Доза Апофеоза

Эта история начинается на узенькой улочке, вымощенной булыжником между старыми домами. Театр теней находился на первом этаже трехэтажного здания по правую сторону, выходя на улицу тремя витринами-окнами. Ночью, окна заведения ярко светились, выделяя на фоне темной улицы острую грань между светом и тенью. Ширина улочки давала возможность дуэлянту-стрелку из соседнего здания попасть в дуелянта-жертву сидевшего в театре без особых помех. Однако наибольшая трудность заключалась в том, что дуэлянт-жертва находился среди кукол и выбрать его среди них было сложной задачей. Эта игра не имела ничии, в случае промаха стрелку грозило суровое наказание.

1.
..дорога была выложена брусчаткой,  сияние ночи смешаное с утомленным светом фонарей отражаясь, создавало голубоватый туман, который заливал пространство между домами. Сила трения постепенно исчезала, и теперь ее просто не существовало – тени в городе передвигались, не обнаруживая себя ни единым звуком, только мелькание, которое выхватывало боковое зрение, говорило о том, что мы здесь не одни. Три тени погруженные глубоко в раздумия плыли к своему очередному пункту назначения. Время от времени они, словно пробуждались и активно начинали обсуждение философско-жизненных тем, либо же рисовали психологические портреты других теней. Иногда тема поляризовалась под давлением слов, звуков, жестов и всего прочего, что называется общение, изменяла свой вектор и разговор перетекал в другое русло, спустя некоторое время  уже никто не мог вспомнить с чего начиналась полемика, и значит, дальнейшее обсуждение не имело смысла и каждый снова погружался в собственные мысли, возможно кто-то все еще не оставлял попытки вспомнить первоисточник разговора, но не выдавал этого. Когда же беседа добегала до своего логического завершения, то-есть  кто-то заворачивал в одну фразу все то, что было до этого сказано и, резюмируя ее озвучивал, каждый мог тогда вдоволь напиться идеей, искупатся в ней, позволить ей овладеть собой в тоже время владея нею, и в такие моменты все вещи смотрелись в гармонии и казалось, была найдена формула счастья. Через некоторе время от этой эйфории оставалось лишь только некое сладкое и теплое ощущение, будто теплый мед постепенно стекает квнизу, представлялось, что идея сконденсировав в голове отходит в свой последний путь по направлению к пятам, а затем в землю, где и спочинит, как нечто материальное, гиперреальное, то, что можно попробовать на ощупь, на вкус, услышать. На следующий день она снова придет, но уже под другим обличьем и ты выгонишь ее, выкинешь на мусорку, как никому ненужную вещь. Вместе с трением постепенно исчезало и ощущение пространства, тени пребывали в одномерной вселенной где единственной достоверной величиной было время, да и то было настолько призрачным, нелинейным и зависимым, что смоделировать и предсказать его было невозможно. Про остальные измерения напоминали лишь точки А и Б – пункты отправки и прибытия.
..вдруг во временной мир ворвалось пространство, что привело к заметной панике среди теней, они начали нервно озираться и высказывать свое удивление тем что случилось. Кок только паника стихла, все нашли себя на узенькой улочке между двумя домами. Они были похожи на полузатиснутые тиски, от этого гигантского чудовища несло плесенью и старостью, черные рты подъездов приглашали в путешествие внутреностями громадного зверя-тисков. Химера могла легко раздавить непрошенных гостей, превратить их в прах в одну секунду, не ожидая пока время сделает то же самое. Но сегодня великан был добр и мигнул глазом-окном троице, приглашая их проплыть мимо. Вот в конце улицы уже мигают огни пункта назначения. Муравьи пробежали по коже, голова неловко втиснулась в плечи. «Чтобы попасть туда надо преодолеть грань света и тени...». Вот он остров света в ночном городе, мир людей в приюте теней – снаружи лишь три освещенных окна, а в середине целый мир.
 
2.
«Может это все сон, не реально, не со мной? Сейчас уколю себя и проснусь от этого надоедливого сна... Я задыхаюсь. Какой тут спертый воздух, какая тошнотворная музыка (звучало что-то минорное по настроению, но быстрое по темпу, кроме того было слышно хохот за дальним столиком – мерзкий, безликий хохот, все было с каким то двойным смыслом – будто напоминало про борьбу и единство противоположностей, про сбалансированость вселенной, про существование стрелка и того в кого он стреляет – все подчеркивало это – элегантно одетый скрипач в потертых туфлях, дорогое вино в надщербнутом фужере и, подтянутый с зачесаными назад волосами точеным тонким носом аристократического вида мужчина с грубыми руками, толстыми короткими пальцами и грязными ногтями за соседним столиком)». «Я тут, среди таких же как я – заложников случая, неудовлетворенных, желающих крови и мести, может все это не верно, может все это детская выходка, может найти в себе силы и остановить все это. Встать, выкрикнуть Баста!!! Довольно!!! Я был не прав, надо все решать другим путем!!!»
Время не ждало, Иван Жакович должен удерживать и управлять рычагами, рычагами своих эмоций и чувств, ибо иначе он себя выдаст – тогда все пропало – все его надежды и ожидания, все переживания, никто так и не поймет каким на самом деле был он хорошим человеком – добрым и честным, ведь его чрезмерные стыдливость и комплексы детства не давали ему проявить себя в обществе в полной мере, и на этот шаг он осмелился только потому, что хотел всем сказать Я тут!!! Люди Я живу рядом с Вами!!! Вот он… Я. Белые худые пальцы крепко сдавили чашку с кофе, однако необходимо держать себя в руках, так как в этом месте эмоции убивают. Вдруг какой-то непонятный страх охватил его с середины, заполнил легкие – так что места для воздуха уже не осталось, сердце забилось в бешеном ритме, какой-то сладковато-горький ком встал в горле, Иван Жакович осторожно обвел глазами вокруг.
Театр теней на первый взгляд напоминал обыкновенную «кавярню». За десятком столиков сидели посетители, атмосфера была наполненной искусственной романтикой; приглушенный свет, сигаретный дым клубился под потолком, потом снова падал вниз, он был во власти невидимых и необузданных сил, подобно всем присутствующим  здесь. ..снова эта музыка, что казалось теперь еще мерзлее, теперь у нее был еще и вкус, вкус горилки с селедкой на поминках, лук, чеснок, холодец, от нее несло холодом, ледяным холодом, конечности замерзли а грудь разрывало бешеное сердце – оно еще никогда так не билось – даже когда любило – а любило ли оно когда-нибудь? У всех присутствующих были белые загримированные невыразительные лица, движений было минимум, да и те были скованными, дискретными, такими же искусственными, как и все вокруг. Ничего не говорили. Гнетущую тишину прорезала все та же назойливая музыка, которая снова сменила настроение – теперь она словно насмехалась, говорила – Скоро все кончится, наступит развязка, уже где-то там сделан выбор и за миг пуля укажет на виновного.
За  соседним столиком сидел он, тот самый, с таким же каменным выражением лица, казалось даже он думает о том же.. Иван Жакович – он так же больше всего в этот момент хотел одного – выжить – если ему повезет, он больше не будет проживать свою жизнь – он будет жить – пить его большими жадными глотками – он больше не будет сдерживать свои чувства – он будет любить ненавидеть радоваться и грустить, ему уже будет не интересно как окружение будет относиться к его поступкам – он теперь понял, что если удастся пройти эту границу  жизни и смерти, то будет жить вечно…Двойника – искусственного – воскового выдавал только человек который им управлял – тянул за ниточки, как звонарь выигрывал свою музыку скудных топорных неотесанных жестов, и лилась она, наполняя собой всю комнату ибо каждый столик имел в себе такой обман – это была  рулетка, адская лотерея с живым лототроном – кто-то там уже был готов потянуть за рычаг и тогда шарики полетят вниз. ..Иван Жакович и его зеркальное отображение с соседнего столика в последний раз посмотрел в сторону выхода – оттуда с другой стороны окна, приложив руки к стеклу всматривались в сцену трое – казалось, что они прибыли с иного мира (ведь так оно и было) – выражение их лиц высказывало удивление и сарказм – глаза зажмурены от яркого света (а может это была другая, доселе неизвестная раза людей с зажмуренными глазами?)
…Грянул гром – сосед Ивана Жаковича по столику выдавил из себя гортанный звук – он был живым, реальным, не восковым, крик его прервала пуля – на полноте остановила певца жизни и смерти, кровь попала на губы – приятная соленость контрастировала с отвратительным солодом окружающего, она была реальна, как ворвалась она в этот синтетический мир – разрушить его была ее единственная миссия и выполнила она ее как преданный солдат, четко и методично. Эта пуля была первой – а за ней уже было слышно быстрый, разящий как молния рой последователей таких же отданных своей идее. И среди них была она – определена для одного из них.
…Иван Жакович посмотрел в глаза своей физической проекции. Кто? ...

3.
- но, нужно делать выбор, сейчас как никогда, и жизнь моя и выстрел - случайность иль судьба?... - довольно - оборвал панически-лирический порыв Ранин охвативший его, стискивая влажную поверхность того материального тела, что было лишь концом линии соединяющую жизнь и смерть, жизнь по эту сторону линии и смерть по другую, или наоборот? Один конец уже найден и это он – Ранин, другой конец – это X. Ранин лихорадочно начал вспоминать геометрию, зная заранее что она не поможет ему в решении столь сложной задачи, однако рациональный комплекс самосохранения избрал иррациональную соломинку которая мешала ему сосредоточиться и сделать правильный выбор. Борьба двух уровней, каждый со своим контекстом и без согласованностей использовали один ресурс. Пот на ладонях, мелкая дрожь из-за которой линия жизни-смерти плясала канкан переходя с головы арлекина до ботинок того манекена который стоя поодаль играл на беззвучной скрипке помыкая смычком из беззвучных струн, нестерпимое желание облегчить мочевой пузырь, которое приводило в действие квадрицепсы сжимавшие его еще сильнее как надувной шарик одновременно с этим перекрывая горлышко дабы не выпустить воздух. Так вот где начинается борьба! В нас самих! Ранин ощутил трепет как будто он стоял на пороге открытия великой тайны до сих пор не известной человечеству, что в прочем прибавило давление мышц на один из стимулов который привел его к этой истине. - ведь если устранить противоборство внутри себя то можно и снаружи… однако, это ведь известный путь, известен он индусам-йогам.
Это откровение повергло Ранина в уныние, он разом охватил безнадежность разрешения того гордиева узла что сковывал все беды и радости человечества, все добро и зло которые не могут существовать без человека, ибо есть часть его неразрывная и первородная. Значит Адам не знал всего этого пока Ева не убедила его опробовать новый фрукт, но как он мог пойти на это не имея сомнения, а значит имея сомнение он не был одноконтекстным, что в представлении Ранина являло собой некоего человека-робота лишенного страха и упрека. Но где та грань которая отделяет Адама сомневающегося от Адама познавшего? Быть может в амплитуде сомнений? Ранин продолжал гнаться за ускользающей простотой своего открытия строя по дороге ворох разветвлений на которые он не был в состоянии вернуться, так как путь назад был загроможден наспех воздвигнутыми теориями которые могли лишь только латать дыры в несовершенстве человеческой логики.
Мелькание мушки стихло и Ранин прислушался как с удивительной легкостью и точностью он может управлять своим телом. Никаких следов борьбы более не наблюдалось. Мысли шли в голову четко и однонаправлено, найти X. Ранин вспомнил свое недавнишнее раздражение которое вызвал X, это было новое чувство и он не успел еще в нем разобраться. Три тени внизу шевелились пробуя отвлечь от его целеустремленных поисков. Чертовы секунданты, они не нашли себе лучшего места чем встать напротив витрины и видеть как свершиться то, что происходит здесь всегда. Он подавил в себе желание пальнуть в темечко отчаянно жестикулирующего субъекта, оборвав его наверняка надоедливые речи для остальных двух. Они уже наверное подготовили новую витрину и заказали санитаров. В это время его левая (возможно правая) полусфера мозга обрабатывала картинку поступающую с линзы направленной в глубину освещенной залы, где куклы исполняли предопределенные движения своих искусных мастеров. Девица богемной внешности, с отпечатком застоявшихся генов на лице. Веселая компания как натянутая пружина, как вой сирены готовый смолкнуть ежесекундно, лишь нагнетала нервозность как будто призывала Ранина прекратить все это мертвой тишиной.
Он навел и выстрелил. И миг превратившись в статическое изображение которое сетчатка выхватила из прицела, прорезался пронзительнейшим свистом, который тем не менее был вполне ожидаем, так же, как и мертвая тишина привнесенная выстрелом Ранина.