Старик и небо

Ох, плечи ломит! Надо отдохнуть.
Снимая тяжелую ношу, сажусь на большой гладкий камень,
который уже бог знает, сколько лет лежит в тени ветвистого дерева.
Камень гладкий и прохладный – можно сесть прямо на него, как на скамейку,
А можно, сев прямо на землю, привалиться спиной.

Наслаждаясь сладостной легкостью,
Возникающей всякий раз, когда затекшие плечи
Освобождаешь от груза, вытираю пот, осматриваюсь…

По каменистой тропинке,
Поблескивая на солнце своим черным панцирем, ползет жук.
-Куда ползешь? – спрашиваю его.
-Отстань! – хмуро отвечает жук всем своим видом.

Где-то внизу нежно журчит горный ручей,
Чистый как утренний снег, говорю так, ибо уже испил из него.
В тяжелых ветвях дерева какая-то праздная пичуга завела свою незатейливую трель.
А жара стоит такая – аж камни трещат.

А это еще что? – мое внимание привлекает ритмичное постукивание.
Повернув голову, вижу две фигуры,
медленно, словно изнемогая от невыносимого пекла, бредущие в мою сторону:
старик в длинном выцветшем и явно повидавшим виды халате,
а рядом с ним ослик, такой же ветхий как его хозяин.

Поравнявшись со мной, кивая на нижние ветви дерева,
Старик говорит верному скакуну:
-Вот, поешь.
А, обращаясь ко мне, произносит:
-Добрый день, молодой человек, позвольте нарушить ваше одиночество? –
и, не дожидаясь ответа, пристраивается рядом, на камень.

Достав из-за пазухи небольшую курительную трубку, и кожаный кисет,
Старик чиркает спичкой.
До боли знакомый сладковатый запах разливается вокруг.

Сидим молча – отдыхаем.
Мне бы спросить, далеко ли еще до цели моего путешествия,
но Старик о чем-то глубоко задумался –
не хочется прерывать ход его старых почтенных мыслей.

Изредки затягиваясь, Старик глядит вдаль, поверх каменных исполинов.

-Небесная кобылица, - говорит Старик ни с того, ни с сего,
Словно бы продолжая недавно начатый разговор, -
Бродит в гордом одиночестве.
Нежное, мощное животное,
Покрытое голубой как безоблачное летнее небо шерстью,
Бродит по полям и лесам, по горам и пустыням, по степям…
Говорят, даже по морям – прямо по воде…

Затянувшись поглубже, Старик закрывает глаза.
Молчит.
Кажется уснул…
Но нет, не открывая глаз и слегка улыбаясь, продолжает…

-Подобна ветру Небесная кобылица.
Нет на свете существа быстрее
Так же, как нет скакуна, выследить и оседлать которого,
Было бы так же сложно, как этого.

От начала мира бродит Небесная кобылица по земле
В тщетных поисках чего-то, о чем не ведает ни один мудрец…
Говорят, в облике голубой лошади
На землю сошла сама Небесная Дева…

И вновь Старик затягивается, задерживая дым внутри.

-Много их было – охотников оседлать Небесную кобылицу,
Но неудача ожидала их, ибо всякий раз
Цена оказывалась слишком высокой…

-Жизнь? – не могу удержаться я.
-Нет, не жизнь, - смеется Старик, - не жизнь…

лишь тот, кто идет по миру с пустыми руками,
лишь тот, у кого довольно отваги,
чтобы позволить унести себя в бесконечность,
способен удержаться на дивной кобылице,
ибо всякий раз, когда синее копыто касается земли,
бриллиант размером с перстень вылетает из-под него.

Кто в силах удержаться, чтобы, спрыгнув наземь,
Не подобрать драгоценность?

Если же смельчак возьмет камень в руку,
Холодный синий свет проникнет в самое его сердце
И человек навсегда позабудет про истинное сокровище.

Лишь изредка, когда на сердце его упадет тень печали,
Печали о чем-то неуловимом на потерянном безвозвратно,
Человек будет силиться вспомнить что-то.
Ему будет казаться, что напряги он память еще немного,
Он выудит из ее бездонных глубин что-то бесконечно важное,
что-то, что сможет изменить его жизнь навсегда…

-А был ли хоть кто-то, кто сумел оседлать Небесную кобылицу? – спрашиваю я.
-А ты как думаешь? - едва заметная лукавая улыбка
слегка растягивает старые морщинистые губы…

- О, если бы ты знал, какое это божественное наслаждение
Мчаться верхом на голубой лошади…

Представь: на твоем теле нет одежды…
Ты несешься так быстро, словно оседлал сам ветер…
Сильно тело трепещет под тобой в своем безумном беге,
А горячее дыхание обжигает тебя…
Пред твоим взором проносятся тысячи миров:
зеленый, голубой, алый, белый…
Тысячи вселенных…
Тысячи судеб…

Ты несешься сквозь все эти миры
И каждое мгновение той сумасшедшей скачки – океан воспоминаний,
глубоких как ночь, и прекрасных как дыхание самого Дхаа…

А потом, сливаясь в страстном танце, безумном как учение Отверженных,
вы становитесь единым телом, единой душой, единым языком пламени…

И в миг, когда исчезает все,
В сверкающей пустоте парит лишь одно существо…

Постепенно в пустоту словно тоненький ручеек вливается музыка,
неподвластная человеческому разумению –
Это звуки умершей звезды…

А когда все кончается и Одно вновь разделяется на два,
Ты оглядываешься вокруг и видишь цветы, траву,
Вершины гор и одинокую птицу,
Парящую над этой умопомрачительной красотой…

Старик давно молчит, а до моего слуха все доносится запредельная мелодия.
Лишь ценой огромного усилия мне удается стряхнуть наваждение.

-Откуда вы все это знаете, - спрашиваю я, -
вы говорите так, словно сами оседлали Небесную кобылицу.
-Как откуда? – люди рассказывают, - лукаво подмигивает Старик,
а сам смотрит мне в глаза добрым и теплым как летний вечер взглядом.

-Небо…Небушко… - Старик с любовью гладит шею ослицы.
А у меня возникает мысль, что такое удивительно трепетное отношение к животному
не часто встретишь в наши безумные дни.

-Когда, спустившись с самой высокой горы, я услышал звон ее души, я подумал:
«Вот она – душа, рожденная для меня, душа, ради которой я пришел в этот мир».

Нежно поглопав ослицу по шее, Старик спришивает ее, словно обращаясь к старому другу:
-Ну что, Небо, полетели дальше? – ослица же, будто понимая человеческую речь, кивнула в ответ.

-Что ж, нам пора! Удачи вам, молодой человек! –
с этими словами Старик с неожиданной для его лет сноровкой
Вскакивает на спину животного и чинно продолжает свой путь.

Я же стою и смотрю им вслед,
А сердце пронзает сладкая, но такая невыносимая боль,
Словно живой бог прошел мимо меня,
А я так ничего ему и не сказал, потому что был слеп и не понял,
кто это был на самом деле.

Прежде, чем странная пара исчезла за поворотом извилистой горной тропинки,
то ли из-за марева, то ли из-за навеянного рассказом Старика настроения,
На какой-то миг вот какая картина стоит предо мной:

Повернув голову в мою сторону, Старик улыбается –
Отважные молодые глаза смотрят на меня.
А вместо старого невзрачного ослика
Гордой поступью шагает голубая лошадь.




Июль 2004.