Записки странного человека-2. Зимний суккуб

Записки странного человека. Зимний суккуб

Weeping with you. Arms around them
Flowing with you. Without your men
Keeping with you. Feeling their shiver
Drowning with you. Deep in this river

Tired and lonely. Sitting and staring
Weak and filthy. No longer caring
Wasting to nothing. The rubble of you
Hoping for something. Poison where love grew

My Dying Bride "My Hope The Destroyer"

Я не считал себя наивным или старомодным, но почему-то придерживался мнения, что если девушка сама целует вас и после этого уходит - это что-то значит. Черт знает почему я так считал. Похоже, я ошибался.
Полина перестала мне звонить. Совсем. Я несколько раз звонил ей сам. Чаще всего натыкался на знакомый уже женский голос: "Полины нет". Если трубку брала Полина - деваться ей было некуда, - она говорила, что занята. И никак не может со мной сейчас поболтать. Нет, встретиться в ближайшие дни тоже не может.
Мне не потребовалось много времени, чтобы понять - она просто не хочет меня видеть. Кстати припомнился еще "молодой красивый" из института, и я перестал ей надоедать.
В моих выходных днях и будних вечерах образовалось слишком много времени, которое я не знал, чем занять. С недоумением и печалью я обнаружил, что успел отвыкнуть от одиночества. Это было... мучительно. Придется привыкать заново, а я почему-то не хотел. Силой я заставлял себя вернуться к своему прежнему образу жизни, заново познакомиться с знакомцами-которые-хорошо-умели-убивать-время. Честно говоря, временами меня от них поташнивало. Но я держался, поскольку альтернативой было одиночество, а оно меня не привлекало. Никак. Состояние мое было похоже на то, которое охватило меня в начале осени, во время первой "пропажи" Полины. Только еще хуже. Знакомые, кажется, думали, что я пристрастился к каким-то наркотикам. Но они не спрашивали, а я их не разубеждал.
Несколько недель подряд я слушал, практически без перерывов "My Dying Bride". Знаю, некоторые мои знакомые считают подобное "западание" на "Невесту" плохим признаком. Мол, такое можно слушать только в состоянии глубочайшей депрессии. Я даже как-то слышал от одного парня высказывание, будто ему, как только он заслышит голос Аарона на фоне заунывных скрипок, хочется пойти и тихонько - чтобы никто не видел - повеситься. Пожалуй, я его понимал, но... Не знаю. Я не считал, что у меня приступ депрессии, и вешаться желания не возникало. Мне было как-то... пусто. И хотелось слушать и слушать с утра до вечера этот плачущий, терзающий сердце голос. Наверное, глупо мерить собственную душу чужими чувствами, но "Невеста" хоть сколько-то заполняла пустоты в моей душе.

I only wanted to get you close to me
To feel the love inside of me
You turned away from me
You looked the other way
You didn't see my tears for you(1)

Утром я вставал с "предвкушением" длинного, пустого и никому не нужного дня. Я ничего не планировал на вечер, и вообще "плыл по течению". Наверное, у каждого человека бывают такие периоды, когда он осознает, что живет в никуда. А может быть, и не у каждого. Может быть, я один такой. Мне от этого легче не становилось. Сначала было больно, потом тоскливо, потом грустно. Потом я привык к этому сосущему ощущению на месте сердца и перестал замечать его. Почти перестал. Ведь жил я как-то раньше, так?
Я теперь совсем уже не знал, зачем и с какой целью существую. И пытался не задаваться этим слишком сложным и болезненным вопросом. Когда я задумывался о смысле жизни, моя бедная голова начинала давать сбои. И не только потому, что ответа на этот вопрос я найти не мог. Я боялся осознать, что как раз в моей жизни нет никакого смысла - ни в настоящем, ни в будущем. А тогда - зачем я?.. Кому лучше от того, что я - есть? Дурацкий вопрос. Тоже мне, мыслитель нашелся. Сотни людей, куда поумнее меня, бились над этим вопросом и писали целые труды о смысле жизни. Я-то куда мечу со своей доморощенной философией?


Временами я начинал злиться на все и на вся. Я чувствовал: меня тошнит и вот-вот начнет рвать. Просто так, не от чего. Точнее, от всего. Меня бесило абсолютно все, происходящее вокруг. Люди, знакомые и не знакомые, их разговоры и лица, тупые, как мне казалось, пустые до отвращения. Иногда, когда я становился невольным свидетелем какого-нибудь случайного разговора в транспорте или на улице, мне хотелось то ли плюнуть собеседником под ноги, то ли дать им по зубам. Я сам не ожидал от себя такой злости.
Особенно, помню, меня почему-то взбесил разговор двух великовозрастных балбесов, происходящий в маршрутке. Балбесы были упитанные - щеки из-за ушей торчат, - румяные, короткостриженные и наглые; они хвастались друг перед другом своими "навороченными" мобильниками и громко, хамовато похохатывали. Этот их смех - или, точнее, гоготание - окончательно вывел меня из себя, я едва сдерживался, чтобы не обернуться и не заорать на них... Как, черт возьми, глупо... Сам не знаю, почему я просто не заткнул уши наушниками не отгородился привычно от щекастых хамов своей музыкой... Зачем продолжал тратить нервы, и, главное, - совершенно напрасно, буквально не из-за чего? Может быть, по мне уже плакала психиатрическая консультация? Этак еще немного, и я начну на людей бросаться.
Впрочем, подобное состояние мне было уже знакомо. Время от времени со мной такое случалось, когда, вместо равнодушия, меня охватывало отвращение ко всему сущему.
Утешало одно - по опыту я знал, что эта агрессия продлится недолго, и через несколько дней я приду в норму.
Так случилось и на этот раз.


...Вечером, после работы, мне не хотелось идти домой. Если меня не ждала разудалая вечеринка в очередном ночном клубе, я шел на улицу, сунув в карман неизменный плеер. Темные улицы не отличались гостеприимством, но это было лучше, чем равнодушные стены съемной квартиры или деловитое мамино щебетание. Я в одиночку бродил по улицам, как целую вечность назад, слушал музыку и рассматривал встречавшихся мне людей. Среди них было много девушек - одиноких, парами, тройками, и целыми стайками. Если девушки шли большой компанией, они обычно были заняты исключительно собой и не замечали никого вокруг. Временами я ловил на себе заинтересованные взгляды девичьих парочек или одиноких девушек. Вообще, довольно легко понять, вышли девчонки кого-нибудь "закадрить", или просто гуляют. Я, во всяком случае, почти никогда не ошибался. Не знаю, в чем тут дело. Может быть, у девушек "на охоте" выражение глаз становится другое. Хищное, что ли. Как ни странно, именно среди парочек больше всего желающих завязать знакомство. Оно и понятно, вдвоем не так страшно знакомиться. Такой вариант, правда, рассчитан на "двойное" знакомство, а я же чаще всего бродил один.
Когда же мы прогуливались вдвоем с Яром, от нечего делать мы заводили разговоры с такими парочками на улицах. Проверено - если улыбнуться в ответ девчонке, когда она улыбается тебе, в девяти случаях из десяти она подойдет и заговорит первой. Мне даже почти не приходилось напрягаться. Клеил не я - клеили меня. Несколько раз попадались довольно приятные девушки - я говорю "приятные" не только в отношении внешности, но и в отношении общения тоже. Мы мило разговаривали, прогуливаясь по улице, или, если было слишком холодно и неприютно, устраивались в каком-нибудь кафе за чашкой кофе с пирожными. Любопытно, сколько чашек кофе я выпил в течение одного только декабря?
Все такие знакомства были мимолетными и заканчивались ничем. Дело было не в девушках. Дело было во мне. Даже в разгар легкой - и зачастую остроумной - беседы меня не отпускало это гадкое сосущее ощущение. Я отсекал все попытки продолжить знакомство, хотя девушки не раз настоятельно вручали мне бумажку с номером своего телефона. Чуть ли в карман не засовывали. Я не перезвонил ни разу и отдавал все записки Яру. Мы расставались после очередной чашки кофе или у очередного подъезда - дальше я был не ходок. Яр, я знаю, отношения старался несколько продлить. Для него знакомство, которое не заканчивалось бы постелью, было пустой тратой времени. А он не привык разбазаривать свое время. В отличие от...
Яр смотрел на меня и смеялся. "Вокруг тебя столько девчонок крутится, - говорил он. - Выбирай любую да бери ее голыми руками!" Я не отвечал. Секс ради секса меня не интересовал, да и насчет "крутятся" Яр преувеличивал, никто вокруг меня не крутился. Были не против завязать более близкие отношения - это да. Но не более того. На шею они мне не вешались...
Иногда вечерами я размышлял, чем сейчас может заниматься Полина. Я не хотел об этом думать, но мысли приходили сами и были весьма навязчивы. К счастью, я хотя бы не пересекся с ней ни разу на улицах. Думаю, мне было бы неприятно увидеть ее с каким-нибудь парнем, хотя никогда раньше ревности я не испытывал. Впрочем, я и тогда был далек от этого чувства.

Walk alone. Naked to the bone
My heart has fled far from me
Until another day. I find the one,
Who looks beyond the eyes in me(2)

Так я дожил до декабря. С приближением зимы я всегда начинаю сильно жалеть, что не могу, подобно сурку, залечь в спячку до апреля. Набить летом пузо, обрасти жиром, а в октябре свернуться клубочком в своей постели, накрыться с головой одеялом и уснуть. И не видеть этого чертова снега, не знать ничего ни про морозы, ни про темное низкое небо, ни про скучное ленивое солнце. Спать и грезить о весне, а потом проснуться и увидеть ее воочию... Н-да, размечтался. Если бы я родился мумми-троллем, у меня были бы шансы. А так... шансов нет, однозначно. Приходилось сцепить зубы и терпеть, с каждым зимним днем все глубже погружаясь в серую сонливую меланхолию. Я читал Ницше и завидовал Заратустре, который говорил: "Кого я люблю, того люблю я больше зимою, чем летом..." Мои же чувства все замерзали под толстым снеговым одеялом... Да если бы все! Именно те чувства, от которых я хотел бы избавиться, набросились на меня с еще большей жадностью и злостью.
Приближался Новый год. Ненавижу этот праздник, ничего более идиотского нельзя было и выдумать, по-моему. Для меня зима - само по себе тяжелое время. Короткие серые дни тяжелы, как булыжники. Идешь на работу - еще темно, идешь с работы - уже темно. Я люблю ночь, но не до такой степени, чтобы жить в ней несколько месяцев подряд. Это физически невыносимо. К концу декабря совершенно шалеешь, не хочется ничего, кроме как спать. А тут нужно целую ночь посвятить отмечанию наступления нового года - причем отмечанию неизменно бодрому и веселому. А наутро после бессонной праздничной ночи - больная голова, слезящиеся глаза и опухшая физиономия. Не слишком приятная расплата. Мне лично все равно, новый год наступает или новый век. Не понимаю, почему это должно быть важнее, чем наступление нового дня. Дурацкие условности. К тому же, вся эта суета с елками и подарками... она меня убивала и выводила из равновесия. Но, увы, Новый год - единственный праздник в году, от празднования которого нельзя полностью уклониться, если только не хочешь кого-нибудь обидеть. Я не хотел. Не дошел еще до такой стадии, чтобы мне стало наплевать на родных и знакомых. Времени не хватило.
В этом году мне предстояло отмечать ненавистный праздник трижды. С коллегами по работе, с родителями и с друзьями-знакомыми. Я пытался избавиться хотя бы от первых и последних, но у меня ничего не вышло. Говорить маме, что не смогу придти к ним с отцом, даже и не стоило. Хорошо хоть, что не все три мероприятия приходились на одну ночь.
Хуже всего дело обстояло с коллегами. На работе я ни с кем не поддерживал дружеских и вообще сколько-нибудь близких отношений, редко вступал в беседы и не ходил по вечерам с нашими ребятами пить пиво. В общем, был котом, который гуляет сам по себе. Я всегда плохо сходился с людьми, а с годами наладить с кем-то отношения становилось все тяжелее и тяжелее. Это нормально. Мы костенеем в своих привязанностях, с возрастом все больше сосредотачиваемся на себе и своей жизни. Нам труднее становится впустить в свою душу другого человека. Мало того - мы просто не видим в том нужды. Впрочем, может быть, и здесь мне стоило бы говорить только за себя. Но мне, на самом деле, казалось, что все наши привязанности - ну, хорошо, почти все, - мы приносим из детства и юности. Трудно завязать близкие отношения, когда тебе двадцать пять, и почти совсем нереально это становится, когда тебе тридцать.
Но и тут я переплюнул своих ровесников. Я даже не пытался ни завязывать знакомства, ни поддерживать их. Я не был отшельником, но не стремился к общению. Как ни странно, мои коллеги, казалось, испытывали ко мне только лишь симпатии. Меня это всегда удивляло. Учитывая, что бывали дни, когда я мог вообще не произнести ни единого слова, разве только по работе.
Коллеги - а у нас в отделе народ по большей части молодой, - настоятельно хотели заполучить меня на новогоднюю вечеринку. Особенно усердствовали наши девушки. С ними было все понятно - им тем лучше, чем больше кавалеров. Хотя - какой из меня кавалер?.. Но что было нужно от меня остальным - я решительно не понимал.
Все оказалось не так уж и плохо. Мы собрались на квартире одного из наших ребят, он жил один, и мы никому не мешали. Вечеринка прошла, как бы выразилась моя мама, интеллигентно. Никто не напился и не буянил. Вообще не позволял себе ничего лишнего. Впрочем, если бы у кого и возникла охота напиться - ничего не вышло бы. На столе было только сухое вино и сок. Интеллигентные люди предпочитали интеллигентные напитки. Я ничего против не имел, хотя больше привык к совсем другим празднествам. Гораздо менее сдержанным.
Мы умеренно выпивали, немного танцевали, вели умные - и не очень - разговоры. Я больше помалкивал и, наверное, вообще выглядел букой. Наши девушки, очаровательно раскрасневшиеся от вина и повеселевшие, по очереди пытались вытащить меня потанцевать. Я особо не сопротивлялся; правда, танцор из меня, скажем прямо, никакой. Хоть ноги никому не отдавил, и то ладно... Да и кто в наше время вообще умеет толком танцевать? Не попрыгать на дискотеке, а именно танцевать - красиво, стильно и со вкусом? Вот то-то и оно.
Разошлись мы довольно рано, у всех были свои предновогодние дела. У всех - кроме меня. Поэтому я отправился провожать одну из девчонок. Она жила на другом конце города, и попросила составить ей компанию. Зимой ведь темнеет рано. Я поехал с ней.
По дороге мы немного поговорили о всяких мелочах. Она была на год старше меня, не замужем, и жила с родителями. Приятная девчонка, и разговаривать с ней было приятно. Тем не менее, во время нашей беседы меня все время преследовало ощущение, что что-то не так. Чего-то не хватало. Только когда мы вышли из автобуса, понял, в чем дело. Я постоянно искал на ее лице ту самую необъяснимую загадочную улыбку, что рождалась на губах Полины, когда она смотрела на меня. Разумеется, ничего подобного в лице этой девушки я не находил. И это обстоятельство повергало меня в печаль и тоску.
Вместе с девушкой мы дошли до ее дома. Перед тем, как распрощаться, она спросила, не хочу ли я зайти. Мол, на улице холодно, и чашка чаю придется кстати. И впрямь, похолодало, но от чая я отказался. Мне не хотелось, чтобы она подумала, будто совместное чаепитие может послужить началом дружбы или же других, более близких отношений. Возможно, она ничего подобного даже не имела в виду, но я предпочитал перестраховаться в таких делах. Меньше всего я хотел "заводить" роман, видит бог. Да еще декабрьским вечером. Мой лимит человеческого общения на один день был исчерпан.
Да и на этот год, пожалуй, хватит с меня.


Одна напасть из трех миновала.
Непосредственно новогоднюю ночь мне предстояло провести в двух местах. Первую половину ночи - у родителей. Так сказать, в семейном кругу. Вторую половину - с приятелями и приятельницами. Ни о первой, ни о второй части я не думал с энтузиазмом. С гораздо большим удовольствием я просто лег бы спать.
С приятелями было проще - им не требовалось покупать подарки. А я никогда не знал, что дарить родителям. Да и вообще кому бы то ни было. Я не умею угадывать людей. Нет во мне внимания к чужим желаниям. Да я и в своих-то не всегда уверен, хотя замкнут почти исключительно на себя.
По магазинам я ходить вообще не любил, а в предпраздничные дни начинал этот процесс просто ненавидеть. Еще в детстве, когда мама, отправляясь в магазин, брала меня с собой, я невзлюбил шум и толкотню, которые неизменно образовывались у каждого прилавка. Искать подарок, когда тебя толкают со всех сторон - никогда не понимал я этого. Так же как и того, что подарок вообще нужно искать. И приурочивать его к какому-то специальному дню. Видишь вещь, которая может понравиться твоему знакомому - купи и подари ее, если уж так хочется сделать приятное. Зачем тянуть до какой-то там "значимой" даты?
Впрочем, это все лирика, а мама, несомненно, обиделась бы, если бы я пришел к ней с пустыми руками. Сама она наверняка приготовила для меня что-нибудь. И я весь выходной день убил на толкание по магазинам, злясь все сильнее и сильнее. Так что накануне новогодней ночи настроение у меня было самое что ни на есть новогоднее. То есть - омерзительное.
Демонстрировать его родителям я, разумеется, не собирался. Принцип "испортил настроение себе - испорть близким своим" я не исповедовал. Предпочитал улучшить собственное, если возникала в том нужда. Тогда она именно что возникла.
Нет ничего лучше для поднятия настроения, чем несколько бутылочек хорошего светлого пива, выпитого неспешно в одиночестве, сидя перед окном, выходящим на заснеженную улицу. Такой способ работает даже зимой. Даже тридцать первого декабря.
Я медленно цедил пиво и чувствовал, как встроенная внутри меня шкала настроения ползет вверх. Состояние мое было далеко от того, чтобы радостно смеяться и радоваться жизни в любых ее проявлениях, но мир перестал видеться в черно-серых тонах. Понемногу проходила кафкианская безнадежность - в последние дни я чувствовал себя Йозефом К., заплутавшим в Деревне на подступах к Замку. По пояс в сугробах, в серой рутине одинаковых дней, без перспектив и реально осуществимых планов. После второй бутылки пива я попытался настроиться на то, что мне предстоит приятно провести время среди приятных людей. Немного помогло. Но только немного. После четвертой бутылки я решил остановиться. Не стоило напиваться перед походом к родителям. Мама не поймет и уж точно не оценит. И без того, будет спрашивать, кажется ли ей или и впрямь от меня пахнет спиртным. Впрочем, Новый год - хорошая отмазка в подобных обстоятельствах. Хоть какой-то положительный момент.
Но - напиться я еще успею. Для этого будет чертова уйма времени. Только вот я не знал, точно ли я хочу напиваться.


Толкаться после магазинов еще и в душной маршрутке мне не хотелось, и я пошел пешком. Шел снег. Зимние улицы в желтых пятнах фонарей были заполнены народом. В последние оставшиеся часы старого года люди спешили домой или в гости. Я, вопреки, своему обыкновению, сунул наушники в карман пальто и шел, вглядываясь в лица встречных пешеходов. Странное дело: когда я был маленьким, мне казалось, что в последний день года на улицах встречаются сплошь радостные и веселые лица. В воздухе был разлит мандариновый аромат праздника, и я считал по окнам мигающие гирлянды на елках. Со временем предвкушение праздника стерлось, и нечему стало отражаться в лицах других людей. Теперь я видел, что все как всегда: нахмуренные лбы, сумрачные взгляды, сжатые рты. Вероятно, я и сам выглядел не радостнее.
И почти не осталось разноцветных елок в квартирах.
Или я просто перестал их замечать?


У родителей меня ожидал сюрприз. Да такой, что я чуть было не развернулся и не ушел.
Я вошел, и навстречу мне с кухни выглянула мама. Она держала мокрые руки на весу. Поверх нарядного платья был повязан фартук. "Проходи в зал! - сказала она. - Отец там, а я через пять минут приду". Отец, действительно, был в зале, но не один. Кроме него, там была смутно знакомая мне женщина и совершенно незнакомая девушка. "Вот и Стас, - сказал отец. - Мы уже заждались. Помнишь Ольгу Николаевну? А это ее дочь, Людмила".
Передо мной во всем своем коварстве открылись мамины далеко идущие планы. Я чертыхнулся про себя и поздоровался с барышней и ее матерью. Они обе улыбнулись мне в ответ. Улыбки у них были очень похожие. Да и в чертах лица Людмилы и ее матери наблюдалось заметное сходство. Кстати, девушка была довольно мила, со вкусом одета и подкрашена. Модно подстриженные волосы, аккуратный маникюр, нарядная - и, похоже, довольно дорогая, - блузка. Не девушка, а картинка. Я даже на минуту почувствовал к ней некое подобие симпатии.
Чем хороши семейные празднества - они ни к чему не обязывают. Обычно мне предоставлялась возможность хранить молчание: мама очень хорошо говорила за троих. Нам с отцом оставалось только слушать ее и вставлять в нужных местах подходящие реплики. Но теперь все было не так. С нами сидели два чужих человека, и требовалось как-то поддерживать разговор.
Нас с Людмилой посадили рядом - кто бы сомневался, что так и будет. Я галантно подливал ей вина и временами осведомлялся, не нужно ли ей чего, но дальше этого наша с ней беседа не шла. Она поглядывала на меня робко и немного обиженно; мама со своего места сигнализировала мне глазами, чтобы я развлек соседку. Я молчал, как партизан на допросе. Говоря по правде, в горле у меня стоял ком. Как-то очень отчетливо я представил, что рядом со мной - колено к колену, плечо к плечу - могла сидеть Полина... Она даже не позвонила мне, чтобы поздравить. Или просто поинтересоваться, как я поживаю. Впрочем, я ведь тоже ей не звонил уже давно.
Настроение, так старательно подстегнутое светлым пивом, стремительно упало. В голове закопошились ставшие привычными безнадежные мысли.
"Станислав! - мама, заметив, наконец, что я уже битых полчаса молчу, решила пойти в наступление. - Что это ты ничего не ешь? Не нравится?" - "Нет, мам, все очень вкусно". - "Так почему у тебя тарелка пустая? Чего тебе положить?"
Банальные вопросы. Банальные ответы. И так - изо дня в день, всю жизнь. И не разорвать никак эту цепь банальностей, пытаешься - но только запутываешься все сильнее. Мы говорим то, что до нас говорили тысячи, миллионы людей, и делаем то, что до нас делали тысячи, миллионы раз. Как заводные куклы. Как стрелки часов, которые описывают по циферблату круг за кругом. Наступление нового года - фикция. Просто еще один круг.
Оставаться за столом с подобными мыслями становилось невозможно. Не выдержав, я встал и ушел на кухню. Открыл форточку и сел под ней у заставленного посудой стола. Приспособил под пепельницу пустую консервную банку и закурил. Мама, вообще-то, не разрешала курить в квартире и просила выйти на балкон, но в холода делала послабления.
Какой маразм царит в нашей жизни, думал я, вдыхая и выдыхая дым. Люди встречают новый год так, как будто действительно верят, что он принесет перемены. И не абы какие, а обязательно - хорошие. Верят, несмотря на то, что все остается по-прежнему. Мы всю жизнь мечемся между работой по восемь часов в день и домом, куда в большинстве своем приходим только поспать и поесть. Да и дом этот - зачастую всего лишь крошечная квартирка, больше похожая на кладовку. Пять шагов вдоль, три - поперек...
Я был уверен, что большинство людей даже не задумываются над тем, до чего обыденна их жизнь. И ничего не пытаются с ней сделать. Ничего не хотят менять. Все их устраивает. Так какого же черта я сижу и думаю, думаю, думаю?.. Почему не исполнюсь радостным ожиданием грядущих перемен? Которые обязательно должны наступить сами собой. Почему я все время думаю только от отрицательной стороне жизни? Что со мной такое?
Сигарета осыпалась пеплом почти до фильтра, когда на кухне появилась Людмила. Робко взглянув на меня, она стала искать что-то на полочке над раковиной, приподнявшись на цыпочки. Искала долго и безуспешно. Я подумал, что ее, должно быть, заслали сюда наши коварные матери. С тем, чтобы у нас под каким-нибудь предлогом завязалось общение. Только вот, мне казалось, Людмила была настроена общаться со мной не больше, чем я с ней. Хотя, наверное, я опять мерил ее своею меркой.
Посуда на полочке продолжала громыхать, а нужная вещь никак не находилось. Любопытно, это стратегический ход такой, или она и впрямь не может что-то отыскать? Я затушил в консервной банке сигарету, поднялся и подошел к Людмиле. Поставил рядом с ней табуретку: "Вот. Залезай сюда. Удобнее будет, - я посмотрел на ее гладкие шелковые ноги, не удержался и добавил: - Если хочешь, я тебя подержу". Она стремительно залилась краской и пробормотала едва слышно: "Спасибо. Я... уже нашла". При этих словах она схватила первую попавшуюся чашку и быстро ушла. Я хмыкнул и вернулся на свое место под форточкой. Надо же, какие стеснительные девчонки в наши дни еще попадаются. Просто удивительно.
Когда я докуривал вторую сигарету, ожил мой мобильный. "Тебя когда ждать? - спросил меня громкий и пьяный голос Яра. - У нас тут веселье идет вовсю". Веселились они, и правда, вовсю - если судить по шуму на заднем плане. Я посмотрел на часы. Половина второго. Пожалуй, пора сменить место действия.


Там, в отличие от квартиры родителей, было шумно, жарко, весело и пьяно. Звенели бокалы, гремела музыка, метались по стенам блики от невесомых елочных гирлянд, немо прыгали картинки в телевизоре. Танцуют все, подумал я. Надо было и Людмилу, что ли, с собой прихватить. А то осталась она, бедняжка, сидеть в чопорной компании своей матери и моих родителей. Я моментально стал пьян от одной здешней атмосферы и искренне пожалел бедную девушку.
Едва я вошел, на меня налетели, закрутили, увлекли в комнату, я чудом успел скинуть пальто. Нетрезвые полузнакомые девчонки повисли у меня на шее, я стряхнул их, и кто-то сунул в руку стакан с водкой. Я, вообще, не любил водку, но мне стало как-то все равно. Точнее, не так. Я захотел тоже стать пьяным и веселым. В конце концов, все вокруг празднуют, и я тоже хочу. Водка горячим комком провалилась в желудок, лицо запылало. Хорошо же!
"Ага, вот и ты! - передо мной вырос Яр, раскрасневшийся и взлохмаченный. Верхняя пуговица его рубашки была расстегнута, галстук приспущен. - Как там предки?" - "Нормально. Пытались мне какую-то девицу навязать". - "Девицу! - развеселился Яр. - Вел бы ее сюда! Или ты ее со стариками бросил?" - "Да как-то не сообразил... Хотя, здесь и без нее девиц хватает". - "Это точно! И обрати внимание, все - как на подбор! Ну, веселись".
Я выпил еще водки и довольно быстро "поплыл". Стало жарко, легко и ярко. Через короткое время я обнаружил себя среди танцующих, а напротив себя увидел девушку, которая целенаправленно мне улыбалась и оказывала всяческие знаки внимания. Девушка была красивая, и я тоже стал ей улыбаться. В танце мы постепенно сближались, и в какой-то момент ее весьма выпуклые формы оказались прижатыми ко мне. Я не имел ничего против. На девушке было короткое ярко-синее платье, и через тонкую ткань от нее пыхало жаром, как от печки. Самые настоящие кудри - черные и блестящие, раньше я видел такие только в рекламе шампуня, - плясали вокруг разрумянившегося лица. Девушка все время смеялась, показывая ровные белые зубы. Странно, почему я ее раньше не видел? Всех остальных присутствующих я знал - близко или не очень. Но все лица были более или менее знакомые. Кроме этой вот девушки.
Постепенно мы с ней переместились в коридор. И она, и я, были уже сильно пьяны, и потому целовались с особенным пылом. Всяческие условности нам были нипочем. Мы целовались, хотя мимо нас постоянно шлялся туда и сюда менее пьяный, чем мы, народ. Я завелся быстро и, как бы это сказать, с пол оборота. Девушка была аппетитная; не девушка прямо, а суккуб. И тонкое ее платье очень скоро начало мне мешать. Так же как и ей, я полагаю, начала мешать моя одежда.
Еще через несколько минут мы уже были в спальне. Кто-то - то ли я, то ли она - плотно прикрыли дверь. Преграда для любопытствующих слабая, но тогда мы об этом не думали.
В подобной ситуации я оказался впервые. Если уж я занимался любовью с девушкой, я точно знал ее имя, и знакомство наше продолжалось намного более получаса. Да и трезв я бывал обычно. А тут... как-то все слишком спонтанно все получилось.
Впрочем, все равно было хорошо. Мне-то - уж точно. Надеюсь, и ей тоже. Через какое-то время мы вышли из спальни, полностью удовлетворенные друг другом.
Мы так и не познакомились. Кажется, мы вообще не сказали друг другу ни единого слова за все время, что провели вместе. Так что к утру я знал о чернокудром суккубе не больше, чем когда впервые увидел ее. Да и не стремился узнать. Пусть останется хмельным видением, маленьким новогодним чудом.


Домой я попал уже первого числа, часов в десять утра. Ребята еще продолжали "гудеть", но я от них сбежал и пошел пешком. На улицах было холодно и малолюдно. Голова и ноги гудели; ночной хмель еще не выветрился до конца.
Чувствовал я себя неважно, как и всегда после продолжительной пьянки. Я знал, что если не соблюдать меру, после меня обязательно станет мутить, но на эту ночь постарался забыть об этой своей особенности. Теперь мне предстояло расплачиваться за свою сознательную забывчивость.
Придя домой, я сразу же лег, вознамерясь уснуть. Мне становилось все хуже; кажется, я значительно перебрал с водкой. И впрямь - когда это раньше я был настолько пьян, что начинал активно крутить любовь с первой попавшейся, совершенно незнакомой девушкой? Как бы еще стыдно не стало, когда совершенно приду в себя...
С этой мыслью я уснул.
Проснулся от сильной головной боли и от того, что кто-то сильно толкнул меня в плечо. Щурясь, я открыл глаза: по-видимому, за окном уже было темно, потому что в комнате горел верхний свет. У моей кровати стоял Яр, без пиджака и без галстука, какой-то весь помятый и несвежий, но зато чертовски довольный - если судить по его не совсем еще трезвой физиономии. Толкался, безо всякого сомнения, он.
"Что тебе нужно?" - спросил я отнюдь нелюбезно и приподнялся. Голова отозвалась на это невинное движение вспышкой адской боли. - "Мужик, ты в курсе, что у тебя завтра свидание в шесть часов?" - "Что?.." - "Ты что, не проспался еще, что ли? Свидание у тебя, говорю. С Анжелкой. Она будет ждать тебя в N (он назвал хорошо знакомый мне бар в центре). Отказы не принимаются". - "Анжелка? Кто это?"
Яр воззрился на меня так, будто не верил собственным ушам. На лице его возникло выражение наигранного преувеличенного удивления: "Вот те раз! Вы что же, даже не представились друг другу?" - он хохотнул так, что мне немедленно захотелось дать ему в зубы. Без сомнения, он говорил о чернокудром суккубе. Выходит, Яр в курсе того, чем я занимался в соседней комнате... Возможно, остальные участники вечеринки тоже в курсе. Впрочем - ну и что же? К черту, к черту!
Но что же нужно чернокудрому суккубу по имени Анжела (кстати, мне подумалось, что имя это редкостное и, как я считал, давно уже вышедшее из моды. Однако оно удивительно подходило этой девушке)? Неужто я ей понравился настолько, что она решила продолжить знакомство? Но это никак не входило в мои планы.
Впрочем, не передавать же отказ через Яра?
"Хорошо", - только и сказал я и повернулся на другой бок. Виски ломило невыносимо. Таблетки теперь, я знал, мне не помогли бы, и единственным средством был сон. К утру меня должно было отпустить.
Как видно, Яр понял мое состояние, потому что приставать больше не стал. Я слышал, как он отошел от меня, потом долго возился в стороне, - вероятно, раздеваясь, - и, наконец, улегся.


Я ожидал, что станет звонить мама и укорять меня за то, что я так рано и неожиданно их покинул. Но она не звонила - а возможно, я просто ничего не слышал, насколько глубок и тяжел был мой сон.
Во сне я видел Полину... На ней было синее платье; мы танцевали. Наяву такого, конечно, случиться никак не могло, я и во сне никак не мог поверить в происходящее. Не мог поверить, что снова она со мной рядом... Не мог заставить себя коснуться ее, хотя мучительно хотел этого. Я хотел целовать ее - никогда я не пытался сделать это, зная, что она отвергнет и осмеет все мои попытки.
Все это был лишь сон... и мне оставалось только удивляться, как долго не отпускает меня худенький белобрысый эльф.
Проснувшись, я приказал себе не думать о ней. Нужно было позвонить маме, пожалуй... но я мог сделать это и после встречи с Анжелой.


Место, где мне было назначено свидание, совмещало в себе кафе-бар и танцпол. Вследствие раннего часа музыка играла тихо и ненавязчиво, диджей еще не начал свою работу. Народу было немного. Лишь за одним из столиков сидели две девочки лет шестнадцати, с маленьким графинчиком водки и тарелочками с тортами (меня передернуло от такого сочетания), да за другим столом я увидел Анжелу. Сегодня вороные волосы ее было подняты наверх, открывая лицо, но она все равно выглядела очень эффектно. На ней был тонкий сиреневый свитерок, короткая юбка и высокие сапоги на "шпильке". На столе перед ней стоял бокал с неизвестным мне коктейлем неаппетитного фиолетово-зеленого цвета. Кажется, она уже была слегка навеселе.
Я попросил официанта принести мне пива и сел напротив Анжелы.
"Здравствуй, - сказал я. - Ты хотела меня видеть?" Она подняла на меня глаза. В полутьме они показались совершенно черными. "Хотела, - с поразительной серьезностью кивнула Анжела. - Мне пришло в голову, что нужно же хотя бы узнать имя человека, с которым... ну, ты понимаешь".
Я понимал. Меня удивило еще, до чего сходно мы с ней мыслим. Точнее, не сходно, а в одном направлении - ведь я, наоборот, предпочел бы имени не узнавать.
"Ну, мое имя ты, положим, могла узнать у Яра - если тебя интересовало только имя..." - "Это совсем не то..." Она обхватила губами коктейльную трубочку и сделала глоток. Глядя на ее округлившиеся губы, я моментально вспомнил события недавней ночи, и меня бросило в жар. Анжела, вероятно, заметила это и улыбнулась. "С тобой было очень приятно провести время, - заявила она с потрясающей для девушки прямотой. - И я подумала, что неплохо было бы встретиться еще раз. Хотя бы, для того чтобы поболтать, выпить, потанцевать..."
У меня имелось собственное мнение насчет того, чем могут окончиться наши с ней танцы, но я догадался промолчать. Хотел бы я только знать, о чем она собирается со мной болтать...
"Ну, вот мы и встретились... Анжела. Что делать будем?" Она внимательно на меня взглянула. "Кажется, ты не слишком рад меня видеть? Может быть, я кажусь тебе навязчивой? Или ты жалеешь о том, что между нами было?" - "Нет, не жалею. Только должен тебе сказать, что был пьян..." - кажется, меня заносило куда-то не туда. Я замолчал, поморщился и отпил пива, наконец-то принесенного официантом. Пиво было приятно холодным, и мне немного полегчало. Ничего более умного, впрочем, я так и не сумел сказать: "То есть, я хочу сказать, что обычно так не делаю..." - "Интересная у тебя манера общаться, - протянула Анжела. - Вот сейчас - это был комплимент? Или, наоборот, мне нужно было обидеться?" - "Решай сама", - ответил я, пожалуй, несколько слишком резко.
 Некоторое время мы сидели в молчании. Анжела потягивала свой неаппетитный коктейль, я - пиво. Свитер решительно мне мешал, высокий воротник душил, и отнюдь не потому, что в помещении было жарко или душно. Не знаю, кто мог бы смотреть на подобную девушку и оставаться при этом равнодушным. Тем более удивительным было - что она нашла во мне такого, чтобы так жаждать встречи.
Мне очень хотелось уйти, но я, как дурак, боялся ее обидеть. Черт! Что за идиотская ситуация...
"Н-да, - снова заговорила Анжела, прикончив коктейль. - Что-то не то получается. Слушай, а давай-ка сделаем вид, что мы до сих пор были незнакомы? Ну, допустим, ты как будто только что подошел ко мне познакомиться".
Тут можно было возразить, что обычно я с девушками подобного типа не знакомлюсь, но я снова вовремя прикусил язык. Потому что тогда на месте Анжелы я бы точно обиделся.
"Станислав, - произнесла она с какой-то непередаваемой интонацией. - Это что же получается: Стас или Слава?" - "Ох, вот не надо - только не Слава..."
Мне стало тоскливо. Сколько раз уже это повторялось? Не то чтобы один в один, но почти так... И сколько еще повторится? Это уже похоже на издевательство. Почему же все девушки начинают с одного и того же? То есть, почти все... Полина каким-то чутьем поняла, как именно меня нужно называть, и звала Славиком, только когда хотела поиздеваться. Впрочем, она вообще редко называла меня по имени. Почему-то она избегала подобного обращения.
Полина...
Нет, ну как долго я еще буду ее вспоминать? Ведь уже месяц прошел!
"Что это у тебя за гадость такая?" - я кивнул на опустевший Анжелин стакан. Она глянула удивленно. "Почему - гадость? Между прочим, весьма вкусная штука. И крепкая". - "Крепкая? Это хорошо. Как называется? Я хочу ее заказать... тебе повторить ее? Или будешь пить что-нибудь другое?"
Зал постепенно заполнялся. Народ потягивался по одиночке и группами. В основном это были мальчики и девочки лет семнадцати-восемнадцати, студенты, золотая молодежь. Были и такие, кто выглядел явно "за двадцать" - немного, но достаточно, чтобы я не чувствовал себя динозавром. Музыка, до того приглушенная, заиграла громче и стала более агрессивной и навязчивой. Разговаривать стало невозможно: я не слышал себя, не говоря уже о собеседнице.
Вскоре действие переместилось в основном на танцпол, появился диджей. Анжела, перегнувшись через стол, схватила меня за руку и сказала, блестя глазами: "Пойдем танцевать!"


Наши с Анжелой встречи отличались исключительной насыщенностью. Я имею в виду - насыщенностью действием. Анжела не могла просто спокойно гулять по улицам и вести неспешные беседы, а то и просто молчать. Нет, ей вовсе не требовалось постоянно говорить, но и молчать она не умела. Ей требовалось, чтобы вокруг постоянно гремела музыка - чем громче, тем лучше, - сверкали огни и приготовлялись коктейли. Последнее она поглощала в невероятном количестве. Кажется, я так ни разу и не видел ее совершенно трезвой, она всегда была навеселе и потому - в хорошем настроении. Большой плюс в плане общения; своей веселой раскованностью Анжела удачно уравновешивала мою всегдашнюю слегка сумрачную молчаливость. Она умела увлекать за собой - этого у нее было не отнять. До сих пор я удачно избегал нежелательный встреч с девушками, но Анжела... Анжела, впрочем, не спрашивала, хочу я видеть ее или нет. Она вообще предпочитала не говорить, а действовать. И, надо сказать, мне не была неприятна ее компания.
Анжела умела увлекать и отвлекать. В ее обществе я, пожалуй, становится более живым, чем обычно.
И она нравилась Яру. Кажется, он сам имел на нее какие-то виды, и у них даже что-то было в прошлом, какие-то шуры-муры, но Анжела быстро от него избавилась. Яр, обычно злопамятный, обиды на нее не держал, и до сих пор лелеял планы вернуть ее к себе расположение. Это все я узнал не от него - от Анжелы, обрывками и намеками. Я его понимал. Как я уже упоминал, подобная девушка могла оставить равнодушным разве что евнуха - а Яр к ним отнюдь не относился, и вообще воздержанностью в некоторых отношениях не отличался.
А я ломал голову, чем же Анжеле приглянулся такой зануда, как я...
Она затаскала меня по клубам и барам. Я не возражал. Все они, в основном, были мне знакомы - я там бывал ранее со знакомыми. С теми самыми, что умели убивать время... Несколько раз я пересекался с ними. Они видели меня с Анжелой и одобрительно хлопали меня по плечу, а Анжеле отвешивали двусмысленные комплименты. Она хохотала, показывая прекрасные зубы. Вела она себя с ними свободно, даже слишком, смеялась, кокетничала. Я молчал и никогда не делал ей замечаний - считал себя не в праве. Да и не задевало меня ее поведение нисколько.
В сумочке у нее постоянно валялись ключи от "свободной квартиры" - почти всегда это оказывалась какая-то новая квартира. "Подружка уехала на несколько дней, попросила присмотреть", - объясняла она. Для каких целей Анжела использовала эту жилплощадь, мне стало ясно в первое же наше "настоящее" свидание. Разумеется, она не удовлетворилась только разговорами и танцами. А я... я махнул на происходящее рукой и поплыл по течению.
Лучше я буду с Анжелой, чем с самим собой. Мне надоело постоянно вспоминать.
Бывала она и у меня дома. Во время этих визитов Яр так и ел ее глазами, мне даже неудобно становилось... А вот Анжела чувствовала себя прекрасно. Она требовала у меня сигареты и садилась на стул, закинув ногу на ногу. Учитывая длину ее юбок - уж как она умудрялась не мерзнуть в этих юбочках в зимние морозы, только бог знает, - картина получалась весьма завлекательная. Анжеле, как я понимаю, нравилось, когда на нее смотрели вот так...
Мою музыкальную коллекцию она удостоила лишь мимолетным незаинтересованным взглядом, и ни разу не поинтересовалась моими музыкальными пристрастиями. Хотя и неоднократно видела меня в наушниках, витающим где-то в небесах иного мира...


Однажды... однажды в одном из клубов мне показалось, будто среди множества людей мелькнул знакомый силуэт. Маленькая фигурка, свободно летящие следом за ней светлые волосы. Ей нечего, нечего было делать здесь! Насколько я знал, она никогда не посещала подобные места. Сердце мое подпрыгнуло к горлу, а после провалилось куда-то вниз... Я понимал, что, скорее всего, просто обманываю себя, но я рванулся следом, спеша нагнать... Анжела ухватила меня за руку: "Ты куда?" - "Пусти!" - зло крикнул я в ответ. Я в самом деле был зол и страшно возбужден в тот момент. Если бы Анжела стала меня удерживать, я, пожалуй, даже смог бы ее ударить. Я почти не владел собой.
Маленькая фигурка пропала из виду. Я было стал ее отыскивать, но скоро спохватился и заставил себя остановиться. Нет, не потому, что уверился, будто это фантом. Я сказал себе: если бы она хотела тебя видеть, она бы сама разыскала тебя. Хотя бы позвонила... Если она этого не сделала до сих пор, значит...
Я вернулся к Анжеле. Ничего не спросив, она тут же повисла у меня на шее. Пахло от нее дорогими духами и дорогим алкоголем.


Даже представить себе не могу, откуда мама прознала про Анжелу. Точнее, не именно про Анжелу, а про то, что я встречаюсь с какой-то девушкой. То ли она случайно увидела нас вместе, то ли увидел кто-то из ее знакомых и рассказал ей. Так или иначе, когда я заходил, мама начинала намекать, что неплохо было бы познакомить ее с моей подругой. Я быстро устал от ее намеков и спросил напрямую, с чего она взяла, будто у меня есть подруга. Мама изобразила оскорбленное достоинство.
Привести Анжелу к маме домой... Страшно было и подумать об этом. Анжела, конечно, сумела бы прикинуться этаким невинным ангелочком и даже, пожалуй, смогла бы произвести на моих предков известное впечатление. Пороху изобразить воспитанную, утонченную барышню у нее хватило бы - стоило бы ей только захотеть. Да только так было бы еще хуже. Тогда - я знал - мама замучила бы меня разговорами о женитьбе. Впрочем, скорее все же, Анжела бы ей не понравилась. Мама предпочла бы видеть в качестве моей подруги девушку тихую и неприметную, такую, которую она могла бы учить жизни и наставлять. Анжела же за словом в карман не полезла бы, и язычок за зубами держать не стала бы - даже из уважения к маме своего "бойфренда". Да и "неприметной" она не была.
Поэтому в доме родителей я отговаривался как мог, но с каждым разом становилось все труднее. Я всю голову сломал: как бы объяснить своей консервативной маме, что встречи с девушкой вовсе не подразумевают намерения на ней жениться? Она не поняла бы тех отношений, которые связывали нас с Анжелой. Конечно, не поняла бы - я и сам их не понимал временами. Это было совсем не то, что с Полиной, но и это не вело нас никуда.
Тем не менее, каким-то образом все должно было разрешиться ...


Февраль выдался хмурым и холодным. День прибавлялся, но это было как-то совсем не заметно - за окном висела серая хмурь, выходить в которую страшно не хотелось, даже до тошноты. Даже от мыслей о скором уже приходе весны не становилось веселее.
Моя усугубившаяся угрюмость была замечена даже Анжелой. Впрочем, еще бы она не заметила - я стал ее сознательно избегать, и она прилагала поистине грандиозные усилия, чтобы выцепить меня на вечер. Яр, казалось, был рад наметившемуся между нами разрыву, и я этому совершенно не удивлялся. Наверняка он только и ждал момента, когда можно будет выступить в роли утешителя для брошенной несчастной Анжелы.
Пока, впрочем, Анжелин напор не ослабевал. Изо всех сил она тормошила меня. Если ей удавалось заполучить меня в свое распоряжение, она не оставляла меня в покое ни на минуту. Я продолжал удивляться - что ей во мне?.. будь я на ее месте, давно бы послал все к черту и перенес свое внимание на объект более достойный и, уж конечно же, более сговорчивый. Будь я на ее месте?.. Но разве я не вел себя так же, как она, во время наших встреч с Полиной?! Вот черт! Уж не влюбилась ли в меня Анжела? Это было бы совсем некстати...
Чего, казалось бы, проще - спросить девушку о испытываемых ею чувствах. Тем более, что девушка эта была раскованной и ничуть не стеснительной, не обремененной никакими предрассудками. Но, однако, я чувствовал, что скорее готов язык себе откусить, чем задать Анжеле вопрос об ее отношении ко мне.


Потом настал тот день...

Poison awaits when you kiss her
Her heart cries out for you, for me
Untold misery is hers to serve
out for eternity
Out cold. Mankind will stay
forevermore if she gets her way
She can't help it. It's her curse
To sing your pain in her own verse(3)

Обычно, во время встреч с Анжелой, я выключал свой мобильник. Даже если кто-нибудь звонил мне, чаще всего у меня просто не было времени или возможности (или же просто охоты) ответить. В самом деле, не выворачиваться же из девичьих объятий, чтобы переброситься парой слов со знакомым, который вдруг очень захотел услышать твой голос? Это нелепо и... невежливо.
Но в тот день, - вернее, вечер, когда мы с Анжелой были на квартире ее очередной уехавшей подруги, - я отчего-то не выключил телефон. И, разумеется, он зазвонил в самое неподходящее время... Сначала я пытался его игнорировать, но тот, кому я понадобился, оказался весьма настырным. Звонок не умолкал. Похоже, предстояло ждать, пока у телефона сядет аккумулятор.
Кому-то я был очень сильно нужен. Может быть, что-то случилось?
Мгновенно встревожившись, я не выдержал и протянул за трубкой руку. "Не отвечай", - простонала Анжела, впиваясь мне в плечи своими весьма острыми коготками. Я вывернулся и схватил надрывающийся телефон, едва не свалившись при этом с кровати: "Слушаю".
"Привет", - сказал голос в трубке. Он был почему-то искажен помехами - я даже не помнил, когда телефонной линии было так плохо, - и к тому же звучал необычайно хрипло, но я сразу же, моментально узнал его. У меня задрожали руки... впрочем, не только руки, пожалуй. Я весь затрясся, горло перехватило судорогой. Я даже не ожидал, что по прошествии всего этого времени еще буду реагировать подобным образом. Видно, я влип крепче, чем сам предполагал, и моя привязанность граничила едва ли не с помешательством.
"Алло! - голос стал громче и настойчивее, и тут же на несколько секунд прервался кашлем. - Ты слышишь меня или как? Я тут что-то разболелась, температурю. Не хочешь приехать повидать больного человека?.."
Разумеется, я тут же отправился к ней. Ничего не объясняя Анжеле, я поднялся, оделся - путаясь при этом в рукавах, - и ушел. Анжела проводила меня странным взглядом. Позже я понял, вспомнив ее искривившееся лицо и закушенные губы, что выяснения отношений не избежать, но тогда я об этом не думал. Полина позвала меня! Сама...
Ничто более не помещалось в моей голове в тот миг. Я не знал, что творилось со мной. никогда раньше не был я так взволнован. В конце концов, не зря же Полина частенько называла меня "тормозом"... Наверное, я перешагнул какой-то эмоциональный порог, и не мог уже более сохранять свое обычное спокойствие.
Сам не помню, как добрался до Полининой квартиры. Никогда раньше я не был у нее дома, но где она жила - знал. Не зря же столько раз провожал ее до подъезда.
Дверь мне открыла какая-то женщина, наверное, ее мать. Она вопросительно уставилась на меня, ожидая, пока я объясню свое появление. Меня она раньше не видела, как и я - ее. Кроме того, вид у меня, должно быть, был весьма странный. Сам я чувствовал, что весь горю, как будто это у меня, а не у Полины, была температура. Я объяснил женщине, что Полина звонила мне и просила приехать.
"Но Полина больна... - неуверенно проговорила женщина. - У нее температура, ангина, понимаете ли... это заразно, кажется". - "Ерунда", - ответил я нетерпеливо.
Помявшись еще немного, она пригласила меня раздеться и пройти в комнату.
Увидев Полину, я не мог сдержать улыбку, хотя и нехорошо смеяться над больным человеком. Но такие картинки я видел разве что в детских книжках - очень, очень давно. Полина сидела в постели, опираясь спиной на целую груду подушек, шея ее была замотана пушистым красным шарфом. На коленях она держала большую кружку, над которой поднимался пар. Не хватало только градусника, торчащего подмышкой.
"Ну, чего ты смеешься? - капризным голосом спросила Полина. - Не вижу ничего смешного". - "Зато я вижу..." - "Ну и дурак!"
Я рассмеялся. Вообще, более всего в эту минуту мне хотелось встать около Полининой постели на колени, взять ее руки в свои и целовать ее пальцы... Разумеется, ничего этого я не сделал - попробуй я, и Полина, несомненно, осмеяла бы меня. А я не хотел возобновлять наше знакомство таким вот образом. Начинать разговор с издевки...
Поэтому я просто подошел к кровати и сел на стоящий рядом стул. И молча смотрел на Полину.
"Как я понимаю, ты ничего вкусного мне не привез? Всегда ты такой... Ну, рассказывай тогда, как жил, что делал, - Полина демонстративно заворочалась на подушках, устраиваясь поудобнее. - Внимательно тебя слушаю".
Я подумал немного и начал рассказывать.

Октябрь 2004 - январь 2005


1 - Я только лишь хотел, чтобы ты была ближе ко мне/Хотел чувствовать твою любовь/Но ты отвернулась от меня/И выбрала другой путь/И ты не видишь моих слез о тебе... /My Dying Bride "The Deepest Of Hearts"
2 - Я иду один. Совершенно обнаженное,/Мое сердце покинуло меня/До тех пор, пока когда-нибудь, я отыщу кого-то,/Кто сумеет заглянуть за мои глаза.../My Dying Bride "The Deepest Of Hearts"
3 - Отрава дожидается, пока ты поцелуешь ее/Ее сердце взывает к тебе, ко мне/Ее невысказанная тоска отплатит за вечность/Без сознания. Человечество застынет/Навеки, если она последует своим путем/Они ничем не может помочь. Это - ее проклятие - /Воспевать по-своему твою боль.../My Dying Bride "She Is The Dark"