За дверью

«Когда я был маленьким, мама мне рассказала одну сказку. Она ей приснилась. Жил был маленький принц и у него была волшебная корона. Злой волшебник похитил принца и запер в высокой башне, на единственном окне которой была решетка. Тогда принц стал биться головой об эту решетку. Он надеялся, что кто-нибудь услышит звук, который издавала его волшебная корона и спасет его. И все услышали этот зов. Он несся над всей землей, и были эти звуки такими прекрасными, что, казалось, воздух был наполнен ими. И все дышали этим волшебным воздухом. Принца нашли и спасли, но вскоре забыли о нем, а память об этих звуках осталась навечно. Красота ведь вечна...»

Жан Мишель Баскиа,
американский художник
(из кинофильма «Баскиа»)


«Тихая летняя ночь» - сказал он, стоя возле окна. Он почувствовал, что во рту у него сухо, как в пустыне, и пошел на кухню попить воды из крана. Вернувшись обратно в комнату, он закурил сигарету и лег на диван. Было полтретьего ночи. Сквозь щель между шторами струился лунный свет, освещая часть мольберта, стоявшего недалеко от окна, и старинные часы на стене, доставшиеся ему от деда. На мольберте стояла недорисованная картина. Полоска лунного света освещала как раз ту часть холста, которая была более или менее определена с рисунком, и это создавало впечатление законченного произведения. Ему стало интересно наблюдать за тем, как полоска света постепенно, с каждой минутой перемещается вправо и вот перед ним уже чистый холст, на котором только недавно девушка с развивающимися на ветру волосами и светящимся от радости лицом бежала по цветочной поляне навстречу чему-то еще не нарисованному.
«Куда же ты бежишь такая счастливая?» – думал он, глядя на девушку на картине.
Он начал рисовать эту картину еще месяц назад, как раз за день до того как он узнал диагноз врача: «У вас, говоря простым языком, опухоль головного мозга. Очень жаль, но операция невозможна. Полгода, может, чуть больше – это все, на что можно рассчитывать, но на данной стадии развития опухоли… в общем, нет никаких гарантий».
И вот уже целый месяц он не брал в руки кисть, теперь он просто ждал. Ждал очередного приступа ужасной головной боли, которая не мучила его уже почти двое суток. Каждый день, с наступлением темноты он думал о тихой смерти во сне и с этой мыслью засыпал. Но сейчас он думал не о смерти, сейчас его мучил другой вопрос: куда же все-таки бежит эта счастливая девушка на картине?
Луна скрылась за домом напротив, когда он, наконец, уснул. Ему снилось детство: дом родителей, собака, которая однажды укусила его за ногу. Ему снилось, как мама кладет в его портфель конфеты и, улыбаясь, отправляет его в школу. Снилось, как он играет с ребятами в догонялки в саду; бегает по живому лабиринту из высоких аккуратно выстриженных кустов, настолько высоких, что даже взрослый человек может запросто заблудиться в этих зеленых коридорах. Вот, он бежит между кустами в поисках друзей, но никак не может их найти. Вдруг становиться тихо и темно, зеленые стены коридоров начинают расти и превращаться во что-то живое, серое, мягкое и склизкое. От страха ему тяжело бежать по этим скользким коридорам, ужасно напоминающим извилины головного мозга. Им овладевает паника, но он продолжает бежать. Ему кажется, что он никогда не выберется из этого лабиринта, но вот, наконец, в конце одного узкого коридора появляется дверь. Он пытается бежать к ней, но невидимая преграда останавливает его. Он изо всех сил пытается дотянуться до ручки двери, но не может. Слезы бессилия текут по его щекам, он вытирает их руками и, вдруг обнаруживает, что из его глаз текут не слезы, а краска.
В этот момент он проснулся, но ощущение страха и растерянности все еще переполняло его. Наконец, придя в себя от ночного кошмара, художник поднялся и посмотрел на часы на стене – было без пятнадцати девять. За окном уже давно рассвело, и он открыл шторы. Минутой позже он стоял перед зеркалом в ванной и смотрел на свое измученное отражение. Вспомнив на мгновение сон, приснившийся ему ночью, стал трогать свою голову и представлять, как он бегает по лабиринту извилин мозга в поисках выхода. Вдруг, двумя резкими ударами, словно большим разрядом тока, в виски проникла ужасная боль. Глаза стали закатываться, тело охватила судорога, а из горла донесся глухой стон. Дрожащими руками он вытащил из шкафчика таблетки, прописанные врачом; судорожно открыл баночку и проглотил сразу несколько штук. Ноги отказались держать тело и художник обессилено сел на пол. Когда боль немного стихла, он лег и заплакал. Слезы текли по вискам и капали на кафель. Через несколько секунд его сознание провалилось в сон. Ему опять снилась дверь, которую он никак не мог открыть. Только теперь сзади на него надвигалась стена с большими настенными часами. Единственным спасением, казалось, была эта загадочная дверь, но невидимый барьер все еще преграждал ему путь. И снова панический страх овладел им.
Он проснулся только после обеда. Поднявшись на ноги, умылся и вышел из ванной. Жаркое полуденное солнце залило ярким светом всю его квартиру, наполняя все вокруг каким-то странным оптимизмом. Ему даже на мгновение показалось, что все, что с ним было недавно – эти кошмары и приступ – было не совсем с ним и, казалось, больше не повторится. Но это ощущение длилось недолго. После обеда небо заволокло тучами и воздух опять стал серым. «Как и вся моя жизнь» - сказал он вслух, глядя в окно. Мысль о той двери не давала ему покоя. Его подсознание играло с ним в какую-то игру. Он задавал себе вопрос: «куда ведет эта дверь?», хотя в глубине души, наверное, знал на него ответ.
За окном вспыхивали молнии и слышались отдаленные раскаты грома. Начался дождь. В комнате стало душно и он вышел на балкон. Все время, что шел дождь, он стоял с закрытыми глазами на балконе и вслушивался в шум падающих капель. Прохладный ветер обдувал его тело, он стоял и вдыхал приятную сырость воздуха. Дождь начал постепенно стихать и вскоре, сквозь закрытые веки он почувствовал теплые лучи солнца, выглянувшего, наконец, из-за медленно уплывающих на восток туч. В голову пришла мысль, что, постоянно думая о приближающейся смерти, он перестал обращать внимание на что-либо хорошее, что с ним происходило или, хотя бы, ценить такие дни. Дни, когда не только видишь, но и физически ощущаешь присутствие чего-то прекрасного – красоты природы, света, оттенков, даже запахов – красоты жизни.
«Жизнь прекрасна, - думал он, не решаясь открыть глаза, – и это всегда имеет смысл. Имеет смысл для всех. И для меня тоже. А когда придет день, и я войду в эту дверь, - от такой неожиданной мысли он, вдруг открыл глаза, но тут же защурился из-за ослепляющих лучей солнца и улыбнулся, - я буду чувствовать то же, что и сейчас».
Еще раз, полной грудью вдохнув свежую прохладу воздуха, художник вернулся в комнату и первое, на что упал его взгляд, была недорисованная картина на мольберте.
«А важно ли то, навстречу чему ты бежишь? – подумал он, глядя на улыбающуюся девушку на картине. «Неужели так важно знать причину своего счастья или несчастья? Ты просто свободна». Придя к мысли, что картина абсолютно не нуждается в завершении, он снял ее с мольберта и убрал в сторону вместе с другими работами.
Вечером того же дня художник начал работу над другой картиной. Закончив ее, он тут же начал рисовать следующую. Он рисовал лица людей, которых уже нет рядом: друзей, родных, знакомых, по разным причинам покинувших этот мир. Изображал их радостными и счастливыми, такими, какими он их помнил. Рисовал дождливый осенний день и пустую скамейку в парке под зимним солнцем...
Обычно, на одну картину у него уходило очень много времени, но теперь он работал в таком быстром темпе, что картина приобретала законченный вид уже через несколько дней после первых мазков. Художник работал с таким творческим остервенением, что на какое-то время забывал о своей опухоли, вспоминая о ней только в моменты приступа головной боли, который выбивал его из колеи лишь на сутки, после чего он опять продолжал работать. Рисовал по пятнадцать – двадцать часов в сутки, одну картину за другой. Они буквально вылетали из-под его кисти, которая танцевала по холсту, как балерина – без капли сомнения и нерешимости. Иногда он мог неделями не выходить из своей квартиры, заказывая еду по телефону в каком-нибудь магазине. Его даже не заботил тот факт, что кроме врача никто не звонил и не навещал его. Он словно отрезал себя от всего мира, закрылся в своем собственном и рисовал в нем другой мир – мир, в котором скоро найдет успокоение, вечное блаженство и, в котором, наверняка, будет не так тесно и одиноко, как в этом.
Прошло полгода. Участившиеся приступы головной боли, да и само время все чаще стало напоминать ему о том, что срок его пребывания среди людей заканчивается. Хотя, «жизнь среди людей» для него закончилась намного раньше. Теперь он как-то больше жил среди своих картин, разговаривал с ними, жил в них. Знакомые и псевдо-друзья давно смирились с мыслью, что он спился, а может быть, и умер уже – вполне обычное завершение творческой карьеры художника-неудачника. Даже врач перестал звонить. После нескольких телефонных разговоров о необходимости госпитализации в стационар и о приеме у психолога, естественно, заканчивавшихся безрезультатно, доктор, наверное, понял, что лучше не решать за человека, как ему дожить свои дни. Он просто оставил обреченного на неминуемую смерть в покое.
За это время художник нарисовал столько картин, что можно было сделать целую выставку, но он об этом задумывался просто по инерции, так как понимал, что все последние работы рисовал больше для себя. Постаревший за эти полгода лет на десять, похудевший и бледный до неузнаваемости сейчас он просто сидел на диване и смотрел на свои картины. Сидел и думал. Приходил к мысли, что истинное значение и смысл всех этих картин понимает только он. Все эти лица – что они значат для других? Всего лишь счастливые лица незнакомых людей.
«Выставка» - эта мысль вызвала на его лице ироническую улыбку – «Никто ведь не знает, что всех этих улыбающихся людей уже нет на этом свете. Можно назвать экспозицию «Они ждут вас», чтобы те, кто еще живы, ценили жизнь, какая она есть».
Художник ходил по своей мастерской, подолгу рассматривая свои работы. Он представлял, как перед глазами умирающего человека проносится вся его жизнь, словно кадры кинопленки. Только в его случае, как он думал, кадры из жизни запечатлелись на этих картинах, а его предсмертные секунды растянулись на несколько месяцев. Казалось, вся его жизнь висела на этих стенах.
На улице уже давно стемнело, когда он, наконец, лег и уснул. Ему опять снилось, как он идет по тому же самому лабиринту коридоров, между зелеными кустами. Он видел себя во сне тем маленьким мальчиком, которым когда-то был, только теперь совсем не было страха, словно он знал, куда идет. На стенах коридоров висели все его последние картины, с которых на него смотрели все те же счастливые лица друзей, родных и знакомых. В конце одного из коридоров художник увидел ту самую дверь, что не мог открыть, но вдруг ему показалось, будто на стенах не хватает какой-то из его работ. Он пытается найти ее среди других, но не может…
Его разбудил телефонный звонок. За все это время он настолько отвык от телефонных звонков, что по телу пронесся легкий испуг. Было уже утро. Не решаясь сразу поднять трубку, он некоторое время сидел неподвижно, думая, кто бы это мог быть. Телефон не умолкал, и он все-таки решил ответить. Это был доктор. Сначала, художник хотел, как всегда, попросить, чтобы ему не мешали и не отвлекали от работы, потом бросить трубку, но что-то остановило его.
- Я просто хотел…
- Удостовериться в том, что я еще жив? – не дослушав, вставил художник.
- Кончайте язвить. Думаете вы один такой? Я знаю очень много людей с вашим диагнозом, но они, в отличие от вас, не сдаются, а пытаются изо всех сил с этим жить. А мой долг как врача…
- Кто вам сказал, что я сдался, доктор? – снова прервал его художник, - Я просто не хочу никого видеть, – неужели сложно понять это?
- И вы не боитесь остаться один в последние минуты жизни?
- Почему вы думаете, что я останусь один?
- Послушайте, я знаю, что у вас не осталось никого из родственников и друзей у вас не так много, если вообще нет.
- Вы что за мной следите?
- Никто за вами не следит. Просто, вы не такой неизвестный художник, как думаете. Некоторые вас еще помнят.
- Но никто уже не знает…, - после некоторой паузы добавил художник.
- Я не собираюсь учить вас жизни. Это ваш выбор. Я всего лишь хотел сказать, что завтра наша больница проводит встречу для неизлечимых больных…
- Вы предлагаете мне слушать, как эти идиоты будут изображать из себя смелых и сильных людей, пытающихся учить других любить эту жизнь и ценить ее? Все мы равны перед смертью. К чему эта суета? От этих встреч пользы столько же, сколько от общества анонимных алкоголиков.
- Неужели вы не хотите поделиться своими мыслями с такими же, как и вы? Хотя, решать вам. Я лишь хотел пригласить вас…
- Я вам очень признателен за приглашение, доктор, но, боюсь, я не смогу придти… Вы не могли бы сами зайти ко мне завтра?
- Да, конечно, - доктор не ожидал такого поворота в разговоре и немного растерялся, - когда к вам будет удобно зайти?
- Утром. До свидания, - сказал художник и положил трубку.

С этими словами он пошел в ванную. Умывшись, закурил сигарету и открыл шкафчик над умывальником. В единственном пузырьке осталось всего несколько «спасительных» таблеток, которые он принимал во время приступов. Он положил последний пузырек в карман и начал собираться на прогулку. После нескольких месяцев заточения в своей собственной мастерской, ему вдруг захотелось просто посидеть в парке. Был уже конец осени. Всего несколько дней до зимы, но на улице еще солнечно. Ему даже показалось, что солнце светит ярче, чем в летние дни. Может быть, потому что он давно не выходил на улицу. С непривычки, в первые минуты у него немного болели глаза, из-за чего приходилось щуриться. Деревья в парке сбросили почти всю листву, которая теперь шелестела под ногами, когда он шел по аллее. Неподалеку слышались звонкие детские голоса; на соседней аллее дети играли в мяч. Выбрав свободную скамейку в тени, он сел и стал наблюдать за их игрой. Его вдруг посетило странное чувство, будто все эти полгода прошли, как сон и лишь звонок доктора утром разбудил его.
«Ты прав, - думал он, как бы обращаясь к доктору, - у меня действительно никого не осталось: ни семьи, ни друзей. Поэтому я тебя и попросил прийти завтра».
Художник чувствовал, что он не случайно сегодня вышел прогуляться по парку. Возможно, в последний раз. Странно, но мысли о смерти его совсем не пугали, видимо, за все это время он к ним привык. В душе было лишь ужасное чувство одиночества. Он смотрел на детей, гоняющих мяч, и это чувство обострялось.
Он вспомнил, что сегодня ночью во сне тоже не было страха. В последнее время ему стало сложнее понимать, что же все-таки ему хочет сказать его подсознание. Хотя он никогда до конца не был уверен, стоит ли серьезно воспринимать сновидения. Но сейчас он знал точно, какую картину не мог найти в тех коридорах – картину, которую он так и не закончил.
«Это вполне поддается объяснению, - думал он, наблюдая за тем, как легкий ветерок сдувает с его скамейки последние опавшие листья, один за другим, - ведь эта работа никак не связана с остальными. Она из другой жизни…».
«Очень жаль, что я так и не понял, почему ты такая счастливая и куда так спешишь», - подумал он, вспомнив ту девушку на картине. Художник вытащил из кармана последний пузырек с таблетками и выбросил в урну стоящую рядом – «боюсь, что уже не успею это понять».
Последний раз, окинув взглядом весь парк, он поднялся и пошел по аллее в сторону своей мастерской.

* * *
Вечером он уснул и умер. На следующий день, утром доктор обнаружил его тело. На столе в мастерской для него лежала записка, в которой художник завещал ему все свои картины.
Доктор организовал платную выставку работ художника в городской галерее, деньги от которой пошли на организацию похорон. Все работы он передал в фонд местной онкологической больницы. Одну недорисованную картину он повесил у себя перед входом в операционную. Позже многие спрашивали его, почему он выбрал именно эту картину.
«Наверное, потому что он не успел ее закончить, - отвечал доктор, - до последнего дня он помнил о своем предназначении и это постоянно напоминает мне о том, что никогда нельзя опускать руки».

* * *
 В тот вечер художнику снова снился сон: маленький мальчик идет по лабиринту из высоких аккуратно выстриженных кустов. Только теперь он ничего не боится – просто, идет к той двери, и ничто теперь не преграждает ему путь. Потянув за ручку и, наконец, открыв ее, он видит, как, с развевающимися на ветру локонами волос и светящимся от счастья лицом, к нему навстречу бежит его мать.