Первые 2 главы романа Герои нашего времени или Мессия XXI века

Вступление

Не люблю писать всякие там вступления, введения, все эти дурацкие пафосные начинания наводят на меня дрожь, но, к сожалению, это необходимо. Поэтому уж не обижайтесь за краткость и корявую возвышенность слога. Хотя, как говорится, «краткость – сестра таланта», уж не знаю, правда, чьего там таланта, но так или иначе не обращайте внимания на эти сентиментальные бредни тридцатилетнего мужика. Я когда-то написал их, и мне было лень переписывать всё заново, поэтому я решил оставить всё в неизменном виде. Наверное, это самые трудные строки за всю мою жизнь. Печально, но факт.

***

Семнадцать лет минуло с той поры. Лицейские  годы, пожалуй, лучшие в нашей жизни, покрылись ветхой паутиной прошедшего и невозвратного. Но картинки этих дней стояли передо мной так явно, как будто бы я никогда не вырастал, и вечно оставался в том далёком 2000 году.
Да, это была ностальгия, такая светлая и тёплая мечта, забытая в тех далёких и, по-своему, прекрасных годах. Кто-то вспоминает времена яркого сессионно-пивного студенчества, кто-то куклу Барби и мягкого плюшевого мишку на спинке дивана, кто-то, сидя у камина, вдохновится романтическим периодом своего карьерного роста, а кому-то, быть может, и вспомнить будет нечего. Но это было явно не про нас; разбуди меня ночью, в любом состоянии, и спроси: «Куда бы ты хотел вернуться?», и я сходу выпалю: «В лицей!». Один год на стыке тысячелетий, он оказался решающим в нашей жизни. В этот год произошло что-то такое, чего уже никогда больше не повторялось, что-то, ушедшее навсегда.
После того как Максим окончил лицей, мы стали видеться крайне редко. Вся наша кампания распалась, и лишь случай периодически сводил нас. Но кратковременность и неестественная теплота этих встреч напоминала скорее фарс, чем искренние чувства. Всё сводилось примерно к такому диалогу:
- О-о-о, сколько лет, сколько зим?! Как твои дела дружище?
- Да, ничего так. Верчусь, кручусь потихоньку. А у тебя?
- Да у меня всё по-прежнему: работа-телевизор-сон-работа…и так до бесконечности
- Кого-нибудь видел из наших?
- Да, с Санечкой месяца два назад в театре встретился. Стоуна с Шурой видел, так, пообщались чуть-чуть.
- Если увидишь ещё кого, передавай привет!
- Обязательно.
- Ну, ладно,  я побежал, а то дел по горло. Ведь мы ещё встретимся? Созвонимся, встретимся и тогда поболтаем. ОК?
- Конечно, поболтаем. Ну, давай!
- Давай. Удачи тебе, друг!
Вот так вот общались некогда лучшие и самые близкие друзья. Наверное, это чувство, знакомо каждому человеку. Ведь мы так и не созванивались, не болтали  и не встречались. Когда, в очередной раз, шальная судьба сводила нас в одно время, в одном месте, то мы опять здоровались, обменивались последними телефонами и говорили друг другу:  «Ну, мы ведь ещё встретимся, правда? – Да. И поболтаем. – И поболтаем».
Грустно об этом писать. Ведь, наблюдая это, я прекрасно помню, какие  мы вели разговоры раньше. Как переживали, радовались и страдали вместе, ВМЕСТЕ, понимаете? Как придумывали себе сумасшедшие игры и невероятные теории мирозданья, как отдыхали в забвении, как плакали о неразделённой любви и как верили, верили в свою святую миссию на этой земле… А сейчас? Что сейчас? От нашей миссии не осталось и следа. Одна толстая, резиновая, надувная кукла, имя которой -  рутина … и больше ничего, пустота…
(Мерзкая, тёплая тошнота подступила к моему горлу). Мне невыразимо тяжело писать эти строки, ибо, оглядываясь назад, я вижу своё детство: эдакого маленького пухлого мальчугана с обворожительной улыбкой. Как же я влюблён в него!
Детство – это эйфорический круг переживаний, наполненный мечтами и сладостными воспоминаниями (что-то меня занесло, начинаю писать как Ботаник), все неудачи и разочарования отбрасываются прочь, либо же превращаются в забавные истории для будущих поколений. Остаётся лишь крепкая дружба, страстная любовь и пламенные надежды.
Не то, что сейчас…эти жалкие подобия былых чувств. Может, мы стали совсем старые? Не знаю. Знаю только то, что объединить нас смогла лишь смерть... Наташа покончила с собой, и мы вместе собрались, чтобы помянуть её скорбную душу.
Она, просто, не выдержала. Жизнь всегда довила на неё больше, чем она того заслуживала. Вскоре после того года, задумчивое и мрачное лицо аристократической вдовы, вошло у неё в привычку. Она переживала по любому поводу, любая, даже самая незначительная неудача, оставляла на её лице неизгладимые шрамы морщин, но более всего её терзала любовь. Притом, что она была ничуть не обделена внешними данными, всегда пользовалась успехом у мужчин (я и сам, помнится, одно время пытался за ней ухаживать), вот только выбирала она самых худших. Первый муж, за которого она вышла в 17, был убит на мафиозных разборках, второй, чуть не проиграл её в карты, а третий, сбежал в тот же день, когда узнал, что она беременна. После этого она поднялась на крышу и, схватив обеими руками живот, сбросилась вниз. Не знаю, о чём она думала тогда, чего ждала, но это был, на мой взгляд, самый разумный конец её жизни. По крайней мере, это выглядело вполне логично, я бы сказал закономерно. Тело было настолько обезображено, что мы даже не смогли проститься с ней.
Судьба – это удивительная штука. Она способна совмещать несовместимое в единой гармонии. Любовь превратить в орудие убийства, а смерть сделать способом единения. Спустя семнадцать лет мы впервые собрались в полном составе, и что самое главное, мы впервые за эти годы были искренни друг с другом, мы впервые говорили правду.
Смерть близкого человека, хоть и ненадолго, ставит всё на свои места. Я был очарован, глядя в чистые глаза моих друзей, они сияли, так же как и тогда, семнадцать лет назад. Пред ликом смерти мы снова стали детьми и начали вспоминать…
Мы смотрели в зеркало детства, в котором отражались лица тех девчонок и мальчишек, которые ушли от нас навсегда. Мы пытались вернуть их образ, нам необходимо было вспомнить, какими мы были, не знаю почему, но создавалось впечатление, что от этого зависит вся наша последующая жизнь. Заглядывая в детство, мы пытались понять: кто мы и почему являемся именно теми людьми, а не другими, почему стали такими, почему практически ни у кого из нас не сложилась жизнь? Эти вопросы больно кололи прямо в душу и, не получая ответа, налетали на сердце снова, оставляя ещё большие порезы …
Хотя всего того, что я сказал недостаточно и безмерно мало, для того, чтобы отобразить это чувство, мой скудный запас метафор не способен в полном объёме раскрыть это. Поэтому, возвращаясь домой, я, Максим и Зоя, пообещали друг другу написать свои воспоминания о тех днях. Позже, я собрал их в одно произведение и назвал его: «Герои нашего времени». Сейчас оно перед Вами.

Глава 1. «Поступление  в лицей»

***
Была весна. Соловьи пели свои озабоченные трели, желая привлечь самок под своё уютное крылышко. Молодая кровь бурлила, развозя по своим канальцам весенний адреналин. Мы были полны сил и азарта в поиске нового и не опробованного. Салатовая, полная соков трава, также как и мы, пробивала себе дорогу в новую жизнь. Мерзкий, режущий своей чернотой, снег уже полностью растаял, а голые деревья решили нарядиться в зелёные топики, прикрыв свои волнующиеся, но, тем не менее, столь же привлекательные ветки. Яркое солнце слепило нас, и мы щурились, не решаясь взглянуть на него. Кожаная куртка Макса нагрелась и чуть ли не дымилась от внезапно накинувшейся на неё теплоты. В наших сердцах затаилась непонятная радость, неизвестность манила нас и обволакивала своей загадочностью. Мы верили, что все океаны – это лишь лужи для наших ног.
Отец Макса, в очередной раз, возвращаясь с работы, взял у метро маленькую жёлто-чёрную рекламку нового, недавно открывшегося Московского Культурологического Лицея (МКЛ) №1013. Вечером я зашёл к Максиму, и он предложил мне пойти вместе с ним на день открытых дверей. И я, конечно же, согласился. Я соглашался на всё, что он предлагал мне. Не знаю почему: может, потому что меня тянуло к нему, а может, мне просто было нечего делать.
- Так, куда дальше-то идти? Я ни хрена не понимаю в этой дурацкой схеме.
- Дай сюда, я сейчас тебе всё объясню!
- Не надо, - сам разберусь. Так, Перовская, Зелёный проспект…ага…
- Нога. Ты уже задолбал тормозить, дай я посмотрю.
- Отвали. Нам вперёд и направо. Я уже во всё врубился.
Макс всегда знал, что делал или по крайней мере думал, что знал. Меня порой до жути бесила его самоуверенность, вплоть до того, что хотелось подойти и двинуть ему, но я не решался…ведь он был мой друг.
После наших перебранок с картой, в разговор решил вмешаться Саня (в основном мы называли его Александрушка и ли Сашенька, перекривляя тем самым заботливые имена, которые ему давала мама). Мы взяли его с собой за кампанию, не знаю зачем, просто так. Он всегда интересовался искусством и литературой, а так как этот лицей был чисто гуманитарный, мы подумали, что ему будет интересно. Вот и всё.
- Ребята, вы не в курсе: этот лицей наподобие того, где Пушкин учился?
Он всегда вставлял свои фразы не к месту. Это сильно нервировало нас, но в этом была его индивидуальность, и мы мирились.
- Да откуда мы знаем, – сказал я. Известно, что он культурологический, что там много девчонок (на рекламке было написано, что лицею требуются мальчики, сделав дедуктивный вывод, мы решили, что, девочек у них, соответственно,  уже завались) и что…вот в принципе и всё, что мы знаем. Поэтому свои «научные» вопросы задавай уже на месте, а не нам.
- А что ты так взбеленился? Я тебя просто спросил, не хочешь, не отвечай.
- Ладно, девочки, не ссорьтесь.
Мы все засмеялись, затем, выждав паузу, напрягли шею, выдвинули подбородок и с дикими криками: «А-а-а-а…!», - принялись мутузить Ботаника (так мы называли Макса, за его склонность к философии и получению пятёрок по всем предметам. Вначале он обижался, но потом смирился, и ему даже стало нравиться его прозвище).
Проплутав больше получаса, мы всё-таки нашли этот лицей.
- Неужели? Иван Сусанин таки вывел нас из леса!
- Ладно, харэ. Мне чего-то уже не до шуток, - и я заметил, как мурашки пробежали по его шее, - как-то стрёмно стало. Никогда не любил эти поступления в новые школы.
И не смотря на то, что мне было не менее страшно, чем ему, мне  с невероятной силой захотелось не упустить момент и доказать, что сейчас, я лучше и смелее Макса, поэтому, усмехнувшись ответил:
- Не ссы в компот, там повар ноги моет. Всё будет путём, вот увидишь. Это я тебе говорю.
Фраза «это я тебе говорю», была забавна и говорила лишь о том, что я ребёнок, но тогда эти слова мне казалось верхом «крутости». Я считал, что выиграл маленькую битву, потому что он промолчал, а значит: ему нечего было ответить.
Перед входом, мы переглянулись. Лицейская терраса держалась на четырёх белых столбах. Макс с улыбкой шепнул:
- Понятно, пацаны. Нас ждёт психушка. Белые столбы пред входом – это серьёзно.
Он ещё не знал, что был абсолютно прав…
Но на самом деле эти слова являлись всего лишь прикрытием наших истинных мыслей и чувств. В действительности, наши глаза были направлены на Неё. Её звали Оля, но все называли её просто Лола.
Она полулежала, и её пышные золотые волосы спадали с края скамейки. Рот был слегка приоткрыт, и  сочные, красные губки так и кричали нам: «Поцелуйте же меня, поцелуйте!». Глаза были закрыты. Её поза была до наглости откровенна и обворожительна. Одна нога была согнута в колене, а другая свисала на землю. Под розовым топиком, соблазнительно торчало два  набухших соска.
Мы остановились и замерли. Наши взгляды не могли оторваться от неё. В нашей убогой девственной жизни, ещё никогда не встречалась такая красивая девушка.
Вдруг её глаза приоткрылись. И она увидела нас. Мы остолбенели.
- Приветик, мальчики! В лицей поступать пришли?
Мы промолчали, наших сил хватило только на то, чтобы кивнуть головой.
- Заходите, не стесняйтесь.
Медленными, шаркающими шажками, постоянно спотыкаясь и оглядываясь, мы проследовали до открытой настежь двери. Стоило нам пересечь порог лицея, убедившись в том, что нас никто не слышит, мы завопили, перебивая друг друга:
- Нет, ну ты видел какая у неё грудь?
- А какие ноги…
- Соски видел, как торчали…
- Да, пацаны, это трындец! Такой тёлки я ещё не видел
- Она божественна
- Я бы её подрал…
- Ну, всё, тихо, а то мы разошлись.
Послышались чьи-то шаги. Навстречу, с верхних этажей,  спускались два парня: Володя и Пётр. Их все звали: Мачо и Стоун. Они не были друзьями, просто так получилось, что мы увидели их вместе.
- Здорово, пацаны – сказал, улыбаясь, Мачо. Никак в лицей поступать?
И он провёл рукой по залаченым волосам, пытаясь показать весь шик своей причёски. Хотя это было, наверное, до жути мерзко, ведь руку, небось, потом отмывать пришлось?! 
- Ну, типа того, - ответил Макс.
- Тогда вам на третий - в фойе. Спросите Василий Васильевича. Вы, в какой класс?
- Я в 11, они в 10. (Макс любил отвечать за всех).
- Понятно, ну тогда ты будешь учиться со мной.
- А вы со мной, - пробормотал Стоун и хрипло засмеялся.
- Ну что ж прикольно. Тогда увидимся.
- Бывайте! – Мачо пожал нам руки и удалился.

***

Мы были шокированы, - они говорили с нами на равных. Это трудно объяснить…, но мы почувствовали себя людьми, а не «новенькими»; и это было очень важно. В моей практики межшкольных переходов, подобного случая, мягко говоря, не наблюдалось. «Новенький» - это всегда был изгой, лишний на празднике жизни. Он – чужой, и этим было всё сказано, а тут…Не знаю, может уже зрелый возраст сыграл здесь такую роль, возможно, но мне всё же кажется, что это была «магия лицея» (да, именно так, «Магия лицея»,- хм, а мне нравится, хорошо сказал). После этого Макс ещё долго растекался в напыщенно-борочных комплиментах в адрес МКЛа. Для него такое отношение было особенно необычно, ведь он…хотя, ладно, я думаю, он сам напишет об этом.
Лицей не переставал нас удивлять. На лестнице нам встретились ещё пять девчонок. Три шли впереди, а две другие держались несколько отстранённо. Первых трёх звали: Зоя (или Best), Наташа (или Ната) и Шура, а других двоих: Катя и Даша.
 Зоя явно была лидер. Её походка была уверена, она шла чуть впереди и с надменной улыбкой осматривала наши девственные лица. Не знаю, но после такого взгляда становилось стыдно, стыдно, что ты вообще родился на свет. Мне она не понравилась. Её глаза как будто съедали тебя изнутри, будили в тебе противоположную сторону совести, заставляя тебя отворачиваться. Мне никогда не нравились, подобного рода, курносые создания, хотя нужно отметить, что в ней помимо всего этого, было ещё нечто безумно притягательное. Она была всегда источником энергии, я даже скажу больше: она была кратером энергии, – вулканом, из неё постоянно фонтанировала магма адреналина; этот локомотив было невозможно остановить.
- Здравствуйте,  мальчики! Откуда такие красивые? Чего не улыбаемся? – и она в плотную подошла к Максу, практически соприкасаясь носами, глаза в глаза, она шепнула, еле дыша: Улыбнись…
Такому жесту трудно что-то противопоставить, нельзя устоять и он поддался – дурак! Призакрыв глаза, он облизнул губы и сделал шаг вперёд. Резвый и глуповато-звонкий смех, - вот единственный ответ, который он заслужил, за своё наивное стремление быть…ближе.
И вдруг он очнулся, как будто только что вернулся из длинной и утомительной прогулки.
- Ну, чего стоим? Пойдём.
Те, две, просто тупо смотрели, как Зоя издевается над очередной своей жертвой. Им было не весело и не грустно, они привыкли.
Ната (та, что покончила с собой), такая рыжая и веснушчатая. С большими и глубокими коричневыми глазами, она была приятна на вид и в отличие от Зои будила желания совсем иного рода.
Шура – пацанка, с лицом как у Сильвестра Сталлоне. Большая, прямоугольная, с 3-им размером груди. Кроме этой самой груди смотреть было больше не на что, да и незачем. Она тоже была чужда мне.
Зато наверху меня ждал сюрприз. Катерина – вот это была конфетка, что надо. Маленькая, стройненькая, худенькая. Одна только попка чего стоила! Так и хотелось… (сейчас, кстати, от этой «попки» не осталась и следа: да, целюлит и геморрой косят наши ряды!) ну вы понимаете. Ух, как же она задела меня тогда! Этим, своим искрометным взглядом, как бы не по настоящему, как бы невдомёк. Это была, конечно, не любовь с первого взгляда, но то, что молния шарахнула – это 100%
- Не обращайте на неё внимание, она всегда такая – вмешалась Даша.
Ох уж эта, Дашенька! Из её глаз не то, чтобы исходило пламя, её глазами, просто равнины можно было выжигать. Мисс Гордость и Упрямство, - и что в ней только Макс нашёл…
***

Убожество и всё тут (кстати, мне абсолютно насрать, что она подумает об этой фразе!).
- Спасибо – вежливо ответил Сашенька и улыбнулся. Макс промолчал и двинулся дальше.
Этот эпизод быстро забылся, и вспоминаем мы об этой встрече, только на самой большой пьянке, в самом никакущем состоянии, и то – абсолютно безрезультатно, ибо Макс, всё равно, до сих пор,  не сознался в содеянном. Даже Best подыгрывает ему, говоря, что он вовсе не пытался её поцеловать. Ей, наверное, просто жалко его.
Лестница была вся зелёная, в непонятных пупырышках (ну я, надеюсь, вы поняли, что не лестница была зелёной, а эти убогие обои, которые раздражали меня в самом начале и продолжают бесить до сих пор).
- Прикольные обои, – подхватил мою мысль Макс.
- Да, мне нравится, - подвякнул Сашенька.
Я промолчал.
Но потом: «А вы знаете, что зелёный цвет, в простонородьи, обозначает: пойди и проблюйся в туалет!».
- Опять ты…
- А что я? Я для тебя слишком некультурный, да? Что пригорюнил, Сашенька? По маме соскучился?
Макс вовремя разнял нас. Я был неправ тогда. Не понимаю, откуда столько злобы взялось во мне. Она приходила из ниоткуда, вот так – бац; и я уже не я, будто другой, будто не я сам говорю, а кто-то говорит за меня, кто-то шепчет в ухо и я поддаюсь; нет, я даже не поддаюсь, а, как бы, это правильно выразить: я, просто, говорю другим именем, причём, как будто бы даже более сильным и более знающим. Короче, чёрт знает что. Может к концу этой повести догоню чего-нибудь, может пойму что…
Даша, видать, завела меня не на шутку, как вспомню её… мне даже страшно перечитывать то, что я  только, что написал. Вы не удивляйтесь, если мой рассказ  в отдельных эпизодах будет напоминать полную ахинею (если по научному – «поток сознания»), просто я пишу, что думаю. Я не Сашенька, чтобы выверять каждое слово. Мои слова – это сама жизнь, моими устами глаголет истина, ибо я есть пророк, а сыновья мои – все Вы, имя вам – чернь, я  вас червовый наставник, ваш мессия и всё такое…
…говорила мама: «Не кури сынок травы. Перед тем как великие шедевры начнёшь писать…эх, не послушал…
Короче поднялись мы на этот грёбаный третий этаж. Встретили Василия Васильевича, тот раздал нам тексты, в смысле тесты и пошли мы их писать. Писали долго и нудно, пока не написали, ладно короче дальше ничего интересного не было, пошёл я спать…

***

Итак, мой девиз: «ни дня без строчки». Продолжим.

Глава 2. «1 сентября»

Базилик, приятный запах жасмина и мускус ветров, обдувающий мои оголенные плечи; я стою на скалистом обрыве, и море бьётся о мой разрезанный и обветренный фундамент ног, чайки приветствуют меня радостными возгласами, восхваляя мой бесконечный голубой взгляд за ту грань, горизонта, нежного и играющего со мной, манящего бликами солнечных лучей; кудри завиваются пейсами, а кожа покрывается мелкими и щекочущими мурашками; Я – СВОБОДЕН!
- Максим, вставай, а то опоздаешь!
- Сейчас, мам. Подожди. Такой сон красивый.
Я раскрываю руки-крылья, делаю два широких взмаха и лечу, лечу. Скала уже больше не держит меня и волны, как будто, осознав это, уже больше не бьют меня своими гребешками; море спокойно и величаво переливается подо мной, а я стремлюсь всё выше и выше, чтобы, наконец, увидеть тот край, познать то, что неведомо и пока ещё сокрыто от меня, увидеть…
- Слышь, «сон красивый», подъём! Вас ждут великие дела, – стряхивая с меня одеяло, пробурчал отец.
- Да подожди ты!
И я натягиваю одеяло обратно. Пять секунд борьбы, и я вынужден признать капитуляцию.
- Ладно, встаю. Забодали, блин.
Глаза полузакрыты. Свет пробивается сквозь решётки-ресницы и больно бьёт прямо в зрачки. Иду по коридору – в ванну. Продираю глаза. Кораблики-руки падают под напор воды, взмах и приятные, прохладные капли воды освежают мою сопревшую и натянутую кожу. Наступает прозрение, мои глаза начинают видеть. Передо мной парень, лет 17. С большим африканским носом, пухлыми губами и узкими глазами. На макушке торчат волосы, мешки под глазами, проглядывают морщины от широкой улыбки. Зубы жёлтые с белыми пятнами (болезнь какая-то, не помню, как называется). Взгляд невзрачный, с признаками глубины. Торс худенький, торчат рёбра. Впалая грудь и маленькие аккуратные соски. Дальше не видно, что-то загораживает осмотр. В общем, картина не из приятных, откуда взяться хорошему настроению, если каждое утро видишь такое.
Одеваю очки. Следующая цель – туалет. Стоять нет сил, поэтому в очередной раз плюхаюсь на толчок.
Блин, как баба, ей богу, даже собственный член удержать нет сил…
- Завтрак готов!
- Иду.
Ну почему надо постоянно орать, как будто во дворце живём, где уборных только 10 штук насчитывается?  Сижу за стенкой, никого не трогаю, так нет как заорут на всю квартиру, что аж в ушах звенит, а ты, как дурак, вдогонку, тоже как заорёшь, мол «слышу я, слышу» и все-такое.
На завтрак, как всегда, яичница. Вроде вкусная, но уже в печёнках сидит. Врубаю телек и смотрю какие-нибудь мультики для первоклассников. Так пробегает минут двадцать.
Звонок.
- Здорово, кореш! Проснулся?
- Как слышишь.
- Короче, Сашуля, как всегда, приболел, поэтому почапаем на 1 сентября вдвоём. Понял?
- Да. Через 10 минут заходи.
Эх, Сашуля. Больной совсем стал, что ни неделя, так какие-нибудь траблы. А ведь он не всегда был таким…, но об этом как-нибудь в другой раз.
Несу на кухню вещи и, впялившись в недосмотренные мультики, начинаю медленно натягивать на себя эти дурацкие штаны.
Через 5 минут.
- Ты чего, очумел, что ли? Чего ты одеваешь? Сегодня же 1 сентября. Костюм тебе специально достала. Рома, ну скажи ему или дай по шее, наконец. Сколько уже ему можно повторять! В одно ухо влетает, из другого вылетает…
Эту речь можно продолжать до бесконечности, если мотор заведён, машину уже не остановить. Как было верно подмечено, пропуская всё через одно место, я начинаю надевать костюм, а тут уже и Межган тут как тут, в дверь трезвонит, а я в одних брюках стою; короче, как всегда.
Через 5 минут с горем пополам вылетаю.
- Опять ты как обычно. Каждый раз тебя жду!
- Ну вот, ты ещё будешь мне мозги полоскать. Хорошо же денёк начался.
Вдруг, из окна:
- Цветы забыл, балбес! Поднимайся, давай.
- Ну что, Маша-растеряша? Вперёд за цветочками.
 Не знаю, почему всю жизнь меня преследует одно и тоже. По ходу, лузер – это моя судьба.
Ну, вот и знакомая дорожка, на асфальте белой краской нарисована стершаяся стрелочка и надпись «Лицей». Значит, правильной дорогой идём, товарищи.
Опять это нервозное чувство. Начинает колотить, как будто на улице -20. Внутри всё сжимается. Потом чуть-чуть отпускает и с новой силой. Голова холодная, немного потрескивает, как в камине; ноги еле двигаются – сугробы замели и метёт вьюга; мне холодно, ребята, холодно.
- Чего, опять трясучка начинается?
- Да, отвали ты!
Я знал, что он трясется не меньше, чем я, просто повыёживаться захотелось (как муха на стекле, бе-е-е-е – в рифму получилось, прикольно). Несмотря на то, что мы были лучшими друзьями, между нами всегда была непрерывная борьба, каждый из нас пытался доказать, что он лучше другого. Несомненно, детский конфликт давал о себе знать,…такое не забывается.
- Ну, что, Мишенька, в твоём классе 25 человек, из них 18 девочек. Мальчики все общительные, дружелюбные. Девочки тоже.
- А вот та, с белыми гольфами, которую мы только, что встретили. Тоже в моём классе.
- Так точно, она новенькая.
- А у меня, что за класс? – вмешался я.
- У тебя дела с мальчиками обстоят похуже. Многие ушли в экстернаты, готовятся к поступлению. Поэтому из мальчиков остались только Володя, ты слышал о нём, наверное?
- Да.
- И Толик. Но они оба в отъездах. Володя в Англии по обмену, а Толик  где-то по России путешествует. Он всегда у нас путешествует. Зато девочек, хоть отбавляй! Целый месяц ты сможешь выбирать из 15.
- Круто! Ну, тебе и повезло, братишка.
Я, кончено сделал вид, что порадовался, но мне ни тот, ни другой вариант не внушали особого счастья. Девчонки – это куча лишних, дополнительных комплексов, парни – боязнь конфликтов и презрения.
- Вначале вы познакомитесь с классом, а потом все вместе пойдём гулять в Кусково. Кстати, Максим, твой класс уже собрался в 402 и начал знакомство, так что поторопись.
Ну, вот «и всё как всегда» «и некому лапу подать»! Не было ещё ни разу, чтобы я не опоздал на какое-нибудь важное для себя мероприятие.
- Извините, можно войти?
- Входите, молодой человек. Что вас задержало?
- Да я, я…я с аудиторией несориентировался.
Смех – вот мой удел. Дикий, звонкий женский гогот с похлюпываниями и повзвизгиваниями.
Они сидят полукругом, все глаза на меня и я вижу в этих глазах только одно – презрение. Я лишний на этом празднике жизни.
Среди своих друзей по дому, я всегда был лидер, был старше и авторитетней. В семье всегда диктовал условия, и их выполняли. Мой младший двоюродный брат всегда считался со мной. Но стоило мне выйти хоть куда-нибудь из этого замкнутого пространства, получал только эти взгляды, выпуклые злые и играющие. Больше всего в жизни, я боялся именно их. Думал, что здесь будет всё иначе, но, видимо это неискоренимо. Люди никогда не примут меня таким, какой я есть.
Я сел на своё место, передвинув при этом 2 стула, наступив кому-то на ногу и зацепив сумкой чьи-то волосы. Что сказать? Как всегда.
Все немного поутихли, внимание переключилось на куратора (так в лицее назывался классный руководитель). Она, такая чопорная, стервозная английская аристократка в очках, с острыми углами по бокам, и украинским говором наперевес. Тогда, она показалась мне довольно милой женщиной, (да, иногда даже грязь в красивой обёртке кажется аппетитной).
Вокруг меня пятнадцать, абсолютно разных и по-своему привлекательных девушек. Я мельком пробежал по лицам, пытаясь никому не смотреть в глаза, потом внимательней всмотрелся в ту часть тела, что находится между шеей и животом, а затем под стол…не подумайте ничего пошлого, я смотрел на ботинки и скрученные ножницами икры, другого всё равно видно не было.
Мне больше всего запомнились те, двое, которые сидели напротив меня. Одна была чуть-чуть пухленькая, с прекрасными чёрными вьющимися волосами и широкими, играющими глазами, которые непрерывно хлопали, как будто, приветствуя кого-то. Она без умолку говорила, высказывалась и производила очень приятное впечатление. Еврейка.
Вторая была тоненькая, явно высокая блондинка, с длинным греческим носом, закруглённым в картошку, и пухленькими сочными губками. Опустив свой взгляд, я, я…оторопел…это была она, та самая девушка, которую мы встретили при входе в лицей, когда первый раз пришли туда. Но сейчас в ней было нечто другое, не было того обольстительного взгляда и нежной улыбки. Она посматривала, то на куратора, то на Реджину, то на тетрадку, которая лежала напротив неё и сверкала солнечным атлетичным парнем, изображённым на ней. Пустота и холод –  вот, что исходили от неё.
Я осмотрел аудиторию ещё раз, больше останавливаясь на каждой потенциальной однокласснице (точнее сказать уже реальной). Клебанова – высокая, круглолицая, с двумя косичками и широкой, несползающей улыбкой. Даша или как там её – серая мышка с крашеными волосами, Миля – чёрно-жёлтая неформалка с погубленной жизнью, Краснова – рыжая веснушчатая авангардистка, с громким голосом и актёрским талантом, Половец – жгучая стерва с маленьким пуговками глаз и огромными сиськами, абсолютно несоразмерными с её ребровато-худоватым телом, Иванова – пышка с чёрной маленькой родинкой на щеке и странно сдавленной широкой улыбкой, ПГ (Полина Гранидзе) – художница, из тех, что вечно тусуются около ЦДХ, Сергеева – колобок вечных приколов, легенда, покупающая у Гришина чай по 10$ и раскуривающая его в подъезде на 3 этаже, а потом прущаяся под фонарным столбом, Шура – оказывается я учился с ней в прошлой школе, ходячее напоминание презрения, Лебедева – русая скромница с брегетами, Круглова – визжащая стервочка, регулярно занимающаяся сексом с учителем, в течении 2 лет и, наконец, Вита с Ритой – две никогда ни унывающие и неординарные подруги с выдающимися внешними данными и низким ростом.
Вот такая вот компаха подобралась. И я, сухой очкарик с умным видом и печальными глазами. Мои радужные перспективы разбились о рифы женского непонимания. После моего апокалиптического входа на меня даже не взглянул никто, со мной всем всё было ясно…
Иногда на меня находила буря, и я готов был сорвать с себя эти оковы очков, сбросить их раз и навсегда, растоптать, изничтожить, стереть с лица земли. Это они во всём виноваты, из-за них я веду такое жалкое существование. Ненавижу этот ярлык лупоглазого ботаника. А вы знаете, что я до 10 класса учился на одни тройки, знаете, что я был одним из самых отстающих учеников? Но это же не важно, ведь, «всё не так уж важно», правда? Я – человек - клеймо. Во мне вырублено – изгой. Вот он я – нищий философ, заброшенный на распутье четырёхглазой судьбы.
- Ну, а теперь детки пойдём всей группой в Кусково. Одевайтесь, собирайтесь, встречаемся через 12 минут у входа.
Какие мы тебе нахер «детки», детки – в детском саду, а здесь…акселераты продвиженцы…(сам хоть понял, чего сказал)…12 минут…ещё бы сказала: «12 минут и 27 секунд около деревянной двери, которая располагается у входа в белой арке»,…блин,  ненавижу этот педагогический педантизм.
Ладно, там, на первом, я хотя бы буду не один, хотя бы одна до боли знакомая рожа будет. Признаться честно, в тот момент я безумно соскучился по Межгану. Он был мой единственный Спаситель!
Спускаюсь по разноцветной лестнице, единственной вещи, которая радует глаз в данный момент. Первый этаж, много народу, все толкутся, смеются, орут…где же он? В создавшейся панике, я отчаянно пытаюсь найти знакомые широкие «трубы» Межгана, и вот вижу…нет, не его…ещё одни…тоже самое… выбегаю на улицу, предварительно потеряв несколько нервных клеток, в ожидании того, как охранник нажмёт свою проклятую кнопку, и дверь откроется,…розовые юбки, красненькие губки, платьица, цветочки, чтоб их тра-ля-ля-ля… нет его.
Блин, что же мне делать? Я поддаюсь всеобщей панике, и начинает кружиться голова.
- Знаешь, чем десятиклассник от девятиклассника отличается?
-Ну?
Показывает бутылку пива.
- Во как, учись!
«Н-н-н, да! Хо-ро-ший культурологический лицей» - подумал я.
- 11 класс все сюда. Пойдёмте.
Единственная надежда лопнула, как мыльный пузырик. Придётся справляться как-нибудь одному. Ну, я ему потом покажу, как от друзей в самые ответственные моменты убегать.
Кто уже друг друга хорошо знает, сразу бросается в глаза. Лола с Реджиной шли чуть позади, рядом со мной, и весело обсуждали своих пацанов, кто кого куда водил летом, вспоминали моменты совместного отдыха в Испании и всё в этом роде. К слову сказать, лицей этот был платный (150$ в месяц), такие деньги были, конечно, мне не по карману. Из нас троих платил только Сашенька. Нам с Межганом сделали скидку как «одарённым детям»  Поэтому по большей части в лицее учились ребята из обеспеченных семей, подростковая «золотая молодёжь», так сказать, чтоб им…долго жить на этой планете. И я на их фоне в доисторическом коричневом пиджаке моего папы смотрелся, мягко говоря, неважно.
Также запомнилась мне парочка Мили с Дашей. Эдакие инопланетянки. Их явно уже ничего не связывало с лицеем, они были где-то там, далеко. Я вообще еле вспомнил их имена, молчу уже о фамилиях. Они держались всегда особняком, появлялись в лицее редко. Но почему-то сейчас, спустя столько времени они мне стали очень интересны. Может, потому что я так ничего о них и не узнал.
Также ярко выделялась парочка Виты с Ритой. Как мне сказали, они были новенькие, но вели себя вполне непринуждённо. Постоянно хохотали, прикалывались над им только известными людьми и были полностью самодостаточны, мне даже показалось, что они лесбиянки, настолько им было гармонично вдвоём.
Выделялись и новенькие, так как держались все вместе, не считая меня и Виты с Ритой. Шли в одну шеренгу, как солдаты, а вместо ружей, сумки наперевес. ПГ, Марина Иванова, Лебедева Наташа и Кристина Половец (ну и дал же Бог фамилию)  Я попытался втиснуться в их ряды.
- Привет девчонки, вы тоже новенькие?
- Да, не старенькие! – ответила Марина, расплываясь своей широкой сдержанной улыбкой (зубы у неё вроде были нормальные, не знаю, чего она так стеснялась).
Все засмеялись.
- Отлично, я тоже вроде ещё не старичок.
Пауза. Идём в тишине.
- Так куда мы идём, не в курсе?
- В Кусково, ты, что не слышал? Всем же объявляли - отрезала Половец.
- А ну да, точно. Я забыл что-то.
- Не сориентировался? – добила она.
Девушки ехидно переглянулись.
В этой компании мне делать нечего, подумал я и остановился для того, чтобы завязать не развязавшийся шнурок.
Я блуждал от компании к компании, грел уши то в одних сплетнях, то в других, осматривал симпатичные юбочки лицеисток и медленно шаркал по асфальту.
- Слышала, Бритни Спирс – девственница.
- Какая она нахер девственница, перетраханная вся, по ней же сразу видно - ****ь.
- Нет, ты чего, её даже Папа Римский в пример ставит католикам. Говорит, мол, смотрите и среди звёзд шоу-бизнеса есть праведные девушки.
- Да, что мне до этого Папы. У меня своего нет, а почему я этого должна слушать. И вообще мне насрать на Бритни, в гробу её видала. Нашла тему для разговора!
Увидела меня.
- Эй, парень?! А я тебя где-то видела, по-моему.
- Возможно, - смутился я. Но я то сразу её вспомнил. Эта была та девушка, которую мы встретили на лестнице в первый день, когда пришли в лицей. Она ещё хотела…поцеловать меня.
- Нет, определённо, я где-то видела эти очки.
Я так и знал – опять они. Все меня вспоминают только по очкам.
- В очке, - вмешалась Шура. Шучу. Я с ним училась 2 года назад, а потом ушла, вот и он решил тоже к нам перебраться. Здорово Макс.
- Привет, Саша.
- Мне все тут зовут  - Шура. А ты прикольно приоделся, мне нравится.
Лёгкая пауза и дальше:
- Чего достал тебя Илюха Бестулый, сбежал ты от него?
- Нет, мне просто в лицее захотелось учиться. Вот и всё.
На мозоль давит, сука.
- Понятно. У нас тут прикольно, тебе понравится. Никто никого не трогает, никто не обижает.
Смех.
- Ладно, чего вы к пацану пристали. Меня зовут Зоя. Будем знакомы.
Протягивает руку. Я жму.
- А поцеловать?
Смех.
- Позже.
Ухожу.
- Эй, ты телефончик не оставил, как же я тебе позвоню?
- Спишемся,- хмуро кричу в ответ, даже не оборачиваюсь.
Всё. Еду домой. Нет больше сил. Это самый отвратительный день в моей жизни. Хотя, постой…нет, у меня таких дней сотня.
И тут…Межган.
- Межган, Миха, я тут!
Бегу к нему. Весь запыханный, с отдышкой, но огромной радостью, говорю:
 - Корешь! Ну, куда ты пропал? Тут такое…я без тебя, как без…короче потом всё расскажу. Поехали домой.
- Ты чего, братишка?! У меня всё в самом угаре, всё только начинается. Познакомился с пацанами, из своего класса, и с той, помнишь, что с белыми гольфами, тоже. Короче, волна пошла. Пойдём со мной.
Я и рад был поспорить, только выбора другого у меня не было.
- Пошли только пиво купим.
- Пиво?! – изумлённо переспросил я. В первый же день? Нет, я не хочу.
- Да ладно тебе, чего такого?
- Не знаю, по-моему, это нечто интимное. Встретится вдвоём, сесть где-нибудь, пропустить по бутылочке, поговорить. А в большой компании…в чём прикол?
- Увидишь. Пойдём
У палатки.
- Девушка, можно нам шесть баклах «Очаковского».
- Сколько?! Сколько там народу?
- Без нас пятеро.
- Ты чего, сдурел что ли? Мы же упьёмся в усмерть?
- Ты больно много напрягаешься. Расслабься. Я новенький, хочу втереться в кампанию, поэтому должен проставиться.
- Это они тебе так сказали?
- Нет, я и сам с усами. Короче, не парь! Ты со мной?
Я побледнел. Понял, что меня загоняют в дружескую ловушку, загоняют в угол, как израненного зверя. Я знал, что этого нельзя допускать, но возвращаться один не хотел и поэтому в очередной раз поддался.
- Хорошо, я пойду. Только пить не буду.
- По рукам – ухмыльнувшись, хмыкнул он мне в ответ.
Увидел я этих ребят и сразу понял: дело пахнет жаренным. Такого количества дегенератов на один квадратный метр, я давно не встречал.
Первый, Стоун (Пётр) – маленький, жилистый, с длинными волнистыми грязными волосами, практически, до плеч и такими же, как у меня, большими африканскими губами, расплывающимися в идиотскую улыбку а-ля «Бивис и Батхед».
Второй, Гришин (Ваня) – напомнил мне юлу. Толстую в талии и худую на голову. Белокурый, с извечными каплями пота на висках, постоянно дергающийся и подсмеивающийся; больной человек, что тут говорить. Он напоминал одну забавную игрушку, под названием «Вечный двигатель», которая стоит на одном и том же месте, но при этом непрерывно двигается.
Кажется, я его видел во время суматохи около лицея, потому что он тоже был в трубах (на самом деле, легче сказать, кто тогда в них не был). От него несло каким-то смрадом. Мерзкая личность. Создавалось впечатление, что он весь провонял своей убогостью.
Третий, Литл (Яша) – симпатичный, наименее отвратный из этой троицы, но явно потерянный человек. Блуждающий взгляд, бутылка пива в руке. Он не знает, куда приткнуть задницу своего взгляда. Такое ощущение, что он летает глазами, его взор не задерживался ни на одном предмете более 30 секунд.
И две девушки. Они сидели на лавочке, чуть поодаль от парней. Одна из них была та самая – в белых гольфах (они так часто упоминаются, потому что на наш взгляд были очень сексуальны), её звали Венера. Имя говорило само за себя. Самооценка у неё была соответствующая. От  форм канонической Венеры она, несомненно, отличалась, но на наш опошленный вкус лицеистов начала XXI века это было лишь её плюсом. К 10 классу она уже имела впечатляющий выделяющийся бюст и полненькую аппетитную пятую точку, напоминающую мне 2 подушки, на которых так и хотелось беззаботно выспаться. Она была уверена в себе и безумно холодна. Каждая улыбка, каждый взгляд был до предела взвешен и чётко выверен; самоконтроль феноменальный. Я изумлялся её солдатской выучке.
Вторую звали Наташа или Ната. Это скромная рыжеволосая девушка с пламенным огоньком любви в глазах. Воистину счастливая и несчастная одновременно. В ней сочеталось многое, и поэтому описывать её очень трудно, определённо можно было сказать, что единственная вещь, которая двигала всеми её поступками – была любовь. Но мне иногда казалось, что это чувство было в ней априори фальшивым. Эта была та любовь, которую пропагандировали на «Love-радио»: юная, беспечная, страстная и абсолютно бессмысленная, в такой любви главнее секс, нежели уважение, эмоции, нежели чувства.
- Знакомьтесь, это мой старинный  друг  - Макс, а для своих – Ботаник.
Все ухмыльнулись.
- А вот это совсем не обязательно было говорить, - одёрнув Мишу за рукав, шепнул я.
- Я решил закупиться так, чтобы никто не подумал, что я жмотничаю и чтобы ни кому не показалось мало, ибо сказано: «не жлобствуй и не утаивай».
- Кем сказано? – поинтересовался Стоун
- Кем-кем, Христом.
- Христос такого не говорил – решил вмешаться я
- Зато подумал. Помните, как в том анекдоте про бомжа?
- Да, да помним. – засмеялся Гришин. Прикольно сравнил. Respect.
Все дружно откупорили пиво, и под постепенно ослабевающую нить сознания понеслось: за встречу, за знакомство, за прекрасных дам (стоя), за нерушимую дружбу, за RAP, за тех, кто в море, за спецназ, за ментов (лёжа), а точнее за то, чтобы их не было и т.д. Короче, к 13 тосту (на 8, я всё-таки присоединился) Межгана понесло:
- А хотите, други мои, я поведаю вам летопись моей жизни?
- Валяй.
- Да, Мишенька, расскажи нам о себе, – льстиво подмигнув мурлыкнула Венера.
- Моя мать зачала меня от пробирки. Мой отец неизвестен, даже моей матери. Кто он? И существует ли вообще, знает, наверное, только один Бог.
- Что ты за ахинею несёшь? – подойдя вплотную и пытаясь остановить его, прошептал я.
- Не мешай! Всё потом расскажу…. Так вот моё происхождение загадочно и овеяно тонкой тканью сомнения и неясности. Моя мать – это лучший человек на свете, ибо она у меня одна, а я у неё один. В детстве я был послушным мальчиком и учился на 4 и 5. Примерно посещал занятия и усердно выполнял домашние задания. Но потом мать отдала меня в православную гимназию, которая находилась в Ясенево, только дорога туда занимала у меня 1,5 часа. Соответственно контроль за мной ослабел, и я пошёл по кривой…
- По наклонной – поправил я.
- Это не важно: по кривой или наклонной, одним словом, я начал бухать …
- И курить – добавил я.
- Да, точно, «и курить»…кстати, я совсем забыл, я же ещё и сигареты купил. Как насчёт попыхтеть слеганцухи?
- О, да, ты, чувак, просто гений. Сходу ловишь потребности окружающих. Respect. – задёргался Гришин.
- Можно мне тоже одну? – вдруг проснулась Наташа.
- И мне – съедающим голосом снова замурлыкала Венера.
- Да, всем давай. Все хотят хлеба и зрелищ – сумничал Стоун
- Точно, зрелищ, зрелищ, зрелищ – пародируя Бивиса и Батхеда заорал Гришин. Тёлки покажите нам зрелищ!
- Гришин, завали еблище! – усталым голосом пробормотал Яша – Дай повтыкать.
Его взгляд остановился, глаза перестали бегать, он уткнулся в Мишину куртку и впал в анабиоз.
Межган раздал всем по сигаретке и продолжил.
- В этой гимназии был полный беспредел. Несмотря на то, что перед каждым уроком мы читали молитвы и каждую недели проводили беседы со священником. Пили мы, просто, безбожно! Сразу после пар собирались и  к Лехе на хату. Где зажигали, хочу вам сказать, не по детски. Зависали на целые недели.
- «И спали вповалку, не видя снов» - тихо шептал себе я. Мне нечего было больше сказать, такой чуши я давненько не слышал. Но имидж своего друга всё же решил не рушить
- Бывало, в один вечер, в двухкомнатной квартире могло помещаться до 40 человек.
- Ни х.. себе, сказала я себе – кинул реплику Гришин.
- Вы представьте, в каком состоянии мы все просыпались потом утром? Кто с кем и что, вечером, творил, было, конечно ни кому не ясно. Поэтому у нас была целая система на этот счёт. Была, так называемая, каста «неприкасаемых», которые за весь вечер ничего не пили, а только ходили и смотрели, наблюдали за всеми, а потом утром такие коры отмачивали, что офигеешь.
- Например? – поинтересовалась Венера.
- У них были полномочия абсолютного характера. К примеру, был реальный случай, как один мой приятель драл в туалете одну девчонку. Неприкасаемый открыл дверь и чикирил весь этот процесс.
- Ох…, полный улёт! – продолжал поддакивать Гришин.
- А приятель этот даже не заметил этого. Потому что был в такую срань, что в момент накипающего оргазма девчонки, просто, взял и уснул. Прикидываете? Уснул.
- Н-да, бедная девушка! – оценила ситуацию Венера.
Она то, конечно, в такой ситуации не могла оказаться. Ведь она – богиня. Она бы этого смертного уж заставила бы пошевелиться, в этом я не сомневаюсь.
- Клеевая история! Дай мне пожать твою руку – одобрительно оценил Стоун.
- Да, я бы сказал поучительная, – в полном очумении опять, сам себе, шепнул я. И чтобы это быстрей закончилось, решил предложить: «А давайте выпьем!»
Все, конечно же, поддержали. Но на этом не закончилось, он всё продолжал и продолжал гнать свою пургу. Мне потребовалось ещё приложить массу усилий для того, чтобы Хлестаков, наконец, остановился. И все в изрядном опьянении двинулись к метро.
- Весёлую жизнь ты прожил, чувак! Я бы многое отдал за это. У меня мать знаешь какая, с ней так непоттопыреваешься – грустно заметил Стоун. Ну, ладно, кореш, бывай. До завтра.
- Да, рулезно сегодня поколбасились. – опять в Бивисном восторге задрожал Гришин.
- До завтра мальчики, – помахав ручкой всем нам сказала Венера.
Потом остановилась, обернулась и, выставив свою ладошку перпендикулярно пухленьким губкам, нежно чмокнула, отсылая свой воздушный поцелуй по тёплым флюидам сентябрьского воздуха. Но уже не всем нам, а только ему – Мише.
Он покраснел и отвернулся, всеми силами пытаясь скрыть смущение, сделав вид, будто бы ничего не произошло.
Все обменялись реперскими рукопожатиями (эдакими поглаживаниями пальцев рук) и разъехались в разные стороны.
- Ты, блин, дал! Нагромоздил такого, что я просто в осадок выпал!
- Чего нагромоздил? – злобно огрызнулся Межган
- Как чего? Пробирка, 40 человек в 2-ух комнатной квартире, «неприкасаемые»…
- А откуда ты знаешь, что это неправда? – перебил меня Миша. Если я тебе этого не рассказывал, то это не значит, что это ложь!
- Ты чего, вообще, очумел, что ли? У тебя же фотографии отца есть? Ты же говорил, что он вас бросил, что ты ненавидишь его за это. А как можно ненавидеть сперму в пробирке?
- А ты не задумывался, что это я тебе врал, а не им. А сейчас, так сказать, раскрыл свою сущность?
- Какую нахер сущность? Ну и какой ты после этого друг в таком случае. Если мне врёшь, а каким-то незнакомым уродам рассказываешь правду?
- Это не уроды, это моя паства
- Чего? Ты, что себя проком вообразил?
- Нет.
- А кем в таком случае?
- Потом узнаешь, всему своё время.
- Богом, что ли? Ну, тогда учти, что в таком случае тебя должны распять!
- Какой же ты мелочный, ты посмотри на себя. Ты же, как баба. Всё ноешь и ноешь. Ты хоть с кем-нибудь познакомился сегодня? Прикадрил девчонку какую-нибудь?
- Нет. Они все дуры! – потупив взор, пробормотал я.
- Видишь?! Попал медведь в малинник, а руки то его онемели. Зато ты видел: меня теперь весь класс уважает, а девчонки воздушные поцелуи посылают,…не умеешь ты жить, братишка.  Жизнь – это прекрасная девушка, за которой надо долго ухаживать, а потом в один прекрасный день, провести ладонью по её нежной коже, впитать аромат её сочных губ, расстегнуть полупрозрачное декольте и нежно полизывать язычком её выпуклые соски, а затем взять её за жопу и трахать, и трахать, И ТРАХАТЬ!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
Понимаешь, иметь её во все щели, так, чтобы она прогибалась под тобой в экстазе страсти, так, чтобы орала изо всех сил, не сдерживай слёз радости и любви. Понимаешь? Понимаешь меня?
Тишина.
И я полушёпотом:
- Понимаю. Значит, хочешь поиметь жизнь?
Тишина.
- Хорошо. Только смотри, как бы она не поимела тебя, господин Бог…
Мы попрощались и разбрелись по квартирам. Так закончился очередной, самый ужасный день в моей жизни.
Лёжа в постели, я сочинил своё первое стихотворение и с этого момента началась новая эпоха в моей жизни – эпоха творчества.

                Мир, как смерть,
                А  жизнь, как сон.
                Господи, как сложен он!

                Ты хочешь добра,
                Но его нет.
                Ты хочешь помочь,
                Но кому помогать?

                Весь мир исчерпан
                И нет дороги назад,
               Я  хотел изменить,
                Да и этому рад.

                Не нужно слов,
                Не нужно эмоций,
                Ляг, отдохни.
                Не тревожь, чего нет,
                Всё равно не проснётся.