19 минут апреля

Я шла по лестнице, не вынимая рук из карманов просторных песочных кенгуриных брюк. В горле нестройно колотилось и запиналось сердце. Темноту пролетов растворяли слеповатые оконные проемы. Меня неожиданно выписали. С того света. Насовсем. Любимые и близкие уже поспешно обучались закрывать рукой глаза, громко реветь, вкладывать в белые руки восковые свечи и приноравливались целовать холодный пластмассовый лоб. Как рано... Моя летаргическая снежная смерть плавно перетекла в летаргическую жизнь, состоящую из замороженно-сомнамбулических шагов, подернутых пленкой взглядов, отрешенного молчания и пустых вопросов. Лед тронулся, стеклянные речные пластины сомкнулись над моей головой. Откуда-то пробивался болезненный талый свет. Я состояла из одного зачарованного дурманного взгляда и опущенных уголков рта. Скулы и нос заострились, обнаруживая мои лисьи черты. Близилась годовая химическая реакция тепла и дырчатого снега.
В полуденной истомленной дреме я шаркала по ступенькам, рассекая крейсером волны запахов душного вакуума дома. Казалось, стены его рассматривали с удивлением мои внезапно остриженные волосы, припухшие глаза, произвольно украшенные неровными щетками ресниц. Каждый поверхностный околобережный вздох колыхал все мое тело, нагоняя испарину на лоб, каждый уловленный звук превращал меня в настороженный слух охотника. Каждое произнесенное глуховатым голосом слово резало сухие, резко очерченные губы. Приближение к огромной коллажной меднорукой двери я не увидела, а почувствовала....Сквозь разбитые звездообразные загаженные витражи солнце просовывало жадные руки, лучи вилками ложились на мраморный затертый необъяснимого цвета  пол. Несколько мгновений я стояла в абсолютной немоте мыслей и сознания, вперившись полубезумным волчьим взглядом в эту трехметровую конструкцию неизвестного певца социализма, отделявшую меня от жизни желанной и отсекающую меня навсегда от полугода незаметной, и тем страшной болезни. Наконец бледная рука с усилием и отвращением толкнула дверь - и по телу пробежала судорога из шквального света и дерзкой свежести воздуха. Слух моментально воспалился, а глаза будто изошли гноем от подступившей близко-близко улицы, с многоголосой перекличкой машин, смехом, звоном телефонов, бранью дворников, наслоенными друг на  друга разговорами преломляющихся в расширенных зрачках и нереально растворяющихся в арках и переулках людей. Солнце жгло и распинало пространство за моей спиной.
Истасканной слабости моей хватило только на краткий запинающийся путь до облупленной скамейки, прожаренной несколькими теплыми днями. Я опустилась на рассохшиеся серые доски, надломила спину в сутулой внимательности к камешкам под ногами и вперила бессмысленный взгляд в оттаявшую рыхлую землю. Когда наконец кости затекли в тоскливой статике, я разогнулась и вытянула перед собой ладонь - моментально пронизанную золотистым светом, с красноватыми прожилками, хрящами и овальными ногтями - и долго рассматривала рисунок звездочек на коже. На каждом пальце жило серебряное кольцо, среди прочих выделялась рубленая надпись We love and died, because we must и хоровод слонов с воздетыми хоботами. Я апатично отвела глаза и внезапно угодила в середину маленького наивного синего цветка в семь четких лепестков. Удивительным был не факт его появления, даром что я не видела живых цветов с полгода, меня поразила смелость и нежданность его спокойной жизни - в любой момент чужие ноги в черной коже или тяжелодавящие шины могли срезать его драгоценные минуты. А он жил именно здесь, цвел, любовался собой и радовал мои коньячные подтопленные глаза. По угловато выкроенным губам пробежала улыбка, мягкая, плавящая. Лепестки подснежника преломились и искристо заотражались в мокрых соленых зрачках. Мир превратился в калейдоскоп, я мигала и щурилась, и весна проникала под тонкие пергаментные веки, прошивала бледное изможденное тело ласковым неряшливым ветром, взъерошившим короткие пепельные волосы. Я заплакала почти в голос, но не от одиночества и боли.....от радости ощущения всем своим существом нового, неизведанного мира. Скулы свела оскомина горчившей в уголках губ улыбки.
Я набралась силы и с трудом посмотрела в мятое васильковое небо, распластавшееся так ловко и необъятно, упорно ища собственное отражение на махровой его глади. В отмытом воздухе гримасничали стекла и разбивались на аплодисменты шторы-паруса. Я протянула руки в необозримую просторную высь отточенных птичьих криков и запаха березовых почек. Пальцы затанцевали на фоне этого далекого перевернутого моря. Электрическим током виски прошила единственная воскресшая фраза: «Ты далеко, но теперь я точно знаю, что мы вечно будем вместе». Ты больше не позволишь мне умереть. Я повторила эти слова тихо и отчетливо, как заклинание. Ты просто встанешь в дверном проеме, солнце прольется у ног - с ласковым и нежным укором посмотришь на меня. И топленое в нежности утро с пенкой сна подарит неуловимую желанную надежду.
Где-то внизу цвел кусочек недоступно прекрасного неба, что устилало дно моих зрачков и поило жизнью уставшее сердце, по капле, осторожно, ибо я жадна до счастья. Я буду жить. Что бы кто ни говорил...