Side

Снег сорвало с крыш, пахнет ветер холодом и смертью,
Ты еще не спишь — ждешь, пока отпустит ночь с рассветом.
За окном туман — липкий, душный морок,
Эта жизнь — обман, вечный, рвущий голод.
Это — жажда быть, это — тени прошлых городов,
Эта жажда жить помогает выйти ночью из оков.
Иногда стоишь, молча смотришь из окна
Через горький дым, сам не зная, как тебе нужна
Она.
За стеклом мороз, светлый холод от зимы и снега,
За душой нет слез и уже нет сил грезить о приходе лета.
Серый дым опять наполняет комнату, ты слышишь звуки,
 Ты не можешь спать — ночь волнуют странные сны
И теплые руки...
Утром все не так: солнце, тучи или дождь,
Вновь ее терять, не узнав, когда опять найдешь.
Утро бросит тень, отогнав твой сон, тебя разбудит.
Снова новый день — он пришел в свой срок,
А ее не будет...

ЭМИНА.  From the other side.

В пустой холодной квартире было тихо. Тишина рвалась сквозь стены, пытаясь смести наконец те никчемные, нелепые преграды, которыми они являлись; стучалась в открытые окна, наполняла каждый сантиметр жилплощади непреодолимой тоской, облепляя стены словно обои, клочками висевшие в том доме, где уже давно никто не живет, она металась между предметами, отражаясь от каждого из них, и вновь замирала в пространстве, она давила на виски, сжимая их железной хваткой, все больше и больше заменяя собой воздух. Дышать становилось труднее, а мысли сворачивались в один липкий, плотный комок, который больной занозой сидел внутри, ни в какую не желая выплескиваться наружу.
Тишина...
Темнота...
За окнами, гостеприимно распахнутыми еще с вечера, дабы впустить ночной весенний воздух в дом, словно притаилось то самое сокровенное чувство, познав которое человеку становилось наконец легко и хорошо, которое освобождало его от неприятных, нудных раздумий на тему Вечности, на тему себя самого... За окнами таился ответ ни за что и никогда не проникавший в пространство двухкомнатной бетонной клетки, ответ на все вопросы, хранящиеся в глубине каждого сердца, ответ, за который стоило умереть но только потом, после того, как узнаешь его —  за окнами притаился рассвет...
Скоро, уже совсем скоро первые его лучи должны были коснуться замерзшего за ночь темного мира и, отогрев его своим теплом, подарить ему новый день, скоро скальпель птичьих голосов должен был взрезать эту тягучую тишину и подарить желанный покой тем, кто еще не спал в этот таинственный час...
А кое-то действительно не спал.
Владислав лежал на широкой, мягкой, только сегодня застеленной свежими простынями кровати и смотрел в потолок. Рядом с ним, прижимаясь во сне к его крепкому, мускулистому телу сладко спала маленькая, хрупкая девушка, чьи длинные светлые волосы беспардонно разметались по всей ее подушке. Он лежал так уже почти два часа, пробовал уснуть — не получилось. Единственное, до чего он смог себя довести, так это стойкое, непреодолимое желание свежего хорошего кофе и крепких дрянных сигарет, но он пока не вставал. Он ждал, когда первые птичьи голоса пропоют ему привычную мелодию для того, чтобы можно было в последний раз попытаться уйти в сон.
И вот, услышав наконец долгожданные звуки «отбоя», он понял, что не уснет вовсе — надо было вставать, иначе через полчаса его конечности превратятся в неуправляемые, отлежанные палки и каждое движение будет причинять нестерпимую боль...
Осторожно высвободившись из цепких объятий сонной подруги, Влад тихо прошел на кухню, поставил на плиту маленькую турку с растворенным в ней молотым кофейным порошком и, присел на табурет у окна, закурил, предусмотрительно прикрыв дверь в помещение, чтобы страшные запахи не наполняли остальную площадь квартиры и, тем самым, не разбудили ту, которая не обрадуется таким утренним посиделкам.
Ту, которая никогда не займет ее места...
Он  смотрел на пробегающие внизу по проспекту автомобили, удивляясь тому, куда можно спешить таким потоком в такой ранний час, курил и ждал, когда на плите закипит коричневая жижа, наполняющая кухню таким знакомым и родным запахом воспоминаний. Его пустые холодные глаза лениво перебегали с одного предмета на другой, а именно: с нагревшейся уже до предела турки на широкую ленту проспекта за окном, где уже стали видны те мелочи природы, которые обычно скрываются за ночным ковром бархатной темноты. На город надвигался новый теплый день, а на плите наконец закипел кофе — теперь можно было не смотреть вниз, а остановить взгляд на черно-коричневой жидкости в собственной кружке и уйти в воспоминания с головой...


Они оба любили блюз и потому быстро сошлись: не терпящий возражений, но умеющий ждать Владислав и веселая, даже слегка сумасшедшая, не терпящая, в свою очередь, ни указаний, ни ожидания Мира. Она вошла в его жизнь легко и непринужденно, словно яркая, живая искра ночного костра, которой и гореть-то лишь пока она не коснется земли, и греть-то некого — все равно тепла от  нее немного, больше риска одежду прожечь. Она горела в его душе давным-давно забытым чувством ревности к кому бы то ни было, она была всем и ничем, она была...
В большой шумной компании он  был новичком. И зачем только вообще приехал? Сидел бы лучше дома и не портил никому настроение своим скучающе-безразличным видом, так нет же! Без него, видно, никак обойтись не могли. Вот теперь он и сидел на жесткой софе в углу большой московской квартиры, где сегодня собирался очередной «сейшн» любителей нудноватой жалостливой музыки. Владислав смотрел, как мужчины и женщины приходили и уходили, то садились, то вставали, пили вино и пиво, пытались делать какие-то смешные коктейли, но лишь еще больше и беспардонней напивались в вдрызг; он смотрел, как представительницы прекрасного пола все больше и больше становятся самими собой — раскрепощенными и свободными от морали, как мужчины, плохо скрывая в глазах азартный блеск, будто охотничьи псы становились в стойку пи виде таких «дам».
Она не пила, просто  смеялась и дарила свою радость всем. Это исключительный дар — радоваться  без спиртного в крови, дарить себя всем, не требуя в замен ничего. Влад сам не заметил, как стал следить за этой странной коротко стриженной брюнеткой, чьи волосы неровными, модельными прядями,  спадающими до плеч казались ему чернее самой темной ночи, а большие  серо-голубые глаза, окаймленные длинными черными ресницами, скрывали за собой ту самую тоскливую печаль, которая бывает лишь у безнадежно больных людей, чей век вот-вот должен был подойти к концу. Но она все же смеялась — искренне и непринужденно, скрывая в глубине своих глаз самую страшную тайну — цену такому веселью...
— А это кто, одиноко сидящий в углу? — спросила она у своей подруги, кивнув на Влада, через некоторое время. 
— Это Влад, — ответила та, — его Максим пригласил, говорит, интересный человек, но никто из него пока что ничего путного не вытянул —замкнутый он какой-то...
— Да? — задумчиво переспросила девушка и посмотрела Владу в глаза. Вопреки давно уже устоявшимся у него правилам, взгляда от девушки он не отвел, а наоборот, лишь еще больше заинтересовался этой странной особой.
Мира подошла и села рядом с ним.
— Меня зовут Мира. — представилась она.
— Влад. — коротко бросил он, слегка кивая.
— Ты почему здесь один сидишь? — спросила она. — Пойдем, я тебя со всеми познакомлю?
— Да я вроде бы всех уже знаю. — слегка улыбнулся тот.
— Тогда пойдем со мной — я сварю тебе хороший кофе, а ты расскажешь мне все, что хочешь рассказать о себе. Ведь каждый человек хочет, чтобы его знали с какой-то одной, или нескольких сторон, но не со всех. — поманила она его рукой, вставая. — Пойдем, какой ты любишь кофе?
                ***                ***
Влад сделал еще один глоток кофе  и вновь подумал о том, что хоть он и хорош, но все же не такой, как был у нее. А за окнами уже вовсю шумел проспект...
Внезапно пронзительно запиликал оставленный вечером на холодильнике мобильный телефон. Влад мгновенно соскочил с табурета и схватил трубку, чуть было не раздавив ее рукой. Телефон затих — видно он что-то не то нажал, пытаясь скорее ответить на вызов. Молодой человек мельком глянул на часы — стрелки медленно подползали к шести утра, а затем грустно уставился на экран мобильника, тот молчал...
— Черт! — выругался он залпом допивая кофе и готовясь сварить себе еще.
Но едва он взялся за его приготовление, а точнее, стал мыть турку под ледяной водой, как сигнал телефона повторился вновь. Влад с грохотом уронил железный предмет в стальную раковину и схватил трубку, нажимая кнопку «принять вызов». Секунду на том конце молчали, а затем раздался знакомый, но какой-то слабый, больной голос:
— Влад, это ты?
— Я. — выдохнул он. — Здравствуй.
— Привет, — слегка усмехнулся женский голос, от чего его боль стала еще нестерпимее. — Мне нужна твоя помощь...
Молодой человек насторожился, глядя в пол.
— Что-то случилось? — мертвым голосом спросил он.
— Да, — ответила трубка, — У меня закончились обезболивающие, а сегодня, сейчас... мне надо...ты не мог бы...хотя бы днем... сейчас голос становился все тише и слабее, заставляя сердце разрываться от чужой боли, а вены —  пульсировать в такт ее словам. Конечно, он мог бы, он ведь знал...он видел...однажды...
Влад стиснул зубы и зажмурился, вспомнив, к чему тогда привело это видение чужого страдания.
— Я сейчас приеду. —ответил он после нескольких секунд молчания. —Тебе тоже, что и всегда? — зачем-то спросил он, прекрасно зная ответ.
— Да. — выдохнул голос, чуть не плача. — Спасибо тебе...
— Сейчас, Мира, я сейчас..
Из дома он вышел уже через пять минут...


Чем же она смогла его зацепить? Неужели, это и есть любовь — громкое, пафосное слово, за которым, порой, прячется совсем другое, слово, о котором веками слагаются песни, легенды и поэмы, слово, определяющее, по сути, весь смысл человеческой жизни...Неужели, — это и есть оно? Почему, прожив почти что двадцать семь лет, он так и не смог никому сказать этого простого и сильного слова? Все, что угодно, а иногда это не совсем цензурное, он говорил легко и свободно любой, находящейся рядом с ним женщине, а сейчас не мог. Что же смогла изменить в нем эта простая, искренне-грустная девушка с печальными, будто охваченными всемирной тоской, серо-голубыми глазами измученной красоты?
И почему он сейчас так спешит к ее дому, хотя они и не договаривались о встрече? Влад видел в ней нечто особенное и никак не мог понять, почему этого не видят остальные. Мира могла быть веселой, могла быть грустной, но почти никогда не могла быть самой собой —  только с ним, он это чувствовал, только для него приоткрывая тяжелый занавес своей души. Ее грустная улыбка и уверенный, ласковый голос были лишь для него, хотя сама она бы никогда в этом не призналась.
Но одна вещь сводила его с ума, не давала покоя ни днем, ни ночью, грызла его самолюбие, точила душу изнутри, лишая сна и покоя в те моменты, когда все же могла выползти наружу змеей подозрений и недоверия, — ему все больше и больше казалось, что Мира что-то не договаривает ему, скрывает, прячась за такими нелепыми отговорками, как «срочные дела».
Боялась, что он не поймет? Или просто не хотела его впутывать? Но, тогда, во что? Или, может, не хочет раскрывать каких-то секретов, может, это и впрямь ее «дела»?
А, если нет? Если это нечто серьезное, что никак не может ее отпустить?
Владу вдруг вспомнилось, как он однажды сказал ей, что она действительно сильная женщина, что он уважает таких, но, в то же время, ценит небольшую женскую слабость, на что она ответила ему легкой улыбкой и спросила:
— Знаешь, какая цена этой силы? Ее ведь тоже надо чем-то подпитывать, «держать марку». Стоит лишь однажды показать им всем хоть капельку слабости, как они съедят тебя и тут же забудут, что ты для них сделала...Цена этой силы слишком высока для тех, кто не может не показывать своих слез на людях, слишком высока для тех, кому легче плакать у кого-то на плече, чем подставить свое, легче ждать, пока тебя попросят уйти, чем предугадать их намерения заранее и уйти первой, не прощаясь и не оглядываясь, ставя на карту все и даже больше...
как хорошо, что не знаешь цену моей «силы»...
Надеюсь, что никогда и не узнаешь...
Он тогда промолчал, оставаясь наедине с теми своими мыслями, которые упорно твердили ему выразить ей протест, поклясца в вечной любви  и пообещать весь мир к ее ногам. Он же не дурак! Такой девушке не нужен мир — она и сама его может взять, если захочет, ей нужен тот, на кого она сможет опираться во время этого процесса, ей нужен тот, кто, как она считает, будет сильнее ее, кто сам войдет в ее мир, не спросясь разрешения, ей нужен человек, с которым не обязательно объясняться, которому достаточно будет лишь взгляда...
Ей не нужен он...
За такими мыслями Владислав и дошел до знакомого дома, юркнул в третий подъезд и мгновенно поднялся на пятый этаж.
Позвонил. За дверью не раздалось ни звука.
Странно...Она точно должна была быть дома, ведь полчаса назад он сам звонил ей, приглашая пойти с ним куда-либо, но она сказала, что не может, потому что слишком хочет спать. Так, что же, значит она его обманула? Или действительно спит? Тогда, почему не открывает, он же так долго звонил? Может, что-то случилось?
Он с сомнением посмотрел вниз, на пролеты лестничной клетки, не веря собственным мыслям, мыслям человека, который привык все сваливать на привычный, поддающееся объяснению, логический ход веще. «Да она вообще могла в магазин уйти! — с непонятной яростью на самого себя подумал Влад, опираясь на дверь ее квартиры спиной и, запрокинув голову, прикрыл глаза. — Что мне тут надо? Понятно же, что нет ее... — пытался успокоить он себя, но ничего не помогало — он чувствовал кожей, что должен был во что бы то ни стало войти  к ней. — Черт, и что со  мной такое, скоро, наверное, начну в Бога верить, прости меня, старого атеиста!»
Он сделал еще одну, последнюю,  попытку достучаться до той, кто, как он думал, просто не хочет его сегодня видеть, и, к собственному удивлению, услышал за дверью слабые шаги:
— Кто там? — раздался тихий голос с той стороны двери.
— Это я, Мира, открой! —  обрадовался он.
— За чем ты пришел? Мы не должны были сегодня встречаться. Уходи, я плохо себя чувствую и не могу тебя впустить. — вновь послышался знакомый голос, но теперь ужу с какой-то тоскливой, нетерпеливой ноткой, будто девушка не просто хотела, чтобы он ушел, а, скорее, чтобы вообще сегодня никто не приходил, и дело-то вовсе не в нем, а в той самой ситуации, в которую он попал.
— Что с тобой, Мира? —тихим голосом спросил он, сам не понимая, что делает. — Открой, пожалуйста, ведь, если ты не откроешь мне дверь, я ее просто сломаю. — продолжил Влад, пытаясь понять, как именно он станет ломать железную дверь Но девушка, кажется, серьезно обеспокоилась, не понятно, почему, поверив его холодному решительному тону.
— Не надо, просто уходи, у меня все хорошо, просто уходи, Влад, пожалуйста, уходи! — ее голос вдруг сорвался на еле-еле слышный плач. — Я больше не могу с тобой разговаривать, мне надо уходить.
За дверью послышался легкий шорох, будто присевший на корточки некто, теперь пытался с них встать, но не мог.
— Мира! —  с силой ударил он кулаком в дверь, сотрясая окружные косяки и соседские стены. — Мира! — вновь повторил он свой маневр, крикнул еще громче.
В замке медленно повернулся ключ и дверь открылась. Он вошел внутрь, осторожно, словно никогда здесь не был, оглядываясь по сторонам, будто искал нечто опасное, и увидел, как она стояла, наклонившись вперед и одной рукой держась за спину, а другой облокотившись на стену. Ее голова была низко опущена и короткие, слегка грязноватые, волосы свисали до самых плеч.
— За чем ты пришел? — слабо спросила она, подняв на Влада вымученные мутные глаза. — Я не хочу, чтобы ты видел меня...такой... — она слегка пошатнулась и ее наигранно твердый голос дрогнул, от чего на глазах навернулись слезы.
— Потому, что мне не все равно. — в тон ей ответил он, подхватывая падающую девушку на руки и неся ее в комнату.
— Анальгин с димедролом на тумбочке — у меня хватило сил только, чтобы набрать укол в шприц.
Он повернулся и увидел лежащий на маленькой тумбочке шприц с мутноватым содержимым,  а когда обернулся к лежащей у него на руках девушке, та уже была без сознания...


она стояла у приоткрытого окна, кутаясь в теплый халат, и курила, глядя вниз, где уже начинали ложиться длинные тени приближающегося заката.  Ее тонкий силуэт четким пятном вырисовывался на фоне полутемной комнаты...В руке дрожала тонкая сигарета...
— Ну как ты? — спросил он, войдя в комнату.
— Все нормально, спасибо. —  ответила она, не поднимая на него глаз
— Ты дрожишь... —  он подошел к ней и обнял за плечи.
— Это нормально, — она слабо улыбнулась, прижимаясь к нему, — Так всегда...после приступа. Организм не может принять такого без последствий. В такие моменты я обычно сплю — природа умна, она включает свои защитные реакции помимо моей воли. — продолжила девушка.
— Тогда тебе надо лечь. — твердо сказал Влад, разворачивая ее к себе. —  Может повториться... —  он замолчал.
—  Нет, не повториться. Он всегда один. Он не проходит и не повторяется. —  она выкинула недокуренную сигарету в окно и коснулась пальцами его щеки.
—  Тогда, зачем... —  не понял он.
—  Чтобы спать, чтобы избавить себя от непреодолимых приступов, которые, словно волны, набегают друг на друга. Сначала редко, а потом все чаще и чаще, до тех пор, пока не сольются в одну большую волну, которая не прекращает пытать тело холодным огнем....Что бы избавить свое сознание от переживания шести часов невыносимой боли... —  она замолчала, пряча навернувшиеся слезы.
—  У тебя руки совсем холодные... —  он слегка коснулся губами ее пальцев. — Пойдем, я сделаю тебе кофе и уложу в постель.
— Ты уходишь? — с долей испуга спросила она, посмотрев ему в глаза.
— Нет, что ты. — Влад улыбнулся, прижимая к себе девушку. — Я останусь, пока я тебе нужен. Не бойся, я останусь...

Он вбежал в ее подъезд, зажимая в руках сверток только что приобретенных им в ближайшей аптеке лекарств. В темном помещении все было по-старому, как будто он только вчера был здесь, стоял на этих самых ступеньках, дышал затхлым воздухом близкого мусоропровода и ждал, когда хлопнет знакомая дверь.
Но теперь он не ждал — времени почти не было даже на то, чтобы просто перевести дыхание. У боли, впрочем, как и у смерти, свой хронометр, в котором вместо обычных стрелок лежит сам человек, а расстояние между цифрами — целая жизнь.
Владислав глубоко вздохнул и рывком, на одном дыхании поднялся на пятый этаж и позвонил в дверь угловой квартиры. Она открыла почти сразу, значит, ждала его, или, точнее, то, что он должен был принести. Он молча шагнул за порог, закрыв за собой тяжелую дверь и столь же молчаливо, не поднимая на Миру виноватых глаз, протянул ей лекарства.
— Спасибо, Влад. — так же не посмотрев на него,  поблагодарила она и взяла принесенный «подарок».
— Тебе помочь? — как-то неуклюже спросил он, от чего девушка вздрогнула и чуть не уронила на полудрагоценные ампулы.
— Н-нет...если хочешь, свари себе кофе... — она направилась в комнату . — И мне... — добавила она,  немного помолчав.

Влад вошел к ней в комнату и поставил рядом с девушкой большую кружку ароматного напитка, затем легонько коснулся пальцами ее волос, пользуясь тем, что она, кажется, спала. Но, едва он убрал руку, готовясь уйти, как Мира открыла глаза и глубоко, порывисто вздохнула.
— Не спишь? — зачем-то спросил он.
— Нет. — глупо подтвердила она и так отчетливо видимый факт.
Девушка медленно привстала и села в кровати; она взяла в руки кружку и, достав из кармана халата сигареты, закурила прямо в комнате и дым серой едкой змейкой стал ветвиться под потолком, собираясь в единую горькую массу, которая липким маревом покрывала все вокруг.
— Давно хотела объяснить, правда сама не знаю, зачем, — я ведь обычно не курю в комнате, просто сейчас... — она выпустила едкую змейку дыма и сделала большой глоток из кружки.
— Просто сейчас ты не можешь выйти на площадку. — без какой-либо тени смущения закончил он фразу за нее. — Я все понимаю, потому как сам не люблю дыма в комнате — ты знаешь.
— Знаю. — тихо сказала она. — Влад, скажи почему мы... — она замолчала, не в силах держать слезы и, отпустив голову на руки, тихо заплакала, но он не должен был видеть этих слез — они не для него.
— Почему я тогда ушел? — усмехнулся он. — А ты бы как поступила?
— Я бы не ушла.
Он замолчал, пытаясь скрыть в себе навязчивое желание подойти и обнять эту странную и такую живую девушку.
— Ты знаешь, почему я тогда, год назад,  попросила тебя уйти и больше никогда ко мне не возвращаться? — спросила она, но он промолчал, стиснув зубы, и она продолжила. — Потому, что я надеялась, что ты не уйдешь, что поспоришь со мной, останешься вопреки моим словам. Я хотела, чтобы ты поспорил со мной, доказал, что ты прав, потому что я тогда уже не знала, права ли я.
— Ты сказала, что я не должен был видеть тебя такую, что ты мне такая не нужна, что ты — обуза, помеха моей жизни, ..
Она замолчала, а в памяти Влада всплыли обрывки того разговора, словно эхо звучащие у него в голове на протяжении всего прошедшего года:
— Уходи, ты не нужен мне! — крикнула она, отворачиваясь к стене. — Я тебе не нужна,  я — всего лишь помеха в твоей жизни, уходи, у тебя будут сотни таких, как я!
— Что ты говоришь! — не поверил он своим ушам. — Как ты можешь такое говорить после того, что я  здесь видел, Мира!
— Уходи, я не люблю тебя, Влад! — последнюю фразу она произнесла не глядя ему в глаза.
И он ушел. Ушел, как ему тогда казалось, навсегда, пытаясь выбросить из сердца образ той, кто смог заставить его сказать то, чего он никогда и никому еще не говорил, а точнее, не понимал, той, которая смогла пробудить в его душе слово «любовь» и столь же  легко, как приласкала, так и отшвырнула, заставив убраться прочь.

Они молча сидели друг напротив друга, пили почти совсем уже остывший кофе, курили крепкие сигареты и не могли поднять глаз. За окнами бушевал день, но, вопреки всем прогнозам синоптиков, он почему-то выдался пасмурным и дождливым. И, если Влад еще как-то успел проскочить в перерыве между накрапывающим дождичком и просто нависающими над его головой тучами, то сейчас прозрачные стекла омывались мощными потоками свежей дождевой воды, которая стучалась в прозрачные преграды, стремясь разбить ее в пух и прах и ворваться в помещение вместе с сильными порывами теплого южного ветра и сорвать со всего вокруг их маску застойной пыли и жары.
Она прикурила еще одну, пятую по счету, сигарету и немного поежилась, сидя почти у самого окна — видно боялась, что рамы все-таки не выдержат и холодный поток воды, разбавленный теплым ветром, ворвется к ней в квартиру и смоет их обоих.
Влад заговорил первым и его голос прозвучал в тишине квартиры, словно раскат глухого грома — он был твердым и холодным, но не таким, какой бывает у человека, когда он не желает о чем-либо говорить, прячась за холодом слов, а таким, когда человек намеренно растягивает фразы, придавая голосу особый, немногим заметный мороз.
— Помнишь, Мира, ты говорила однажды, что исполнишь мое самое заветное желание?
— Ты не можешь пожелать вернуть... — поспешно начала девушка, но Влад прервал ее кивком головы.
— Нет, этого я пожелать не хочу....

Мира сидела у него на коленях, они смеялись, вспоминая како-то старый анекдот, когда она вдруг отстранилась от него и сказала с абсолютно серьезным видом:
— Хочешь, я исполню любое твое желание? Самое невероятное и абсурдное — любое? — посмотрела она ему в черные, будто ночь, глаза с искренним желанием тут же приняться за исполнение данного обещания.
— О чем ты, Мира? — усмехнулся Влад. — Ты и так исполнила все, о чем я только мог мечтать! Ты и есть мое самое заветное желание...
— Нет, ты не веришь мне. — сокрушенно покачала она головой. — Но я говорю правду. Помнишь, Олега? Я тогда еще сказала, что ему бы следовало бросить пить...
Олег бросил на девушку сомнительный взгляд, припоминая тот разговор и то обстоятельство, что последний раз он видел Олега в больнице после того, как тот разбился на машине, когда пьяным сел за руль.
— Кстати, наши соседи, те, кто помогал нам однажды добраться до вокзала, когда мы чуть было не опоздали с тобой на поезд, скоро поженятся. У Маши будет девочка....
Владу вдруг стало нестерпимо страшно, когда он вспомнил обещание Миры подарить Маше дочь. Он вспомнил, как она сказала тогда, на вокзале, благодаря их за помощь: «У вас все будет хорошо, а дочка будет похожа на папу...». Он тогда пропустил ее слова мимо ушей, не обратил на них внимания, подумав, что Мира шутит, он подумал, что она сказала это не всерьез...
— Но причем тут исполнение желаний? — спросил он. — Я не думаю, что Олег желал...
— Нет, конечно! — она улыбнулась. — Просто я могу исполнить почти любое желание, или подарить человеку шанс самому это сделать и ему лишь остается эту возможность не упустить, к тому же, я редко, да почти никогда, не ошибаюсь в предвидении ситуации, но только, если она связана с чем-то плохим — хорошее будущее я предсказываю редко...А вообще-то я сама делаю выбор, что отдать тому или иному человеку: желание, возможность или предупреждение.
Только ты никому не должен этого говорить, это — страшная тайна! — она вновь улыбнулась, словно говорила не о том, как она влияет на судьбы людей, а о семейном рецепте яблочного пирога. — Так ты что-нибудь хочешь? Прости, я дам тебе время подумать...

— Мира, — обратился Влад к девушке, — скажи-ка, тогда,  почему ты не можешь помочь себе? Разве это — не самое твое заветное желание?
— Я не могу. Такова плата за ту силу, границ и целей которой я не знаю. — грустно ответила она. — Но это не беда, рано или поздно все кончается и это пройдет — надо просто подождать и все пройдет. Ведь несколько часов в месяц — это самое малое, что я могла заплатить за такую силу, силу и возможность дать людям то, к чему они так стремились всю жизнь, поставить их в те ситуации, из которых они выйдут другими людьми, направить их, подсказать и помочь, предупредить...
— Кто ты, Мира, зачем ты здесь? — спросил вдруг он, наклоняясь чуть вперед и девушка кожей почувствовала, как треснул лед его голоса. — Мне кажется, твое место не здесь...
— Ну что ж... — Мира отрешенно качнула головой. — Места хватает не всем, ни там, ни здесь. — она указала кивком головы сначала вверх, потом — вниз. — А особенно тем, кто хочет сделать что-то свое, непринужденное...
— Знаешь, Мира, — сказал Владислав, вставая, — Я рискну и загадаю одно желание, то, которое мучает меня уже довольно давно, но тебе я его не скажу — это не для тебя, это для меня, можешь считать меня эгоистом, но мне не хочется делать ничего для той, кто не любит меня, для той, которую не люблю я. — холодно сказал он. — Но, раз уж ты обещала — выполняй...

Владислав вышел из пятиэтажного дома медленно направился в сторону ближайшего метро. Таким оказалось «Фили» . Он шел и думал о том, исполнит ли Мира его желание и о том, что очень уж у него было противно на душе — хотелось напиться и никогда  не вспоминать о том, что произошло., но он понимал — лучше от спиртного ему не станет, а на следующее утро будет настолько погано, что сегодняшние переживания покажутся просто цветочками на Северном Полюсе. Он шел, меряя шагами дорогу, которая, казалось, не кончится никогда, но это лишь обман, иллюзия Вечного Пути, мираж жизни...Для Влада теперь все становилось тем самым миражем, который он рисовал себе еще в детстве, красивой сказкой, в которой главный герой в такие моменты всегда придумывал нечто из ряда вон выходящее и его судьба менялась однажды и навсегда.
И вот оно, это самое состояние, это чувство, когда просто положено случаться чудесам, но их почему-то не было...Ничего больше не было...
Все изменилось и потеряло свой смысл в тот миг, когда он солгал...
внезапно, когда Влад уже почти дошел до гостеприимно, по-летнему, снятых верхних дверей «подземки», во внутреннем кармане его куртки раздался сигнал мобильного телефона и, когда он принял вызов, на всю площадку вокруг него, метра на три, стал слышен громкий голос его подруги:
— Ты куда пропал? Что вообще происходит? Как ты можешь так со мной поступать, я делаю для тебя все, что могу, а ты за это мне платишь ночными посиделками на кухне и прокуренностью всей квартиры! Когда ты будешь, наконец, дома?!
— Во-первых, Лена, — ответил он спокойно, — это моя квартира и я сам буду решать, где и когда мне сидеть и что делать...
— Ах, вот ты как?! — прервал его женский голос из трубки.
— ...во-вторых, — не смущаясь таким поворотом событий, продолжил он, — я никогда не просил тебя быть со мной рядом — это твое решение, а, в-третьих,  я и не знал, что за теплое отношение одного человека, другой должен ему платить. Выпиши мне счет — думаю, лет за десять мы с тобой все же расстанемся без претензий. А дома я буду через час, может, чуть позже...
— Когда ты придешь, меня уже у тебя не будет... — мертвым голосом сообщила ему Лена и повесила трубку.
Перезванивать он не стал. Зачем? Женщины без слов понимают, когда им не стоит стоять на пути того, в чьем сердце живет кто-то другой...другая. Они понимают, какой бой им не выиграть, а в каком стоит пустить в ход кавалерию. Женщины вообще умнее мужчин...в таких делах, чем, без условно, избавляют последних от множества проблем.
Он зашел в метро.. Чего-чего, а уж жалеть он точно не будет — не до того ему сейчас, не до того...

ЭПИЛОГ.

Прошел месяц и редкие, но тоскливые холода вместе с ночными заморозками унеслись прочь, оставив после себя лишь теплую, сухую и свежею погоду, которая все больше и больше стала напоминать о неизбежном приближении лета. Рассветы теперь приходили рано, а закаты все больше и больше отдвигались на задний план, уступая место продолжительному дню. Редкие,  непродолжительные дожди приносили теперь не холод и сырость, а теплую, яростную грозу, смывающую с городских улиц всю пыль, освежая его лицо мощными струями ароматной воды, которая бывает только летом, только в грозу.
Влад проснулся от звонка мобильника, пытаясь спросонья определить источник шума, столь бесцеремонно и нагло ворвавшегося в его спутанное сознание, вырвавший его из мира снов в мир голой, жестокой реальности. На часах было всего шесть утра.
— И кому надо так рано звонить в субботу? — недовольно ворчал он, ища ненавистный предмет по всей квартире. — Слушаю. — сказал он в трубку, когда наконец-то обнаружил ее в углу между диваном и креслом.
— Влад? — раздался в трубке знакомый голос. — Привет, не хочешь встретиться?
— Мира... — выдохнул он, потому что в груди вдруг засел огромный комок, мешающий даже дышать. — Что случилось? — спросил он, немного погодя, когда первая волна все отпустила измученное сердце. — Мое желание... — сказал он почти про себя. —Тебе что-то нужно....опять? — он не мог поверить, что его предчувствия все же оказались правы и то самое сердце, которому он решил поверить однажды в жизни, оказалось неправым. 
— Так это ты... — удивилась трубка. — Что же ты тогда...не сказал, то есть, сказал, но не то...Зачем, Влад? — чуть не плача, спросила Мира. — У тебя был такой шанс, а ты потратил его впустую.
— Но ты же можешь исполнять желания, вот и придумай, как нам теперь быть. — усмехнулся Влад. — А, что касается пустого, то могу сказать одно — это было моим самым заветным желанием с тех самых пор, как я.... — он осекся, чувствуя, что девушке не хочется этого вспоминать.
— Прости, Влад, но вместе с болью ушел и мой дар, так что, теперь я просто обычный человек. — грустно засмеялась она.
— Нет, ты не обычный человек, ты — та, которую я не люблю столь же сильно, сколь ты не любишь меня. Просто ненавижу! — засмеялся он.
— Взаимно! — засмеялась, в свою очередь, Мира. — Я не  жду тебя в парке после одиннадцати.
— Я не приду...

ЭМИНА. 14. 04. 2004.