Записки двухгодичника ч. 2

АВИАЦИЯ И ДИСЦИПЛИНА
Я уже как-то говорил вам, Виктор, что отношения в авиации между офицерами и солдатами своеобразные. Но надо сказать даже шире – в авиации вообще понятие дисциплины довольно своеобразное, весьма далекое от уставного. Вот, кстати, вспомнил еще один афоризм Вордоморота: "Когда на земле дисциплину раздавали, авиация в воздухе была".
Есть бородатый, но довольно характерный анекдот, как в гарнизон, где стояли пехотный, артиллерийский и авиационный полг, приехал генерал с инспекцией. Вызывает к себе пехотного капитана. Точно в назначенный срок стук в дверь:
- Разрешите войти?
- Входите. Садитесь.
- Спасибо, я постою.
- Курите.
- Никак нет, не курю.
- Скажите, как вы относитесь к алкоголю?
- Не употребляю!
- А как насчет женщин?
- Я женат, товарищ генерал!
Следующим приходит вызванный артиллерийский капитан:
- По вашему приказанию явился!
- Садитесь.
Садится.
- Курите.
Закуривает.
- Как вы насчет выпивки?
- По праздникам, товарищ генерал!
- А насчет женщин?
- Ну, бывает, товарищ генерал.
Вызывает авиационного капитана. Через полчаса после назначенного срока приоткрывается дверь и в щелку просовывается голова:
- Вызывал, командир?
- Входите.
Входит, садится, закуривает. Про курение спрашивать бессмысленно.
- Скажите, капитан, как вы относитесь к выпивке?
- Наливай, командир, а потом я тебя к таким девочкам отвезу – пальчики оближешь!
Утрировано, но, по сути, точно. Я вот рассказывал про запои нашего Татарина. Конечно, Колчак, как от него не скрывали, знал обо всем. Но терпел почему-то. Хотя и врезал майору время от времени, как говорят в армии, "делал ведерную клизму с патефонными иголками". Многое сходило с рук.
Вот один эпизод приходит на память. Как-то летом наш полк перебазировали на запасной аэродром, своего рода учения. Запасной аэродром представляет собой грунтовую взлетно-посадочную полосу на опушке леса – и все. Никаких строений, лес и поле, даже деревни близко нет. От нашего гарнизона километров 150.
Перебазирование начинается с передовой команды, в которую входит и ТЭЧ. Нас отправляю на ПАРМах (это такие мастерские на колесах), с нами группа солдат для строительно-земляных работ. Наша задача – поставить палатки, построить летнюю столовую, развернуть походный вариант ТЭЧ – короче, к прилету самолетов все должно быть готово для службы и жизни.
И вот мы живем уже третий день, в основном все сделано. Сидим, обедаем, со спиртом, конечно (все же пикниковое настроение). Командует до прибытия командира полка наш Татарин. Он уже с утра хороший, но присоединился к нам, отматерил всех, что пьем, выпил с нами еще полстакана – и в это время вестовой докладывает, что самолет комполка заходит на посадку. Татарин собрал волю в кулак и поколбасил к взлетке – встречать и докладывать. Предчувствуя цирк, мы потрусили следом.
Дело в том, что в это время Колчак был в отпуске. Исполнял обязанности комполка командир первой эскадрильи майор Левада. По званию – равный нашему Татарину. Но в данный момент – старший по должности. Карьерист был Левада – до мозга костей. Не пил, не курил, придерживался строго уставных отношений, вообще неприятный был тип. Внешностью – вылитый сегодняшний депутат Рагозин. Естественно, с нашим Татарином ненавидели друг друга – совершенно несовместимые люди. Так вот, вся пикантность в том, что ему-то наш майор и обязан был докладывать.
Самолет сел, подрулил поближе к штабной палатке. Люк открылся, выставили трап, и Левада, мундир с иголочки, спустился на землю. К нему подшкандыбал наш мятый и красномордый и приложил руку к козырьку. Левада тоже. Дальнейший диалог так и происходил – они от ненависти друг к другу забыли опустить руки:
- Товарищ майор, во вверенной мне части никаких происшествий не было!
- Вы пьяны, товарищ майор!
- А вы, товарищ майор, п…да моченая!
Все замерли. Два майора еще посверлили друг друга глазами, потом Левада плюнул и ушел в штабную палатку, а татарин вернулся в столовую и выпил еще.
Инцидент последствий не имел.
Вы, Виктор, можете подумать, что уж совсем была анархия. Нет, все точно знали, что есть предел, за которым шутки кончаются. Это безопасность полетов. Ну, и отношение к командирским приказам было разное – какой командир.
Через неделю после начала лагерной жизни прилетел командующий дивизией генерал Зайцев. Сам в кресле левого летчика. Что значит левого? А в левом кресле всегда командир корабля, в правом – второй летчик. Генерал был боевой, уважаемый. В войне, конечно, по возрасту не участвовал, но и после войны было много горячих точек. Кадровые офицеры рассказывали, как в 68-м дивизию бросили в Чехословакию. Напихали в самолеты десантуру и – вперед. В передовом самолете – генерал, правда, тогда еще полковник. Заходят на чехословацкий аэродром – а чехи все АНО вырубили. Что? А, ну все аэродромные огни, обеспечивающие посадку. Ночь. Так Зайцев приказал всем самолетам на второй круг, сам посадил свой самолет в полной темноте, только на самолетных фарах, во главе десанта захватил КПП и врубил освещение. Все сели благополучно.
Как бы не относиться к сути чехословацких событий, но это поступок, заслуживающий уважение. Может, и подвиг.
Так вот, генерал Зайцев посадил самолет, спустился на пару ступенек трапа, и, прервав доклад подбежавшего Левады, спросил:
- Где сортир?
- Да, товарищ генерал, мы еще не успели построить, мы тут, в лесочек…
- Ну, - генерал взглянул на командирские часы, - минут сорок я потерплю.
И ушел обратно в самолет.
Через сорок минут вышел и торжественно прошествовал в свежепостроенный скворечник.
 
СУВОРОВЦЫ
Пришли к нам в полк два новеньких младших лейтенанта – бурят Цыбиков и русский Соколов. Оба по метр пятьдесят, только Цыбиков черненький, коренастый и кривоногий, а Соколов – светленький и худенький.
Судьба у них была до удивления одинаковой. Сначала Суворовское училище, затем авиационное училище, присвоение звания техник-младший лейтенант (в отличие от двухгодичников – инженер-лейтенантов), и в полк.
Вы, Виктор, и представить себе не можете, что это была за жизнь. Впрочем, я тоже слабо представляю. Вы только подумайте. В Суворовское – это с семи (или с восьми) лет. Суворовское – это казарма, дисциплина, муштра. Обучение беспрекословному повиновению. Уставы, строевая подготовка, минимум самостоятельности. А ведь это еще ребенок!
А авиационное училище?  Да то же самое плюс зубрежка матчасти. Культурное развитие неандертальца.
И вот они попадают в полк. Да это же вольница! Степан Разин! Запорожская Сечь! После службы можно переодеться в штатское – и в город! (Вообще-то по уставу отлучки из гарнизона только в форме, и только по разрешению командира, но этого, по молчаливому согласию, никто не соблюдал).
А вы знаете, сколько получал курсант? Копейки. На сигареты не хватает. А в полку? Трехразовое питание (и очень неплохое). На входе в столовую – тумбочка с "выпрямителем" (так офицеры прозвали самодельный квас убийственной ядрености – с похмелья все мозги выпрямлялись). Бесплатное повседневное и парадное обмундирование. Деньги для существования в принципе не нужны. Но платят! Регулярно! Каждое пятое число – день авиации! И платят 180 рублей! Это в ДВА раза больше, чем я получал, будучи преподавателем ВУЗа.
Куда девать деньги?
Правильно!
И рестораны Новгорода гудели с пятое по десятое. Страдная пора для официантов, таксистов и проституток города. (Город вообще был хорошо осведомлен о гарнизонной жизни, так как во многом зависел от офицерского житья-бытья. Помню, как-то мы с друзьями прогуливались по рынку, и какая-то торговка сказала нам: "А вы чо, лейтенанты, здесь ходите, через час вам тревогу объявят!" И точно!).
И вот наши суворовцы усердствовали более всех. Как дорвавшиеся. Пьянки, девчонки, драки… Пили уж совсем неумеренно, даже по мнению видавшего виды замполита. Однажды утром в гостинице весь умывальник залит кровью. Ужас! К счастью, кровь пролил заяц. Эти суворовцы умудрились где-то раздобыть ружье, подстрелили зайца (благо, вокруг леса дремучие) и разделывали его в умывальнике. Ну, им врезали, охота прекратилась, и запили еще чернее.
Было ясно, что добром это не кончится.
И в один непрекрасный зимний вечер Соколов с Цыбиковым поехали в город, к своим девочкам. И Соколов, только что сменившийся из наряда (патруль по гарнизону) поехал, не сдав свой табельный "Макаров". Сначала они посидели в ресторане, потом взяли шампанского и пошли к одной из девчонок. Там они еще выпили и подрались из-за какой-то из боевых подруг. Потом помирились и ушли. Когда отошли от дома на квартал, Соколов застрелил Цыбикова в упор, вернулся к девчонкам, выпил бокал шампанского, и застрелился у них на глазах.
Справедливости ради, надо сказать, что придурки встречались не только среди суворовцев. Незадолго до этих трагических событий произошло менее трагическое, но, по-моему, более отвратительное: один двухгодичник (уж не помню его фамилию), будучи в патруле, вышел на берег Волхова, подманил едой бродячую псину, гладил, гладил, а потом выстрелил в ухо. Что, зачем, за что? Нет ответа. Начальство сделало логический вывод и приказало двухгодичникам пистолеты не выдавать. А, значит, автоматически исключили нас из числа тех, кто ходит в наряд. Чему мы не слишком огорчились.
Но уж после суворовского салюта всем мало не показалось. Наехали ревизоры и проверяющие. Колчака отправили на пенсию. Все причастные и непричастные командиры получили – кто выговор, кто служебное несоответствие, кто перевод в Тьмутаракань…
А для рядовых офицеров – каждый день – построение в шесть утра, волейбол, завтрак, построение… и так весь день. Выход в город ужесточили. И, самое смешное, пьянство сократилось. Как подумаешь, что вставать в полшестого… плюнешь и пойдешь спать.