Жизнь писателя

(рождественская сказка)

Жил-был писатель. То есть жить-то он жил, но немногие знали, что он был писателем. Работал преподавателем на кафедре, сам толком не помнил, на какой, потому что название очень часто менялось. На его преподавательской работе это почти не отражалось, если не считать одного досадного случая. Дело в том, что когда десять лет назад на кафедре затеяли ремонт, потерялся почему-то именно его письменный стол. Заведующий кафедрой и многие другие преподаватели были уверены, что стол сбежал не сам, а благодаря проискам интриганов с конкурирующей кафедры, названия которой тоже никто не помнил. Тут история была прямо противоположной — название не менялось со времен основания института, поэтому табличка на двери успела почернеть. К удивлению коллег, наш герой почти не расстроился из-за утраты письменного стола. «Не беда!» — подумал он, — «Ведь черновики пятой главы я успел унести домой!»
Жена писателя вставала каждое утро в половине седьмого и готовила ему завтрак. Сам писатель просыпался в шесть — он любил поработать часик на голодный желудок. К тому же на свежую голову так хорошо править текст! Позавтракав и чмокнув жену в лоб, писатель отправлялся в институт. Там он читал лекции, стараясь, чтобы слова вылетали изо рта, не мешая размышлениям об очередной главе романа. От студентов, имеющих какие-то дополнительные вопросы, он спасался бегством. Очаровательные студентки знали, что попытки обаять его на зачете обречены, и единодушно считали писателя импотентом.
Покончив с институтской неволей, наш герой возвращался домой и погружался в океан творчества. Он самозабвенно писал, а его жена готовила ему кофе и собирала скомканные листы по углам комнаты. Закончив рукопись, он отправлялся с ней по редакциям. Принимали его работу очень редко, тиражи были крохотными, но надежды он не терял.
Так шли годы. Они шли и шли, но ничего не менялось, кроме названия кафедры, на которой наш герой отбывал бессрочную каторгу. Он был терпелив.
Его жена тоже была терпелива. До какого-то момента. Момент этот наступил незадолго до Нового года.
— Я больше не могу!, — сказала она и заплакала.
— О чем ты, дорогая? — удивился писатель.
— Мне надоело собирать твой мусор по всем углам!
— Хорошо, дорогая. Обещаю бросать бумагу только в урну. Кроме того, я сам буду выносить мусорное ведро.
— Не могу больше вставать ни свет ни заря и готовить тебе завтрак! Я могла бы еще целый час поспать!
— Хорошо, дорогая. Я могу готовить завтрак сам. И для тебя тоже.
— Ах, это не имеет никакого значения! Я ухожу от тебя! Не могу больше ждать, когда твое писательство начнет приносить в дом что-то кроме беспокойства! Я больше не могу!
И ушла. За её уходом внимательно наблюдали. Неожиданностью он стал только для нашего героя, ведь не все на этом свете подчиняется человеческой воле. Пусть даже это воля писателя.
— Не вернется. Это и будет ей наказанием. — сказал седовласый старец.
— Может быть хватит с него духовных испытаний? У меня скоро день рождения, чем не повод для подарка? — спросил молодой, но очень похожий на старого.
— (У него уже есть один подарочек. Точнее, дар. Много ли в нем толку для простого смертного?) — присоединился третий, бесплотный. Он этого не говорил, поскольку говорить ему нечем. Есть и другие способы передачи мыслей.
— Дар — лишь искра. Он эту искру сохранил, не то что многие прочие. Он накопил за эти годы великое множество пищи для этой искры. Стоит мне слегка дунуть, и его дар согреет миллионы сердец! Ну, и пару десятков рук в придачу, — важно произнес старец.
— Ну, так и дунул бы, па! — буркнул молодой.
— Я предпочел бы не смешивать наше родство и наше общее дело в одном флаконе! У нас тут не Макдональдс! Что он, до Рождества не доживет?
После ухода жены писатель был сам не свой, а тут еще зима, кругом лед и нерадивые дворники. Поскользнулся у самого дома и сломал ногу. «Что ж, все одно к одному», — думал писатель, глядя в больничный потолок, — «Теперь осталось только пожару в квартире случиться. Сгорят рукописи, и конец всему…»
Сердобольная соседка навещала его в больнице. Однажды она принесла письмо в фирменном конверте одного именитого издательства. Писатель вскрыл конверт и замер. Это было то самое. Предложение, сулившее громадные тиражи, милосердные сроки, блестящие гонорары и необъятные перспективы. «Господи, спасибо тебе за все!» — тихо плакал наш герой, — «Спасибо за все эти годы, за все испытания! Даже за сломанную ногу спасибо! Я оправдаю твои надежды, ведь я столько пережил! Прощай навеки, ненавистная кафедра!» Надо ли говорить, в какой именно день было вскрыто это письмо?
Дорогие друзья! Берегите ноги и руки, особенно зимой. Ведь больницу писателю организовало совсем не то ведомство, которому он посылал молитвы.