Ошейник

Полуистлевшая, она, раскинув ноги,
Подобно девке площадной,
Бесстыдно, брюхом вверх, лежала у дороги,
Зловонный выделяя гной.
               
                Шарль Бодлер

Она открыла глаза. Утро встречало Надежду летней жарой и яркими лучами солнца, ухитряющимися слепить глаза даже через разноцветный витраж. Девушка потянулась на мягкой постели, может быть, она и не была столь мягкой как у хозяев, но по сравнению с нарами общего барака была сказочно мягкой.
Все познается в сравнении.
Кровать представляла из себя грубо сколоченную и практически не отесанную конструкцию, с наброшенными на нее матрасом из мешковины, с набитыми в нее перьями и лоскутного тонкого одеяла. О подушке речи вообще не шло. Но Надежда радовалась и этому. Тело привыкшее спать на полу, который застелен прогнившей соломой или на жесткой, грубой лавочке без матраса и одеяла в любое время суток и в любое время года, просто нежилось в мягкости матраца и нежности одеяла. Но больше всего радовало, конечно, личная комната. Пускай, это была коморка, куда еле влезала кровать, но это была ее коморка, ну точнее не ее, но она была единственным пользователем.
Надежда встала, оделась и пошла умываться. Девушка улыбалась. Сегодня был день «или, или», как называла его она. Родители Нади были когда-то свободными, но бедными фермерами и вели свое хозяйство, которое могло лишь накормить и напоить их. Но это было до поры, до времени, пока владетельный герцог Архан не поднял налоги. Вот тут-то жизнь и покатилась под откос. Встал вопрос: или жить, или есть? Отдавая подати, ее родители занимали на еду у ростовщиков под бешеные проценты, что и привило их сначала в долговую яму, а после и в рабский барак. Они еще помнили запах свободы, когда у них родилась дочь, которую они назвали в честь надежды когда-нибудь выкупиться. Но надеждам не суждено было случится. Ядовитый мор, который завезли с новой партией черных рабов, сначала убил отца, а потом и мать свел в могилу. Надежда тоже чуть не умерла, но ей повезло. Медики к тому времени изобрели уже вакцину, и она попала в число рабов, на ком эту вакцину испробовали. Время после болезни побежало вприпрыжку. Оно бежало, а девочка росла. Росла, росла, да и выросла в красивейшую девушку, которой место не на плантации и рудниках, а в постели какого-нибудь чиновника или дворянина. Хозяин рабыни был с этим согласен и продал Надежду влиятельному герцогу Архану, выторговав у него при этом не только двойную цену, но и право торговать в его землях с половинной пошлиной, но чертовка того стоила, она была не только божественно красива, она была девственницей.
Герцог не был любителем поэтики и тонких любовных утех, так что в первую же ночь он просто навалился на тонкое тельце новой наложницы и просто, без изысков сделал свое дело. Надежда кричал, кричала не от блаженства и оргазма, как хотелось бы верить герцогу, а от боли и мерзости. После она сидела в кадушке с водой и оттирала свое тело от мужского пота и своей крови, но, понимая, что для этого она и куплена, Надежда постаралась свыкнуться со своей судьбой, так как другой альтернативы у нее не было. Через неделю она уже не кривила губки и не лежала бревном (после общения с такими же, как она наложницами), когда на нее взгромождалась дородное тело хозяина. Через какое-то время, ее уложила в постель жена хозяина. Отказаться она не могла, ведь жена хозяина – хозяйка. Сначала было противно, но потом ничего, привыкла, и даже где-то понравилось. Все-таки какое, ни какое, а разнообразие.
Дальше был начальник стражи, который ее изнасиловал и после пообещал лишить жизни, если она расскажет хозяину. Она не рассказала. Не потому, что побоялась угрозы, а потому что боялась гнева герцога. Что бы герцог сделал вольному, только бы выгнал с работы, да и то вряд ли, тем более что хозяин был несколько раз спасен, от смерти начальником стражи, а вот ей эта история могла сулить только плантации или рудники. А это только отдаляло ее от мечты, и кроме того, если признаться честно, она уже привыкла к хорошему питанию, теплой одежде и чистой комнате. Менять все это на чистое небо плантаций или каменные своды рудников, не было ни какого желания.
Скоро к начальнику охраны присоединились его подопечные, а дальше она начала обслуживать каждого свободного жителя этого дома, которые любили женский пол и не были импотентами. Несвободные нашли другой путь к ее телу. Они говорили, что любят ее и предлагали выйти за них замуж. Пару улыбок, намеков, встречаний рассвета и проводов заката и девичье сердце соглашалось, так как хотело любви и ласки. Но только она отдавалась, как мужчины переставали с ней общаться и начисто забывали свои обещания.
- Попользовался и хватит. Ты – дырка ведерная, и уж точна не та, какую я себе в жены хочу. – Был стандартный ответ.
Знали об этом все, весь дом, кроме одного человека. И этим человеком был ни кто иной, как герцог Архан. Толи бог смилостивился над Надеждой, толи судьба решила подсобить за все плохое, но…
- Дать тебе вольную, что ли? – произнес вслух Архан.
Она подняла глаз и посмотрела на хозяина.
- Да, не смотри ты так на меня. Дам.
- Когда? – Шепотом спросила она, не веря своим ушам.
- Через месяц. – Сказал он и игриво полез в ее лоно пальцем.
- Правда? – Спросила она и раздвинула ноги, что б хозяину было легче проникать в нее.
- Точно, точно. – Прохрипел он, целуя ее соски. – Через месяц. День в день.
И вот месяц прошел и наступил ожидаемый день «или, или». Почему «или, или»? Да потому что: или даст, или не даст. Были, конечно, еще «или»: или забудет, или передумает, но о других «или» думать не хотелось.
- Надька, вот ты где! – Орал младший охранник, - а я тебя по всему дому ищу. Тебя герцог завет, – он положил свою руку на ее талию, - уже днем хочется, ловеласу старому. А может ты сперва со мной? Ладно, шучу. Иди, я пока с Ледкой на сеновале покувыркаюсь. – Он хлопнул ее по заднице и заржал, - но ты не задерживайся, я ждать буду, - и он пошел на кухню, крича, - Леда! Ледка, где тебя черти носят?!
Ошейник, символ рабства, сдавил горло.
Герцог лежал на кровати, рядом с ним распласталась заплаканная девочка-подросток, которую Архан купил три дня назад. Внутренние стороны бедер и половые органы девочки были в крови.
- Возрадуйся Надежда! – Сказал Архан и махнул рукой.
До селе незаметный паж, скрывающийся до этого момента за портьерой, вышел из своего схрона и подошел к рабе. Чиркнул метал о метал, и ошейник слетел с шеи Надежды. Непривыкшая кожа шеи покрылась мурашками от соприкосновения с воздухом.
- Не благодари. Можешь идти на все четыре стороны, ты свободна.
Она поблагодарила хозяина и вышла из комнаты.
Через плохо закрытую дверь она расслышала его голос: Будешь такой же покорной как она, тоже получишь свободу, а теперь раздвинь ножки, и давай поиграем еще…
Его сладострастная речь еще продолжалась, но Надежде было уже все равно. Она была счастлива. В голове стучало лишь одно, слово «СВОБОДА»!
Здесь ей было нечего делать теперь, да и брать с собой было нечего, и она направилась к выходу прямо от опочивальни герцога, бывшего хозяина.
Бывшего.
Сладкий запах воли щекотал ноздри, травы сразу приобрели особенную стать, небо яркость. Вот она ВОЛЯ!!!
Вот то, о чем ей пела мама перед сном, о чем после говорила, плача, о чем уже она сама мечтала в своей комнате между тем, как ее лапали мужские руки, в честь чего она была названа.
Но…
Денег не было. Она просила милостыню или отдавалась за кусок хлеба и миску каши. Ее били, гнали, насиловали. Она скиталась в поисках крыши над головой, но никто так и не приголубил вольноотпущенную. Но судьба все-таки смилостивилась, и она нашла приют у бедного вдовца-фермера с тремя сыновьями. Девушка согласилась работать за еду и кров. Кормили ее сносно, а крышу выделили в сарае, услужливо постелив на пол прошлогодней соломы.
Вечером пришел старший сын фермера. Рыжий детина с заячьей губой и перекошенной рожей. Без разговора он уткнул ее лицом в сено, задрал подол и без предварительных действий грубо вошел в нее, хрипя и дыша в ухо чесночным перегаром.
Было омерзительно противно и больно.
Закончив свое дело, он заправился, крякнул от удовольствия и пошел спать в дом, предварительно шлепнув ее по оголенному заду.
Она осталась лежать, закусив губу и плача, тихо повторяя: Это ничего, ничего, зато свободна.
Скоро усталость взяла свое, веки налились тяжестью, и Надежда уснула. А снилось ей: маленькая, убранная комната, мягкая кровать с матрасом из мешковины и сена, чистая, умытая девушка, лежащая на этой кровати и мечтающая о свободе. И еще ей снился кусок ежевичного пирога, которым по воскресеньям угощали всех рабов. А еще Надежде снился голос менестреля, услышанный как-то на базарной площади….

Рабство мысли, рабство духа.
Мы рабы своих страстей.
И на нас, судьба – проруха
Точит ряд своих когтей.

Мы себя же приковали
В бездне, жизни благ земных.
Головы не поднимая,
Не увидишь сфер иных.

Нам давно уже все чуждо,
Что не дарит что-то нам.
Нам давно уже ненужно
Солнце блик и птичий гам.

Нас устраивает рабство,
Лететь к небу, нету сил,
Раз оно несет богатство,
Нам не нужна пара крыл.