В интересах революции

   Антон был «совой», и оттого просыпаться по утрам было для него сущим мучением. Он специально устанавливал будильник минут на пятнадцать раньше положенного, чтобы после звонка иметь возможность еще некоторое время поваляться в постели.
   Сегодня подъем был особенно тяжелым – Антон допоздна дописывал статью для партийной газеты. Но делать было нечего, через сорок минут его ждала первая «пара» в университете. Как всегда повалявшись несколько минут с закрытыми глазами и собравшись с силами, Антон одним рывком, чтобы не оставлять своей лени никаких шансов, подорвался с дивана, вставил в музыкальный центр кассету «Раммштайна», и стал делать зарядку под полившиеся из колонок металлические тоталитарные марши.
   Сначала, для разогрева, он проделал что-то наподобие ката собственного изобретения из каратэшных ударов и блоков, потом взялся за отжимания на кулаках и гантели. Антону надо было быть сильным, и даже не столько для себя, сколько для Национальной Революции, солдатом которой он являлся уже много лет. Быть сильным требовала от него Партия, слабаки ей были не нужны, Партия отторгала таких.
   Антон пришел в Партию не сразу – в свое время, будучи подростком, он успел побывать в скинхэдах, причем скином был убежденным, «идейным», участвовал во многих рискованных акциях, и в одной из них даже заслужил белые шнурки.
   Больше всего в жизни Антон ненавидел буржуев, и его ненависть подпитывалась ежедневно, когда днем он смотрел на серую жизнь своих родителей – работяг, трудившихся всю свою жизнь за жалкую подачку, иначе назвать их нищенские зарплаты было нельзя, а вечером, выходя на улицу, видел проносящихся в блестящих иномарках холеных, толстомордых, довольных жизнью «новых русских». За какой счет они покупали эти иномарки, роскошь ночных клубов и вечеринок, отдых на теплых островах, дорогих ****ей, как не за счет рабского труда Антоновых родителей и миллионов других таких же безропотных работяг? А из всех буржуев Антон особенно ненавидел «черных», которые для того, чтобы обворовать его и его родителей приезжали специально из других стран, с юга, и теперь чувствовали себя здесь, на земле Антона и его предков полными хозяевами, ни во что не ставя коренное население, и не стесняясь называть его быдлом и баранами. А «родное» российское правительство, которое по всей логике должно было защищать интересы своего народа, давным-давно смотрело на все это сквозь пальцы. Это и привело Антона когда-то в дружные ряды скинов.
   Но чем больше он задумывался, тем больше приходило понимание того, что они с товарищами по движению занимаются какой-то мышиной возней. Ну пошустрят они еще какое-то время, побьют буржуйские «тачки», уконтрапупят еще пару-тройку «черных», а потом все равно рано или поздно попадутся в лапы доблестной милиции, и отправятся в тюрьмы, как отправились уже немало Антоновых друзей. А самое обидное, что родной земле от этого легче не станет, и никаких проблем не решит. Тачки буржуи купят новые, на место выбывших цунарефов наедет еще сотня. Нет, тут надо, как в анекдоте, «всю систему менять». Так думал Антон, и каждый раз приходил к выводу, что по хорошему молодежным радикальным группировкам следует не размениваться на мелкий уличный террор, а объединяться и создавать силу, способную реально противостоять Системе и влиять на государственную политику, иначе ни национальной, ни социальной справедливости не добиться. А потом выяснилось, что такая сила уже существует. Антон как-то по случаю купил на одном из оппозиционных митингов газету «Выстрел» и узнал, что есть такая партия – Национал-Революционная. Он без промедления вступил в ее ряды, и с этого дня Партия стала для него всем – домом, семьей и смыслом бытия.
   Вступление в Партию совпало с большими изменениями в жизни Антона – он  переехал жить отдельно от родителей в квартиру, оставленную умершей бабушкой, и поступил учиться в педагогический университет на истфак, на бюджетное отделение, разумеется - они каким-то чудом еще сохранялись в некоторых российских ВУЗах. Благо, он в свое время хорошо учился в школе.


    Ксению он встретил в перерыве между «парами» у стенда с информацией, где она усердно изучала расписание на будущую неделю. Подкравшись бесшумно сзади, Антон схватил ее двумя пальцами за шею, крикнув в ухо:
-А-а-ап!
   Ксения вздрогнула, повернулась и тут же расцвела в улыбке.
-Фу ты, Господи, как ты меня напугал, дурачок.
-Я не Господи, а всего лишь ваш верный поклонник, мадемуазель.
   Ксения любила Антона. Он был ее первым, и, как она утверждала, пока единственным мужчиной. В прошлом году, когда они учились на первом курсе, он, было дело, даже сам строил относительно Ксении какие-то планы на будущее, но потом быстро остыл и разочаровался. Ксенька была красивой, умненькой и хозяйственной девочкой, к тому же из «хорошей семьи» - ее папа владел несколькими продуктовыми магазинами, но не было в ней какого-то полета, который Антон больше всего ценил в людях, фантазии, чего-то такого, что «глазами не увидеть, словами не назвать». Он продолжал иногда спать с бывшей подругой, но больше по инерции, и не очень часто, чтобы не поваживать, а вот Ксения все никак не теряла надежды вернуть его обратно, и не скрывала этого.
-А какие планы у моей госпожи на сегодняшний вечер? – спросил Антон.
   Ксения встрепенулась.
-Да собрались вот с Риткой и Маринкой на открытие нового ночного клуба, «Асса» называется, уже билеты взяли. Там сегодня «Премьер-Министр» будет выступать. А хочешь – поехали с нами? Еще один билет я тебе достану.
-Да нет, меня «Премьер-Министр» не возбуждает, ты же знаешь, это не мой формат. Просто я хотел предложить провести вечер вдвоем, при свечах… Но если у тебя такие грандиозные планы, не осмеливаюсь их нарушать. Ну давай, пока, завтра увидимся. – Антон повернулся и направился в сторону своей аудитории, но Ксения догнала его и ухватила за рукав.
-Подожди! Давай, если ты хочешь, я не пойду на эту дурацкую презентацию. Мне, честно говоря, это «Премьер-Министр» тоже не очень нравится.
-Нет, Ксень, не хочу, чтобы ты ломала себе планы и портила отдых из-за меня. Да и билет, надо думать, цены немалой. Встретимся как-нибудь в следующий раз.
-Да дело в том, что я все равно собиралась этот билет сдавать. Настроение у меня сегодня не концертное, дома хочется посидеть.
-А-а-а, ну тогда совсем другое дело. Давай я заеду к тебе после шести.
-А поточнее нельзя? Мне ведь надо знать, когда ужин начинать готовить, чтобы он горячий к твоему приходу был.
-Точнее сказать не могу. После занятий меня просили заехать родители, помочь по мелочам, и я не знаю, когда управлюсь. Держи ужин на плите.
   Антон чмокнул Ксению в щеку и пошел на «пару», насвистывая про себя мотивчик некогда дико модной песенки:
Налейте крови,
Бокалы синие пусты
Давайте выпьем
За обаяние борьбы
За идеалы
Мы их ковали на огне,
За ваших дочек
Которых я возьму себе
В интересах революции,
          В интересах револю-ци-и   


   В сквере, на двух спаренных скамейках уже собрались десятка два молодых национал-революционеров, или, как их звали проще, нацревов – постоянно действующий актив Партии.
-Да смерть – подняв сжатый кулак поприветствовал Антон товарищей.
-Да смерть – ответили они нестройным хором и выброшенными вверх кулаками.
   Сегодня на собрании присутствовал сам руководитель, или, как его называли на партийном сленге, гауляйтер регионального отделения партии по прозвищу Карлос – всегда безукоризненно элегантно одетый мужчина лет тридцати, с пронизывающим взглядом льдисто-голубых глаз.
-Ну что, доделал статью? – первым делом спросил Карлос Антона.
-Вот! – Антон вытащил из внутреннего кармана куртки и протянул гауляйтеру исписанный от руки листок. Карлос быстро пробежал его глазами.
-Угу… Хорошо. Поставим в очередной номер.
    Речь на собрании сегодня шла в основном о недавней стычке партийцев с буржуйскими «бультерьерами», когда на пикет из трех человек у детского садика в центре города, выставленный Партией в знак протеста против переоборудования здания садика под казино, затеянное местным «новым русским» Мамедовым с благословения горадминистрации, напали пятеро амбалов. Они жестоко избили пикетчиков, девушке Светлане выбили зуб, а парней – Игоря и Коляна отправили в травматологию с множественными повреждениями и переломами. И хотя личности нападавших были установлены, да они собственно и не скрывались, милиция даже не почесалась, чтобы привлечь нападавших к ответственности.
-Антон, мы вот тут после собрания намереваемся Коляна с Игорьком в больнице навестить – подошла к нему Ирочка, одна из самых молодых девочек в партии, которая на последних собраниях стала бросать в сторону Антона, как он заметил, не совсем равнодушные взгляды. – Ты пойдешь с нами?
-Да нет, Ирка, сегодня я не могу. Давайте в следующий раз.
-Почему?
-Личную жизнь вот устраиваю.
   Ирочка надула губки, посмотрела на Антона с изумлением, будто видит его впервые, и пробормотав что-то вроде «партийных товарищей на личную жизнь променять…», отошла в сторону.
   Минут через сорок, обсудив все новости и наметив план действий на ближайшее время, основная часть партийцев отправилась в сторону ближайшей остановки – ехать в больницу, остальные тоже разошлись кто куда, и остались только Антон с Карлосом.
-Ну что, все по плану, как обговорено? – спросил Карлос.
-По плану – кивнул Антон, и помолчав немного, спросил: - А что, серьезные бандюки?
-Да нет, шпана местная, быки. В охранном агентстве работают, а от Мамедова, видно, подработку взяли. Но прощать такие вещи, как ты сам понимаешь, нельзя, иначе Партия потеряет весь авторитет, как в народе, так и среди собственных членов. Ты же видишь, как все растеряны, несмотря на то, что храбрятся. Это ведь с каждым может случиться, если оставить произошедшее без последствий. Еще пара подобных случаев, и на Партии можно будет ставить крест. Начнется разброд, побегут все кто куда. И правильно, между нами говоря, сделают, ибо что это за организация, которая не может постоять за своих членов. В общем, до Мамедова мы конечно еще доберемся со временем, а пока начнем с исполнителей, чтобы другим неповадно было. Ты готов?
   Антон молча поднял кулак.
-Отлично! Встреча с Серегой у тебя через полчаса. С Богом! Слава России! – отсалютовал Карлос.
-Слава России – ответил Антон, и они разошлись в разные стороны.    


   С Серегой они вместе проходили вступительное испытание при приеме в тайное боевое крыло Партии, когда будущие соратники повязывались кровью. Им тогда предстояло кончить двух барыг, торговавших на рынке меховыми шапками. Для Антона это не составило никакого труда, потому что он доподлинно знал, что эти барыги отлавливают на улицах собак и котов, и унося их в свою «мастерскую» в заброшенном строении на отшибе, снимают с несчастных животных шкуры живьем – по укоренившемуся с скорнячной среде заблуждению, шкурки, снятые с еще живых зверьков якобы выглядели лучше. А Антон очень любил животных. Всякий раз, когда он видел бездомных, голодных собак и кошек, сердце его буквально разрывалось от жалости. Если бы он только имел такую возможность, то приютил бы, обогрел и накормил их всех. Но возможностей хватало только на двух котов, подобранных им на улице.
   Поэтому, когда они вчетвером входили в «мастерскую», он чувствовал личную ненависть к барыгам, которая еще больше усилилась, когда он увидел их жирные хари с заплывшими жиром глазками, а на стене – несколько свежеснятых шкурок бедных зверьков.
   Один из барыг, что поздоровее, сразу же агрессивно пошел на возникших в дверном проеме нацревов со словами:
-Вы что тут, бля, забыли? А ну уебывайте отсюда на ***, пока я вас всех не поушибал!..
   Но вся агрессивность сразу прошла когда Антон достал из-за спины монтировку и врезал ей мужику по ключице, а потом сразу по колену. Голову он барыге разбивать сразу не стал специально, потому что хотел, чтобы ублюдок как следует расчувствовал вкус смерти, как чувствовали его все умерщвляемые им кошки и собачки. Но этот барыга сдох почти сразу, может быть, что больше от страха, чем от удавки, которую на него накинули, а вот со вторым пришлось помучиться, потому что удавливаться он никак не хотел. Уже и глаза у него вылезли из орбит, и все содержимое кишечника оказалось в штанах, распространяя невыносимую вонь, а барыга все хрипел и хрипел, так что поучаствовать в казни успели все.
   Антон потом долго ломал голову, зачем Партии понадобились жизни именно этих двух ханыжных мужиков, пусть и мерзавцев, но не больших, чем многие другие, пока Карлос в однажды порыве откровения не рассказал ему, почему он выбрал в жертвы именно их. Причина была проста – Карлос тоже очень любил животных и не терпел, когда их мучили. К тому же Карлос придерживался языческого взгляда на мир, и преклонялся перед природой и всем, что ей создано, так что действия двух уебков оскорбляли не только его гуманистические, но и, можно сказать, религиозные чувства. И за это им пришлось заплатить своими жизнями.
   На это раз задача была сложнее. В десять минут шестого Антон с Серегой заняли пост в подъезде, на площадке между третьим этажом и четвертым, где находилась квартира Быка, как они называли между собой потенциальную жертву. Натянув на глаза шапки-«пидорки» они изображали из себя подростков, завернувших в подъезд распить бутылку вина, стоящую тут же, на подоконнике. Содержимое бутылки было заранее заменено виноградным соком.
   По данным Карлоса Бык должен был сегодня закончить смену в пять часов, и следовательно, вот-вот появиться в подъезде – работал он недалеко от дома. Но проходила минута за минутой, а его все не было и не было.
   Антон, на которого Карлос возложил тактическое руководство этой акцией, решил: если не появится до половины седьмого, надо сворачиваться и переносить операцию на другой день, потому что ждать дальше было бессмысленно – мало ли куда может занести Быка после работы – с друзьями в кабак, к телке, или к Мамедову за новым поручением…
   Но он появился. Без десяти шесть. Бык выглядел именно так, как его описывали, спутать было невозможно – жирная стодесятикилограммовая туша, бритый затылок, туповато-наглый взгляд, золотая цепура с «акробатом», выпущенная поверх куртки… Переваливаясь с боку на бок он прошествовал мимо отвернувшихся к окну во двор нацболов, посмотрев на них с  презрительно-брезгливым  выражением, и, повернувшись к ним спиной, стал подниматься к своей квартире.
   Здесь важна была быстрота. Антон резко развернулся и выхватил из-под одежды увесистый металлический штырь. Если бы он был героем американского боевика, то непременно окликнул бы Быка, чтобы тот повернулся. Но здесь был не боевик, и не Олимпийские игры, поэтому нацрев просто врезал штырем Быку по его бритому, в складках, затылку. Удар был силен, но вырубился бандюк не сразу, а успел еще повернуться и посмотреть на нацревов угасающим взглядом, полным крайнего недоумения. Антон врезал еще, и только после этого амбал скопытился на ступеньки.
   Действовать следовало в темпе. Антон несколько раз припечатал железкой по ногам, стараясь по возможности раздробить коленные чашечки, потом по красным, полнокровным губам Быка, лишив его всех передних зубов – как верхних, так и нижних, и уступил место Сереге, который, наклонившись, медленно, по одному сладострастно переломал лежавшему кулем бандиту все пальцы сначала на правой, а потом, войдя во вкус, и на левой руке, а в довершение, перевернув незадачливого «бультерьера» лицом вниз, чтобы не задохнулся, подавившись хлеставшей из разбитых губ кровью или осколками зубов, несколько раз подпрыгнул у него на широком затылке. 
   На этом экзекуцию решено было закончить. Можно сказать, что «бультерьеру» еще повезло. Сначала, когда Карлос с Боевым крылом только узнали об избиении пикетчиков, сгоряча хотели, когда выследят кого-либо из  исполнителей, завалить его, выковырять у трупа глаза, и забить в череп несколько гвоздей – для вящего устрашения ему подобных, но потом, поостыв, решили пока до таких крайностей не доводить.       
  Выйдя по одному из подъезда, исполнители акции ушли в разные стороны, дворами.


   Через двадцать минут Антон уже обнимал Ксению в прихожей ее квартиры, а еще минуты через три снимал с нее трусики. Теперь у него было что-то типа алиби. Вряд ли Ксения отметила по часам точное время, когда Антон пришел к ней, так что в случае чего вполне сможет подтвердить, что когда произошла акция, они находились вместе, у нее дома. 
   Заснул Антон только поздно ночью, уставший и довольный. Национальная революция стала ближе еще на один день.