Следственный эксперимент

(рассказ)

Начальник был озабочен. Он хмуро расхаживал из угла в угол своего небольшого кабинета.
 Вячеславович, есть проблемы? На тебе лица нет.
 Будет тут лицо!  Кисло улыбнулся Скорняков.  С моими сыщиками разве заскучаешь? Жди! По ночам уже снятся – черти!
 Да, что случилось-то, посвяти?
 На, читай,  Скорняков протянул двойной лист бумаги в клеточку, плотно расписанный корявым, убористым почерком. Сам поймешь.
Опус начинался стандартно. Так обычно пишут люди, которые не один год и даже не два – провели «в местах не столь отдаленных».

«Гражданину прокурору
от невинно арестованного
Глинского Василия Спиридоновича

Жалоба

Прошу убедительно рассмотреть мою жалобу и приобщить ее к уголовному делу, так как невинно заключаюсь в неволе…»

 Да-а… Занятное начало! «…невинно заключаюсь в неволе…»

«Уважаемый гражданин прокурор! Рассудите по правде и справедливости, потому как невинно томлюсь в заключении, по оговору мошенника Липина и делу, которое склепали сыщики. Не дайте сгибнуть в неволе.
А случился значит грабеж, только я-то тут и не при чем? Ну и че, што я судимый да из мест лишения вышедший? Ехал я намедни из Владивостока в Партизанск. Ну дело житейское, в дороге познакомился с гражданином Липиным, а звать-то его Паша – тот еще мошенник. Выпили, значит маленько – за знакомство. Беседуем культурно. Он возьми и предложи: «Айда в Находку, я там щипану кого-нибудь и будут бабки-деньги». В смысле не я щипану, а Пашка щипанет. Я ему и говорю: «Дурак ты! Воровать грех! Вона, я скоко лет за щипанье-то отбухал». Обозвал он меня по блатному, слов таких, гражданин прокурор, я и в зоне не слыхивал. Стерпел я! Тута парень подходит. Водочка мол есть, стакан нужон. Ну и нам за компанейство налил. Познакомились. Парня того – Толиком кличут! Пашка-то захмелел, чета на меня обиделся, то ли ему показалось, что я больше его выпил, можа еще че, только осерчал он, подался с Толиком курить в тамбур. Скучно одному-то, стал я знакомиться с девушкой, что напротив. Она возьми и обзови меня «Козлом вонючим!» Оно конешна можа я и вонючий,  токмо из зоны вышел, но не козел же, с натуры! Мне эта тожа не понравилось, но не стал я с ей лохудрой связываться. Стерпел, ушел в тамбур. А тута электричка тормознулась на Бархатной. Присек я: Толик с Пашкой утекают в сторону вокзала. Ну и я тиканул. Глядь, а у Толика сумка. Я к ему. Ты где эта ее подрезал? Не было ее! А он грит: «Отработал-украл! Не хочешь получить по морде, то и не базарь, братан!» Эти два мошенника-ворюги: Толик и Пашка ограбление обмозговали, а меня подставили. Пашка на следствии сказал, что вобче Анатолия не было. Во дает! Гражданин прокурор, водку-то мы втроем пили! Был Талян – точно был! Не пьяный же я – точно помню! Энтот Анатолий отдал нам сумку, которую срезал в вагоне и сквозанул. Грит,  ему надо наркоту, какому-то чуваку подогнать. Я таких мошенников, как Толян даже в зоне не встречал. А уж там – та еще братва! В сумке была еда, ну мы ее с Пашкой слупили. Не пропадать же ей – добро ведь? Да и не жрамши стоко. Еще там кассеты были. Пашка говорит: «Давай мы их на толкучке пихнем какому-нибудь лоховому! Бабки слупим!» Я говорю: «Ну, давай, коли так!», ну что мне оставалось делать? Не выбрасывать же? 
По дороге, тормозят нас милиционеры, мол в подозрении мы. Сумка, вроде как сворованная! Старшина и спрашивает Пашку, откуда мол сумка. А он без базара, мол сумку я дал. Во дает! Да если бы я украл – я бы фиг ему че дал! Во время обыска у Пашки нашли две кассеты в кармане. От меня уже успел, заныкать – ворюга!
После шмона нас закрыли по разным стаканам и ночью по одному, ану допрашивать в кабинете. Тута, гражданин прокурор, вспоминаю – ажно мороз по коже зудит…»

– Слушай, я сейчас расчувствуюсь! Так впечатлительно пишет мужик…
– Ты читай, читай.

«…сначала допросили Пашку. Апосля и меня повели в кабинет, а тама работники розыска  трое и пьяные. На столе, значит, у них початая бутылка. За главного у них – Сема, обходительный такой – в галстуке. Здоровый, как шкаф, морда – во! Тот хитрец. Предлагает мне выпить. Наливает стакан со словами: «Вася, ты судимый по разбою. Подписуйся, что ты стырил сумку и все будет нештяк». А я им говорю: «Да вы, че с натуры мне чужую деляну лепите? Я лох че ли?» А они угорают: «Мы тибе поможем. Дадут три года и все. Подписуй – Вася! Ни боись! А Пашка пойдет свидетелем, эта значит, что бы групповухи не было». Смотрю я: мне чужой косяк вешают. Ну, я от второго стакана отказался. «Подписывать» – говорю, – «не буду! На кой мне чужая деляна?» Апосля все и началось. Прибраслетили к батареи и ану лупить всю ночь. Одели на голову солдатскую каску. Старшой-то их, Сеня, взял гирю и давай лупасить меня по голове с криком: «Ты украл – морда протокольная! Колись жулиман, пока башку ниже поясницы не вколотил!»
 
 М-да? В старые добрые времена селедкой в морду тыкали, а тут гирей. Точно – не сыщики, а злодеи. Каску-то одели, что бы больно не было?
– Ну-у, селедка в начале прошлого века была. Нравы были попроще… Новый век – новые идеи! Э-эх, – Вячеславович тяжело вздохнул.
– Постой! Это какой же гирей его били? Не той ли, что в кабинете у Сеньки?
– Наверное? Другой я там не видел.
– Слушай, это ж не гантеля?! В той гире килограммов за полусотню будет. Сенька ее свинцом залил. Ей не ударишь! Врет жулик!
– Факт! А ты это прокурору объясни…
 
«Терплю я! Стою на своем. Не подпишу мол! Тода стали лупить ногами и в жывот и по голове. Один, который маленький – Вовиком кличут, вылитый Вася из «Убойной силы», кричит: «Давай сделаем ему передозировку  укол!» Другой – худой, патлатый орет дурниной: «Давай опустим его! Сделаем бабой!» Напялили противогаз, шлангу передавили – задыхаюсь. Прикинул: пьяные, убьют по беспределу. Жуть напала. «Все!» – кричу. – «Сдаюсь! Ваша взяла!» Поставил закорюку под диктовку Сени. Отстали – водки стакан налили, закусить не дали и в камеру. Тама насилу отдышался. Утром опять почалось! Следовательша пришла. Работники розыска к ей: «Вот Вася, хороший парень, дал явку с повинной. Передаем его Вам. Будит сибя плохо висти, зови нас». На допросе я вопрос ребром. А подай-ка адвоката! Правду-матку ей в глаза, не при делах мол я. Следовательше истина не понравилась, она занервничала и вдруг с ногами на стол…».
 А что это она – с ногами-то?
 Хм. Провоцировала! Ты дальше читай.
 «…меня провоцыруя, мол со мной невозможно работать. Я то ей хотел по любезности бантик на груди поправить. Разве же я виноват, что он скособочился, а она нервная».
– Ты смотри, какой галантный мужчина. Хотел бантик поправить, а она в крик и на стол. Вот и пойми этих женщин. Сразу и не угодишь.
«Заверещала она – сысчиков зовет. Мол, базарьте сами с этим придурком, плетет че попало! Те опять меня наручниками к батарее, и давай сызнова садить ногами, ажно реберья хрустят. Тута снова значит следовательша, а в кабинете вместо адвоката сысчик-Вовик: «Я» – грит – «адвокатом, с натуры, еще не разу не был!»  Ну думаю, одна шайка-лейка. Не вырваться! Сдался! Подписал гумагу – сделал на себя поклеп, что стырил сумку.
Апосля, на очной ставке, следачка спрашивает потерпевшего: «Кого узнаете?» А он, шакал, рукой на меня. Да «лохудра-вагонная», с которой я сцепился в электричке, все подтвердила и ишо обозвала меня «слюнявым». Шалава!  Мол, узнали меня по штанам. Они че, фраера поганые, вдвоем в одном тазике мне штаны стирали-гладили? Извините, гражданин прокурор, че срываюсь на блатной жаргон, в натуре – обидно. А энтому козлу-Пашке пообещали свободу, за ложное оклеветание товарища. Он на все готов ради воли – мошенник и хитрый обманщик, из-за энтова поцапался я с ним в электричке, а вовсе не из-за водки. После этих допросов и издевательств свезли меня в КПЗ, где я до сих пор томлюсь невинно в неволе.
Уважаемый гражданин прокурор, только не говорите сысчикам, что я Вам жалуюся, а то они меня и здесь достанут. Это страшные люди, способные на все. Среди дубаков в зоне, такие как эти, и то в редкость.
С поклоном и уважением Василий Глинский».

–  Видал как? «С поклоном и уважением…» Красиво написано! Я скажу – даже красочно… Не жалоба, а песня!
– Ага! Красочно. Ты же знаешь, чем грязнее ложь, тем легче в нее поверить и сложнее отмыться.
– И что? Прокурор поверил в эту чушь?
– Хм… еще бы… разумеется! Сейчас следователь из прокуратуры подъедет. Следственный эксперимент хочет провести. Не хочешь посмотреть? Ты же отставной – за понятого сойдешь…

Следователь прокуратуры, чистенький паренек в галстуке, с университетским значком на пиджаке, был строг и с виду невозмутим. Его волнение выдавало лишь нервное перебирание пальцами авторучки. Чтобы скрыть нервозность и придать себе вид, хоть маленького, но начальника, он постучал ею по столу и звонким мальчишеским голосом воскликнул:
– Господа! Господа, минутку внимания!
Здоровый, мордатый капитан удивленно огляделся и язвительно заметил:
– Это, наверное, к Ваське обращаются? Других господ я что-то не вижу!
– Не язвите, капитан. Уж кто-кто,  а Вы бы помолчали… Итак! Господин Глинский, расскажите: кто Вам надел каску и кто бил гирей по голове?
Глинский, тщедушный мужичек в ватной телогрейке, стоптанных кирзачах и синими от татуировок руками, суетливо мял шапку, стреляя глазами-колючками из-под кустистых бровей. Он шумно сопел, не ожидая от этой встречи ничего хорошего.
– Ну, Глинский, я жду?
– Так это… вон энтот, – Глинский тяжело со всхлипом вздохнул и мотнул головой в сторону мордатого капитана.
– Капитан, наденьте ему на голову каску!
Сеня повторил вздох Глинского, снял с сейфа зеленую армейскую каску, невесть откуда попавшую в кабинет сыщиков. Заботливо смахнул с нее несуществующую пыль и водрузил ее на голову Глинскому:
– Эх, сдается мне, Васек-горбунек, перестарался ты… насчет гирьки-то?
В этой каске Васек стал похож на подмороженный осенний гриб. Присутствующий народ стал потихоньку посмеиваться. Даже строгий следователь едва сдерживал улыбку.
– Гм… Итак, Глинский, чем Вас били?
– Так это… вон ей… гирей, – Глинский судорожно сглотнул и стрельнул глазами затравленного зверька в сторону стоящей в углу гири.
– Ага! Понятно… Капитан, возьмите гирю и покажите, как Вы это делали?
В кабинете повисла напряженная тишина. Сеня внимательно, как-то уныло посмотрел на следователя, и спросил:
– Хм, Сергей Иванович, я похож на больного? – И сам себе ответил. – Да вроде, нет! А Вы сами, попробуйте это сделать? Я думаю, на этом мы весь цирк и закончим!
– Это не цирк! Это следственный эксперимент! – занервничал следователь.
– Да какая разница…
В разговор вмешался начальник:
– Сергей Иванович, и правда, Вам бы самому не попробовать?
Следователь зарделся, словно девушка:
– И попробую! – Он выскочил из-за стола, подскочил к гире, небрежно ухватил ее и рванул…
Гиря не поддалась. Пальцы соскользнули. Ухватившись покрепче, он рванул еще раз. Гиря оторвалась от пола на пару сантиметров и со стуком опустилась обратно.
– Ни фига себе, – только и смог выговорить побледневший от напряжения следователь.
Сеня зловеще подмигнул Ваську и невозмутимо заявил:
– А знаете, господа, ради чистоты эксперимента я попробую сделать то, о чем просит Сергей Иванович.
Он вразвалочку подошел к гире, потер ладонью по побеленной стене, ухватился за рукоятку и рванул. Гиря послушно, как мячик взлетела вверх. Держа ее над головой, капитан подошел к Ваську и зло, чеканя каждое слово, спросил:
– Ну что, Васек? Ударить? Или просто… опустить? Ради чистоты следственного эксперимента! Прокуратура за меня ответит! В этой гирьке… полста пять кэгэ и если она сейчас нечаянно упадет тебе на голову, то по законам физики… головенка твоя… получит трещину… и каска не поможет!
Васек так втянул голову в плечи, что они оказались на уровне каски. Дико вращая остекленевшими от ужаса глазами, Васек заикаясь завопил:
– Сеня! Се-еня! Я ж-же не зна-ал, что в прок-куратуре шу-уток не      па-анимают… 
26-29.11.01г.