Репетиция

Когда мне было четырнадцать лет, я мечтала стать актрисой. Я была симпатичной, но очень застенчивой и неуверенной в себе девочкой. Я надеялась, что профессия актрисы поможет мне преодолеть это и, конечно же, сделает меня знаменитой. Иногда перед сном я мечтала, как снимусь в настоящем кино, и все мои знакомые увидят меня на экране и скажут: «Это же Элька! Мы ходили с ней в одну школу. Надо же, кем она стала!» И папа тоже увидит и, конечно же, пожалеет, что бросил меня и маму.
У меня была знакомая девочка, Катя, которая тоже хотела стать актрисой. Она очень отличалась от меня. Во-первых, она была полной и некрасивой девочкой, с круглым открытым лицом. Во-вторых, казалось, что у нее полностью отсутствовал страх перед общением с людьми. Она запросто могла заговорить с любым человеком на улице, а мне, чтобы сказать продавщице в магазине, сколько грамм колбасы мне нужно, необходимо было собираться с силами минут пять. В-третьих, Катя уже записалась в драмкружок райцентровского Дома культуры. Занятия в драмкружке были три раза в неделю, во вторник и четверг – вечером, в пять часов, а в субботу – в два часа дня. Узнав об этом однажды, я уговорила Катю взять меня с собой.
Райцентр находился от нашего городка в получасе езды на рейсовом автобусе. Мы условились встретиться в четверг, на автостанции, в пятнадцать минут четвертого, чтобы сесть на автобус, отправляющийся в шестнадцать двадцать. Из-за того, что я никак не могла выбрать, что мне надеть в этот прохладный октябрьский день, я опоздала. И хотя мне было немного не по себе, я пересилила свое желание тут же вернуться домой. Я поехала на следующем автобусе, уходящем в шестнадцать тридцать пять. Я хотела стать актрисой, а это был мой шанс.
Приехав в райцентр, я побежала к Дому культуры. У сонной вахтерши я спросила, где проходят занятия драмкружка, и поспешила в указанном направлении. На втором этаже я нашла нужный кабинет, и, стараясь хотя бы немного отдышаться, постояла минуту перед серой дверью, а затем постучала и вошла.
Я увидела небольшую узкую комнату с одним окном. Вдоль стен было расставлено большое количество стульев, но только на некоторых из них вразнобой сидели пять или шесть человек. Я прошептала свое «здрасьте» и присела на ближайший к двери стул. Люди в комнате не обратили на меня внимания и продолжали что-то говорить. Первую минуту я только слышала, как стучало мое сердце. Казалось, оно сейчас выскочит из груди. Через какое-то время я начала дышать ровно, но все равно мало что видела, потому что не решалась поднять глаза, и лишь смотрела на свои руки, лежащие поверх красной ткани плаща. Мне было жарко, но встать и снять плащ я не отважилась.
Когда я немного успокоилась, то смогла оглядеться. В комнате находилось трое девушек, среди них была и Катя. Также там был немного странноватый на вид парнишка лет восемнадцати, а недалеко от меня сидел молодой красивый мужчина, темноволосый, с короткой черной бородой. Каждый из присутствующих что-то читал по очереди, держа перед собой тетрадку и время от времени заглядывая в нее. Я поняла, что люди декламируют свои роли. Когда чтение закончилось, Катя представила меня. Она сказала, что я ее подруга Эля, и что я тоже хочу заниматься в этом кружке.
Руководителем драмкружка оказался темноволосый мужчина. Его звали Дмитрий Романович. Когда он посмотрел на меня, я заметила, что у него яркие голубые глаза, но я сразу же смутилась и стала смотреть на свои руки. Я не любила, когда люди меня разглядывали или смотрели на меня. Тогда я не понимала, что это был мой собственный взгляд на себя, потому что мое растущее и преображающееся тело заставляло меня стыдиться изменений, происходящих с ним. Переходный возраст, вот как это называется: ты уже не ребенок, но еще не взрослый, ты находишься в пространстве между этими двумя мирами.
Тем временем за окном стемнело, в комнате наступил полумрак. Руководитель предложил перейти в другое помещение, потому что в этом кабинете электричество почему-то не работало. Все послушно встали и пошли за ним. Другая комната находилась дальше по коридору, была больше по размерам и ярко освещалась лампами дневного света. Центр комнаты был свободен, около одной стены стояло несколько сдвинутых вместе столов, а около противоположной лежала кипа черных гимнастических матов. Все расселись, где кому нравилось, а я наконец-то сняла свой жаркий плащ.
Дмитрий Романович сел за один из столов и пригласил меня устроиться напротив. Он стал расспрашивать меня, сколько мне лет, в каком классе я учусь, почему захотела заниматься в драмкружке. Я отвечала, глядя ему прямо в глаза. Посмотрев в них однажды, я уже не могла отвести свой взгляд в сторону, потому что не знала, как это сделать. И чем больше я смотрела в его голубые глаза, тем больше чувствовала, что между нами словно бы протягивается ниточка понимания, устанавливается какая-то связь. Это продолжалось до тех пор, пока, наконец, он не предложил мне прочитать что-нибудь, чтобы проверить мои актерские способности. Откуда-то он достал литературный журнал, в котором было напечатано небольшое стихотворение о Сент-Экзюпери. Пока я готовилась, остальные весело болтали о своих впечатлениях после просмотра их предыдущего спектакля, который был снят на видеокамеру. Катя, явно играя, кокетничала с Дмитрием Романовичем, признавалась ему в любви, и я в очередной раз поразилась ее смелости.
Минут через пять я сказала, что готова. Подойдя к зеркалу около двери, чтобы поправить волосы, я увидела свое отражение: круглые от волнения глаза и румянец во всю щеку, отливающий в искусственном освещении фиолетовым. Встав посреди комнаты и держа в руках журнал, я громко и выразительно, как мне показалось, прочитала стихотворение, глядя в пространство прямо перед собой. Наконец я произнесла последнюю строчку «пилот Сент-Экс, поэт Экзюпери» и мои мучения закончились.
Я посмотрела на присутствующих и увидела, что все улыбаются и кивают друг другу. Я села на место и смущенно выслушала похвалы в свой адрес от длинноволосого паренька, а потом и от Дмитрия Романовича. Мне предложили сыграть роль еврейской девушки Сони в пьесе «А зори здесь тихие», которую они как раз репетировали. Мне сказали, что я на нее похожа. Я была в восторге и очень обрадовалась. В тот момент я верила, что моя мечта сбудется, я стану актрисой и буду играть на настоящей сцене! Мне осталось только переписать свою роль и начать ее учить.
Занятие закончилось. Мы с Катей и с Дмитрием Романовичем пошли в сторону автовокзала, потому что оказалось, что он тоже живет в нашем городке. Так как Катя осталась на автостанции, чтобы дождаться маму с работы и уехать вместе с ней, я поехала вместе с Дмитрием Романовичем. Стоя рядом с ним на задней площадке автобуса, я всю дорогу возбужденно рассказывала ему про свою жизнь, про школу, про свою сиамскую кошку, которая недавно родила. Он почти все время молчал, а я, чувствуя, что если и я замолчу, то разорвется та чудесная связь, возникшая между нами, болтала без умолку.
Выйдя на остановке, мы попрощались и разошлись в разные стороны.
Следующее занятие было в субботу. Я летела туда, как на крыльях, и пришла на этот раз вовремя. Я уже не боялась ничего и никого. Войдя в знакомую большую комнату, я увидела одного Дмитрия Романовича.
– А где все? – удивленно спросила я. – Будут сегодня занятия?
– Будут, – улыбаясь, ответил Дмитрий Романович. – Порепетируем сегодня твою роль.
– Я ее только переписала, – ответила я, – еще не выучила.
– Ничего страшного. Давай, садись сюда, будем читать.
Мы сели рядом за стол и несколько минут я соображала, что именно мне читать. Дело в том,  что я переписывала свою роль по всем правилам, то есть не весь текст пьесы, а только предыдущую реплику другого персонажа, а затем свою. Волнуясь, я начала читать реплику за репликой. Дмитрий Романович сидел рядом и слушал, не говоря ни слова. Краем глаза я видела, что он смотрит на меня. Под его взглядом мне становилось все жарче и жарче. Дышать стало вдруг очень тяжело. Ужасно мешало еще мое шерстяное платье, ворот которого был слишком жестким и натирал шею. Приходилось постоянно одергивать его, и это заставляло меня нервничать еще больше.
Наконец я дочитала до того места, где фашистская пуля убивает Соню и она падает на землю.
– Я буду падать? – спросила я, переводя дух.
Дмитрий Романович встал и вытащил один из гимнастических матов на середину комнаты.
– Да. Вот, сюда.
– И на сцене тоже?
– Да, и на сцене. Ты зайдешь за белую ширму, на которую будет проецироваться твоя тень, и там упадешь. Подойди сюда.
Я подошла. Черный пыльный прямоугольник гимнастического мата лежал передо мной.
– Падай, – сказал Дмитрий Романович.
Я не знала, как мне быть. Я засомневалась.
– Ну давай же, Эля, не стесняйся.
– Я не стесняюсь, – пробормотала я. – Просто платье на мне такое тесное. Может быть, в следующий раз?
– Тебе нужно попробовать упасть, – настойчиво сказал Дмитрий Романович.
Я растерянно смотрела вниз. На мне действительно было тесное шерстяное платье длиной до колен. Ели я упаду сейчас перед ним на этот грязный мат, подол обязательно задерется. Мне вдруг стало очень жарко.
– Платье у меня тесное такое, – снова сказала я, цепляясь за эту фразу, как за спасательный круг. Я подумала, что, может быть, надо было надеть что-то другое, свитер и юбку, как в прошлый раз. Тогда у меня, наверное, получилось бы упасть.
Платье уже просто жгло мое тело, повиснув на плечах тяжелым грузом.
– Ты будешь падать, или нет? – раздраженно спросил Дмитрий Романович.
– Да, сейчас, – с чувством обреченности сказала я.
– Давай. Я тебе помогу, – сказал Дмитрий Романович и протянул ко мне руки.
Я отступила назад. Рукой я оттянула тесный ворот платья.
– Я не могу. Это платье… Оно мешает мне, оно такое тесное и неудобное.
– Расстегни его.
– Здесь нет застежки, это обман. Только вот молния сзади. Видите?
Я снова потянула ворот. Мне было неловко и как-то не по себе. Мне нужно было просто упасть, репетируя роль, перед руководителем драмкружка на пыльный гимнастический мат. Но я чувствовала себя так, как будто бы я должна была сделать что-то постыдное, нехорошее.
Я ощущала взгляд Дмитрия Романовича, не смея взглянуть на него. Лицо мое пылало.
– Хорошо, – наконец услышала я его голос, – можешь идти домой. На сегодня репетиция окончена.
Не глядя на него, я быстро взяла свой плащ, тетрадку и, пробормотав «до свидания», вышла.
На улице холодный осенний ветер остудил мое разгоряченное лицо. Я шла, опустив голову, словно все еще стыдясь чего-то. Я не хотела думать о том, что произошло. Мне было непонятно, почему Дмитрий Романович так настойчиво хотел, чтобы я упала на этот мат?
Вернувшись домой, я уже почти не вспоминала об этом событии, а после того, как поиграла с маленькими котятами, то совсем забыла. До вторника, когда должно было состояться следующее занятие.
На этот раз я снова опоздала. Я поднялась на второй этаж и подошла к знакомой комнате. Я не решилась войти. Я побродила какое-то время по полутемному коридору, иногда подходя к двери и прислушиваясь. Оттуда раздавались чьи-то веселые голоса, а время от времени – громкие взрывы смеха. Я подумала, что, может быть, это не они. Может быть, они занимаются в другой комнате. Или вообще сегодня репетиции не будет.
Мимо меня по коридору прошла уборщица, неся в руках ведро и швабру. Мне показалось, что она неодобрительно посмотрела на меня. Я подумала, что могу у нее спросить, где проходят занятия драмкружка. Но я не сделала этого. Я просто развернулась и пошла домой. Я говорила себе, что приду сюда в четверг, или, может быть, в субботу. Или поговорю с Катей, чтобы нам вместе приходить на репетиции. Но ничего этого я делать не стала. Больше я на занятия драмкружка никогда не ходила.
Прошло время. Несколько раз я видела в городе Дмитрия Романовича, но никогда с ним не здоровалась. Он со мной тоже. Я надеялась, что он не помнит меня. С Катей я продолжала иногда видеться, но о драмкружке мы больше ни разу не говорили. Окончив школу, Катя поступила в театральное училище, а я выбрала для себя профессию программиста. Я так и не стала актрисой. И, честно говоря, я об этом совершенно не жалею.