Бросание камней

                О,Миротворец ну ответь,
                Зачем включил меня в сказанье
                И нацарапал своей дланью
                Мое рожденье, жизнь и смерть.

Они сидели на камнях. Речные волны омывали подножья камней, медленно накатывая и оставляя остатки пены. Они сидели вместе на камнях. Вместе на разных камнях. Один был назван в честь другого. Они сидели молча. Они сидели молча долго.
- Ты представляешь? – Начал младший, одетый во все черное, с золотой цепью на шее и перстнями практически на всех пальцах. – Нет, ты представь. Прихожу к одному и говорю: давай, мол, озолочу. Только для этого нужна душа. Твоя душа. Напустил на себя такой таинственности, тьмы. Ну, ты знаешь, я умею. А он мне: не надо. Здесь, говорит,  займу, здесь заложу, потом через обшор скину, через демпинг, поделюсь с крышей, там раскручусь, а дальше смогу и себя озолотить и тебя тоже.
Старший не говорил, он вспоминал. Он вспоминал,  как мать, которую спросили на консультации от кого ребенок, ответила правду. Ей посоветовали обратиться к психиатру. Потом этот вопрос ей задавали в роддоме, в поликлинике при постановке на учет. Она всегда говорила правду. И…
И когда он пошел в школу, она угодила в психушку.

- Ты прикинь, одному предлагаю президентом стать и то же про душу. А он мне, для этого, говорит, не душа нужна, а харизма. Харизма и деньги. Много денег. А душа, она наоборот не нужна, что б не совестно потом было. Я его спрашиваю, что ему нужно: девушки, деньги, власть, а он мне говорит, можешь, спрашивает мир во всем мире сделать. Гад. Еле уговорил за участок на Марсе. Говорит на Луне уже не модно, а на марсе, так пацаны слюной из зависти изойдут. Прикинь.

Тот, который в белом, кивнул и даже улыбнулся. Через силу. И то, и другое через силу. Ему было не до этого. Он вспоминал.
Он вспоминал, как в двенадцать лет пришел в храм названый его именем. И говорил, и читал заповеди, и спорил со священиками. И, как гнали его взашей, говоря, что таких как он тысячи, и что от сектантов истинно-верующим прохода не стало. Он говорил, что может накормить народ пятью хлебами, вино из воды делать, по воде ходить. А ему отвечали, что пакетики быстро приготовляемой лапши дешевле, алкоголь некоторые «горе-предпрениматели» гонят, из чего ни попадя, так что это получается дешевле, чем из водопроводной воды. А если он по воде ходит, то он йог, и тогда пущай проваливает в Индию. Там таких много. Они там и по воде шастают, и по огню, и по воздуху, говорят, тоже могут.
Тогда, он вышел проповедовать на улицу. Он говорил о Боге, о вере, о учении. Некоторые проходили мимо, не обращая внимания. Некоторые крутили пальцем у виска. А кто-то пытался всучить монетку. Но все больше били. Бритоголовые в камуфляжах с криками « еврею собачья смерть», молодые люди с красными повязками за «развращение молодых умов», парни с прическами, как у индейцев с улюлюканьем напевая странную песню, состоящую всего из трех слов: «хари», «Кришна», «рама». Одна компания с длинными волосами, в коже и с обилием железа везде, куда ни упадет взгляд, предложила выпить, а потом все равно избила. По пьянке.
- Слушай, - вещал другой – недавно предложил одному карьерный рост, так он позвал милицию, и мне пришлось исполнять на халяву пару мелких желаний, типа пары ящиков пива и много закуски.

Он еще раз улыбнулся. Опять через силу. Подтянул колени к груди. Он вспоминал.
Он вспоминал, что ему все-таки удалось собрать апостолов. Двенадцать апостолов. Они стали жить вместе и проповедовать по городам. Сначала к ним потянулись, но, узнав, что они не исповедывают мужскую любовь, поток уменьшился, можно сказать, практически прекратился. Потом…
Потом на них началась травля, как на сектантов. Их гнали отовсюду. Иногда, даже с оружием. Двое пострадали и отказались следовать с учителем дальше. Но…
Но они нашли городок, где их не посчитали ни сектантами, ни голубыми. Они нашли приют и возобновили свою деятельность.
И здесь появились крепкие ребята с бритыми головами и предложили «крышу». Им отказали. Они ушли, но через два дня начали избивать по одному в день. Когда двое из его учеников ответили на физическую угрозу той же монетой, их убили. Остальные, после этого сбежали.
Он остался один. Без денег, крыши над головой, профессии, с навящивой идеей в голове.
Они сидели на камнях. Речные волны омывали подножья камней, медленно накатывая и оставляя остатки пены. Они сидели вместе на камнях. Вместе на разных камнях. Один был назван в честь другого. Они сидели молча. Они сидели молча долго.
Подъехала машина. Дорогая машина, последняя в своем классе. Из машины вышла молодая девушка модельной внешности в черном, вызывающем платье.
- Мистер Деймон, у вас через час встреча с президентом, а через два с министром финансов.
- Ой, совсем забыл. – Ответил тот, кто все время говорил. – Ладно, прощай Чистый. Извини, дела.
Он развернулся и неторопливо пошел к машине. Оставшийся кивнул в ответ.  Кивнул, не глядя, не поворачивая головы. Да и бывший собеседник не ждал, что он обернется. Он уходил «по-английски», не оглядываясь.
Мысли. Что вы делаете мысли. Зачем вы скачете галопом, не давая, остановится, и обдумать дальнейший план действий.
А ведь ему уже почти тридцать три.
Уже почти вечность.
Он сидел и вспоминал, зачем он здесь.
Для чего?
Ради кого?
Бог знает.
Бог знает?

                Пролог
Действие происходит в одном из храмов.
Автор: А если он вернется?
Отче: Кто?
Автор показывает на небо: Он!
Отче задумывается: Ну…
Автор цитирует: И вы первые бросите в меня камень.
Отче вспыляет: Что вы позволяете себе говорить?!
Автор не отвечает, разворачивается и уходит.
И слышит вслед: А вы, наверно правы…
Улыбка на устах автора. Горькая улыбка.
ГОРЬКАЯ УЛЫБКА!