Странник. Путь IV продолжение

                       Глава III. ПЧЕЛЯК

Загнан в угол, сбежать бы прочь!
Не по силам.
Не виновен, но снова в ночь
Словно вилы
Украшают рога беды
Мой затылок.
Проклят. Жутко, на все лады
Тьма завыла…

   Серая с рыжими подпалинами на брюшке пчела зависла над соцветием мелких пурпурных венчиков и запустила длинный хоботок в ароматную, наполненную нектаром глубину. Методично смещаясь от одной чашечки к другой, рыжебрюшка наполнила медоносный зобик и, резко снявшись с места, с низким гудением полетела над благоухающим ковром душицы. Обогнув гору с востока, сборщица сменила направление и начала спускаться туда, где на пологом участке юго-восточного склона, неподалеку от родника стояло около десятка круглых деревянных колод, издали напоминавших чересчур высокие пни.
   Странная фигура в бесформенном белом одеянии, окутывавшем ее с головы до пят, медленно и плавно перемещалась в небольшом пространстве между «пнями», надолго застывая почти в полной неподвижности над одним из них, и лишь спустя некоторое время вновь продолжая свой загадочный танец. Если бы не стоящее в зените Солнце, безликую фигуру можно было бы принять за зловещего Горного Призрака – древнюю легенду Тиат. Однако какие же призраки днем? Да и какое дело пчелам до призраков. Сотни этих целеустремленных созданий сновали вокруг, деловито выполняя свою важную работу: отправлялись на поиски нектара, возвращались отяжеленные сладкой добычей и снова улетали. Другие принимали доставленное, обрабатывали, заливали соты свежим медом и запечатывали их воском, и так от рассвета до заката. Они были очень заняты. Но если кому-нибудь взбредет в голову, что можно безнаказанно забраться в жилище тиатских пчел в разгар летнего медосбора, ему придется горько пожалеть о собственной самонадеянности и глупости. Жалят рыжебрюшки еще как больно, а от многочисленных укусов целого роя можно запросто отправиться прямиком на свидание с предками. «Призрака» же они вовсе не замечали, как будто успели привыкнуть к его осторожному вмешательству в свою жизнь, точнее вели себя так, словно от него исходил одним им понятный сигнал – «не опасно».
   Завершив свои непонятные стороннему наблюдателю манипуляции, фигура в балахоне неторопливо двинулась по едва заметной тропке, убегавшей, петляя, куда-то вправо и вниз.  Десятка через три шагов пчеляк откинул тонкое покрывало с лица и утер левым рукавом пот, его правая рука была занята – он держал средних размеров корзину с наполненными темнозолотистым медом сотами. Пару раз глубоко вздохнув полной грудью (под покрывалом всегда душно), человек перехватил ношу другой рукой и, улыбаясь собственным мыслям или окружавшей его красоте горных лугов, уже быстрее продолжил свой путь.
   Парень лет двадцати, он был слишком молод для представителя этого редкого ремесла, требующего немалых навыков и знаний. Пчельники встречались только в горах Нуарли, тогда как в Сантиньяне и Лакардоссе мед добывался более простым, хотя и менее надежным способом – дупленничеством. С другой стороны, Илар уже второе лето хозяйствовал на пчельнике, доставшемся ему от отца, и справлялся неплохо. Кроме того, юноша разбирался в пользе, какую может принести мед при различных хворях и недугах, а потому, несмотря на молодость, уже успел заслужить известное уважение в ближайших селениях и благосклонность ронта.   
   Завидев приближающегося к дому Илара, малыш лет полутора-двух, игравший с котенком в устроенном почти у порога  «загончике», радостно замахал пухлыми ручонками и огласил округу неразборчивыми криками детского восторга: «Мали, Лися! Или иёт!» Илар оставил корзину с сотами на лавке у стены небольшого сарайчика, сполоснул руки и лицо в пристроенном рядом рукомойнике, размотал головной убор, выбрался из балахона – то и другое легло на скамью рядом с корзиной – и, подхватив хохочущего Катиля, ступил в приятную прохладу добротно выстроенного еще прадедом каменного дома. Ребенок ждал своего подарка – кусочка сот, истекающего самым чудесным на свете лакомством, который Или достанет ему прямо из воздуха. Этот незамысловатый фокус пчеляк проделывал каждый день к неописуемой радости малыша.
   – Ты сегодня задержался, – заметила, чмокнув Илара в щеку, худенькая девушка с тяжелой светло-русой косой, спускавшейся ниже пояса. – Садись обедать.
   – Расплод проверял, – коротко ответил пчеляк, так, словно юная хозяюшка не хуже него разбиралась в тонкостях пчельникового дела.
   – Ну, и как?
   – Все хорошо. Вот только рабочие трутней кормить уже перестали, зима будет ранней, – ответил, усаживаясь за стол и отпуская на пол получившего вожделенную сласть малыша, Илар.
   Лисика – семнадцатилетняя сестра Илара – тихонько вздохнула, наливая брату миску холодной овощной похлебки на кислом молоке. Ранняя зима – ранние осенние свадьбы. Не очень-то ей хотелось так скоро увидеть в их доме другую женщину, но все к этому шло, хотя…
   – Нужно ехать в замок, госпожа ронтесса опять мучается бессонницей, а прошлогодний мед кончился, – сообщил Илар, приканчивая похлебку.
   – Откуда ты знаешь? – удивилась девушка.
   Последнее время Лисика стала замечать поразительные осведомленность и проницательность старшего брата: порой он удивлял ее знанием таких вещей, о которых вроде бы и не должен был знать.
   – Сегодня утром был гонец, вы с Тилем еще спали. Заночевал в Селаразе, а чуть свет явился, – объяснил брат, рассеивая смутные подозрения Лиси. – Вкуснотища, добавки плесни.
   – Завтра поедешь?
   Похвалы ее незамысловатой стряпне всегда радовали Лисику, в этом Илар был совершенно непохож на отца, никогда не утруждавшего себя добрым словом по поводу кулинарных стараний жены или дочери.
   – Нет, вечером. Как бы господин ронт не стал гневаться, а то ведь когда у госпожи сон пропадает, никому покоя не видать. Мед вот откачаю, да и отправлюсь по холодку.
   – Ночью дорогу видно плохо, Фиклис, сыродел из Кидали, так вот в пропасть и угодил. Это года три или четыре назад, когда тебя здесь не было, – припомнила Лиси.
   – Ничего, сейчас полнолуние, не свалюсь.
   Поблагодарив Лисику, Илар спешно занялся делами. Перед поездкой в замок, на которую уходило почти три дня, он не мог не встретиться с Вьялой, а навестить ее лучше бы до того, как вернется из кузницы отец девушки. А уж потом можно будет зайти и к Бодолу в кузню. Тянуть со сватовством причин он не видел, наоборот пора было покончить с двусмысленностью, все больше тяготившей Вьялу и ее родителей и порядком надоевшей ему самому.
   До возвращения Илара Вьяла была почти сговорена за пастуха Микла, но у малого не хватало денег на обзаведение собственным домом, а идти к родителям Микла дочь кузнеца наотрез отказывалась. Да и не было в ее душе настоящего чувства: вроде нравится, а вроде и нет. Тем более на Вьялу заглядывались многие селаразские и кидалийские парни, разве что пастух был бойчее и нахальнее прочих. Так и порешили: подождать год-другой, пока Микл деньгами разживется, да и невеста в возраст войдет (девушке в ту пору едва пятнадцать минуло). Все изменилось с появлением молодого пчеляка. Юная красавица – первая во всей округе – не смогла устоять перед сыном покойного Лутука.
   Он был другим. Лет за пять до того селаразцы недолго почесали языками, отчего это угрюмому Лутуку пришло в голову отправить сына к сестре в Безу, почесали, да и забыли на удивление быстро. Племянника Риста никогда в глаза не видала, потому как уехала в крепость вслед за молодым мужем, отданным ронтом в тесарское войско еще до рождения Илара. В Нуарли иметь семью солдатам не возбранялось, да и сама служба была не тяжелее крестьянского труда. В крепостях, где не было сильных цеховых Союзов, солдаты понемногу занимались ремеслами (времени хватало), их жены заводили небольшие лавки. Родившиеся вне земель феодала дети становились вольными жителями возникавших вокруг крепостей городков. Сначала они помогали родителям, потом могли продолжить их маленькое дело или обучиться чему-то другому, открыть таверну или податься в торговцы. На племянников и прочих деревенских родственников такие привилегии никак не распространялись, но хвала тесарию Ларноту, пчеляки уже более ста лет были освобождены от личной зависимости и лишь платили господам арендный налог.
   Последнее обстоятельство значительно повышало шансы Илара в споре с пастухом за  сердце и руку Вьялы. Кузнец не видел ничего дурного в том, чтобы переиграть не доведенный до конца сговор в пользу зажиточного и свободного парня. Кто же не пожелает дочери лучшей доли. Тем более, что пчеляк, по всему видно, пришелся девушке по сердцу: ни ростом, ни лицом, ни силушкой боги не обидели. Уж насколько Микл был известен силой и ловкостью – всегда выходил победителем в молодецких потехах на кулаках ли, на посохах, – дважды затеяв нешуточную драку с Иларом, одолеть «мушиного пастуха» не смог. Это, оскорбительное на его взгляд прозвище, Микл придумал от бессильной злобы и глухого отчаяния.
   Еще с детства он недолюбливал пчелякового сынка, не спешившего примкнуть к возглавляемой Миклом ватаге деревенских мальчишек. Пастух так и не забыл ту неприятную историю, когда он подбил ребят забраться на пчельник в отсутствие Лутука, уехавшего по своим делам в Вероль. Тогда этот трувов побратим Илар буквально натравил на них своих злющих рыжебрюшек словно охотник свору натасканных псов. Еще и смеялся вслед опухшим от многочисленных укусов налетчикам. Микл готов был поклясться, что в определенный момент сын пчеляка каким-то образом отозвал пчел: все разом они развернулись и черным жужжащим облаком улетели обратно. Этот случай значительно пошатнул авторитет Микла в глазах друзей. Но, к счастью, вскоре Илар исчез.
   Кто же мог знать, что он вернется в самый неподходящий момент и вновь станет причиной унижения селаразского заводилы в глазах всей округи. Из первого парня на деревне Микл превратился в отвергнутого неудачника. Терпеть такой позор было выше его сил, но что он мог противопоставить сопернику? Когда почти год назад пастух вернулся с летника, Вьяла даже разговаривать с ним не захотела. Ей стали неинтересны набившие оскомину байки про горных львов, якобы пытавшихся утащить пару тибаров, и героизм защищавших стадо пастухов. После рассказов Илара о жизни пограничной крепости, о городах и лесах Сантиньяна, где он успел побывать с торговцами нуатибом, о полноводных равнинных реках и ровных как стол бескрайних степях Улькады и, конечно, об удивительных людях, слушать Микла было бы невыносимо скучно. Кого только не встречал Илар в далеких краях: рыцарей и жрецов, переписчиков книг и мастеров-изготовителей самых невероятных и чудесных вещей, даже владетелей и Магов. Речи пчеляка заворожили девушку, не видевшую в своей жизни ничего иного, кроме окружающих гор и небольших деревенек, жители которых в большинстве своем тибаропасы да сыроделы. Дочери кузнеца было невозможно отличить, что в этих рассказах правда, а что ложь.   


                   *     *     *

   Выбившаяся из тюфяка соломинка впилась в щеку, заставив его проснуться посреди глубокой ночи – полночь давно миновала, но до рассвета было еще далеко. Он хорошо чувствовал время с точностью до получаса вне зависимости от того, находился ли под открытым небом или во мраке подземелья, даже глаза для этого открывать необходимости не было. К привычным запахам дерева, мускуса, восковых свечей и шкур буртударов, устилавших пол в убежище Мага, примешивался смутно знакомый аромат шалфея и полыни. С чего бы это? И еще голос учителя за занавеской звучал иначе, чем обычно – Маг всегда вполголоса диктовал сам себе записываемые тексты, – в нем слышалось нескрываемое раздражение, пожалуй, даже досада, он явно с кем-то спорил и… неохотно уступал.
   – Это слишком опасно. Сейчас он очень уязвим.
   – Да ничего с ним не станется, поживет года два дома, а когда все кончится, заберешь его обратно.
   Ну и дела: противником Кадитуса в споре оказалась Симайя. Илар не мог не признать шамкающую речь и скрипучий, словно старая осина на осеннем ветру, пренеприятный голос веренты. Целый год старуха мучила его своими травами, отварами, мазями и притирками (теперь понятно, откуда взялся этот запах). Чего ей понадобилось от учителя, и почему его возражения звучат так неуверенно? И вообще, с какой стати старая карга, всегда относившаяся к Отпавшему с крайней почтительностью и даже в известной степени с опаской решилась возражать Магу и настаивать на чем-то своем?
   – Закончится! Ты представляешь, КАК это может закончиться? Я взял его меньше пяти лет назад и очень поздно. Блюстители работают уже с пяти-шестилетними Пронзающими, не менее пятнадцати лет под строгим контролем. Вспомни, Илару было четырнадцать. Ты должна понимать, он только начал овладевать азами, но уже начал.
   Кадитус волновался, кажется, он понимал, что все его слова ни к чему. В другое время учитель давно бы почувствовал, что юноша не спит, хотя Илар лежал совершенно неподвижно, и даже ритм дыхания не изменился.
   – Извини, но ты мне кое-чем обязан, Маг. Мне нужно, чтобы мальчишка приглядел за ней. Кабы чего не вышло до срока, да и не выживут они сами.
   Тон веренты был безапелляционен, Илара даже слегка замутило от горького привкуса надвигающейся беды. Кадитус тяжело вздохнул:
   – Хорошо, я помню свои долги, черная.
   Наверное, далее собеседники обменялись какими-то жестами, поскольку сказано больше не было ни слова. Минуту спустя порыв холодного ветра всколыхнул занавеску и коснулся затылка Илара, тихо стукнула дверь.
   Из всего сказанного юноше стало ясно, что верента требовала (именно требовала!) его возвращения домой. Но зачем? Вряд ли его примут с распростертыми объятиями, уж отец точно три шкуры спустит. Илар непроизвольно вздрогнул, ему, как наяву, представилась высокая массивная фигура, холодные стальные глаза под темными широкими, почти всегда хмуро сдвинутыми бровями: отец был человеком тяжелого нрава, да и рука у него, ох, не легкая. Детские воспоминания сына пчеляка не отличались радужностью, а после побега… Ему как-то в голову не приходило, что теперь он стал, пожалуй, выше и физически сильнее неласкового родителя, не говоря уже о магическом даре, развившемся за годы обучения. О том, что Маг внушил Лутуку относительно его исчезновения, Илар не знал. 
   – Давно проснулся?
   Вопрос учителя заставил ученика подскочить на жестком ложе.
   – Нет, учитель, – честно ответил юноша.
   Он встал и босиком в одном сагуме вышел из-за занавески, разделявшей на две половины убежище, которое Маг сотворил в стволе живого – дерево зеленело летом, и к осени на нем созревали желуди – пятисотлетнего дуба. Отпавший сидел в высоком внушительном кресле, откинувшись на спинку, треугольником возвышавшуюся над его головой. При всей скромности размеров убежища это был настоящий трон, выточенный (а скорее созданный Магом) из садана, украшенный резьбой, костяными вставками и позолотой, но сейчас разглядеть этого было нельзя. Перед ним на высоком же квадратном столе стоял трехрогий подсвечник с одной зажженной свечой, освещая лишь три свитка, чернильницу, пучок перьев и россыпь мелких прозрачных кристаллов, грани которых отбрасывали причудливый узор световых пятен на погруженные в полумрак стены и занавеску. Лицо учителя смутно белело на фоне спинки трона, темные волосы и одежда сливались с ним, казалось, маска демона смерти Утала выступила из пустоты и мрака и зависла возле стены.
   – Что слышал? – угрюмо спросил Кадитус.
   – Немного, учитель.
   Маленьким Илар часто врал родителям, пытаясь скрыть какие-нибудь шалости и проступки, и обычно ему это удавалось. А если бы не удавалось, то, учитывая характер отца, не дожил бы он до того дня, когда встретил недалеко от пчельника чудаковатого старичка в нищенских лохмотьях с лукавой беззубой улыбкой на морщинистом добродушном лице. Сначала, по привычке и по наивности, мальчик пытался обманывать и странного бродягу, позвавшего его с собой, но скоро понял, что это бессмысленно и даже вредно. А после ошеломительного превращения старика в молодого белозубого мужчину с гладким лицом и почти черными волосами Илар и думать забыл о вранье. Век Пронзающих дольше века обычных людей, и в пятьдесят они еще молоды, впереди у Кадитуса было две трети жизни, если, конечно, однажды до него не доберутся Маги Совета. Илар стал первым его учеником, у Отпавших ученики бывают редко, должно быть, поэтому Маг сильно привязался к юноше. Подавив невольный вздох, Кадитус сообщил:
   – Ты должен отправиться в Нуарли и жить со своей сестрой и братом, они нуждаются в твоей помощи и защите, Туилар.
   Учитель никогда не называл его полным именем, одно это могло сильно удивить юношу, но не только.
   – Каким братом?
   От изумления он даже забыл добавить непременное «учитель».
   Так Илар узнал, что родителей больше нет: мать скончалась поздними родами, а отец спьяну замерз в сугробе. Все эти годы он редко вспоминал о них и о сестре, но теперь что-то перевернулось в его душе. При мысли о том, что ему никогда не увидеть  маму (в отличие от отца он часто видел ее во сне – она улыбалась и целовала его), слезы выступили на глазах, учителя он не стеснялся. Юноша не совсем понимал, почему Кадитус не хотел его отпускать, он знал лишь, что маленькая Лисика не справится с хозяйством и пчельником, да еще с трехмесячным младенцем на руках. Она, конечно, должна была подрасти, но Илар по-прежнему представлял ее одиннадцатилетней девчушкой с двумя толстыми русыми косами и чуть заметными веснушками на носу. 
   Возвращение в родные места из лесов Сантиньяна заняло почти месяц. За годы учения Маг не раз брал Илара в длинные и не очень поездки по городам и весям. Наивное представление о том, будто Отпавшие безвылазно сидят в глухих лесах и болотных топях,  было выгодно отступникам Слова и распространялось в народе не без их участия. Так что юноша действительно успел многое повидать и узнать, и самостоятельное путешествие домой никаких сложностей для Илара не представляло.
   Южные склоны уже покрылись первой зеленью, а на северных все еще белел мощный пласт слежавшегося снега. Илар миновал Селараз в предрассветной тишине, ни одна  пастушья собака не подала голоса при его приближении. Так ходить могут только Маги или их до определенной степени продвинувшиеся ученики. Впрочем, Илару всегда удавалось легко ладить с животными и даже насекомыми. Дом пчеляка находился выше в горах на приличном расстоянии от селения, когда юноша завидел одинокую кровлю, уже совсем рассвело. Сердце стукнуло глухо, уменьшилось в объеме, превращаясь в тяжелый, плотный комок. Почему-то беглец ожидал увидеть следы запустения и разора, но ничего подобного в глаза не бросилось. Напротив, новый крепкий сарай и довольно свежий колодезный сруб говорили о том, что хозяин не так давно вложил немало труда в обустройство хозяйства. Да ведь и минуло всего-то два месяца с той трагической ночи…   
   Илар стоял в нескольких шагах от порога не в силах заставить себя преодолеть это малое расстояние. Пока он не вошел внутрь, сохранялась иллюзия, словно на стук откликнется голос матери.
   В доме надрывно и горько заплакал младенец.

   Они оба сильно изменились с тех пор, как видели друг друга последний раз, пять лет превращают подростка в мужчину, а девочку – в девушку, но все же узнали друг друга. Первая встреча родных, и в то же время чужих людей вышла какой-то сумбурной. Не только годы разлуки легли между братом и сестрой, но и недавняя смерть родителей, все еще не до конца осознанная Иларом, вызывала смущение и скованность. Так много хотелось сказать, спросить… В люльке, подвешенной к балке потолочного перекрытия, истошно вопил ребенок, металась между братьями Лисика, Илар стоял посреди горницы с дорожным мешком в руках, не зная, куда себя деть. В конце концов, девушке удалось успокоить малыша.
    – Неужели это ты, Илар? – зачем-то спросила Лиси и, опустившись на скамью у обеденного стола, разрыдалась почти беззвучно.   
   Глядя на черные круги под глазами и неестественную худобу девушки, нетрудно было догадаться, каково ей пришлось в эти страшные месяцы. Голодная смерть дочери пчеляка не грозила – в доме остались приличные запасы муки, круп, сушеного мяса, меда и немалые для горной глуши деньги (четыре сотни локов), горе и отчаяние довели бедняжку до полного истощения всех сил. Катиль болел, нанятая еще отцом в Селаразе кормилица отказалась делить молоко между своим и чужим ребенком: малыши подросли и его стало не хватать. Лисика кое-как справлялась с тем, чтобы кормить братишку молоком тибара, но ребенок начал чахнуть, он мало спал и слишком много плакал. Нести Катиля в замок к веренте девушка не решилась – далеко и холодно, она бы и не дошла. Семья Лутука всегда жила обособленно, дружбы пчеляк ни с кем не водил, и жители Селараза не проявили рвения в желании хоть как-то помочь сиротам.
   Нежданное возвращение Илара скорее всего спасло жизнь обоим. Выхаживая малыша, Илар не однажды помянул добрым словом старую Семайю, вроде бы она его и не учила, а лечила, однако он сумел усвоить немало из ее ценного ремесла. На Лисику же само присутствие старшего брата подействовало лучше всех лекарств: он взрослый и сильный, Илар не даст им пропасть.
   Сын пчеляка не забыл и суровые уроки отца, затрещинами и тычками вколачивавшего в сына секреты обращения с пчелами. Он хорошо знал весь распорядок их жизни от первого весеннего облета и роения до скопления в зимний клуб. К началу лета самые тяжелое  осталось позади: Катиль поздоровел и окреп, Лисика зацвела румянцем, как и положено шестнадцатилетней девушке, пчельник благополучно пополнился новыми семьями, прошлогодние запасы меда были выгодно проданы.
   Дни потекли за днями, жизнь наладилась.

                   *     *    *

   Илар ничего не говорил сестре о своих планах, а состояли они в том, чтобы найти Лисике хорошего парня, выдать сестру замуж, научить свояка управляться с пчельником и вернуться со спокойной душой к Кадитусу. Отказываться от преимуществ врожденного дара он не собирался, а каковы эти преимущества, юноша успел узнать на примере учителя. Если бы не грозные Маги Совета с их жестокими и несправедливыми ограничениями, Пронзающие легко бы могли достигать любых высот и осуществлять все свои желания. Это Илар усвоил  хорошо. Даже его скромные знания и умения очень пригодились в самых разнообразных делах. Доставить вязанку дров при помощи легкой левитации (со стороны кажется, что она лежит на спине, но это не так), глядя в глаза покупателя, «слышать» сколько он готов на самом деле выложить за жбан меда, безошибочно угадать, куда нанесет следующий удар самодовольный наглец Микл.
   Пчеляк понимал, что на обустройство сестры и братишки понадобится какое-то время, возможно, два-три года. Он и не думал торопить события – пусть все течет своим чередом, ведь на самом деле ему было хорошо здесь, с Лиси и Тилем. А магия может и подождать чуток. Понемногу Илар приглядывался к своим ровесникам из окрестных селений, но пока не находил ни одного подходящего человека: чтобы и Лисику не обидел, и науку медодельную осилить мог. Сама же она, занятая домом и малышом, даже в Селаразе бывала редко, подруг не имела, на парней не заглядывалась. «Рано еще», – думал про себя Илар, Пронзающий не сомневался, что сумеет распознать, где сестру будут ждать если не счастье, то уверенность и покой.
   Но недаром говорят, что решать за других куда как легче, нежели справиться с самим собой. Никто еще не разрешил загадку, отчего люди влюбляются скоропалительно и безоглядно, забывая обо всех планах и расчетах. Парню девятнадцати лет смешливая, симпатичная девушка-простушка кажется верхом совершенства, притягивает и приковывает крепче, чем железные цепи – раба. Илар безотчетно гнал прочь тревожную мысль о том, как совместить женитьбу с дальнейшим обучением у Отпавшего. Как-нибудь утрясется…
   До того ли, когда перед глазами целый день стоят васильковые очи любимой, а на губах не тает сладкий вкус поцелуев нежных, чуть припухлых губ. Память ежеминутно дразнит пряным запахом каштановых волос (чем она только их моет?) и волнующими линиями тонкого стана.
   Довольный результатами переговоров с кузнецом, Илар с легким сердцем отправился в неблизкий путь. Выехал пчеляк сразу после того, как солнце скрылось за западными вершинами. Дневная жара спала, сладкий, слегка дурманящий аромат горных трав пропитал теплый, колышимый легким ветерком воздух. За Селаразом дорога шла по ущелью и была в это время года вполне безопасна, только часа два за полночь она сузится и пойдет на подъем, а дальше начнет петлять и прижиматься к почти отвесной скале, теснимая с другой стороны глубокой хищной пропастью. Тогда уж зевать не придется, а пока можно расслабиться и даже поглазеть на сумасшедшие нуарлийские звезды, которых ему так не хватало в густых лесах Сантиньяна. Яркие, величиной с блюдце, они обсыпали небосклон и сверкали призывно и дразняще, так и хотелось протянуть руку и дотронуться  до небесных алмазов.  «Вот бы набрать мешок и подарить Вьяле», – подумал и рассмеялся над этой достойной деревенского простачка мыслью ученик Отпавшего. Конечно, он знал, что звезды ни в какой мешок собрать невозможно, что они невероятно далеки, горячи и огромны. Но какое это имело значение, когда душа пела в одном хоре с ночными звиялями, наполнявшими окрестности нежным серебряным перезвоном.
   В полночь над двойной, по форме напоминающей тарниканское седло, вершиной Кулиты засеребрилась быстро растущая полоска прозрачного блеска. Она разливалась, ширилась набирающим мощь сиянием, завораживая взор и заставляя сердце трепетать в ожидании чуда, и, наконец, стремительно и в то же время торжественно, затмевая крошечные солнца  далеких миров, словно из недр горы выплыла круглая, неправдоподобно огромная и ослепительная Луна.
    Все вокруг мгновенно преобразилось: забелела едва видимая при свете звезд усыпанная мелким щебнем дорога, одна сторона ущелья – травы, кустарники, небольшие деревца и даже камни – покрылась налетом серебра, как будто где-то наверху по ошибке вдруг просыпали блюдо волшебной муки, а другая – погрузилась в черноту, более густую, чем самый качественный товар Первого Мастера изготовления чернил. Наступила пронзительная тишина, звияли смолкли как по команде, и только цокот копыт Белогривки мелкой дробью рассыпался по ущелью. Илар с детства любил наблюдать восход полной Луны в середине лета, в такие моменты он неизменно испытывал ни с чем не сравнимое чувство восторга и ужаса, только знакомство с магией вызывало в нем некое подобие этих непередаваемых словами ощущений. 
   Минут пять спустя ночь взорвалась новой гаммой разнообразных звуков: затрещали кварочи, застрекотали сидельцы, зашуршали мелкие грызуны. Мир очнулся от недолгого оцепенения, вызванного появлением небесной царицы, волшебство рассеялось и все пошло своим чередом. Мысли Илара вернулись в привычное русло, и он предался горячечным мечтам, свойственным молодым людям его возраста, находящимся в ожидании сладостного мига обладания возлюбленной. Пчеляк не однажды совершал поездки в замок ронта, дорога была хорошо знакома ему и его кобыле, поэтому юноша ничуть не обеспокоился крутым подъемом и тихим шелестом осыпавшихся с правого края в бездонную пропасть камней, когда они вылетали из под копыт Белогривки и тележных колес. Небольшая часть сознания Илара кое-как присматривала за продвижением по опасному участку, но образ соблазнительной дочери кузнеца так прочно обосновался в его воображении и распалял его столь беззастенчиво и откровенно, что он практически перестал воспринимать что-либо вокруг, кроме собственно дороги и мерного перестука копыт. Любовная эйфория сыграла с пчеляком недобрую шутку, всецело поглощенный мечтами о Вьяле он слишком поздно почувствовал засаду.
   Шагах в ста впереди дорога была перекрыта камнями, не слишком большими – чуть выше колена взрослому мужчине, верховой легко преодолел бы эту пустячную преграду, но не старая кляча, волокущая не менее потрепанную временем телегу. И повернуть невозможно, в этом месте с трудом проезжала только одна повозка. Шесть человек прятались в рваных тенях между нагромождениями причудливой формы валунов. Илар их не видел, он чувствовал шесть сгустков злобы и ненависти, один из которых «фонил» сильнее остальных. Лошадь плелась мелкой рысью, и пчеляк не торопился ее останавливать. Несколько секунд, чтобы сориентироваться и сделать первый ход у него еще были. Жаль, он так и не успел научиться чтению мыслей без прямого визуального контакта. Сейчас гадать о чем-то не было ни времени, ни необходимости: Микл с дружками-тибаропасами каким-то образом узнали о его поездке. Илар заставил себя подавить нарождавшуюся в душе панику. Способов магической защиты он практически не знает,  уклоняться от всех шестерых, предугадывая их выпады, не сумеет. Если бы он в достаточной мере владел внушением… Но мгновенно взять под контроль несколько человек не каждый Маг способен. А что такое «поплечный», окованный в нижней трети железом пастушеский посох, любой уроженец нуарлийской деревеньки представляет себе достаточно четко. Это, единственное доступное местным простолюдинам оружие, в умелых руках смертельно, да и как иначе уберечь стада от горных львов и злобных тиатских черных медведей. 
   Шансы безоружного пчеляка были так малы, что на их взвешивание хватило тридцати секунд, промелькнувших с момента обнаружения засады до остановки телеги. Белогривка добрела до преграды, удивленно фыркнула и застыла, только хвост чуть покачивался из стороны в сторону.      
   Илар слетел с телеги, словно его ветром сдуло, и сразу оказался лицом к лицу с выскочившими из-за каменных глыб пастухами. Они молча приближались к нему, зажимая в кольцо. Пчеляк увернулся от нескольких ударов, в голове кричали мысли Микла: «Сдохни, сволочь! Вьяла моя!!!» Один из нападающих вскользь задел посохом по плечу, боль всколыхнула злость… Да кто они такие, чтобы расправиться с Пронзающим! Илар перескочил через головы двоих противников невероятным, нечеловеческим прыжком-полуполетом, отпуская на лету внутреннюю «защелку». Огромная черная тень чудовища приземлилась за спинами замешкавшихся от неожиданности тибаропасов, стукнули о камень копыта…

                   *     *     *

   За эти шесть дней Лиси совершенно издергалась и измучилась, жуткие картины навязчиво возникали в ее не слишком-то богатом воображении. Она вновь и вновь, содрогаясь, представляла срывающуюся в пропасть телегу, жалобное ржание Белогривки и отчаянный крик брата, искореженное тело на дне ущелья, треснувший бочонок с вытекающей золотистой тягучей жидкостью… Илар вернулся осунувшийся и мрачный, нехотя, сквозь зубы объяснил причины своей задержки: Белогривка дорогой околела, пришлось полдороги до замка проделать пешком, таща на себе увесистый бочонок.
   Новый конь не понравился девушке – пугливый какой-то, вздрагивает, дрожит. Да и характер брата после треклятой поездки совершенно испортился, куда только пропали его ласковое внимание, разговорчивость и веселость. Илар перестал ночевать дома, отговариваясь вдруг возникшей необходимостью охранять пчельник, забрал из дома соломенный тюфяк, тонкое одеяло и фактически переселился к рыжебрюшкам. Лисика никак не могла взять в толк этих странных перемен. Задумал миловаться со своей Вьялой? Так ведь в случае чего кузнец и до пчельника добраться может. К чему это, когда до свадьбы пара месяцев всего-то осталась? О сговоре Илара с Бодолом Лиси узнала от самой Вьялы, за время отсутствия пчеляка девушка раз десять прибегала домой к жениху. Только вид у брата, когда он являлся домой к обеду, был отнюдь не счастливый, скорее нездоровый. Ел он без аппетита, оставлял по полтарелки, чего прежде с ним никогда не бывало, натужно улыбался ей и Катилю. Девушка старалась делать вид, будто ничего не замечает, смутное внутреннее ощущение запрета не позволяло ей открыто поговорить с Иларом, спросить, что все-таки происходит. 
   Нечто темное, зловещее заколыхалось в жарком мареве последней трети лета и накрыло окрестности Селараза. Неделю или чуть больше спустя по возвращению Илара из замка, гнавшие на первую стрижку своих тибаров кидалийские подпаски, наткнулись на останки растерзанного стада. Это сколько же хищников должны были наброситься на бедных животных, чтобы пожрать всех? И куда подевались пастухи? Всполошившиеся селаразцы облазили окрестности и наткнулись на давно остывшее кострище, подле которого были обнаружены вещи Микла и его товарищей – плащи, котомки с провизией, почти полный бурдюк с зеленым вином. Припомнили селяне и вой, раздававшийся ночами где-то неподалеку в горах, его слышали многие. Вскоре бесследно пропали двое кидалийских парней, следом Кил Кожевник с сыном и племянником повезли товар в Вероль, да так и не возвратились. Были случаи и в других деревнях ближе к ронтскому замку. Леденящий сердца ужас расползся по горам и ущельям, прочно поселился в самом нутре перепуганных сервов. Делегация к ронту Идану – аж двадцать человек – отправилась верхами: собрали всех лошадей, что только имелись в Селаразе и Кидали, даже выпросили нового коня у пчеляка. Господин выслушал посланников благосклонно (видно, не они первые явились к ронту страшные сказки рассказывать), но своих солдат не послал – мало, а велел возвращаться и быть настороже, пообещав сообщить о бедствии наместнику в Вероль.   

   Илар понимал, что нужно убираться из Селараза, вообще из Нуарли. Помочь ему мог только Кадитус, учитель способен остановить этот бесконечный кошмар превращений, справиться с которым самостоятельно юноше не хватало ни сил, ни умения. Любой другой Маг просто прикончит его без разговоров, кто станет слушать дибатагу. Но он же не виноват, НЕ ВИНОВАТ!!! Это его собирались убить и наверняка убили бы, так что выбора у него не было. А теперь все пошло прахом, мечты, надежды, планы развеялись как предрассветный туман под лучами Сияющего Ока. Он боялся показываться на глаза Вьяле, всего лишь трижды только и виделись за целый месяц. И Лисика смотрит с укором и удивлением, конечно, он изменился, и с каждым днем это становится все заметнее. Он так и не успел устроить не только свое счастье, но и судьбу сестры. Единственное, что ему оставалось, это исчезнуть так, чтобы не навлечь подозрений на Лиси и Тиля. Значит, надо дотянуть до первых холодов, а по всем приметам осень быстро войдет в свои права, укрыть ульи и отправиться торговать медом в Безу. Пару месяцев они без него продержаться, даже больше, а когда он вернется, все-все останется позади…