Утренний выстрел. кусок из не большого романа про

Каждый новый день Дыня начинал с душа, яичницы и револьвера.
Проснуться под будильник ему не удавалось никогда. Подумаешь - какое-то унылое тренькание. Как слону дробина. Сон мог снять только обжигающий душ. Обжигающе холодный или горячий решал случай. Вскакивая с постели, Дыня решительным движением убивал будильник и на ощупь пробирался в ванну. Вентиля он естественно тоже не видел. Горячая вода с утра была сюрпризом, холодная – приятным сюрпризом. Сон уносило в смыв ванны, и приходила очередь яичницы. Такие мелочи, как бритьё и чистка зубов Дыня оставлял для выходных.
Яичница так называлась потому, что в ней были яйца. Так же в неё могло попасть всё осевшее в холодильнике с момента последней чистки. То есть за последние лет пять. Тогда у Дыни была девушка Женя, которая зачем-то почистила плиту, помыла холодильник и пошла выносить мусор. Стоит ли говорить, что она не вернулась. Кстати, она же научила Дыню готовить яичницу. Оказалось всё проще, чем он думал: разбиваешь яйца, солишь, выковыриваешь из сковородки остатки скорлупы, не много ждёшь, ешь. Иногда в начале можно не забыть налить масла, кинуть что-нибудь типа заплесневелого хлеба, старых сосисок или помидоров. В общем-то, Дыне было всё равно, что есть. Он был, мягко говоря, не привередлив. При желании мог съесть и червячка с гнилого яблока. Вместе с яблоком. Ну, не видел он в свои не полные 23 года большой разницы между супом и кашей, бланманже с киселём и бараньими рёбрышками в винном соусе тартар. Пища должна быть дешёвой, сытной и по возможности не вызывать рвотного рефлекса – всё.
После еды Дыня лез в сервант и доставал не большую жестяную коробку, густо заклеенную голыми тётками во всех ракурсах. Здесь он хранил револьвер. И пулю. От деда («старого разведчика», как он сам о себе говорил) ему достался старый револьвер системы наган с потёртой ручкой с костяным наложением и полустершейся наградной гравировкой. Кто-то подарил эту волыну кому-то за освобождение чего-то от кого-то. Откуда этот ствол был у деда, ни разу не участвовавшего, ни в каких боевых действиях кроме пьяных побоищ у ларька, оставалось загадкой. Когда старый алкаш наконец отдал концы (зелёнки зачем-то выпил из аптечки), от него осталось не много: шесть початых бутылок водки различной опустошённости, нательный крестик с верёвочкой (крещён дед тоже никогда не был) и револьвер. И пуля. В револьвере была всего одна пуля, одиноко сидящая в пустом барабане. Эта пуля напоминала Дыне его самого – не понятно, зачем оставленная, не пригодившаяся, потёртая, но ещё более-менее действующая. Пуля и человек должны встретиться. Обязательно. Предназначение пули – убить человека. Предназначение человека – быть убитым. И, доев яичницу, Дыня мыл посуду и решал свою судьбу на сегодняшний день.
Он садился на стул лицом к окну. Чаще всего он видел только стену соседнего дома. Окна выходящие во дворы колодцы в основном делают в расчёте только на этот вид. Но иногда на стену падало солнце. Иногда по ней стекали капли дождя или оседал снег. Дыня тщательно осматривал стену и, не глядя крутил барабан револьвера. Один шанс из шести – и не работу не пойду. С коротким сухим щелчком барабан останавливался и так же звучал не состоявшийся выстрел у виска. Дыня знал, что рано или поздно револьвер должен выстрелить. Обязан. Если есть в мире хоть какая-то справедливость, то пуля должна найти своего человека.
А пока он складывал пистолет обратно в коробку, надевал куртку, натягивал кеды и шёл на работу. Он работал грузчиком на складе. Разницы между одной работой и другой Дыня не видел тоже.