Жестокие сказки. сказка третья, последняя

Сказка третья, последняя.
Намело малым-мало, да ледок под ноженькой, скользкая дороженька, упадешь головушкой – не споешь соловушкой…
А нефига вам больше мозги трепать да старым дедом прикидываться, что еще царя Горохово время помнит. То ведь сказки-посказушки были, так, как сто грамм перед пьянкой-гулянкой… То ли вчера это было, то ли год назад, то ли во сне мне приснилось, а то ли в газете читалось, а только расскажу я вам сказку, и на сказку-то непохоже, а потому только так называю, что, услышав, только рукой махнете: сказка все это, мол.
Она такая…

Свет машин слепил глаза, приходилось прикладывать ладонь козырьком к бровям и смотреть прямо под ноги, на сплющенный тысячами ног грязный снег, на мокрый потрескавшийся асфальт вокруг канализационных люков, ржавыми пятнами украшающих грязно-белую поверхность тротуара. Когда машина проезжала, глаза некоторое время еще привыкали к темноте, вязко сгустившейся на месте тошнотворно длинной улицы частного сектора; темнота расползалась в стороны, сквозь нее продирались криволапые силуэты запорошенных снегом садовых деревьев и мрачных одноэтажных домиков из бурого кирпича. Когда машина приближалась сзади, под светом фар пейзаж приобретал пошлую театральность потемкинской деревни либо декорации к дешевенькому фильму, дома, заборы и деревья казались вырезанными из картона; и только когда машина растворялась впереди, бросив назад свирепый взгляд красных габаритных огней, улица вновь мертвела и успокаивалась.
Там, в конце улицы, где с совсем уж непрезентабельным захламленным двориком соседствовал – брезгливо отгородившись рядком акаций вдоль деревянного забора – девятиэтажный дом, меня нетерпеливо ждали, поглядывая на часы, двое парней. Не успел я даже подойти на расстояние пяти шагов, а один из них уже дернул за рукав второго: пошли! – и требовательно махнул мне рукой: не отставай. Завернув за угол девятиэтажки, дворами, меж рассеянно погруженных в сугробы машин мы прошли сотню метров, нырнули в брешь поваленной на землю рабицы в заборе вокруг детского сада,  пересекли по диагонали площадку с песочницей и тремя качелями, перепрыгнули через калитку полутораметровой высоты и вышли к подъезду замызганной пятиэтажки, подпоясанной желтой трубой газопровода. Дверь скрипнула за нами, мы быстро взбежали по лестнице на третий этаж, и едва только самый нетерпеливый из нас прикоснулся к кнопке звонка, как дверь распахнулась, раздался радостный визг,  и нас троих втащили в квартиру.
Справа от меня с выражением бесконечного усталого счастья на рябом лице разувался Лишай, Лешка Хворостов, самый медлительный и самый объемистый из нашей троицы. По бисеринкам пота на его тяжелом лбу можно было предположить, как тяжело далась ему прогулка на свежем морозном воздухе. Слева блаженствовал в объятиях девушек Степа Комар, тот самый нетерпеливый, что не мог даже дождаться, когда я подойду и поздороваюсь за руку. Немного потискав Комара, наши девушки –   Оля, Наташа, Снежана, Анжела и Аня, – переключились на меня, обнимая по очереди и целуя в покорно подставленные щеки, и засыпали возмущенными вопросами: почему так поздно, что за дела в Новый Год, разве я не был здесь раньше и т.п. и т. д.   Хозяйка квартиры, Наташа, Морковка (от фамилии Морковина) разошлась  -- пьяные уже все немного были – и поцеловала меня в губы, вытянув свои в трубочку и заложив руки за спину. Девчонки многозначительно загалдели, Комар хлопнул меня по плечу, а Лишай уже пробирался к столу, и до нас ему не было никакого дела. Наши официантки – Оля и Наташа – постарались на славу, впрочем, Снежана, Анжела и Аня тоже помогли, и по одному только беглому взгляду на новогодний стол становилось ясно: праздник чревоугодия никого не оставит без подарков. Комар довольно крякнул, потер ладоши и скинул с плеч рюкзак, довольно звякнувший набитым брюхом. Осторожно, как драгоценные боеприпасы, мы выставили на стол несколько бутылок водки, пару пузырей шампанского, три бутылки вина и литровую бутыль мартини, проспонсированную лично Снежаной.
– Комар, как ты все это унес? – с неподдельным удивлением поинтересовался я, а Комар отечески похлопал меня по плечу:
– Опыт, Фока, опыт!
Фока – это, соответственно, я, Фокин Сергей. Еще с первого класса повелось, и в институте это прозвище прочно за мной приклеилось.
Мы с Наташкой прошли в комнату, остальные свалили на кухню курить. Я бросил курить года два назад, после одного случая, о котором в нашем кругу знали все и предпочитали не упоминать. Этому случаю я обязан шрамом от ожога на левой руке, от плеча до середины локтя по всей внешней стороне руки. Летом я не купаюсь, ношу все с длинным рукавом, бассейны не посещаю и любовью занимаюсь в темноте.
На кухне галдели во все шесть голосов на шесть тем сразу – такая практика общения в нашей компании. Мы с Наташкой перекинулись сведениями о последних событиях в нашей жизни. Ничего интересного.
– Принеси штопор, – попросил я, и принялся расставлять по столу спиртное, – и давай зови всех, половина уже.

Ржали, орали, поздравляли, махали бенгальскими огнями. Появившемуся на экране Президенту сказали хором: «Иди нахуй!», но потом все-таки послушали маленькое лопоухое личико всенародного любимца, ехидно комментируя некоторые моменты новогоднего обращения. С первым ударом курантов повскакивали на стулья, Снежана и Анжела забрались на стол и стали выхаживать стройными ножками между тарелок, предоставив шикарный вид снизу на упрятанные в миниюбки части своих прелестных тел. О них ходили слухи, будто девчонки – лесби, но, по-моему, их просто безумно роднили нестандартные имена, модельная внешность и солидный капиталец папиков при абсолютной, бесшабашной независимости и вседозволенности. Но в нашей компашке им никто не завидовал, хотя бы потому, что каждый из нас уже практиковался за четверть ставки в невероятно пафосных фирмах города, а Комара даже ждали в Москве. Снежана и Анжела были младше нас на курс, но упомянутые обстоятельства окончательно определили их в нашу компанию. Произошло это чуть больше года назад, и не последнюю роль в принятии решения сыграло то, что никто из них не претендовал на расположение мужской нашей половины – меня, Комара и Лишая. Мы-то, конечно, не были бы против, но Оля тогда встречалась с Лишаем, Аня со мной, тусовали на квартире, которую они снимали на двоих, поэтому верность хранили голубиную – просто потому, что сцены ревности никак не вписывались в наше представление о беззаботной жизни. С тех пор Наташа - хозяйка нынешнего нашего места сборищ, снятой три месяца назад двушки -  убедилась в безрезультатности своих атак на Комара, при согласии подуставшей от длительности отношений Ани переключилась на меня, чему я особо не противился, одинокий Комар сдался чарам бывшей стриптизерши, ныне официантки Оли, а безобидный, хоть и большой Лишай начал неумело топтаться вокруг благосклонно принимающей подарки Ани. И пикантной  подробностью наших фривольностей служили вызывающие поцелуйчики неразлучных Снежаны и Анжелы. Все это было просто способом скрасить досуг студента при минимальных затратах времени и денег, поэтому душевных травм и надломов не наблюдалось.
Часа в два ночи все порядком подустали, Лишаю вручили гитару, он забренчал свой давно известный репертуар, а остальные рассредоточились по комнате: я стоял у окна, полуприсев на подоконник, у ног моих на полу сидела окончательно пьяная Наташа, Оля с Комаром  делили просторное кресло в углу комнаты, рядом на диване в обнимку лежали наши лесби, Аня вольготно расположилась на втором кресле, задумчиво прочесывая пальцами короткую стрижку.
Песни перемежались короткими паузами, озвученными настройкой гитары и ленивыми хмельными разговорами.
– Пойдем в комнату? – шепнула мне снизу Наташа. Я кивнул.

Мобильник негромко запищал – пять утра – но я и так не спал. Убрав с груди Наташину руку, я осторожно встал с кровати.
Свет горел только в коридоре, сквозь щель в двери пробиваясь в комнату, и при таком вот неярком освещении было видно – на полу, на расстеленном одеяле, под простыней лежат еще двое. Я даже знал, кто; подойдя поближе, убедился – Комар и Оля. Я вышел в гостиную.
На диване, уже разложенном, потеснившем стол с остатками еды, лежали Анжела, Снежана и Аня. В кресле, что ближе к окну, завернувшись в покрывало с дивана, спал Лишай. На полу рядом лежала гитара. Прикрыв дверь, чтобы свет не тревожил друзей, я открыл дверь и выскользнул в трусах на лестничную площадку.
Подцепив пальцем окошко напротив счетчика, я открыл дверцу распределительного щитка и нырнул обратно в квартиру. Осторожно прикрыв за собой входную дверь, я прошел в туалет и заперся изнутри. Приготовления заняли не больше двух минут. Я встал со стульчака, вышел из туалета и прошел в комнату, где спали Наташа, Комар и Оля.
Руку, что я снял со своей груди, Наташа засунула под щеку. Теперь она спала совсем уж по-детски, безмятежно, приоткрыв рот. Я осторожно взял подушку, на которой еще была отпечатана моя голова, и укрыл ею лицо Наташи. Тугое тело подушки  деформировалось под металлом, во все стороны расползлись лучи складок. Щелчок, звук аккуратно откупоренной бутылки шампанского, отдача-толчок в ладонь, взметнувшиеся коротким облачком перья.
Комар почему-то проснулся, когда я подошел к нему. Наверное, это тот малообъяснимый случай, когда человек просыпается не от того, что свет падает ему на лицо, а от того, что кто-то этот свет заслоняет.
– Фок, ты чего не спишь? – спросонья он ничего не понял.
Я ткнул глушителем прямо в лоб Комара и опять нажал на спуск. Голова Степы воткнулась в подушку, кровь, как я и ожидал, брызнула откуда-то из затылка. Полсекунды изо рта Комара выходил воздух. Я направил ствол пистолета к виску Оли. Опять едва слышно щелкнул затвор, больше шума было от лязгнувшей о стену гильзы. Зато я уже был весь в крови.
Выйдя в коридор на свет, я брезгливо вытер с коленки желтоватый окровавленный комочек. Наверное, мозг.
В гостиной всё еще безмятежно спали. Я сел на стул, вытянул руку с пистолетом, поддержал снизу ладонью левой руки, прицелился в лоб Лишая.
Целился с полминуты, опуская руку, отдыхая и вскидывая вновь. Наконец, удовлетворившись совпадением мушки и прицела, выстрелил. Голова Лишая мотнулась, и – вот досада – прямо на лицо Анжелы брызнуло кровью.
Анжела проснулась мгновенно, будто ее так и будили все время, брызгая на лицо чем-то липким и теплым. Она села в кровати, уставилась на меня, сидящего с пистолетом в вытянутой руке, посмотрела на спящих рядом Снежану и Аню, потом вновь на меня. Провела рукой по лицу, уставилась на ладонь в кровавых разводах, нахмурилась.
Я приложил палец к губам – тс-с-с, поднялся и быстро, чуть прищурив от напряжения глаза, пристрелил – все так же в голову – спящих девчонок. Анжела, путаясь ногами в покрывале, вскочила и метнулась под стол.
Я рывком, ухватившись за край стола, опрокинул его вместе с посудой и бутылками к окну. Грохнув стеклом и деревом, стол уперся столешницей в оконную раму, но окно не разбилось. Водка и вино слились в одну остро пахнущую лужу, которая затекла под ноги скорчившейся, закрывшей голову руками, всхлипывающей Анжеле.
– Я же говорю – тихо. Сядь вон туда, в кресло, – я махнул стволом пистолета в сторону свободного кресла.
Анжела поспешно, послушно заелозив голыми ногами, вскочила и с готовностью уселась на велюровые зеленые подушки. Прямо перед ней лежали и на глазах остывали трупы Снежаны, Ани и Лишая.
Я кончиком глушителя отодвинул руку Анжелы, закрывающую ее лицо. Она вцепилась пальцами в мягкие ручки кресла, пальцы ее побелели от напряжения, спина вжалась назад, подальше от вороненого металла. Анжела смотрела на меня снизу вверх из-под челки покорно, с просящим ожиданием в красивых глазах. Я почувствовал эрекцию.
Откинув левую ногу Снежаны в сторону, я плюхнулся на диван. Странно, левая нога ее была абсолютно вялой и безжизненной, а правая мелко дрожала в конвульсиях. Мне захотелось всадить еще одну пулю в голову Снежаны, но я удержался, брезгливо поморщившись.
– Мы ведь никому не расскажем о том, что здесь случилось? – спокойно и проникновенно обратился я к Анжеле. Она поспешно замотала головой, тело ее бил озноб. Нервы.
– Ты, наверное, хочешь знать, что здесь произошло? –  я неопределенным жестом обвел комнату.
  – Да… Н-нет…
Я рассмеялся.
– Да не бойся же ты! Я ничего тебе не сделаю. Только…
Я встал, сдернул с Лишая покрывало – Лишай мягко ткнулся размозженной головой в опрокинутый стол – и обвернул им Анжелу вместе с креслом. Завязав сзади концы покрывала, я поднял с пола вафельную салфетку и, аккуратно сложив, заткнул Анжеле рот.
Из глаз ее по щекам тихо скатывались слезы, лицо некрасиво искривилось.
- Сейчас, когда ты успокоишься и перестанешь плакать, ты сделаешь мне минет. Потом я тебя изнасилую… в коленопреклоненной позе. В задний проход. Вот этим, - я покрутил пистолетом так, чтобы даже недоумку стало ясно, чем я собираюсь изнасиловать Анжелу.
Анжела послушно кивала головой каждой моей фразе и что-то попыталась промямлить в кляп.
- Что-что? – я приподнялся, - не расслышал! Ты не согласна? Тогда мне придется тебя убить.
Анжела замычала и затрясла головой. Приставив пистолет к ее лбу, я выдернул кляп.
- Я согласна, согласна!
Я ухмыльнулся.
- Возьми вот это, - я кинул Анжеле пузырек.
Руки, прихваченные простыней к креслу, послушно зашевелились, пальцы поспешно схватили темно-зеленый сосудик. Взглянув на часы, я вздохнул и развязал Анжелу.
- Иди в комнату, - приказал я.
Увидев Наташу, Комара и Олю, Анжела залилась новым потоком слез.
- Иди, - я подтолкнул ее в спину пистолетом. – капни каждому из пузырька по три капли на голову. Прольешь хоть каплю – убью.
Старательнее медсестры на экзамене Анжела выполнила требуемые операции и, размазывая тушь по щекам, подобострастно уставилась на меня.
- Чего встала? В гостиной сделай всем то же самое.
Анжела пошлепала в гостиную.
Через минуту, завершив процесс, она по моему жесту села в кресло, а я сел напротив.
- Теперь минет? – робко спросила Анжела.
Я усмехнулся.
- Шуток не понимаешь? Я похож на человека, который ради минета перестреляет шестерых друзей?
Анжела замотала головой.
- Сиди, жди.
Анжела вздохнула.
Через пять минут в гостиную вышел Комар, потирая голову.
- Фока, какого хрена?
Анжела медленно начала сползать в утешительные объятия обморока, когда за моей спиной зашевелился Лишай.
- Суу-ука… - промычал он, оседая на  пол.
Анжела не выдержала и завизжала, из соседней комнаты донесся галдеж и возмущенные вопли Наташи и Оли. Наташа ворвалась в гостиную вихрем:
- Фока, я предупреждала, чтобы не выебывался?!
Анжела в кресле шумно дышала, я довольно крутил пистолетом в руке. Сзади Аня дала мне оглушительную затрещину, а Снежану рвало на пол.
- Комар, ты проспорил ящик пива, - предупредил я, - живая вода таки есть!
Анжела зашлась животным воплем.
- Я же просил… На Новый Год – никого из людей! Только Мы! – раздраженно рявкнул я.
Передо мной, руки в боки, встала Наташа.
- Вон. Из моей. Квартиры. – рука взметнулась, палец указал направление выхода.
- Все мужики вон! И за подушки заплатишь! – неслось мне в спину. И еще – пришептывания: «Как с камня вода, так с Анжелы память прочь, навсегда… Как с камня вода, так со Снежаны память прочь, навсегда…»
На улице меня нагнали парни. Закурили, пошли рядом степенным, неспешным шагом.
- Ну ты дятел, Фока, - флегматично буркнул Лишай, а Комар философски добавил:
- Охуительный Новый Год. Блин.