Двойная дуэль

(Приморский детектив)

Мы сидели с сыном на полу, разбирали фотографии и различные документы, которые касались моей работы.
–  Смотри, что я нашел,– сын показал мне старую газетную вырезку  из "Находкинского рабочего". Заголовок был не совсем обычный, хотя и привычный в наше время, когда уже ни кого и ни чем не удивишь. "БОМЖ стрелял в милиционера...". Эту газетную вырезку я сохранил, так как, отчасти, она касалась и меня.
Сын начал читать вслух: "Крупная партия оружия обнаружена и изъята работниками транспортной прокуратуры, железнодорожной и городской милиции Находки. Выйти на арсенал помогла чистая случайность, не обошлось, к сожалению, без крови...",– прервавшись, сын спросил:
– Как это... чистая случайность...?
– Так думают, только те, кого это прямо не касается. Оружие мы нашли не случайно и кровь... к сожалению, пролили не случайно...

Это было невероятно; он стрелял четыре раза с расстояния трех метров и не попал, четырежды на курок нажимал Пичугин, пятого раза не понадобилось, Левин упал.  Выскочивший из-за спины Пичугина Кравчук, со всего  размаха упал коленями на распростертое на полу тело Левина так, что казалось еще мгновение, и он раздавит его своей массой. Так, что затрещали кости. Левин глухо застонал. Кравчук вывернул из его пальцев пистолет и отбросил его в сторону, продолжая наваливаться на неподвижное тело Левина.
– Оставь его... Я тебе приказываю... Он нужен нам живой,–  закричал Пичугин, оттаскивая, разъяренного Кравчука от распростертого на полу тела Левина, по светлой рубашке, которого расползалось два бурых пятна крови. Густо пахло порохом и непривычным, сладковатым, незнакомым и знакомым, одновременно, запахом крови...

– Отец, ты, что заснул,– сын потряс меня за плечо.
– Да нет, задумался. Дай-ка, перечитаю!
Статья была коротенькая, как та перестрелка, что произошла в тот ничем не примечательный, клонившийся к закату, день.
 Я отдал сыну газету. Подошел к окну. За окном была весна. На карнизе балкона о чем-то мирно ворковали голуби. На асфальте, в лужах отражалось голубое небо без единого облачка. Только, гора "Сестра", как всегда, зацепив кусок облака от утреннего тумана, стояла на страже залива.
– Пройдет время, и я возможно об этом напишу... Возможно...

День приближался к своему логическому завершению. Обыкновенный, будничный день транспортной милиции. Старший оперуполномоченный уголовного розыска Пичугин, или как его часто называли сыщики – "Батя", собрал со стола нужные и не нужные бумажки, рассортировал их
 на две тоненькие стопочки. На одном из документов поставил дату "16.12.199… г." и расписался. Документы сложил в сейф, закрыл его и привычно опечатал.
Свою кличку "Батя" он получил случайно, когда разъяренный наглым поведением одного из "жуликов", схватил его за грудки, заорав: "Я под суд пойду, но докажу тебе...! Не суду...! Сволочь, а тебе, что ты вор!" Видя, что этот невзрачный, маленький и худощавый мент не шутит, захрипев от стянутой на горле рубашки, задержанный начал отрабатывать назад: "Батя, батя... Я же куражусь... Все расскажу... Отпусти!". Задержанный был явно старше Пичугина. Этот эпизод позабавил и развеселил, находившихся в кабинете сыщиков. И сначала в шутку, а потом и всерьез, кто с любовью и обожанием, а кто с ехидством и иронией стали называть Пичугина – "Батя".
В душе Пичугин гордился этим, хотя в принципе эта кличка прилипла к нему закономерно, так как он был самым опытным и старшим в группе уголовного розыска, где в основном работали молодые парни. К Пичугину часто заезжали сыщики из городского управления, его хорошо знали в собственном, часто советовались, как с человеком, хорошо знающим свое дело. Сначала Пичугин делал вид, что сердится, когда его называли "Батя", а потом махнул рукой. Только "горшком не называйте, да в печь не ставьте".

Звонок раздался, как всегда неожиданно. Подняв трубку, Пичугин услышал возбужденный голос помощника дежурного Еремеева: "Батя для тебя есть работа!" Пичугин поморщился, не любил он, когда дежурка, поймав какого-нибудь мелкого наркомана, сваливала работу на сыщиков. Приготовился выслушать очередную историю, чтобы потом пойти в дежурную часть и составить очередной протокол, по составлению которых за долгие годы работы и приобретенного при этом опыта был большой мастер. Но то, что сказал помощник, его поразило. Со слов Еремеева выходило, что он с постовым милиционером задержали, как минимум "гангстеров" с кучей  патронов и пистолетом, и якобы один из них ранен. Дело принимало серьезный оборот. Прихватив папку с необходимыми в таком случае документами, Пичугин поспешил в дежурную часть. На ходу думая, есть ли в дежурке понятые; если нет, то кого и где найти. Уже смеркалось, перрон был пуст. К облегчению Пичугина, понятые, с которыми всегда возникают проблемы, судя по двум гражданам, стоящим дисциплинированно, но с любопытными лицами с правой стороны тамбура дежурной части, проблем не было. Кроме понятых и дежурной смены в дежурке толпился народ из других подразделений, которым, в это время как всегда, делать было нечего, но присутствовать и отметить свое участие в поимке "гангстеров" было крайне необходимо, чтобы потом попасть в число отмеченных руководством. Пичугин недобро взглянул на лишних, ни чего не сказал, обратился к помощнику:
– Подробно и без лишних слов.
Слушая доклад Еремеева, попросил документы понятых, бесцеремонно положил их паспорта к себе в карман, своими действиями дав понять этим любопытным и одновременно напуганным гражданам, что дело серьезное и требует времени. Еремеев, кивая на задержанных, один из которых сидел на стуле, скрючившись, и изредка стонал, другой стоял  в раскорячку лицом к стене, опершись на нее руками, рассказал о задержании. Из его слов выходило, что он и постовой милиционер Клычко, вышли на перрон, чтобы проконтролировать посадку на электричку, которая должна была следовать во Владивосток. Наблюдая за посадкой, обратили внимание на двух мужчин бичеватого вида, которые, как им показалось, были пьяны. Задержали их и доставили в дежурную часть. При досмотре сумки обнаружили патроны, пистолет и ножи. В подтверждении своих слов Еремеев нагнулся и раскрыл сумку, на дне которой тускло блеснули патроны "Макарова". Стоящий в раскорячку у стенки задержанный обернулся и, ощерившись, процедил:
– Ты, мент, еще докажи, что это мое.
– Помолчи, до тебя еще очередь дойдет,– бросил Пичугин,– а с этим, что?– и иронично добавил. – Никак животик разболелся?
– Да, черт его знает,– ответил вышедший из помещения дежурного, майор Лыков.– В туалет просится.
– Закуйте в браслеты, да сводите в сквер, да смотрите, чтобы не сквазанул.– Пичугин помог застегнуть наручники на скрюченном.
– Да, куда он побежит, жалуется, что пуля у него в ноге,– ответил Лыков.
Пичугин начал заводиться:
– Так есть у него пуля или нет? Вы что, бабы? Штаны с мужика снять не можете?– расстегнув молнию куртки на задержанном, рванул ремень. Задержанный сдержанно застонал. Не церемонясь, Пичугин сдернул с мужика штаны. Левое бедро было перетянуто грязно–серой материей, набухшей бурой кровью.
– Твою мать, точно ранение!– Пичугин поднял глаза на дежурного.– Вызывай "скорую", в конвой назначь Клычко. Документы у него есть?– кивнул в сторону задержанного.
– Есть,– ответил майор,– справка формы "девять" из нашего приемника. Фамилия Попов, печати подлинные, на фотографии похож. Кстати, у этого раскоряченного тоже форма, фамилия Левин, освободились с разницей вдвое суток. У Левина даже трудовая есть, последнее место работы во Владивостоке. Я их по  "адресному" проверил. Попов был прописан на Снеговой, Левин на Кооперативной.
– Все ясно,– прервал майора Пичугин, беря инициативу на себя,– Что "скорая"?
– Да, уже должна быть.
Пичугин бегло просматривал документы, изъятые у задержанных, про себя соображая: "Ребята не местные..., залетные голуби..., на "крутых"  по одежке не похожи... В приемнике содержались... Надо бы жене позвонить, что задержусь..." Его мысли прервал скрип тормозов. В дежурную часть вошли две женщины в белых халатах. Без тени смущения разрезали на Попове трусы, грязную повязку, наложили жгут, обкололи рану, записали данные пострадавшего, начали расспрашивать об обстоятельствах получения ранения. Попов в ответ только стонал. Пичугин заметил, что Попову не на столько больно, что он не может говорить. Говорить он не хотел при Левине.
– Ладно, доктор, по дороге расспросите,– поторопил врачей Пичугин,– забирайте этого не дострелянного, мне тоже нужно работать. Вон сколько патронов считать,– и приоткрыл сумку, про себя подумав, что лишние свидетели, в лице врачей, не помешают.
Все это время Левин так и стоял в "кампучийской стойке", как ее называют опера. Руки на стене, тело под углом, ноги шире плеч. В такой стойке, через 5–10 минут, ноги затекают. Не особенно можно после нее не то, что бежать, но даже ходить. Врачи с Поповым и конвоиром ушли, места стало больше. Пичугин присел на стул, на котором сидел Попов, положил перед собой протокол досмотра.
– Вольно, Левин. Повернитесь.– Пичугин с интересом посмотрел на Левина, который с трудом развернувшись, тем не менее, развязно облокотился на боковую стойку.
– Встаньте нормально Левин! Ты же не девка на панели,– такую манеру общения, обращаться на "ты" и на "вы" одновременно, Пичугин избрал давно и всегда следил, как человек на нее реагирует. Уважительное "вы" и панибратское "ты", как правило, озадачивает собеседника, ставит его в тупик при общении, а иногда и расслабляет человека, особенно того, кто прошел школу "зоны". О том, что Левин прошел такую школу, Пичугин не сомневался, о чем еще красноречивее рассказывали татуировки на его руках. Спросив у Левина его данные, и сверив их со справкой, Пичугин обратился к Еремееву:
– Личный досмотр провели?
– А документы откуда? Вон и ремень его, и шнурки,– обиделся Еремеев.
– Ну, тогда в камеру, он мне пока не нужен,– Пичугин принялся заполнять протокол.
 Левин занервничал:
– Начальник, с натуры... Это не мое... Это подельника... Он ногу себе прострелил, когда за пояс пистолет заталкивал... Там у него пружина слабая...
– А ты то откуда знаешь, что пружина слабая,– иронично спросил Пичугин, на секунду оторвавшись от протокола,– проверял, что ли?
Левин осекся, поняв, что проговорился, но чему-то криво усмехнувшись, смело шагнул в камеру для временно задержанных
Пичугин с понятыми принялись считать патроны. Обнаруженный арсенал впечатлял: около пяти пачек к пистолету "Макаров", три полные пачки "тозовочных" патронов, пистолет, очевидно переделанный из ракетницы, под тозовочные патроны, два китайских ножа–кастета. Пичугина, на мгновение, насторожило то, что до пяти пачек к ПМ не хватает восемь патронов. Патроны были – пистолета не было? Но самое главное, ни как не вязалось – обнаруженный арсенал и задержанные, которые по их внешнему виду, по справкам из приемника–распределителя, ну ни как не походили на "крутых". Было над, чем задуматься.
– Иван Сергеич,– обратился Пичугин к дежурному,– пока, я готовлю сводку, срочно свяжитесь с территориалами. Дайте ориентировку на задержанных, пусть проверят "темные" , по разбойным нападениям с применением огнестрельного оружия, убийствам... хотя бы... за последний квартал. В общем, сам знаешь. АБД   и прочее. Не мне тебя учить.
В это время в дежурку ввалился Катилов, один из оперов УР.
– Сан Саныч, может я пока займусь Левиным.
– Не гони лошадей,– ответил Пичугин, не отрываясь от листа бумаги, на котором набрасывал сводку о происшествии.– Займись лучше дипломатической работой...
Катилов понял не договоренную фразу Пичугина. Ему предстояло идти к старшему следователю Нитрокиной, решать вопрос о возбуждении уголовного дела. Решить такой вопрос было делом таким же трудным, как расследование самого дела. У следователей сразу возникает масса отговорок: конец рабочего дня, стреляет пистолет или не стреляет, пригодны к стрельбе патроны или нет. Лишь бы только все перенести на следующий день, чтобы и на следующий день задать сыщикам массу не нужных и не существенных вопросов. А если возникнет возможность, то свалить это дело на своего коллегу или подчиненного.
– Я тебя понял Саныч, а кто займется задержанными?
– Не беспокойся, сейчас подъедут Женя с Сергеем – они и займутся, до прихода электрички осталось минут десять.
В это время зазвонил один из телефонов.
– Тебя,– дежурный подал Пичугину трубку. На другом конце провода был Куракин, замначальника УВД. Пичугин коротко доложил, немного добавив о своих предположениях к переданной уже сводке, о том, что  не вяжется арсенал и личности задержанных, о том, что по логике вещей к патронам ПМ должен быть пистолет, о том, что в одной пачке не хватает восемь патронов, как раз обойма к пистолету "Макарова".
– Ищи пистолет, Пичугин, и держи меня в курсе.
– Я понял тебя, Юрьевич. Все под контролем. Только что с рейда подъехали Кравчук с Бондарем, они займутся Левиным. Я еду в больницу к Попову. Катилов убалтывает Нитрокину. Ты еще сверху надави на следствие, чтобы не трепыхались: дело то серьезное. На дежурном – сбор информации.
– Понял тебя. Жду доклада?– в трубке послышались короткие гудки.
С заместителем начальника УВД у Пичугина давно были дружеские отношения и обращение к нему на "ты" не удивляло сослуживцев, добавляя Пичугину авторитет.
– В чем дело, Батя,– в тамбуре дежурки топтались только что приехавшие Кравчук, Бондарь и внештатный инспектор УР, весельчак и юморист Галиев.
– Вон, гляньте,– Пичугин показал на стоящую на столе сумку.
– Да! Тут тебе – не там!– выдохнул Галиев.
Бондарь, осмотрев содержимое  сумки и после этого, заглядывая в камеру к Левину, спросил:
– Мужик, ты что с натуры, в Чечню собрался? Может, нас собой захватишь, тут патронов на всех "чехов" хватит.
Отозвав в сторону Кравчука,  Пичугин вполголоса изложил ему суть дела. Высказал свои предположения, сказав о несуразице между внешним видом задержанных и оружием, поручил выжать из Левина все, что можно. Подумав, добавил:
– Звонил Куракин, очевидно дело возьмет под свой контроль.
– Понятно,– вздохнул Кравчук,– не беспокойся, Батя, все сделаем тип–топ. Серега! Вытаскивай жулика!–уже обращаясь к Бондарю,– пойдем толковать.
Левина вывели из камеры, Пичугин поймал себя на мысли, что где-то уже видел такое лицо, как у Левина, полное на вид безразличия и отрешенности, но внутренне собранного, как у готовящегося к прыжку зверя. Да и было в его лице что-то настораживающее, страшное, опасное. Пичугин вспомнил: такое лицо было у "Сухого" – сбытчика наркотиков и конченого наркомана. Точно такое же лицо было у "Сухого" – звериное, когда Пичугин и его друг из городского наркотдела Обручев взяли его с поличным на его квартире, изъяв огромное, даже по нынешним меркам, количество наркотиков. Было это в далеком – 85–м. "Крепкий орешек достался ребятам"– подумал Пичугин, накинув куртку, вышел на перрон и зашагал на вокзал в буфет за сигаретами.
Когда брали "Сухого", Пичугину было особенно трудно. Жена в командировке. Дети маленькие. Крутился, как белка в колесе, с утра до позднего вечера. Спасибо ребятам – выручали. Начальник отдела относился с пониманием. Обручев хорошо помог. Пичугин вспомнил, что не позвонил жене – сама она звонила редко, когда была в этом необходимость. Пичугин часто задерживался на работе до позднего вечера. Часто бывало, что вообще не ночевал дома.
В начале "Сухой" держался, но когда обложенный со всех сторон: свидетельскими показаниями, конкретными фактами, доказательствами – сдался, лицо его приняло вид провинившегося пацана. Пичугин хорошо помнил, как "Сухой" ломился на подписку, обещая за это "сдать" всех своих дружков. Но уже тогда Пичугин услышал от старого опера горотдела, Захарыча, довольно точную поговорку, в правоте которой неоднократно в последствии мог убедиться лично. "Можно поверить убийце, вору, но ни когда, ни когда,– подчеркивал Захарыч,– наркоману или проститутке". Пичугин "Сухому" не поверил, и дали ему ни много – ни мало – "семерик". Весь срок "Сухой" не отсидел – откинулся по половинке, как чахоточный. К Пичугину пришел. Лицо его уже  не было не звериное, не угодливое, а просто лицо бесконечно усталого человека, истоптавшего свою собственную жизнь.
Вернувшись в дежурку, Пичугин распечатал пачку сигарет и закурил. Подвинул к себе лист бумаги, приготовился набросать план неотложных оперативных мероприятий по проверке задержанных. Взял трубку, набрал номер телефона кабинета, где опера кололи Левина. На другом конце трубку ни кто не брал. Какое–то непонятное чувство тревоги охватило Пичугина. В это мгновение в дежурку буквально влетел Кравчук.
– Дай закурить,– рванулся он к Пичугину.
– Что колоться начал,– Пичугин никак не мог вытащить сигарету из почти полной пачки. Женя выхватил пачку из рук Пичугина.
– Какой черт, колоться... он нас всех в заложники взял... у него за поясом пистолет оказался.
Женя говорил одним порывом, короткими, как автоматные очереди предложениями, понимая, что у него мало времени,– только расстегнули наручники... он чуть отвернулся... Черт, откуда он его взял... как его обыскивали... Курить захотел, сволочь. Меня отпустил... куражится... Говорит терять ему не чего. Конкретно ничего не требует. Дал мне три минуты. Серега его убалтывает, чтобы
отпустил Галиева. А тут еще пьяный Семенец откуда-то в кабинет вломился, он и его в один рядок с нами посадил. Хорошо, что мы оружие не взяли, а то эта сволочь еще бы два ствола получил. Батя, имей в виду, пистолет у него взведен, я обратил внимание...
Пичугин прервал Кравчука:
– Сергеич! Оружейку! Быстро... Помощнику и Катилову автоматы... Мой пистолет,– снова переключился на Кравчука. – Шторка открыта?
– На сантиметров десять, не больше. Хотел открыть, не дает с...! Он еще, по-моему, или пьяный или обкуренный... Ладно, Батя я побежал... Время...
– Женя захочет уйти... Дайте ему уйти... Крови нам не надо. С Богом! Постарайся вывести Нитрокину,– уже вдогонку крикнул Пичугин.
– Готовы? Пошли! – Пичугин, Катилов и Еремеев побежали к помещению отделения милиции, до которого было метров двести.
– Валера, твоя машина стоит напротив кабинета, хороший упор для стрельбы. Саша, потихоньку, чтобы ни одна половица не скрипнула... на второй этаж, и не дай выйти жильцам.
Только сейчас Пичугин представил весь ужас положения. Что если кто-то из жильцов начнет шарахаться по подъезду. Сколько раз уже пытались выселить? Ни  в какую, вросли корнями в эти квартиры бывшие сотрудники и их семьи. Хотели же прокуратуру разместить. Не получилось. Только бы никто не вышел, только бы не вышел...
Окно кабинета, где находился Левин и заложники, светилось. Под окном стояла машина Катилова. "Хоть какое–то укрытие",– подумал Пичугин,– "для нас..., а для ребят? Ну почему сам не обыскал? Ну почему понадеялся?" У машины Катилова стояли два силуэта – это были Нитрокина и Галиев. "Молодцы, мужики Галиева, вызволили. Каково им там, под дулом пистолета?",– мелькнула мысль и тут же угасла.
– Сдуло вас отсюда,– зашипел Пичугин на Галиева и Нитрокину
– Саня, я его вижу. Голова точно на мушке,– Катилов уже стоял на изготовку к стрельбе.
– Подожди, не стреляй... Ребят из-за шторки не видно... и решетка... Рикошетом своих постреляешь... да и он, сученок, может успеть стрельнуть... Валера держи его на прицеле... Только в крайнем случае... только в крайнем...
В окне, через узенькую полоску между штор, был виден Левин с пистолетом в руке. Он что-то говорил в левый от него угол. Кто там сидел, видно не было, там был расположен диван. Очевидно, он усадил всех на него. Нет не всех. На какое–то мгновение он повернул ствол в правый угол. Там был один стул. Пичугину даже показалось, что Левин посмотрел в его сторону. Дрожь сама по себе пробежала по телу Пичугина. От избытка адреналина, казалось, что сердце стучит где-то в висках, даже не в висках, а во всем теле.
– Я попробую встать за дверь... Она открывается наружу. Возможно, он пойдет на прорыв... Держи его, Валера...
Пичугин вошел в подъезд отделения и на цыпочках начал подниматься на первый этаж. Ступенек было всего четыре, но как ужасно они скрипели, казалось, что их скрип слышит не только Левин, но и весь вечерний город. Мимо Пичугина, почему-то неслышно, как кошка, взлетел на переходную площадку, между первым и вторым этажами, Еремеев и уже сверху произнес:
– Батя, я готов.
В это время скрипнула дверь кабинета. Пичугин инстинктивно отпрянул. В холл между тремя секциями вышел Кравчук. Был он совершенно спокоен, даже излишне спокоен. Увидев Пичугина стоящего в тени подъезда, спросил:
– Батя, сколько окон в Ленкомнате? Окно без решетки там есть?
Пичугин пожал плечами:
– А, черт его знает?
Судя по всему, нервное напряжение было так велико, что Пичугин совершенно забыл, что в Ленкомнате единственное окно, и то с решеткой, в которую даже не пролезет голова младенца, с прутьями толщиной в большой палец. Сейчас, у Пичугина в голове была одна мысль, как нейтрализовать, как обезвредить Левина.
Кравчук пояснил:
– Галиева, Серега уговорил отпустить. Левин нервничает. Послал меня посмотреть, где на окнах нет решеток. Решил уходить через окно. Я ему сам предлагал его вывести. Не хочет, говорит, что менты, наверное, уже все обложили. Может специально меня выпустил, чтобы проверить, не перепутают ли меня с ним,– рассказывая последние сведения, Кравчук направился в секцию следователей, где находилась Ленкомната. Пичугин пошел следом. На пороге секции услышал сзади скрип открываемой двери. Резко развернувшись, увидел перед собой в трех метрах черный кругляшок пистолетного дула и какое-то отрешенное, дикое лицо Левина. Мысли полетели с бешеной скоростью: "Нет патрона в патроннике... бронежилет не одел... можно укрыться за угол... но Левин может вновь заскочить в кабинет, дверь которого открыта. Внимание Левина нужно отвлечь на себя... Дать ребятам закрыть дверь. Тогда у Левина будет только два пути: или сдаться или стрелять в меня. Был еще вариант: бросить свой пистолет к ногам Левина. Но это же позор! Уж лучше умереть, но прежде чем умереть – пройти свой путь до конца. Не для того я пришел в уголовный розыск, чтобы вот так просто сдаться какому-то отморозку".
Пичугин закричал:
– Брось пистолет идиот,– одновременно, отскакивая от направленного в него ствола, вправо и передергивая затвор, загоняя патрон в патронник.
Нервы Левина не выдержали. Он начал стрелять. Время в сознании Пичугина прекратило свой бег: покатилось не спешно – почти остановилось. Пичугин поймал себя на мысли, что почему-то думает о том, как несколько лет назад прыгал на ходу поезда за наркоманом. После прыжка время так же остановилось, и щебенка железнодорожного полотна приближалась так же медленно к его лицу, как эти вспышки...
 Развязка началась. И это было главное. В него стреляли не первый раз, но с такого расстояния впервые. И это может быть последним разом. Вспышки от выстрела были рваные, ярко–красные с желтизной посередине. Пичугин подумал, даже если получит пулю, то умрет не сразу, успеет всадить в Левина столько, сколько можно, столько, сколько нужно. Уклоняясь от пистолета, Левина начал стрелять: раз... два... три... четыре. Каждый раз, как на тренировке при скоростной стрельбе, опуская руку чуть ниже предыдущего выстрела, уходя от Левина вправо, вдавливаясь в жесткую бетонную шубу парадной стенки, где висел символ МВД "Щит и Меч", как будто ища у этой стенки защиты.
 Пятого выстрела не понадобилось. Левин начал падать. Медленно, как в кино. Пичугин безразлично подумал: "Черт побери..., дуэль..., как на шпагах. Ничего не болит. Не мог он в меня  не попасть с такого расстояния. Может это еще шок и сейчас хлынет неимоверно тяжелая боль". Но ничего не происходило. Время опять начало свой разбег, как река после половодья занимает прежние берега. Выскочивший из секции следователей Кравчук, буквально вдавил Левина в пол, обрушившись на него коленями. Было даже слышно, как у него затрещали кости. Кравчук  вдавливал его всей своей довольно внушительной массой, одновременно выворачивая из руки Левина пистолет и отбрасывая его в сторону. На мгновение повисла тишина. В воздухе густо пахло порохом и непривычным запахом крови. Слышалось только тяжелое дыхание Кравчука и глухие стоны Левина.
– Оставь его...! Я тебе приказываю...! Он нужен нам живой,– Пичугин оттягивал Кравчука от тела Левина, по рубашке которого медленно расплывались два бурых пятна.
– Батя, я тебя случайно не зацепил?– раздался сверху голос Еремеева, у которого из ствола автомата, медленной струйкой поднимался к верху пороховой дымок...
– А ты, что стрелял? Я ничего кроме выстрелов Левина не слышал,– Пичугин медленно осел по стенке на корточки рядом с Левиным.
– Батя, ты что... ранен?– Кравчук тряс его за плечо.
– Да, нет. Все нормально,– Пичугин встал.– Курить хочу, как собака,– зайдя в секцию оперов, постучал в кабинет.– Мужики, откройте... это я!
Дверь открылась. Бондарь и почти отрезвевший Семенец молча, с удивлением смотрели на Пичугина. Пичугин так же молча, взял со стола пачку сигарет, которую купил минут двадцать назад в буфете, закурил, подмигнул обалдевшим операм и вышел в холл.
Катилов приобнял за плечи:
– Не зацепило?
– Да вроде нет,– Пичугину все было до лампочки, но постепенно в голову стала врезаться мысль: "Черт побери, такая оплошка с этим пистолетом. Сейчас начнется: служебное расследование, прокуратура, кто виноват, кто крайний, кто последний... Черт возьми, как в очереди за водкой... Да, пошло бы все..."
От этих мыслей Пичугина отвлекли. С автоматами на перевес в подъезд отделения ворвалось несколько человек в касках и бронежилетах. Один из них был старый знакомый и приятель Пичугина, Коля Герман. В этой нелепой каске и бронежилете его коренастая фигура напоминала гриб–боровик.
– Жив Саныч,– обратился он к Пичугину.
– Да, жив,– Пичугин поморщился, за Германом с видеокамерой на плече, перся какой–то мужик.
– А этот,– Герман легонько пнул по ноге Левина.
– Да еще дышит, но пару-тройку пуль наверняка схлопотал. Мы его с Еремеевым с двух сторон поливали. Я спереди. Еремеев сверху. Я удивляюсь, как ни он,– кивая на Левина,– ни помощник меня не зацепили. Смотри, все стены обстреляны, как будто здесь взвод бился. Прямо стены Рейхстага. А это кто? Эксперт?– обратился Пичугин к Герману, кивая на человека с камерой.
– Да, нет - это телевидение. Целый день у нас в дежурке просидели. Ни чего интересного за целые сутки в городе, а тут звонок от вас. Заложники. Не каждый день такое бывает. Автоматы в зубы и вперед. Герман внимательно посмотрел на автомат.
– Черт возьми, автомат не мой! У меня другой номер.
– Ага,– ответил Пичугин,– по нашей инструкции пока свой получишь, номер сверишь, распишешься... За это время гору трупов любой жулик навалит. Не думал, что вы так оперативно подскочите. У нас на всю операцию ушло минут пять – семь. У Левина не было шансов. Надо было еще в кабинете сдаться... Придурок...
Пичугин вкратце пересказал  Герману, что случилось за последние полчаса.
–Ну что снял?– обратился Пичугин к телевизионщику, а теперь, вали отсюда,  и уже тише,  режиссер хренов, и так все место затоптали. Прокуратура не поймет потом, что тут было – бой или стадо слонов топталось. Давайте, освобождайте помещение.
Пичугин подобрал с пола кусок штукатурки и начал деловито обводить контур Левина, который все еще стонал на полу. Вокруг толпился народ. Все громко обсуждали случившееся. Смеялись, минуты напряжения спали.
– Все, все мужики. Освободите холл, сейчас "скорая" подъедет.
– Саня, не могу никого из прокуратуры найти. Городская ссылается на нашу, а нашу и днем-то на место происшествия не вызовешь,– подошедший майор Лыков выпроваживал лишних зевак из холла и тамбура.– Еремеев уже в лавку сбегал, стресс снимает.
– Сергеич, останови этого придурка, сейчас всех на мед освидетельствование повезу. Ты что, не понимаешь, прокуратура опять скажет: пьяные менты перестрелку устроили,– Пичугин выругался в конце фразы со свойственной ему виртуозностью, поминая всех чертей и чертенят.
-Да, поздно уже. Пока я докладывал по всем инстанциям, он причастился.
Подъехала "скорая".
– Что с ним,– кивнул  мужчина в белом халате на Левина.
– Пулевое. Может два, а может три. Еще дышит,– Пичугин поежился как от холода.
– А конкретно,– врач из-под очков взглянул на Пичугина.
Будь перед Пичугиным женщина, он бы еще сдержался, а тут, сознавая, что ему придется еще раз десять пересказывать эту историю, Пичугина прорвало.
– Да пошел ты на хрен со своей конкретностью. Наше дело стрелять – ваше лечить. Вот тебе тело... готовое, теплое – изучай, осматривай и увози к... ... матери,– передохнул и уже мягче добавил, дотрагиваясь до плеча опешившего врача.– Прости, доктор, мне это придется еще раз десять рассказать и  написать. Начиная от самого маленького начальника – до самого большого. Не сердись. Сергей,– Пичугин окликнул Бондаря,– найди этого алкаша - Семенца. Дай ему стул. Пусть садится и охраняет место происшествия.
– Обижаешь, Сан Саныч, какой же он алкаш? Его Левин закодировал.
– Блин, точно протрезвел,– вынырнул откуда-то Семенец со стулом.
– Егор, посидишь до приезда прокуратуры. Как они появятся, потихоньку свалишь. Ну а в случае чего скажешь, что по тревоге со дня рождения вызвали. В заложниках ты не был. Ты меня понял?
– Куда понятнее.
– Мне сейчас надо ребят на освидетельствование свозить, потом рапорта написать,– Пичугин глянул на часы. Было уже около семи часов вечера.– Ночку, судя по всему, придется провести здесь. Вряд ли прокуратура управится быстро. Пока все пули из стен повыкалупывают. Валера!– Пичугин обратился к Катилову,– собери всех, кто участвовал в операции, поедем в НКО , все равно прокуратура будет ходить и нюхать. Мы этими справками свои задницы, как щитом, прикроем.
– Сан Саныч, а мне, что делать?– робко спросила следователь Нитрокина.
– Николаевна, ты же юрист. Тяжкие телесные... с применением огнестрельного... с участием сотрудников милиции – дело прокурорское.
– Я знаю, но может я нужна... может место происшествия...
– Вали домой, Наталья. Пусть прокуратура работает. Это – их хлеб, не оставляй людей голодными.
Пичугин вдруг встал и начал расстегивать джинсовку.
– Папа, тебе что, жарко стало?– к Пичугину подошел Галиев. Пичугин удивленно поднял брови.
– Ну как же, ты теперь не Батя, ты теперь отец родной, избавитель. Папа. На... закури "бондика",– Галиев вытащил пачку "Бонда".
– У тебя же не было сигарет,– набросился на Галиева Кравчук,– зачем тогда я бегал к Бате за сигаретами?
– Ха, я дурак, что ли? Я полезу в карман за сигаретами, а он в меня пальнет. Да и тебя, Жека, ему пришлось отпустить. Да, и фамилия у меня – какая? Галиев. Я же еврей татарский или еврейский татарин. И вообще, с чего бы я жулиману сигареты давал? Бате даю – сердце кровью обливается,– Галиев хитро улыбался.
– Ну что, все собрались,– спросил Пичугин и поманил пальцем Еремеева.– Дыхни.
Еремеев дыхнул.
– Козел, ты хоть соображаешь, что ты наделал?  Тебе мало, что обыск как следует, не провел...
Пичугин начал закипать, и собирался учинить разнос Еремееву, но потом махнул рукой.
– Давай удостоверение.
– Батя, зачем?– Еремеев побледнел.
– Давай, говорю,– взревел Пичугин.
Еремеев достал из внутреннего кармана удостоверение. Пичугин взял его в руки, развернул и прочитал.
– Еремеев Александр Петрович. Эй ты, еврей татарский,– Пичугин с усмешкой обратился к Галиеву.– Временно будешь русским евреем. Только русские умеют стрелять и пить одновременно.
Галиев не понимающе взглянул на Пичугина.
– Ну, что тебе не понятно? Еремеев уже принял... Сто наркомовских... Ты за него поедешь на освидетельствование, юморист русско-еврейско-татарский,– Пичугин наконец-то снял куртку. Зачем-то начал ее осматривать.
– Батя, ты что, моль ищешь,– опять начал юморить Галиев.
– Да дырки ищу. Неужели и вправду не попал. Не мог он не попасть,– Пичугин снял овчинную поддевку. Потряс ее, осмотрел рубашку.
– Ты, батя, в рубашке родился,– заметил Бондарь
– Наверное.– Ответил Пичугин.– Ладно, поехали.

Освидетельствование в НКО прошло без особых проблем, с небольшой заминкой, когда Галиев забыл день рождения Еремеева. Но преподнес это так врачу НКО, что, мол, ему отшибло память, после того как он побывал в заложниках, в конце концов, вспомнил. Слушая рассказ о захвате заложников и о стрельбе, старая знакомая Пичугина: охала, ахала, удивлялась. Тем не менее, очень быстро, выписала нужные документы на пять человек. Пичугин подумал: "Галина знает, хорошо, только меня, остальных вряд ли запомнит. Был  у нее на приеме настоящий Еремеев или не был. Еремеев, конечно идиот. Не мог потерпеть. И хоть выпил он после перестрелки, попробуй потом докажи, что был трезвый". Пичугин шел на этот мелкий подлог осознанно, защищая честь мундира. За последние годы пресса и так вывалила столько грязи на ментов. На лет триста вперед хватит. Пичугин сам был три месяца под следствием прокуратуры, знает, что это такое. Да и сейчас после этой кутерьмы крови попьют,  будь здоров.
Выйдя из НКО, Пичугин обратился к Кравчуку.
– Женя, здесь рядом ЦГБ, найди Попова, его сюда отвезли. Поднажми на него. Левин-то теперь вряд ли, что-нибудь нам расскажет. По разговору докторов, которые его увозили, он может до утра не дотянуть. С собой возьми Серегу. Если будет возможность – опроси... под роспись. Я на Тихую, сам знаешь... доложить... новую сводку дать. Разыграй, какую-нибудь комедию с Поповым. Ты это умеешь. Закончишь, брякнешь в дежурку, машину пришлют. Да, и вопрос с охраной обоих, недостреленных... надо решить.
Кравчук и Бондарь пошли в больницу, которая располагалась напротив. Остальные расселись в старый разбитый уазик, поехали в отделение.

 В отделении на стуле в холле дремал Семенец, очевидно уже еще раз принявший "не слабо на грудь". О недавней перестрелке говорили только валявшиеся куски штукатурки, меловые крестики на полу, где были обнаружены стреляные гильзы, да рисованный силуэт Левина. Семенец попытался было встать, что-то пробормотал и опять рухнул на стул. "Убрать бы его от греха подальше, да черт с ним, пусть сидит. Устал человек". Пичугин прошел в свой кабинет, где его уже ждали двое. Один давний знакомый и друг – начальник отдела по оргпреступности Обручев, другого Пичугин встречал в коридорах горуправления, но близко знаком не был – начальник "убойного"  отдела Угаров.
– Ну, рассказывай,– поздоровавшись за руку, с ходу начал Обручев.
– Подожди, Василич. Один звонок,– Пичугин набрал номер телефона дежурной части.
– Ну, что прокуратура? Ясно! Сводка? Понятно!.. Хорошо перезвоню,– Пичугин нажал рычаг и, обращаясь к горотделовцам, сказал, снова набирая номер.– Я сейчас буду докладывать наверх так, что вы, мужики, все услышите по полной программе, даже лишнее. Поднес трубку к уху.– Докладываю, товарищ подполковник.
Начал обстоятельный доклад, без особых эмоций и лишних слов, пересказывая цепь событий. В конце добавил, что должен подъехать Кравчук, который занимается, вместе с Бондарем – Поповым, съязвил по поводу прокуратура, который дал указание охранять место происшествия до утра, очевидно не совсем понимая серьезности происшествия, ответил на незначительные вопросы.
– Ну, что, мужики, вы все слышали. Я думаю, вопросов у вас будет не много. Скорее вопросы будут у меня к вам,– Пичугин положил трубку и продолжал.– Откуда у явных бичей оружие. Не просто оружие, а ментовский ПМ, пять пачек патронов к нему. Самоделку я в расчет не беру. Тут, что-то не вяжется,– обращаясь к Угарову, спросил.– По вашей линии что-нибудь есть, хотя бы за три месяца.
– Нет,– ответил Угаров.– Я даже по краю проверил.
– Может хату  какую накренили,– сделал предположение Обручев и сам себя поправил.– Тогда бы хоть что-то краденое было – приличное. Ведь этого не было?
– Не было,– задумался Пичугин.
В это время в кабинет, как всегда с шумом, ввалился Кравчук, поздоровавшись, начал возбужденно рассказывать, отчаянно жестикулируя, бегая по кабинету, заполняя его своим большим телом.
– Я его раскрутил, Батя! Целый цирк устроил. Накатил на него. Кричу – твой подельник моего начальника тяжело ранил. Тьфу–тьфу–Тьфу,– для верности он постучал по краю стола.– Не выживет начальник – удавлю ночью подушкой и знать никто не узнает. А свой мент, который тебя охраняет, не продаст. Серега... молодец... Подыграл. Короче – колонулся. Они с Левиным нашли на какой-то даче целый склад с оружием... Говорит есть гранаты, автоматы, патроны, взрывчатка! Они себе по пистолету взяли, остальное перепрятали. Я с него явку с повинной взял – вкратце. Дачу, где они нашли оружие, он пообещал показать... И оружие, где спрятали... Они его закопали где-то в районе КПД в снегу. С утра машина будет нужна...
– Понятно, Женя,– перебил Пичугин Кравчука.– Кажется, картина проясняется. Остается выяснить, где и чья это дача. Ну это, завтра. А сейчас, напишите подробные рапорта и можете пока расслабиться. Прокуратура будет только завтра. Но не перестарайтесь завтра Юрьич подъедет. Сейчас, ему дополнительно доложу. Я ему сказал, что ты колешь Попова. Так что давайте рапорта и  в лавку.
– Обижаешь, Батя, на рапорта по двадцать минут, а лавка уже приехала,– Кравчук из рукавов куртки достал и поставил на стол две бутылки водки.
– Пичугин, закуска то хоть будет,– подал голос молчавший Обручев.– Сколько тебя знаю, у тебя вечно закусить не чем.
– Закуску сейчас принесут. Дежурка нам должна – их косяк исправляли,– засмеялся Бондарь.
Пичугин вместе с Обручевым и Угаровым принялись обсуждать план совместных действий на следующий день. Оружие, обнаруженное на их территории, было уже в компетенции горотделовцев.
На столе появилась закуска. Разномастные кружки и стаканы. Кравчук поднял кружку:
– Ну что, Сан Саныч, за твой второй день рождения.
Пичугин поднял бутылку "Спрайта".
– И за ваш – тоже,– оглядел Кравчука, Бондаря, Галиева.– За вашу выдержку, мужики. За то, что не дали шанса Левину стрелять в себя – безоружных. Я сделал только то, что требовалось.
Все выпили, загомонили, обсуждая эпизоды разыгравшейся драмы.
– Батя, совсем забыл, у Попова в одежде "гашиш" нашли. Смотри, какой кусок,– Кравчук положил на стол полиэтиленовый пакетик с веществом похожим на пластилин.
– Ни фига себе кусочек? Грамма три будет?– Пичугин взвесил на руке пакетик.– Василич, помнишь "Сухого" брали? Ты знаешь, у Левина такой же взгляд был... Ошпаренный...
– Помню,– Обручев стал рассказывать, как брали "Сухого". Валера,– обратился Пичугин к Катилову,– гильзы все собрали.
– Восьмую не нашли,– и уточнил.– Шесть автоматных и семь пистолетных. Я пересчитывал в АКаэме  у Еремеева осталось  двадцать четыре патрона. Ты отстрелял четыре. В пистолете Левина осталось тоже четыре. Должно быть восемь пистолетных, а их семь. Да и черт с ними. Какая теперь разница. Пусть прокуратура разбирается.
Пичугин, слушая рассуждения Катилова, набрал номер телефона замначальника УВД.
– Юрьевич? Пичугин. Кравчук колонул Попова,– начал докладывать. Закончив, долго слушал, потом добавил разочаровано.
– Понял. С территориалами вопрос уже решен. Помогут,– положил трубку.
– Меня отстранили. Пока... Кто-то накапал, что я плохо обыскал... Так я вообще его не обыскивал. Ладно, разберемся... Василич, ты бы своих "крутых" пощупал, может это их "торпеды"?
– Лады. Пробью...

На следующий день Пичугин, по указанию начальника УВД, начал служебное расследование в отношении самого себя. Пока Пичугин в течении дня собирал рапорта, составлял общую справку о перестрелке, в которой до мельчайших подробностей изложил цепь событий, прибывший в четыре часа утра Куракин – замначальника УВД, не чета другим начальникам, умевший не только руководить, но и делать самую черновую сыскную работу, не боявшийся никогда и ни при каких обстоятельствах брать на себя ответственность, вместе с сыщиками изъял показанное Поповым оружие. Была найдена и дача, где Попов с Левиным нашли этот арсенал. Установить владельца дачи, проверить и отработать его связи не составляло особого труда. Было выяснено, что дача принадлежит неприметному рабочему гормолокозавода, у которого было два племянника. По сведениям отдела по оргпреступности принадлежали они к одной из преступных группировок, которую возглавлял "некто" по кличке "Сыч". По сообщениям, племянники всегда проходили вместе – два брата Аришины. Евгений – старший, по кличке "Ариша" и Сергей – младший. Как у всех Сергеев, кличка у него была "Серый", иногда его называли "Малой". Были они погодки. Официально нигде не мелькали. Занимались автомобильным бизнесом, да держали небольшую автостоянку. По сводкам же являлись телохранителями "Сыча".
Пичугин, еще до обеда, подготовил справку о результатах служебной проверки в отношении самого себя. Отвез весь материал в транспортную прокуратуру. Шатался по отделению без дела, к чему не привык, и чувствовал себя не в своей тарелке.
– Юрьич вызывает,– в кабинет заглянул Кравчук.
Пичугин, не спеша докурил сигарету,  загасил ее в пепельнице, подошел к зеркалу, хмыкнул,
– Старею,– подмигнул сам себе.– Прорвемся...
Пошел в кабинет начальника отделения, где временно расположился Куракин. Зайдя в кабинет, попытался доложить по-уставному:
– Да брось, ты,– перебил его доклад Куракин и продолжил.– Указание об отстранении тебя от работы начальник УВД, по моему докладу, отменил. Возглавишь группу по задержанию "Ариши". Тобой пока командую я, а не прокуратура. Патрон только чтобы был в патроннике и бронежилет одень. Лично проверю,– глянул на часы.– Инструктаж в 17.30. Иди готовься.
– Понял, Юрьич. Спасибо,– Пичугин пошел к двери.
– Спасибо начальнику УВД скажешь. Его приказ – отбить тебя от прокурорских. Ну ладно, иди.

В 17.30, участвующие в операции, собрались в Ленкомнате. Это помещение, пять на шесть, с несколькими рядами театральных кресел, большим столом, покрытым красной скатертью, на фоне фотообоев с видом зеленых кедров и моря, с пустыми  агитационными планшетами на боковой стене, нелепой подпорной колонной посередине зала, очевидно, оставшейся от реконструкции помещения, по привычке продолжали называть  Ленинской комнатой, хотя на двери красовалась новая красная табличка – "Красный уголок".
Шел 1996 год. Страна была не столько демократизирована, сколько распущена. Разборки среди преступных группировок шли полным ходом, не только пустынными вечерами, но и "средь бела дня". С пальбой, иногда и трупами членов преступных группировок. Портовый город, лакомый кусочек для бандитов, превратился в маленький Чикаго. С той лишь разницей, что наших российских бандитов не называли "гангстерами", но применяли к ним все же иностранное – емкое и короткое слово "мафия".
Куракин начал инструктаж, сделав небольшое отступление, кивая на единственное окно с толстыми решетками.
– В это окно, что ли Левин собрался просочиться?
– Ага. Как фарш через мясорубку,– усмехнулся Кравчук и засмеялся, довольный таким сравнением. Его смех поддержали присутствующие. Народу собралось не мало, кроме приехавших с Куракиным, были ребята из местного ОУР и отдела по оргпреступности. Собрались они не случайно. Был хороший официальный повод пощипать верхушку известной в городе мафии "Сыча".
Закончив инструктаж, Куракин обратился к Пичугину.
– Броник одел?
– Обижаешь, Юрьич.– Пичугин улыбался.
Куракин наигранно нахмурился.
– Не Юрьич! А так точно, товарищ подполковник!
– Так точно, господин подполковник!– С иронией отчеканил Пичугин, принимая стойку смирно.
– Товарищ... Господин... Юрьевич... Ну, блин, демократия,– усмехнулся Куракин.– Ну все, мужики! Старшие групп еще раз определитесь: как, что и почем. И с Богом. Операцию нужно провести быстро и одновременно.

 Пичугину и его группе предстояло брать "Аришу". Пичугин внешне был спокоен, но чувство волнения постоянно подкатывало к груди. И стоило только на несколько минут – секунд, отвлечься от дела, от разговора: перед глазами вставало безумное лицо Левина,  черный кругляшок дула и вспышки, вспышки. Вспышки – красные по краям и желтые по середине. Еще полгода они будут преследовать Пичугина почти каждый вечер, постепенно тускнея и смываясь в сознании.
Сейчас Пичугин чувствовал себя уверенно, вместе с ним в группе был Кравчук Женя, которого иногда в шутку называли "Шайбой". Был он здоровый, килограммов за сто весом, с круглым добродушным, всегда улыбающимся, лицом. Порой это добродушие было обманчиво, на чем и прокалывались разного рода жулики: воры и наркоманы.
– Димон,– обратился Пичугин к водителю,– проедь вокруг дома, посмотрим, горит ли свет.
Свет горел. Подъехали к подъезду. Как всегда в подъезде было темно. Пахло кошками, горелой проводкой. Обыкновенный подъезд многоквартирного дома. Осветили фонариком. Дверь тяжелая, металлическая. Один из оперов ножом перерезал телефонный провод. Пояснил:
– На всякий случай.
– Приготовились,– Пичугин нажал кнопку звонка. После прозвучавшей веселой мелодии, за дверью раздались шаги и мужской голос:
– Кто?
– Свои,– осевшим и хриплым голосом ответил Пичугин.
Щелкнул замок. Дверь еще не успела распахнуться, как Кравчук сзади так даванул на Пичугина, что он упал на открывшего дверь парня. С верху на него всей массой, да еще в бронежилете, упал Кравчук, очевидно споткнувшись о высокий порог. Пистолет Пичугина упирался в грудь парня, а из-под его руки ствол автомата Кравчука. Ворвавшиеся вслед за Пичугиным и Кравчуком оперативники с возгласами: "Милиция!", мгновенно заполнили однокомнатную квартиру, заглядывая одновременно во все двери: туалет, ванную и кухню.
Первые секунды у парня, который оказался на полу, придавленный Пичугиным и Кравчуком, под прицелом двух стволов, глаза, казалось, остекленели от ужаса. Постепенно приходя в себя, он облегченно выдохнул:
– Милиция... Слава Богу!
– Богу – богово, а милиции – милицево,– скаламбурил Кравчук, поднимая Пичугина и помогая встать парню, одновременно разворачивая его к стенке, ставя в "кампучийскую стойку". Держа в одной руке автомат, другой ловко обыскивал хозяина.
– Чист... Фамилия?
– Ари-и-шев.
– Имя?
– Же-е-ня.
– Ну тогда принимай гостей, тезка. Не ждал нас так поздно... Ариша,– Кравчук повесил автомат на плече, развернул Аришева и ловко застегнул на его руках наручники.
– Не переживай, хозяйка. Мы свои – родные,– уже обратился к молодой женщине, которая уронила на пол тазик с замоченным бельем и невольно опустилась на стул.
– Да белье собери... и пол не мешало бы подтереть... Нас много... Натопчем. Ладно, ладно не переживай. Небольшой обыск... С мужем потолкуем, а там...– на минуту задумался и добавил,– а там как столкуемся.
В это время Пичугин аккуратно разулся и прошел в комнату. Сел на кресло у журнального столика. Забраслеченного Аришу Кравчук посадил в кресло напротив. Появились испуганные граждане. "Понятые" – понял Пичугин.
– Ребята, только в темпе и аккуратно,– и обращаясь к Аришеву, спросил:
– Если дома есть оружие, наркотики, валюта, драгоценности – предлагаю сдать добровольно.
– Да нет у меня ни чего, кроме баксов. Там, в стенке,– неопределенно махнул рукой в сторону полустенки Аришев,– тысячи четыре.
На стол посыпались доллары, техпаспорта на автомашины, водительские удостоверения, паспорта. Оперативники кратко поясняли, где, что нашли. Пичугин все, не торопясь, заносил в бланк протокола. Обыск длился около часа. Между делом Пичугин задавал Аришеву нечего незначащие вопросы, прощупывая его, ища слабые места.
– А ты чего так нам обрадовался,– с иронией спросил Пичугин.
– Время – то беспокойное. Думал, грабители.
– Так грабители или конкуренты,– с усмешкой уточнил Пичугин.
– Ну, начальник, тебе все и сразу,– Аришев начал успокаиваться.
– Зачем ты меня обижаешь, Евгений. В тюрьме не сидел, под следствием не был, а уже "гражданин начальник",– парировал Пичугин.
– Ага, вы ко мне чай пришли пить,– Аришев криво усмехнулся.
– Я не откажусь, скажи хозяйке, в кабинете рассчитаемся, тоже чаем напою.
– У меня хорошая память, Александр Александрович. Я же с вашей конторой по соседству в училище учился. Помню вас. Вы к нам в училище приходили... Нарки разбегались... Наркоту сбрасывали. "Седовские" наркоманы поговаривали, что лучше в горотделе по морде получить, чем с Пичугиным в "железке " чаю попить. Ваше гостеприимство сроком корячится.
– Похвально. Хорошая память... Да ладно, ты не расстраивайся: за хранение оружия много не дают, только вот если "мокрого" на этих стволах нет.– Пичугин в упор смотрел на Аришева, давая ему понять, о чем в дальнейшем пойдет речь.
– Я чист, Александр Александрович,– Аришев отвел глаза.
– А брат?– Пичугин красноречиво посмотрел на наручные часы,– его тоже, наверное, взяли.
– Александрович, пока я не увижу брата – ничего не скажу,– во взгляде Аришева была скорее просьба больше не чего не спрашивать, чем отказ говорить.
– Лады. Хозяйка, спасибо за кофе. Мужа не надолго заберем. Думаю, на суток десять. Это я так полагаю, а сколько точно только господин прокурор может сказать.– Пичугин встал.– Поехали...

Второй группы еще не было. В отделе было тихо и пусто. Пичугин передал Аришева в дежурную часть. Пошел доложить Куракину о результатах задержания и обыска. Куракин молча выслушал и сказал:
– По рации выходил Бондарь. У них там заминка вышла. Долго ждали "младшего". Взяли минут  пять назад. Возьми ребят – проедьте. Два глаза хорошо, а четыре лучше.
– Понял, Юрьич.
Пичугин спустился к ждавшим его оперативникам.
– Поехали к "Малому" – поможем ребятам.
– Там что, проблемы?– спросил кто-то.
– Да, нет. Взяли минут пять назад... Шмонают... Поможем,– и, обращаясь к водителю.– На Крылова.

Обыск шел полным ходом.
– Что-нибудь, есть?– обратился Пичугин к Бондарю.
– Да нет пока, и почему-то, сдерживая себя, рассмеялся.
– Что угораешь?– подошел Кравчук.
– Да вспоминаю, как их брали. Расскажу, тоже обхохочетесь,– и кивнул в сторону двух задержанных, которые сидели на диване, очевидно, в наручниках, так как руки у обоих были за спиной.
Отошли в угол комнаты. Бондарь, посмеиваясь вполголоса начал рассказывать:
– Ждали долго. Часа два. Замерзли, как собаки. Дом частный. Машину поставили в проулок. Подъезжает машина. Свет погасили. Они из машины вышли, как по заказу – одновременно. Наш водила фароискатель врубил и на них. А мы вопим: "Стоять! Руки вверх! Этот,– Бондарь кивнул на парня азиатской внешности,– с перепугу обмочился. Так прикольно было смотреть, как светло–синие джинсы, с верху вниз стали быстро темнеть в районе нашего добра. А Аришин на колени бряк: "Мужики, берите машину, все берите, только, не убивайте". От чего они так перепугались? Не понимаю. У него в руках какие–то документы были. Все из рук валится. Он ползает, плачет. Мужики с автоматами со всех сторон. Узнали, что менты – обрадовались...
Кравчук сквозь смех перебил Бондаря.– Наш – тоже чуть в штаны не наложил. А когда узнал, что менты, Батю - кофеем напоил.
– Оружие нашли?– сменил тему Бондарь.
– Нет.
– У нас то же  пусто. Так, пустяки – семена конопли. К делу не пришьешь, только, канареек кормить.
– Вам еще долго?– спросил Пичугин.
– Да нет, если ты поможешь протокол написать.
– Мужики, блин, вы из меня скоро писаря сделаете... Давай протокол. Где понятые?
Пичугин сел за стол и принялся заполнять протокол.

Когда Пичугин зашел для очередного доклада к Куракину, в кабинете, кроме него, находился Обручев. Пичугин доложил, что обыска ничего не дали.
– На нет и суда нет. Как сказал "Трус" – "Да, здравствует наш советский суд – самый гуманный суд на свете...",– Куракин на мгновение задумался, закурил и продолжил.
– Что задержанные?
– Со "старшим" накоротке поговорил, хочет видеть брата. Ариша сказал, что стволы не паленые. Мы им ничего не предъявим, если это действительно так,– Пичугин достал сигарету, подошел к окну и открыл форточку.
– С вашего разрешения, закурю?
Что-то писавший за столом Обручев, оторвался от листа бумаги, сказал:
– Как правило "мокрые" стволы они топят в море. Так что, Ариша, возможно, прав. Мы собрали все дела с применением огнестрельного. Эксперты колдуют. Пока засветился один ПМ. По данным ГИЦ   он значился на учете в одной из войсковых частей, в Чечне. Автоматы "АК" 63 года выпуска. Их и по учетам не найдешь. А уж об обрезах, гранатах и прочем, я и говорить не хочу,– сделав какую-то пометку на листе бумаги, продолжил.– Но осиное гнездо разворошили. Только, что-то ведут они себя не по осиному. От различных источников поступает информация, что основные группировки "Сычевская" и "Рыжковская" договорились прекратить все разборки. О задержании старшего Аришева "крутым" уже просочилась информация. По последним данным – полчаса назад, "Сыч" и "Рыжий" встречались. Разошлись полюбовно. Нам меньше хлопот, трупов хоть не будет. И оружие, изъятое, больше не выстрелит. Жаль, конечно, братьям мы вряд ли что докажем. Если их отпечатков на оружии не найдем, любой сопливый адвокат это дело развалит. Но потолковать с ними стоит.
– Юрьич, давай, сначала я с ребятами с ними потолкую, а потом уже к вам. Как вы на это смотрите?– Пичугин вопросительно взглянул на Куракина.
– Валяй! Василич, на чем мы остановились?– Куракин обратился к Обручеву.

Пичугин спустился в кабинет сыщиков.
– Серега, Женя, давайте братьев. Вы будете колоть. Я буду связывать показания и наезжать... Как всегда... я очень плохой, а вы добрые и хорошие.
Как Пичугин и предполагал – опрос ничего не дал. Младший брат все брал на себя: "Нашел в сопках брошенный автомобиль. В багажнике арсенал. Все перевез на дачу. Время в стране тревожное. Авось пригодится". На вопрос об отпечатках пальцев на оружии ответил простодушно:
– Не держите нас за дураков. Оружие лежало на хранении: смазанное, аккуратно протертое, отпечатков там нет. Это мы предусмотрели,– и заранее предупреждая Бондаря, который заносил в протокол его показания, сказал.– Ты это, гражданин следователь, не пиши. С такими словами я ничего не подпишу.
Для Пичугина все стало ясно. Парень рассказывает заранее придуманную легенду. Если в дело ввяжется опытный адвокат, "младший" Аришин вообще откажется от этих показаний. И из дела выйдет пустой пшик. Остается одно, как можно больше получить оперативной информации, которую к делу не пришьешь, но которая может в будущем сгодиться. С драной овцы хоть шерсти клок.
Со "старшим" было и сложнее и проще. Когда Пичугин сказал ему, что "младший" все берет на себя, он не поверил. Привели "младшего" – он произнес одну фразу: "Женя, я все беру на себя" "Малого" увели.
"Ариша" попросил закурить и начал рассказывать, заранее предупредив:
– Это не для протокола...
Пичугин прервал его.
– Ты не против, если тебя послушают еще пару человек, с большими звездами, а в принципе, такие же опера, как и мы.
– Да нет. Давай.
Пичугин набрал номер телефона.
Юрьевич, если не трудно, спуститесь ко мне в кабинет... Да... Исповедь на заданную тему... Без протокола.
Со слов Аришина старшего выходило, что оружие собиралось, где придется. В основном покупалось у "черных " и у "чехов ", кто конкретно приобретал оружие "Ариша" не рассказал. Но у кого, пообещал показать, если есть фотографии или видеокассеты - естественно не официально. Свою принадлежность к группировке "Сыча" не отрицал. В конце разговора заметил, что с разборками пора завязывать. Деловые отношения нужно строить по-деловому. Только не все это понимают.
Пичугин смотрел на него и думал: "Нормальный, грамотный парень. Лицо открытое, с виду доброе, говорит правильные слова". Внутренне даже поверил этому парню. Но не зря Пичугин отработал в розыске больше десятка лет, чувство недоверия оставалось в душе.
– Василич, помнишь поговорку Захарыча? Про воров и наркоманов. Кому можно верить, а кому нельзя?
– Еще бы! Мой первый учитель. Ты, Саныч, считаешь, что "Ариша" – вор.
– Да, я так считаю. Хотя последнее не доказано,– и обращаясь к Аришеву, вдруг неожиданно, спросил,– Женя, а что ты пояснишь...– сделал паузу,– по поводу кучи чужих документов, изъятых у тебя при обыске.
Аришев облегченно улыбнулся.
– Александр Александрович, "кидал" много развелось, а я ведь машинами торгую – не семечками. Паспорт – залог, а за незаконный залог меня можно только административно наказать.
В разговор вмешался молчавший Куракин.
– Извини, Женя, но пока мы проверяем эти паспорта ты отдохнешь в ИВС .
– Да ради Бога. Хоть месяц. Как по Указу Президента,– Аришев облегченно вздохнул, чувствовалось, что он устал от разговора.
– Грамотный. Даже Указ об оргпреступности знаешь,– Куракин встал, собираясь уходить.
Аришев тоже встал, признавая в Куракине большого начальника.
– Стараюсь идти в ногу со временем.
– Ладно, помолчи... Умник,– Пичугин нахмурился.
– На том и порешили,– Куракин и Обручев ушли из кабинета.
– Ну что, Ариша, один-один, только, в чью пользу? В вашу или в нашу,– Пичугин вопросительно посмотрел на Аришева.
– Не понял вас, Александр Александрович?
– А что тут не понять? Мы вам ничего не доказываем. Один-ноль в вашу пользу. Так?
– Так.
– Но ведь вы с братцем засветились, еще кое-кого подсветили. Один-один, ничья. Теперь, любезный, вы в официальных делах светитесь. Это уже хуже. Так, что хоть счет и один-один, но в нашу пользу. Я имею в виду общую пользу. Может вы, балбесы, дольше проживете. Да что тебе мораль читать. Не в шортиках бегаешь,– обращаясь к операм, добавил.– Заканчивайте ребята, и вам отдыхать нужно, и им,– кивнул в сторону Аришина.
– Тут ты прав, Сан Саныч,– Аришин перешел на неофициальный тон.– Козе понятно, не могу я все рассказать. Себе дороже. Но думаю, время придет – поделюсь подробностями.
– Лады... Пойду, жене позвоню. Двое суток дома не был. Да и ты бы, Жека, позвонил, знаешь же, что Галина больше двух суток не выдерживает. Брякнет что-нибудь не то дежурный: про заложников, про стрельбу... Напугает.
Пичугин пошел в дежурку, где был единственный городской телефон. На ходу, сочиняя историю правдоподобнее той, что случилась, но в более мягкой форме. Беспокоясь о том, как бы жена не узнала подробности из чужих рук. Хотя была она женщиной волевой и очень терпеливой, она оставалась женщиной. Пичугину очень не хотелось причинять ей лишнее волнения.

– Товарищи офицеры!
Присутствующие на оперативном совещании при начальнике УВД встали по стойке смирно. В кабинет стремительно вошел начальник УВД, на ходу бросив:
– Товарищи офицеры.
Прошел к столу. Сел, придвинув к себе чистый лист бумаги.
– Докладывайте!– Обратился к начальнику штаба.
Начальник штаба, с виду человек излишне суетливый и невзрачный, с большим носом, в больших роговых очках, казалось не представляющим ничего особенного, начал доклад, который состоял из зачтения справки о проведении служебного расследования по захвату заложников Левиным. Пичугин хорошо знал этого человека. В прошлом, он был одним из лучших следователей управления. Одно время возглавлял следственный отдел и только по состоянию здоровья перешел на штабную работу. Справка о проведенном служебном расследовании, составленная этим старым и мудрым евреем, представляла собой не более трех листов машинописного текста, но формулировки были на столько точны и аргументированы, что не нуждались в дополнениях и комментариях. Согласно заключению начштаба вины Пичугина и его оперов в том, что у Левина оказался пистолет, не было. Пичугину от этого легче не стало. Крайние должны быть. Значит, ими будут дежурный Лыков и его помощник Еремеев. Пичугин про себя уже подготовил ответ, на случай, если начальник УВД задаст ему вопрос в защиту Лыкова и Еремеева. И не ошибся.
– Капитан Пичугин, что Вы можете сказать, только, коротко и одной фразой,– сделав ударение на слове "капитан". Начальник управления встал и прошел к окну.
 Говорил он с легким кавказским акцентом. Выходец с Кавказа, был он смуглым, черноволосым, с явно выраженной сединой на висках. Симпатичный мужик, лет сорока пяти. С труднопроизносимой фамилией и приставкой "оглы" к отчеству. За глаза его называли "Али–Баба". Близко знавшие "Иваныч". С Пичугиным у него отношения были натянутые, но уважительные. Были на то свои причины, о которых ни Пичугин, ни "Али–Баба" особо не распространялись. Правда, последнее время начальник УВД, несколько, мягче стал относиться к Пичугину, когда тот, до определенного времени конфликтовавший с его любимчиком – начальником ЛОВД на станции Тихоокеанская, вдруг встал на его защиту, когда последний попал в немилость к более высокому начальству.
Пичугин, заранее приготовившийся защищать Лыкова и Еремеева был озадачен и смущен. Хотя и предвидел такой ход событий. Знал он и о любви начальника УВД задавать неординарные, неожиданные вопросы. Ответил, перефразировав поговорку:
– Побежденных не судят!
– Ты хотел сказать: "Победителей не судят",– вопросительно посмотрел начальник УВД.
– Так точно, господин полковник... Растерялся,– ответил Пичугин, и уже с ехидством добавил.– Не каждый день в кабинете начальника УВД бываю.
Начальник на ехидство Пичугина не ответил, начал молча прохаживаться по ковровой дорожке. Повисла напряженная тишина. Пичугин подумал, что терять ему уже ничего, и сказал:
– Мы сами себя наказали за беспечность – сами и оправдали.
– Капитан, Вы себя в прокуратуре будете оправдывать,– мгновенно парировал "Али Баба" и продолжил.– Человек я восточный, но придерживаюсь христианской веры. Принимаю Соломоново решение. За допущенную промашку – должны быть наказанные, за освобождение заложников – награжденные... Не будет – ни тех, ни других. Хотя Пичугин сам себя наказал, присвоение очередного звания, майор, будет отсрочено до конца следствия, которое ведет прокуратура. Все свободны. Попрошу остаться Пичугина, Кравчука и Бондаря.
Все вышли. Начальник УВД подошел к оставшимся. Приобнял каждого со словами.
– Спасибо, мужики, что остался живыми...
Пичугину добавил.
– Не переживай... Получишь ты майора... Ну никак ты не можешь без фокусов. Моя бы воля, наградил бы. Да есть начальство повыше. За Чечню и то не каждый орден получил... Сам знаешь...
Тема Чечни для Пичугина – была запретной и больной темой.

Сидели вшестером, сдвинув два стола. Пичугин, Кравчук, Бондарь, Галиев и два младших сыщика – вся команда Пичугина. Было 16 декабря 1997 года. Отмечали день рождения четверых, тех, кто попал в переделку год назад.
Галиев с простодушным для него юмором рассказывал:
– Папа, ты знаешь, весь испериживался. Не знал, что потечет быстрее: холодный пот между лопатками или что другое между ног. Когда Серега уговорил меня отпустить. Тоже мне юморист, ты, говорит, нас можешь мочить, а его отпусти... Представляешь, Папа,– обращаясь к Пичугину, продолжал Галиев,– иду и думаю. Стрельнет, не стрельнет в спину.
– В спину?.. Не представляю... Вот вспышки красные, месяца три, как будто первый раз видел. Выйду на кухню вечером покурить. Гляну в темное окно... Вот они... перед глазами... Жене неделю мозги морочил, пока статья не вышла в газете. Потихоньку все и рассказал. Всю славу Жеке отдал – себе ничего не оставил. Все-таки, мужики, я думал Женю хоть как-то отметят, да и Серегу. "Фиг вам", как говорят индейцы. А знаете? Как узнал, что Левин в СИЗО  дуба врезал, мне эти вспышки перестали мерещиться. А вы тоже хороши, нашли по кому поминки справлять.
Пичугин вспомнил, как, зайдя в соседний кабинет, поздно вечером, увидел на столе бутылку водки, спросил:
– Что за праздник?
– Поминки справляем,– простодушно ответил Галиев.
– По чьей душе,– удивился Пичугин.
– Обидчик твой преставился. Царствие ему небесное,– Галиев в шутку перекрестился.
– Какой обидчик?
– Ну, ты тугой, Папик, кроме Левина тебя никто не обижал. Тебе мы "Спрайтику" купили,– Галиев достал из-под стола двухлитровую бутылку "Спрайта"
Вспоминая этот эпизод, Пичугин подумал: "Грешен был Левин, но все же человек". Никакой злобы на него у Пичугина не было. Ни тогда, сразу после перестрелки – ни сейчас.
– Ладно, наливайте, что ли?– Пичугин стряхнул оцепенение.– Вам, что поминки, что день рождения. Только повод дай.
"День рождения" отмечали в стареньком кафе на краю города, где хозяйкой была знакомая Кравчука. По этому поводу кафе для посетителей закрыли. О том, что сыщики здесь, знал только дежурный по отделению.
К столу неслышно подошла официантка, наклонилась к уху Кравчука и что-то ему сказала.
– Минутку мужики,– Кравчук встал из-за стола и пошел за официанткой в кабинет хозяйки.
– Наверное, надолго,– засмеялся Димон, один из младших оперов, симпатичный парень лет двадцати пяти, чем-то похожий на певца Левкина из группы "На-На".
– Ты только о юбках и думаешь,– оборвал его Бондарь,– а вдруг происшествие. Слава Богу, Батя трезвый.
– Типун тебе на язык,– парировал Димон.
Подошел Кравчук, Пичугин вопросительно на него посмотрел.
– Расскажу, не поверите. Приходят в дежурку два парня и требуют Батю. Говорят, должны  долг отдать майору Пичугину. Ванек отговаривается, а они ему бутылку коньяка суют. Скажи и точка. Ванек от коньяка разве устоит, он за политуру кого угодно продаст...
– Ты короче можешь?– Нетерпеливо перебил Бондарь.
– А куда короче. Аришины в гости едут. С гостинцами. Говорят, еще ни разу с ментами не пили. А почему бы нам с ними не выпить. Дело против них прекращено... Они в принципе наши должники. Ванька говорит, коньяк классный. Я им еще сказал, что ты, Батя, не пьешь, кофе с молочным шоколадом любишь.
– Ага, каждый день его трескаю. Ну, коли решил, иди встречай. Заодно порешаем, чтобы "братва" хозяйку этого заведения не трогала. Как, никак "крутые"... круче некуда... Их зона. 
Кравчук ушел и через минут пять пришел в сопровождении братьев Аришиных. Все трое улыбались. Пичугин обратил внимание, какие у них разные улыбки. Кравчук улыбался простодушно. Братья – застенчиво настороженно.
– Обниматься не будем, а здороваться за руки, господа, еще не отменили,– съязвил Галиев.
 Поздоровались. Придвинули еще два стула. Расселись. "Младший" начал доставать из пузатого дипломата: коньяк, фрукты, шоколад, всякую импортную снедь в разовой упаковке.
– Пришли долг отдать...– начал "старший".
– Да мы, вроде не одалживали,– ответил Пичугин.
– Это тебе, Сан Саныч, только, кажется,– постарался перейти на полуофициальный тон Аришин.– Мое дело рассказать, а там, как сам знаешь. Я же тебе обещал... Помнишь... Верить или нет – это уже не мое дело.
– Ну тогда, сначала наливай, а то мужики хотели уже хозяйку распатронить. Вы ее выручили. Кстати о патронах. Помните, мужики, восьмую гильзу никак найти не могли. Я ее нашел. И где бы вы думали? У себя в ботинке. На пятке стелька протерлась – она туда и провалилась. Вчера, случайно нашел. Как напоминание. Мистика какая-то... Заодно и о хозяйке,– Пичугин обратился к Аришиным.– Зона ваша – подскажите "братве", чтобы забыли сюда дорогу.
– Проблем нет, Сан Саныч,– кивнул головой Аришин–старший, открывая бутылку коньяка.
– Марина,– прокричал Кравчук.– Мужики сказали, что прикроют если, что. Завари-ка Бате кофе, а то он вялый какой-то.
– Ты что-то расскажешь... наверное, и спросишь?– Пичугин вопросительно посмотрел на Аришина Женю.– Или я не прав, Серега,– перевел взгляд на "младшего".
Тот смутился.
Пичугин вспомнил этих ребят в первые минуты задержания. Тогда! Без одного дня – год назад. Не походили они на "крутых", никак не походили. Возможно, тогда и поверил им Пичугин, что для них не все потеряно.
Часть того, что рассказал Аришев Женя, Пичугин знал. Но тогда, года полтора назад, к рассказам источников отнеся с подозрением и недоверчивостью. Сейчас подумал – зря. Нужно было слить информацию в ФСБ. Пусть бы посуетились, пошустрили. Но эту тайную службу и людей, в ней работавших недолюбливал. Слишком уж "старшие братья", как их называли раньше в МВД, были заносчивы и высокомерны. Капризны к оперативной информации, которую: нет, нет, да подбрасывали им сотрудники оперативных служб МВД.
Пичугин слушал говорившего в полголоса "Аришу" и не перебивал до самого конца. Иногда утвердительно, а иногда удивленно покачивая головой. Аришев-младший вместе с сыщиками уже о чем-то спорили, гомонили, пили. Кравчук, как всегда, занялся борьбой на руках. Лишь Бондарь иногда отвлекался от общего разговора и внимательно прислушивался. У него было удивительное свойство – пить и внешне не пьянеть, не болеть с похмелья и все помнить, сколько бы выпито не было.
Пичугин отхлебывал кофе, грея руки о горячую кружку, и слушал.
– В этот день, когда вы взяли мужиков с оружием, мы опоздали на минут пять. Сами хотели их взять, но без шума.
Пичугин удивленно поднял брови, но перебивать не стал.
– Они оружие сперли у нас из-под носа, за час до нашего приезда на дачу. Мы хотели забрать его для разборок... Дальше расскажу... Короче, мы на дачу, а там пусто. Мы по соседям. А какие соседи? Зима! Нашли старичка – сотку баксов дали. Вспомнил. Мы весь город на уши поставили. Нашли...
Пичугин вспомнил: в этот день он видел на вокзале три или четыре джипа, которые, ревя моторами, остановились на привокзальной площади, из машин выскочили коротко стриженые парни в кожанках. Пичугина тогда удивило: "Скорого поезда нет, к чему бы они приперлись". "Крутые" так же быстро разбежались по скверам. Несколько человек зашли в вокзал. Потом все собрались около джипов, о чем-то посовещались и так же быстро уехали.
"Ариша" продолжал.
– Пасли. Хотели по "Торговому", прямо в электричке тихо взять и на базу. Да не успели. Ваши менты их зацепили. Если бы этот придурок отдал пистолет, в ИВСе мы бы узнали, где остальное оружие. Вместо изолятора они оказались в больнице, а там охрана с автоматами... Не пройти, а шуметь мы не хотели. Не думали мы, что вы оружие быстро найдете и нас вычислите... А оружие, знаешь, зачем нужно было?
Пичугин вопросительно вскинул голову.
– Разборку мы хотели устроить с "Рыжими"... Знаешь, где?..
– Где?
– В пятидесяти метрах от конторы ФСБ. Представляешь... двадцатое декабря – "День чекиста"... и стрельба под окнами их конторы... Кто в городе хозяин? Мы! Круто, не правда ли? У нас должны были быть даже не разборки, а кураж. После того как горотдел разгромил "Рекса" и его ребят, остались только мы и "Рыжие". У нас все подходы и отходы были предусмотрены. Алиби на каждого разработаны. "Стрелку" на ноль часов назначили, когда пересменка у муниципальной милиции. Ну, конечно, и меж собой хотели разобраться.
"Ариша" думал, что это откровенное признание, произведет на Пичугина впечатление, но он устало спросил.
– А как бы уходили?
– Мы на катере, а "Рыжие" наверное, на машинах, не знаю. От конторы ФСБ пять дорог отходит. "Сыч" узнал, что меня взяли, связался с "Рыжим" – все отменили. Представил "Рыжему" все так, что менты что-то разнюхали, начали мести всех подряд. "Рыжий" своих по дачам, по явкам рассовал. А потом все само собой рассосалось. Надоело в войну играть... Представляешь – мы на "стрелку", а оружия раз – два и обчелся. А так и волки сыты и овцы целы.
– А что не пьешь,– перебил Пичугин.
– За рулем никогда. Да, и вон Серега... уже готов – этот не пропустит.
Младший-Аришев сидел в обнимку с Кравчуком. Вдвоем они пытались запеть что-то типа "Стеньки Разина".
– Ну, а дальше, что?
– Да, ни чего, деньги выгодней в дело вкладывать. А не на стрельбу и охрану.
– Да, я заметил, твой шеф сейчас на одном джипе рысачит, а раньше помню, три – четыре. Твою историю я знаю, правда, без подробностей, обрывочно. Ну а ты, что взамен попросишь?– вопросительно посмотрел на Аришу Пичугин.
– Мне говорили, что просить у тебя бесполезно, да это и не нужно... По нашей "бригаде" вы работаете?
– Нет,– безразлично и откровенно ответил Пичугин, сделал паузу и закурил.– Своих забот хватает.
– А горотдел?
– Вряд ли, у них своих проблем выше крыши. Этот вопрос ты бы лучше Обручеву задал. Он парень душевный.
– Знаю я его душевность. Я ведь тогда десять дней отсидел. Он ко мне каждый день приходил. Всю душу вымотал.
– Вот я и говорю, что душевный.
Аришев-старший посмотрел на брата, на изрядно поддатых сыщиков и произнес:
–Нет, вы ребята душевнее. Поэтому и приехали к вам. Поздравить с днем рождения. Кто его знает, сколько бы парней полегло на "стрелке" у "конторы",– и панибратски закончил,– так, что ты Батя выиграл дуэль не только у этого "отмороженного", но и у нас. Зря говорили "седовские", что у тебя нельзя чай пить, с твоими мужиками можно и водки хлопнуть. А ты что не пьешь?
– Я свое отпил,– Пичугин после этих слов почувствовал усталость.– Мужики, хорош куражиться. Все! По домам...
Когда вышли на улицу, было уже далеко за полночь. Стояла тихая туманная ночь. Пахло морем и талой землей. Было тепло, как ранней весной, даже было слышно, как капает с крыш.
– В прошлом году был снег, и мело,– сказал Ариша, открывая машину и усаживая брата...
– А это потому, что сегодня день рождения,– пьяно сказал Кравчук.
Галиев ему в голос.
– А день рождения – это всегда весна.

Через пару дней, от вполне надежного источника, Пичугин получил сообщение, что "Ариша" рассказал о встрече с операми "железки" – "Сычу". "Сыч" его выслушал и заметил.
– Пичугин нормальный мужик. На вещи смотрит трезво. А другие в его группе еще молодые – в верха мало вхожи. Поищи еще. Ну а если этот, как его?.. Пичугин – Батя, с чем и обратится – не отказывай. Мало ли, что...
Ариша еще пару раз звонил Пичугину. Интересовался здоровьем, проблемами. Проблем не было, а здоровье было...

Владивосток – Находка, 1999 год