Сон Сальвадора Дали про несуществующую жену и сына

По белой, занесенной грязноватым снегом пустыне брел черный жираф. Если бы не яблоко, лежащее у него на голове, я бы подумал, что это жираф из цирка. Но это был жираф Вильгельма Теля – тот не любил лошадей и очень любил саморекламу. Деревья в этом году были слишком вишневые, и аромат свежевыжатого лимонного сока, от которого я весной теряю голову, не ударил мне в нос - это было приятно. Тень жирафа образовала тем временем на моем шатре пять узоров – один из них напомнил мне покойную жену. Я вспомнил, что когда я клал я на ночь под подушку веточку вербы, утром она просыпалась в слезах и жаловалась, что ее мучает аллергия. Вот так я шутил, пока не заказал дюжую индейку в одном из престижных французских ресторанов, куда мы с сыном отправились после зоопарка. Этой индейкой я чуть было не подавился, увидев содержимое ее желудка - индейку-то подали с потрохами. В желудке у нее оказалась веточка вербы. Это был знак свыше. Жираф исчез в дали, как исчезают там многие вещи. Я обмакнул свою забавную кисточку – совсем как на колпачке чихающего гнома – в краску, нанес последний мазок и остался недоволен. Все пожелтело, меня отвлек шмель, кружащий у меня над головой. Что ему надо? – подумал я и прикрикнул на насекомое. Он улетел в окно, а холст оказался испоганен черными и желтыми мазками… Я недовольно откусил от французской булки, лежащей на полу возле моей левой ноги, но продолжил кропотливую работу. Жираф больше не появлялся. Его место сменил маленький слон, с детским мячиком вместо левого бедра. Около слона стоял Спиноза, мрачно жующий апельсин. Брызги апельсинового сока попали в пруд, отчего тот  превращался в  музыкальный нарцисс, над которым кружили соловьи. Вдруг раздалось жужжание шмеля – он влетел через другое окно. Я бросил работу и кинулся выгонять надоевшее насекомое.