дверь была разворочена, словно картонная, в квартире царил разгром. Под ногами хрустел слой стеклянных осколков, шкафы и диван перевернуты, взломанные половицы торчали острыми щепами. На все это тоскливо взирал телевизор с пробитым кинескопом, лежащий на боку.

Валентин вышел на площадку и поднялся по лестнице из железных прутьев к запертому люку. Ключ тихо щелкнул в заботливо смазанной замочной скважине, открывая вход на чердак. Испуганно шарахнулись в стороны сонные голуби, поднимая клубы пыли. Валентин отворил скрипучую низкую дверцу, ступил на самый край крыши с низким проволочным парапетом. На востоке уже вовсю полыхало зарево, там разгоралось горнило нового дня. Нетопырь вдохнул полной грудью влажный воздух, выпростал руки и закрыл глаза.
«Напои меня силой, Ночь! Напои в последний раз!»
Небо разрезала черная молния, на большом пальце повисла, вцепившись в кожу острыми коготками, летучая мышь. Тело Валентина выгнулось дугой, голова запрокинулась назад, на миг в темноте вспыхнул пурпурный контур остроконечных крыльев…

…Ольга с трудом разлепила склеившиеся веки, бестолково взирая на часы, показывающие половину шестого утра. Снова настойчиво зазвенел дверной звонок. «Кого принесло в такую рань?», девушка машинально нашарила тапки, «Если соседка, убью нафиг!», решила она.
– Кто там? – поинтересовалась Ольга, моргая слезящимися глазами.
– Валентин. Нетопырь, – раздался голос из-за двери, разом согнавший сонливость.
Ольга машинально открыла. На пороге стоял тот самый бледный парень из страшного сна, уже почти успевшего забыться, если бы не платье, разорванное на две половинки.
– Пусти переночевать, – вместо приветствия произнес он, и вошел в прихожую, не дожидаясь приглашения.
– А… А если я не одна, – опешила девушка.
– Одна, – Валентин потянул носом воздух, – И уже давно.
– Ну, заходи, – Ольга поджала губы и покраснела, – Только ведь утро уже…
– Я не так выразился. Мне нужно переждать день.
– Кофе, чай.
– Молока нету? – поинтересовался Валентин, разуваясь и проходя на кухню.
– Кефир… Послушай, а как ты меня нашел?
– Ты же сказала, что живешь на Колокольной площади, – пожал плечами Валентин, принимая у девушки пакет, – А дальше по запаху…
– По запаху? Как это?..
– Ну, я же этот, – Валентин поскреб в затылке, – Покемон…
– Ты, может, есть хочешь? – спросила Ольга, видя, как пустая картонная тара, смятая привычным жестом, отправилась в ведро.
– Хочу.
– Пельмени Нетопыри едят?
– Еще как!
Ольга поставила на огонь кастрюлю с водой, нахмурилась.
– А тот, амбал, он тоже вот так может по запаху?..
– Нет, у Медведя так не получится, не бойся.
– А что ты еще умеешь?
– Летать умею, – пожал плечами Валентин, – Правда, недолго и, преимущественно, вниз. Могу слушать, нюхать, прятаться в темноте, внушать страх. Ну, и так, по мелочам…
– Круто!
Валентин вздохнул, он так не считал.
– Это кто с тобой? – его взгляд упал на цветную фотографию в деревянной рамке, стоящую на холодильнике, – Отец?
На снимке седовласый пожилой джентльмен в просторной цветастой рубахе обнимал за плечо загорелую Ольгу в открытом купальнике.
– Нет, – покачала головой девушка, – Родители погибли, когда я маленькая была. Это мы с дядей в Египте.
Мужчина на снимке улыбался неизвестному фотографу. Ровные зубы, волевой, воинственно выпяченный вперед подбородок, и ямочки на щеках делали его лицо красивым, но глаза, словно две серые колючие льдинки оставались холодными, буравили насквозь.
– Он у тебя на телевидении не работал? – поинтересовался Валентин.
Где-то он уже видел этот странный прищур, царапающий душу.
– Нет, – улыбнулась Ольга, – Дядя у меня скульптор и, вообще, хороший человек, квартиру вот мне купил, на ноги поднял.
Девушка поставила перед Валентином тарелку с парящими пельменями, села рядом, молча наблюдая, как тот, обжигаясь, уплетал пузатые подушки с мясной начинкой, обмакивая их в широкой плошке с густой, застывшей от холода, сметаной.
 – Ой! – вскинулась Ольга, – Мне же на работу пора! Освоишься сам?
Она заметалась по комнатам, спешно собираясь, и пытаясь объяснить на ходу, что где лежит и как чем пользоваться. Валентин осоловело кивал.
Уже воткнувшись в битком набитую маршрутку, девушка сообразила, что не оставила таинственному пришельцу ключи от входной двери. «Значит», улыбнулась она, «Есть шанс застать его вечером и, скажем, накормить ужином… Со всеми вытекающими».
Эта мысль не давала ей покой весь суматошный день, поставив жирный крест на работоспособности. Но когда Ольга вернулась домой с большим пакетом продуктов под мышкой, только занавеска, колышущаяся под порывами теплого ветра из приоткрытого окна, напоминала об утреннем госте.
«Спасибо!», было нацарапано на уголке газеты.

«Пусть!»
Мягкие кроссовки отталкивали асфальт.
«У меня нет острых зубов Пантеры, длинных клыков Тигра и свирепой мощи Медведя. Я не умею жалить и парализовать волю взглядом, подобно Змее. За мной не стоит финансовая империя Хомяков и единое в своих порывах братство Пчел. Пусть!»

Легкие, наполненные сумеречной прохладой, вздымали грудную клетку.
«Я не обладаю ловкостью Кошки и жизнь у меня, в отличие от нее, всего одна. Но лучше погибнуть сейчас, чем презирать себя за трусость остаток дней и сдохнуть от старости в пыльном чулане!»

Люди непроизвольно сторонились странного парня, идущего по середине тротуара так, словно за спиной у него росли крылья.
Навстречу, размеренно вышагивая, двигался полный пожилой мужчина с хозяйственной сумкой, заботливо посматривая на пса, семенившего рядом. Лопоухий таксик проворно перебирал передними лапами, волоча свое длинное туловище на… колесиках от детской коляски. Задних конечностей у него не было. Искалеченный, судя по всему, машиной, круп, перевязанный тесьмой, елозил в деревянном ящичке, подпрыгивающем на выбоинах. Огромные карие глаза из-под бровей, смешно сведенных «домиком», недоуменно заглядывали в лица прохожих, спрашивая: «Ну, как же так?»
Сердце сжалось в пульсирующий комок, когда Валентин встретился взглядом с псом, старающимся не отставать от хозяина. Нетопырь остановился, провел рукой по щекам, смахивая две мокрые дорожки, и свернул вслед за мужчиной в переулок.
Он не думал.
Он уже все для себя решил.
Красная капля упала на ладонь из прокушенной губы, полыхнула лепестками черного пламени. По асфальту в странном танце закружились маленькие вихри, разметав мусор и пыль, опрокинулась, откатившись в сторону, круглая урна.
Сгустившийся мрак, тугой струей вырвался из ладоней Нетопыря, подхватил искалеченную собаку, поднял в воздух, отбросив прочь нелепую конструкцию. Прямо на глазах изумленного, ничего не соображающего хозяина, у пса появились задние лапы, вытянулся короткий остроконечный, как оточенный карандаш, хвост.
Черный огонь иссяк. Плечи сдавил адский холод, Валентин бессильно опустился на колени, сквозь розовую пелену наблюдая, как с непривычки припадая набок, такса сделала несколько неуверенных шагов, и принялась наматывать круги, оглашая переулок звонким тявканьем.
Он не помнил, как поднялся, как побрел, волоча два безвольно свисающих, словно тряпки, крыла. Мир перед глазами плясал и кривлялся, вспухал фиолетовыми пятнами. Уходила из-под ног почва, насмешливо толкались стены домов.

Ряды дорогих иномарок начинались за два квартала от клуба «Павлин», призывно переливающегося разноцветными огнями вывесок и бликующего яркими вспышками. Валентин криво ухмыльнулся, увидев припаркованные неподалеку милицейские автобусы: Хомяки пригнали два взвода ОМОНа, якобы для обеспечения порядка, на самом деле, пытаясь обезопасить себя. «Как будто ОМОН им поможет, случись чего».
– Эй, парень, – окликнул Валентина боец из оцепления, – Сюда нельзя!
«Приплыли», поморщился Нетопырь, «От людей закрыться не могу».
У дверей дежурили еще двое охранников в серых строгих костюмах. Оба Тигры. «Эти-то покруче роты спецназа будут».
– Он по приглашению, – взмахом руки остановил омоновца один из них.
В вестибюле тоже был пост: двое Медведей, Валентин их не знал, и собственной персоной Шарон, с невыразимой скукой на лице изучавший фотографии, развешанные по стенам. Оба Медведя напряглись, не спуская с Нетопыря глаз, Лев лишь покосился и равнодушно отвернулся в сторону.
Клуб, построенный специально для проведения Совета, принадлежал Хомякам, как, впрочем, почти все в городе. Зал был полон. Это Валентин понял по приглушенному гулу, еще идя лабиринтами длинных узких, словно норы, коридоров, к которым грызуны питали слабость. Круглое, как арена, помещение, дало мероприятию негласное название. Никто уже не вспомнит, кто первый отождествил Совет с цирком, но сравнение прижилось. Тихо играла ненавязчивая музыка, в полумраке, за низкими столиками восседали старейшины кланов. Те, кто был рангом пожиже, стояли на своих двоих. Ну, или сколько у кого было.
Наперебой жужжали Пчелы, облепив Марту, свою королеву, нервно вздрагивая, при каждом ее вздохе. Венец высокомерия и утонченности, она сидела в мягком креслице с такой стоической миной, будто каждая секунда пребывания здесь была подвигом. Все, как на подбор, толстенькие румяные Хомячки лопотали в сотовые трубки, удерживая их в коротких, как сосиски, пальцах, унизанных перстнями. Кошки лениво обозревали пространство, изредка перебрасываясь фразами и неприязненно поглядывая на Волков поблизости. Те, как один, лохматые, заросшие колючей щетиной, нервно топтались возле Карла, вожака, исподлобья зыркая по сторонам. Столик Львов пустовал, Шарон, единственный, кто представлял прайд, нес вахту у входа. Зато пестрая толпа разодетых Птиц напоминала цыганский табор. Валентин узнал пару Голубиц в розовом, увивавшихся вокруг красавца-Орла, некоторых из Чаек, и Галину – Ворону, которая однажды чуть не зашибла его в воздухе.
 Бер в окружении сородичей, прихлебывавших баночное пиво, не удостоил взглядом, но одна из массивных фигур закрыла собой дверной проем, отрезая Валентину возможный путь к бегству. Тарнай, не удержавшись, украдкой сделал неприличный жест, согнув руку в локте, и ухмыльнулся, обнажив крупные пожелтевшие зубы.
За столиком Нетопырей белым изваянием сидел один Кожан. Павла и Романа, последних, у кого остался Дар Богов, он, видимо, отправил от греха подальше. Старик отрешенно глядел перед собой, только вцепившиеся в трость пальцы выдавали волнение. Он понял все, едва взглянув на Валентина огромными зрачками.
– Все-таки ты пришел умереть, – старик покачал седой головой, – Не в силах изменить мир…
Валентин пододвинул стул, устало плюхнулся на мягкое сидение и вздохнул:
– Не в силах измениться…

Музыка смолкла, утопив в густой тишине отголоски разговоров. В освещенный центр зала, вышел Цвиш, Змея, глава Совета.
– Равные! – начал он, собрав на себе десятки взглядов.
«Клоун», Валентин поморщился.
– С каждой новой луной, с каждой минутой, приближается наше время. Человек губит планету, истребляет наших братьев. Он жаден и глуп. Человек не состоялся как вид. Войны, катастрофы и эпидемии неотрывно следуют за ним на протяжении всей его недолгой истории. Мы рождены эволюцией, чтобы прийти на смену отмирающей ветви…
Негромкий голос давил, вкрадывался в сознание. Валентин тряхнул головой, прогоняя наваждение. Такой преамбулой, начиналось каждое заседание. К противочеловеческой прививке все присутствующие давно привыкли, но речь Змей завораживала.
Валентин помнил свой первый Совет, эйфорию оттого, что он теперь один из этих сверхсуществ, мудрых и могущественных, поднявшихся на следующую ступень развития. Знающих новый путь…
Он соглашался в душе со старейшинами, толкующими про прогнившую человеческую породу, про неконтролируемое развитие науки, которое ставит под угрозу все живое на планете, про фальшивые человеческие законы. Вот только свод звериных правил, простых и жестоких, нравился Валентину еще меньше.
Присутствующие делились на два лагеря. Первые, самые осторожные, занимали выжидательную позицию и высказывались за мирное сосуществование с людьми, пока те либо не изменятся к лучшему, либо окончательно не загнутся. Сторонники же активных действий, пребывающие в меньшинстве, призывали лишить человечество доминирующего положения, загнать людей в леса, пресечь доступ к науке и технологиям, покуда планета не сгорела в атомном огне.
Пестовать же человека никто не пытался. Спасителей в круглом зале не было.
– Долгой жизни, равные! – Цвиш закончил свою речь стандартным оборотом.
На ораторское место выкатился Хомяк, казначей Совета, и тотчас вступил в перепалку со старейшинами. Суть всех претензий обобщил Тигр с выбритой, гладкой как яйцо головой, вальяжно развалившийся в кресле:
– Дражайший Авенир! Ваше ведомство недостаточно финансирует кланы, что заставляет некоторых, э-э, представителей, – он покосился в сторону Медведей, – прибегать к грабежам, привлекая к себе излишнее внимание.
– Драгоценный Морт, – Хомяк скривился, – С начала года мы повысили денежное содержание кланов в полтора раза и выражаем недоумение, в какую прорву девается столько денег!..
Гневные возгласы раздались со всех сторон. Больше всех возмущалась Марта, тоном непорочной монашки, попавшей в бордель, она потребовала немедленного увеличения ассигнований.
Авенир сопротивлялся долго, но под неослабевающим натиском ненасытных оппонентов вынужден был сдаться, и пообещал к концу года увеличить финансовую поддержку кланов на тридцать процентов. Промакивая носовым платочком взмокший лоб, казначей выкатился из зала.
– Жмот! – резюмировала одна из Кошек.
Валентина приберегали на сладкое.
Нетопырь то и дело ловил на себе изучающие, насмешливые, а то и сочувствующие взгляды. Тарнай, не скрывая злой улыбки, нетерпеливо барабанил пальцами по столу, Медведи выглядели спокойно, ситуация складывалась более чем удачно.
Только после докучливого разбора мелких вопросов и бытовых разногласий Цвиш вышел вперед и объявил:
– Слушается претензия Тарная Медведя к Валентину Нетопырю. Подойдите сюда! – велел он.
– Покайся, – умоляюще шепнул Кожан, – Боги вернули тебе долг, ты больше не интересуешь сильных! Тебя простят!
Валентин усмехнулся и покачал головой.
– Нетопырь! – прошелестел Цвиш, – Вы посягнули на права равного себе. Признаете ли вы это?
– Медведь попытался изнасиловать девушку. Я не признаю за ним такого права!
– Вы хотите сказать человеческую самку? – уточнил Цвиш.
– Я хочу сказать: Человека! – процедил Валентин.
– Послушайте, – мягко начал Цвиш, – Вы понимаете, что от ваших ответов зависит ваша жизнь?
– Вряд ли, – покачал головой Валентин, – От них зависит моя смерть.
– Уважаемый Цвиш, – с места поднялся Бер, – Позвольте сказать. Благодарю. Я вполне понимаю чувства этого юного Нетопыря. В детстве я и сам, признаться, жалел симпатичных хрюшек, но это, правда, не мешало мне кушать свинину. Медведи не требуют никакой сатисфакции и будут удовлетворены принесением формальных извинений.
– Ну, же! – подбодрил Цвиш.
Валентин не слушал. Он всматривался в странно знакомые черты одного из Змей, остающегося в тени. Послушная темнота не скрывала от Нетопыря ни волевой подбородок, ни ложбинки на щеках, ни поблескивающие льдинки глаз.
Валентин все понял. Паззл собрался.
– От клана Нетопырей, – не выдержал Кожан, – От клана Нетопырей выражаю искренние извинения…
Бер поморщился, но промолчал.
– А вы ведь готовились к схватке, не так ли? – поинтересовался Валентин, – Не ожидали, что я приду… пустым?
– Замолчи, глупец! – прошипел сквозь зубы Цвиш.
– Слушайте все! Я сегодня умираю! Я буду говорить!
По залу пронесся приглушенный гул.
– Меня всегда беспокоил вопрос, а с чего вы, собственно, взяли, что вы лучше людей? Что вы следующая ступенька, а не предыдущая?
– Нетопырь, вы оскорбляете Совет! – воскликнул Цвиш, – Вы отдаете себе отчет?..
– Довольно, Змея! Даже в вашем, – Валентин поморщился, – законе закреплено право последнего слова.
– Как знаешь…
Тарнай шарахнулся от Нетопыря, как от прокаженного.
– Вы, – Валентин обвел присутствующих взглядом, – Взяли худшее от зверей и худшее от людей. Ваши гипертрофированные животные позывы больше не сдерживаются жалкими ошметками человеческой морали, вышвырнутой на помойку, как рудимент. Вы – те же люди, только более похотливые, угождающие чреву, корыстолюбивые и жаждущие власти! Иначе, чем объяснить, что ты, скульптор, – Валентин указал пальцем в сторону столика Змей, – собственную дочь, подложил под Тарная, чтобы пролетавший мимо Нетопырь вступил с ним в драку и выплеснул свой Дар Богов? Вот только кишка у Медведей оказалась тонковата! Ты ведь никакой не дядя Ольге, верно? Ты ее отец!
– Меня зовут Стас. Она моя дочь по крови, но она – человек.
– В отличие от тебя, мразь!
– Ты закончил? – поинтересовался Цвиш.
– За все, что я сделал, – Валентин покосился на троих Тигров, заходящих со спины, – Несу ответственность я один, клан ни при чем…
– Уже нет! – в зале из темноты возникло двое Нетопырей, окруженных пурпурным сиянием.
– Прости, Кожан, – развел руками Павел, – Не удержались.
– Казнь отменяется! – добавил Роман, – Будет бой! И первым, кому я снесу голову, станешь ты, Цвиш!
Зал пришел в замешательство. Пчелы тревожно загудели, обступив королеву, выставили вперед копья жал. Медведи выстроились клином, нацеленным острием на Нетопырей. Шарон поднялся с места, но лезть вперед не спешил, встал у стены, сложив руки на груди.

В возникшей суматохе никто не обратил внимания на юного Волчонка, совсем еще мальчика, который вынырнул из дверного проема, и, подбежав к Карлу, вожаку клана, принялся что-то шептать на ухо.
– В глаза Змеям не смотри, – напутствовал Валентина Павел, – Нас с Ромкой держись!
– Я хочу, чтобы ты знал, – Кожан приблизился, хлопнул Валентина по плечу, – Ты прав! Прав… А я хоть и стар, но еще кое-что смогу!..
– Зря вы… – Валентин нахмурился, – Это моя война…
– А теперь скажите, что наши опасения были напрасны, равные! – воскликнул Цвиш, – Нетопыри затевают бойню! Пусть прольется кровь, но мы навсегда покончим с этой фиолетовой заразой! Сейчас!
– Подождите! – сквозь плотное кольцо, образовавшееся вокруг четверых Нетопырей, протолкался Карл.
– Это правда? – немигающие, горящие желтым светом, глаза Волка уставились на Валентина.
Тот молча развел руки и улыбнулся.
– Псы с тобой! – прорычал Карл, – До конца! – и встал с Валентином спина к спине.
– Одумайся! – окликнул Цвиш, – Они – изгои!
– Тебе не понять того, что он сделал! – оскалился Карл, – Волки будут стоять насмерть!
– Я не принимаю участия в драке, – вдруг заявил Шарон, – Мои интересы не задеты.
– Если у вас нет претензий к Пчелам, то мы тоже уходим, – отмежевалась Марта.
– Хомяки против кровопролития…
– Птицы против…
– И мы. И мы…
Напротив ощетинившихся, взведенных как пружины и готовых сорваться в смертельном прыжке Волков и черных силуэтов Нетопырей, двое из которых зловеще отсвечивали пурпуром, остались только Змеи, Медведи и Тигры, неуверенно поглядывающие по сторонам. И никто из присутствующих в круглом зале уже не мог с уверенностью сказать, в чью пользу закончится схватка.
– Трусы! – воскликнул Морт, – Вы предаете Совет!
– Совет не имеет никакого отношения к происходящим межклановым разборкам, – негромко произнес Лев, но его все услышали, – А чьи, позвольте осведомиться, интересы представляют уважаемые Тигры? Облажавшихся Змей? Или… Медведей? Выражаю недоверие Цвишу, главе Совета! – пророкотал Шарон.
– Этот своего не упустит, – прошептал Кожан.
– Пусть Шарон возглавит Совет! – быстрее всех нашлась Алиса, одна из Кошек.
– Правильно! Верно! – загалдели присутствующие, – Льва на царство!..
– Тигры нейтральны к Нетопырям, – заявил Морт после короткого совещания с собратьями, – Тигры нейтральны к Волкам.
Бледный, как смерть, Цвиш на негнущихся ногах приблизился к Валентину, и, глядя под ноги, с ненавистью прошептал, словно обвинил в страшном преступлении:
– У тебя горячее сердце…
– Человеческое, – улыбнулся Нетопырь, покачав головой, – Человеческое…
Молниеносного удара он не почувствовал, просто очень медленно начал падать назад, все также улыбаясь. Его подхватили чьи-то руки, что-то закричал Павел, мимо промелькнула оскаленная пасть Карла, и привычная тьма заботливо закрыла веки, окутала теплым пледом…

«…Здравствуй, Ольга!
Как жаль, что ты меня сейчас не слышишь, капаешь на руку слезинками и молчишь. Знаешь, мне часто снится один и тот же сон. Будто я карабкаюсь вверх по пожарной лестнице своей девятиэтажки, залезаю на крышу, а там осенние дожди собрались в огромную лужу. Я закатываю штаны и бреду по колено в воде, холодной и чистой, упавшей с небес, и ветер морщит рябью ее зеркало. В середине лужи есть люк, ведущий в подъезд. Я тяну за ржавую осклизлую цепь, открываю его, как пробку, и тонны воды устремляются ледяным водопадом вниз, несутся по лестничным пролетам, смывая грязь и зловоние, уносят в водоворотах окурки и пустые банки, распахивают настежь двери внизу и выкатываются бурлящим потоком на улицу…

Я выкарабкаюсь, Оль, обязательно выкарабкаюсь. Я же этот, как его, покемон…

А еще мне снится, что мои крылья снова светятся пурпуром в темноте…»

рис. Татьяны Петриной