Рисовальщица

Солнце осветило хуторок. Полумрак утренней ленивой неги отступил, выпуская из своих объятий пушистые ели, что росли вдоль дороги. По одной стороне этой дороги тянулся длинный овраг, наполненный грязноватой водой, где копошились лягушки и головастики. И бесконечный плетень, что опоясывал уютный домик с веселыми ставнями, расписанными желтыми и синими ромашками, белыми облаками и золотыми звездами.
Соседи говорили, что такая расцветка привлекает злых духов и опасались гулять поблизости. Моложавая хозяйка дома по имени Хазария лишь отмахивалась и звонко смеялась, запрокидывая красивое лицо к солнцу, чтобы оно вдоволь насмотрелось в ее серые глаза.
Видело ли светило, что за безудержной радостью однажды придет безудержная тоска?
Дело в том, что у красавицы была дочь. Пятилетняя Леонида. Курносая, в веселых веснушках, с пушистыми волосами, вечно выбивающимися из-под панамки, и смеющимися иссиня-черными глазами. Ее задорный смех радовал мать и соседей, а рассудительные беседы восхищали сердца стариков, с нескрываемым уважением взиравших на малышку, которая морщила носик и старательно поддерживала светские разговоры об урожае.
Жители хутора любили дочь Хазарии. Кто за нрав. Кто за веснушки. Кто просто так. За веселье, которое приходило с появлением Леониды.
Но жители хутора могли немножко лукавить. Они с трудом были готовы признаться в том, что любят смотреть за тем, как рисует девчушка. Да, просто рисует. Кисти. Карандаш. Измазанные руки. Но руки это совершали чудо, заставляя оживать картину. Биение жизни было столь могущественным, что люди шептались про себя, называя девочку: «Волшебница».
А мать каждый день благословляла солнце за то, что под его лучами росла Художница.
Но однажды случилась беда. Заезжие купцы не уследили за упряжкой, и взбесившиеся во время дикой драки кони понесли по хутору, сея панику и ужас. Летя во весь опор вдоль плетня, они сбили маленькую девчушку и, как полоумные, умчались в лес.
Взрослые не сразу сообразили, что случилось, но когда увидели раздавленные руки маленькой девочки, враз смолкли. Нахмурились. Они верили, что Леонида приносит на их хутор свет.
Но Свет не отвернулся от людей. Его не стало меньше. И солнце так же нежило поля и всходы, и скот был таким же тучным и плодовитым, и девки также пели песни при луне, чтобы привлечь внимание женихов. Лишь маленькая художница была несчастлива. Но она тщательно скрывала это, чтобы никого не расстроить.
А руки? Малышка рассудительно думала, что если ей не суждено прожить жизнь так, как она мечтала, она найдет себе иное занятие. И годы летели быстро, и Леонида стала хорошей сказительницей.
К ней шли за помощью, чтобы развеять печаль. А двенадцатилетняя девочка с поблекшими глазами, улыбаясь немного виновато и грустно, складывала волшебные истории, чтобы не обидеть гостей.
В один прекрасный вечер на хутор забрел путник и, помявшись у двери и проследив черными глазами за хозяйками, бросил за плетень мешок. И растворился в сизом тумане.
Молодуха и ее дочь испуганно замерли. Леонида, чьи руки висели как плети вдоль туловища, первой заметила едва уловимое шевеление в мешке. Она несмело двинулась к нему, едва прислушиваясь к гулу собственного сердца.
Вечер напоминал мертвеца. Пугающий и раздирающий сердце. Где-то в деревне выла собака. А где-то звучала лютня. Воздух стал плотным, хоть ножом режь, и каждый шаг давался Леониде с трудом.
Еще один. И еще один.
И вдруг мать резко закричала, и бросилась к девочке.
Та обернулась и увидела, как из мешка выскользнула серая тень и метнулась к ней.
- Песик!
Голос Леониды дрогнул, но губы улыбались. Взгляд встретился со взглядом серой огромной собаки. Псина скалила зубы и слизывала языком обильно сочившуюся слюну.
- Ты бешеный? - испугалась девочка, попятившись. Но что-то плотное словно удерживало ее. Воздух? Власть? Чьи-то руки? Леонида не слышала голоса матери, не видела ничего, кроме горящих глаз собаки, устремленных на нее. Она даже не удивилась, когда зверь произнес:
- Я пришел за тобой.
- Нет, - не на шутку испугалась девочка и шагнула назад, - я не делала зла, чтобы подошло мое время уходить от людей!
- Ты не живешь, - голос собаки, как и в жизни, напоминал отрывистый лай, - ты не хочешь.
-Я живу! Я живу! Я…я не так как раньше, но я стараюсь свыкнуться. Вот!
Девочка всхлипнула. Ее руки безвольно качнулась.
-Ты хорошая, милая, добрая, - продолжила собака, двинувшись к Леониде, - но это не твой путь, ты - художник. Но ты не рисуешь. Я должен забрать тебя.
Леонида вдруг расплакалась. Ей было жаль себя. Жаль маму. Жаль собаку. Жаль тех лошадей, что раздавили ей руки. Жаль солнца. Жаль чижей, что она может завтра не увидеть, чтобы покормить у плетня.
А потом Леонида вдруг рассердилась. Она топнула ногой и, шмыгнув носом, громко крикнула:
- Это не моя вина, что так случилось!
Пес, подобравшийся к ней на расстояние прыжка, мотнул косматой головой и оскалился:
- Так попробуй победить.
И молнией метнулся к девочке, распластав свое поджарое тело в прыжке.
Леонида закричала, чувствуя, что ноги ее словно вязнут в траве. Она рванулась всем телом, но не смогла сдвинуться с места. В ее зрачках явственно отразился полет огромного серого пса, что летел, нацелив клыки ей на горло.
Мучительная минута. Секунда. Доли секунды.
Леонида в ужасе закричала и, вскинув руки, закрыла ими лицо.
Будь, что будет.
И все кончилось.
Ноги от напряжения не выдержали. Девочка рухнула на траву и непонимающим взглядом уставилась на то место, где секунду назад видела взвившееся в прыжке тело серого пса.
Пса не было. Никого не было. Лишь ее красивая мама с заплаканными глазами тихонько рыдала, сидя рядом с ней на земле, прижимая к груди тонкие руки дочери.

Шли годы. Молодая рисовальщица с красивым и странным именем Леонидия закончила Академию Изящных Искусств. Ее руки творили чудеса. Полотна, написанные ими, словно оживали.
И никто не знал, что где-то в глухом лесу Судьбы бродит серый пес, изнывающий от боли в расплющенных лапах.