Глоток себя Дома

Я очень люблю бумагу. Просто чистый упругий лист, желтый от света настольной лампы. Смотрит он на тебя, ждет, что ты на нем выведешь. Строгий такой, серьезный, как будто готовый ко всему.

Когда я была маленькой, пока бабушка что-то «лепила» на кухне, я приходила в ее спальню, доставала старенький светло-мышиного цвета альбом с набросками моего отца, садилась на тахту, укрытую красным ковром с непонятным рисунком. Этот рисунок как-то особенно гармонировал с альбомом, хотя я так до сих пор и не поняла, как же они «играли» вместе. Альбом был неприлично толстым, от вложенных в него листиков, страничек, клочков бумаги с недорисованными котами, крышами, голубями… Голуби занимали в нем особое место: больше двухсот изображений птиц в разных ракурсах, все пронумерованные…  Еще там было много рисунков войны между красными и черными муравьями, где, как правило, побеждали красные.  Мне такие рисунки не нравились, и я спешила отложить их в сторону. Больше всего мне нравились пейзажи… там были очень красивые акварели, одна из них запомнилась мне больше всего: нежно-голубое озеро, берега невидно, только изумрудные ивы, окунувшие ветки в воду и лодка в камышах. Такой живой, сказочно, небывало красивый рисунок, я очень долго вглядывалась в него, а потом ночью мне снилось, что это я, раздвинув ветви ивы, смотрю на озеро. Еще в альбоме часто встречались горшочки с цветами, в основном с фиалками. Такие по-детски наивные фиолетовые лепесточки, выглядывающие из-под темно-зеленых, сочных, ворсистых листьев. Какими настоящими были эти листья… Мне почему-то после этого альбома всегда хотелось рисовать, я даже брала краски, бумагу, садилась, что-то рисовала… Но у меня не получалось так, как у отца! Никогда не получалось. Я плохо его знала, они с мамой разошлись, когда мне не было и двух. Мне так хотелось нарисовать что-нибудь красивое-красивое, много, чтобы мои рисунки вот так же бережно хранила в сереньком альбоме моя мама, чтобы хвасталась ими и гордилась. Но мама была занята, она много работала, и ей было не до моих рисунков. А я все равно старалась. 
…Я брала еще листик, шла в комнату, внимательно смотрела на фиалки, выстроившиеся в ряд на подоконнике, запоминала их, снова возвращалась к бумаге. И опять у меня ничего не получалось, я злилась, бросала краски на столе и садилась смотреть телевизор. Бабушка, приходя в комнату чуть позже, усмотрев краски и скомканные странички, вздыхала почему-то, подсаживалась ко мне, обнимала, и долго сидела со мной, пока я наблюдала за приключениями пчелы Майи. 
Чуть позже я все-таки немножко научилась рисовать. Невнятные икебаны превратились во вполне толковые букеты… Особенно хорошо у меня получались подснежники: аккуратные такие, почти прозрачные, хорошо прорисованные, они мне самой нравились. Наверное, потому, что другого я не умела рисовать, рисунков подснежников было очень много. Очень. Они до сих пор хранятся у бабушки в потрепанном альбоме рядом с картинками о войне муравьев…

Сейчас, глядя на чистый лист бумаги, я все так же хочу нарисовать что-нибудь очень-очень красивое. Хотя уже не пытаюсь. Просто чистый лист – пусть лежит.
А, выбираясь на природу, по-прежнему ищу глазами изумрудный ивовый берег и деревянную лодочку. Такой вот глоток себя.