Что сгорит - то не сгниёт

                Что  сгорит - то не сгниёт

  (будни и рутина пожарной охраны)               

                Пожарного спросили, чем отличается скрипка от рояля?               
                - «Рояль дольше горит» - не задумываясь, ответил он.

    На 5655 километре великой транссибирской магистрали, где стоял город Улан-Удэ, да и сейчас там находится, что ему будет… Как раз, напротив километражного столбика с одноимённой цифрой,  который застыл на одном месте, словно бессменный часовой, была пожарная команда под номером 7, где, глубоко зевая, караул сдающий смену лениво смотрел на старые часы в паутине, и ещё слаще зевал в ожидании, когда по радио «пропикает» восемь часов (начало шестого сигнала будет соответствовать восьми часам местного времени), что  будет означать конец  несения службы, т.е. караула, сдающего дежурство.
    Пожарный Владимир Кальке (третий номер боевого расчета)  смотрел на людей идущих туда-сюда с железнодорожного виадука, точнее он видел только их ноги. Окна у пожарной команды были  низкие, а ноги у людей разные.
- Вот ходят, вот ходят туда-сюда, мельтешат тут перед глазами, всё куда-то торопятся, вот одни ноги, побежали куда-то… И куда они всё торопятся? - думал Кальке, ковыряясь пальцем в носу.
Он твёрдо придерживался мысли, что торопиться можно на пожар, с чужой женой, при ловле блох и никуда более. Он думал, что жизнь и так коротка, и торопить её  можно только на кладбище.
 Возле окна пожарной команды была кем-то закопанная бочка с водой с землёй в одном уровне. Владимир на неё подолгу смотрел,  потом лениво выходил и прикрывал газетой, после чего  тешил себя надеждой,  не наступит ли в бочку чья-то нога…?
Иногда на газетку наступала нога, и тогда Владимир хохотал как ребёнок, держась за живот и катаясь на пожарном диване. А, тем не менее, среди идущих пар ног попадались неплохие экземпляры. Некоторые ноги были в мини юбках и на высоких каблуках, которые весьма и весьма наводили его на разные мысли…
- «Вот был бы я чуток помоложе, ух я бы им дал!»  - провожал он такие ноги томным мечтательным взглядом думая о чем-то своём, погружаясь куда-то совсем глубоко внутрь собственного сознания.

Тут, прерывая его мысли, дверь в караулку открылась как бы сама собой, со скрипом и потихонечку... Начальник караула сначала чуть было не крикнул.
- Встать, смирно! - думая, что это идёт начальник пожарной команды, главный огнетушитель Неходимов, но тут что-то сдержало начальника караула. Сначала в приоткрывшейся двери раздался тяжелый вздох, а только потом, предварительно ткнувшись в косяк, на пороге предстал сам Алексей Джопаридзе.  (Алексей был весь зелёный,  с дичайшего бодуна).
- Фу ты, чуть не издох, пока доехал - просто сказал Алексей, потея и обводя всех присутствующих мутным и заторможенным взглядом.
- Мы вчерась со свояком кабана кололи… Как начали, помню, как свояк за четвёртой бутылкой пошел, тоже помню, а дальше, ну ни фига не помню, не надо бы свояку за четвёртой идти, она-то нас  и сгубила - заключительно поднял он палец кверху.  - Сегодня, наверное, я помру… - печально вздохнул Алексей безнадёжно махнув рукой. - И баба моя всё утро зудела: - Ты зачем? Ты зачем колуном скамейку на веранде надвое расколол и ещё телевизор в окно выбросил? Что он тебе плохого-то сделал? Я ей говорю: - Цыц дура! Видишь, и так на душе хиросима, ничего он мне плохого не сделал, наверное, стоял не так и неправильно. А она мне: - Я к матери уйду, опять нажрался вчера как скотина, а говорил-то что, говорил?  Клавуня, да я больше ни-ни, да я тебя люблю. А я и вправду поверила  в тысяча сто пятьдесят пятый китайский раз. Слезу пустила, молодость погубленная с тобой дураком и пьяницей…, а ведь такие люди сватались, говорила же мама, хлебнёшь с ним, с аспидом? Супостат ты проклятый…!
Лысина Алексея блестела тяжелым потом, переливаясь бриллиантовыми капельками.
- Да-а-а, ну и дал я вчерась… - задумчиво почесал огнеборец затылок.
Чувство какой-то пакости и  вины просто душило Алексея и не оставляло его ни на одну секунду. Особенно, когда вспышки воспоминаний  наплывали на него особенно сильно, когда он в щепки рубил колуном скамейку, представляя себе вместо неё условного лютого врага, который причинил людям столько горя. И если бы тот враг был настоящий, то с таким  огневым  напором, как вчера, можно было бы  в лёгкую брать доты и дзоты. И быть  героем! А теперь, одна головная боль и во рту словно птички наделали.
- «Фу ты!» - думал про себя Алексей, вытирая с лысины пот.

 Тут, прерывая мысли Алексея, «пропикало» то самое начало шестого сигнала, было ровно восемь утра. Начальник пожарной команды пришел и тихо-тихо сказал:
- Ну что, пошли на развод, развод будет по-итальянски. А у Алексея от этих слов в голове начались «страшилки» и «стрелялки».
Начальник на разводе говорил о технике безопасности и ещё о чем-то, а Алексей думал, что надо бы уходить в «завязку» пока совсем не допился, до этой самой, до «белки»,  а заодно попробовать бросить курить. Башка у него трещала как пересохшый плетень, и ему почему-то, ну просто дико хотелось бабу… Даже при виде телефонистки Любовь Степановны у Алексея  мурашки побежали по всем частям тела, а потом как-то разом собрались на том самом месте, которое ему особенно не давало покоя.
- «Ну и бог с ней, что старушка…». 
О телефонистке Любовь Степановне Алексей никогда так не думал, но тут мысли его поймали, и ему стало стыдно по отношению к себе, а особенно если о них, о его мыслях догадается жена Клавуня. Но бабу всё равно, сильно хотелось.
- «Давление, что ли, шалит?» - попытался  поставить диагноз себе Алексей.
А тем временем развод потихонечку подходил к концу.
- «После у Бабасана Ангадонова надо будет спросить, как бросить курить?» - думал про себя Алексей.
Бабасан бросал несколько раз. Говорил, что нужно с жесточайшего бодуна, разом выкурить три пачки сырой левой «Примы», и ещё опосля, съесть столько же, и, если кони не двинешь, то курить более уже никогда не захотца. Бабасан был «брацковатым» (с примесью бурятской крови) и акцентом.

Бабасан в заступавшем карауле бал четвёртым номером, что немного смущало и ущемляло его пожарное достоинство, в отличие от Алексея Джопаридзе,  (тот был первым, да ещё и старшим пожарным).
Четвёртый номер это колонщик, багорщик, топорник и так на подхвате,  ещё в обязанности Бабасана входило обесточивание на пожаре горящих объектов, но Бабасан их почему-то всегда обесточивал не от столба, как было положено, а от пожара. В итоге   провода были отрезаны, но на земле оставались под  напряжением.  Свои пожарные знали  его причуды и к проводам близко не подходили, зато пожарных  других команд на больших пожарах током так било, что те высоко подпрыгивали и громко ругались. Наблюдение за этим и было самым любимым занятием Бабасана, которого ток самого почему-то не брал. А потом, после пожара Бабасан  в душе радуясь,  кому-нибудь говорил:
- Помнишь, ну этого, «старлея» из 2ой СВПЧ (самостоятельная военизированная пожарная часть), как ему блин, дало! А!? Какого козла выдал? Аж каска слетела! Так ему и надо! А то раскомандовался тут, понимаешь ли, провода я, не так обрезал… Дурень! Героя из себя строил!
Ещё у Бабасана была совершенно  непонятная привычка, которая никому не нравилась. В то время, когда боевая пожарная машина лихо мчалась на пожар с включенным проблесковым маячком, он высовывался в окно и, показывая указательным пальцем на маячок,  кричал.
- Синий, синий, синий, синий!!!
Зачем он так делал, и сам толком не знал, говорил, для дальтоников, которые цвета не различают. В общем, чудил Бабасан от души.

Начкаром (начальник караула) заступившего караула был Андрюша, молодой малый, только что после армии. Развод кончился, старый караул свободной смены ушел домой со словами:
- Смотрите, не сожрите сухой паёк раньше времени! А то нам  не достанется! (сухой паёк можно было открывать только после 4х часов работы на пожаре, а там много чего было по тем временам, тушенка, сгущенка и прочий дефицит, поэтому пожары, подающие надежду на сухой паёк, тушили не спеша, основательно и  долго, стараясь дотянуть время работы до 4х часов).

Заступивший караул пошел в караулку, где ему и положено было нести службу. Но Алексей в дверь караулки попал только с четвёртого раза, проклятый бодун его не отпускал.  Бабасан же шел сзади.
 - Да что ты, в дверь никак не попадёшь! Иди на вокзал, авось пиво там продают! А то весь зелёный и в косяки тычешься! Да каску одень, а то морду себе разобьёшь, так и ходи в ней! - заботливо напутствовал Бабасан.
Алексей подумал, а не сходить ли ему на самом деле проветриться…?
- Андрюх, схожу я однако в обходно-дозорную службу на вокзал, Бабасан  говорит, может там пиво есть, авось полегчает, а заодно посмотрю, не горит ли чего, а…?
Алексей, зачем-то обманывал сам себя, он знал, что с такого жуткого бодуна пиво уже не поможет, может быть сразу чуток и отпустит, но потом будет ещё хуже. Но Андрей не стал перечить своему другу старшему пожарному и отпустил его с миром, а Любовь Степановна (телефонистка)  из телефонки тут же дала ЦРУ (центральное руководящее указание).
- Смотри там, многострадалец, поаккуратнее с пивом, особенно не балуй.


***

Новые сутки боевого дежурства начались на редкость спокойно, ничего не горело, страна трудилась, обогащалась. Водитель Сан Саныч с чистой белой  тряпочкой пошел делать лёгкую профилактику  «157му ЗИЛу»,  а то вдруг боевая машина в пыли, заодно решил посмотреть, заправлена  ли бочка  водой, а то уедем  на пожар без воды людям на смех.
Сан Саныч по жизни был неплохой человек, однако немного ворчливый и всегда начинал сильно ругаться, если нужно было чего-то бояться. Ещё на всех собраниях он постоянно выступал с жесткой критикой в адрес боевого расчета по поводу закрытия дверей боевой машины на пожаре.
- Как очумелые повыскакивают из кабины, как на пожар приедем, и двери толком не закрывают, сколько не говори, а я сквозняков смерть как боюсь, чуть протянуло меня и всё,  захворал -  требовательно говорил он на каждом собрании. И жена Сан Саныча Лиля, сколько раз ходила и жаловалась начальнику пожарной команды, чтоб бойцы двери в машине на пожаре закрывали,  когда её муж Сан Саныч сидит в ней, да чтобы не хлопали с дуру ему по мозгам, а тихонько так прикрывали.
Кирилл Акимович (второй номер) делился мыслями с телефонисткой, у него посадили сына, украл у соседа из сарая старую резиновую лодку, теперь будет три года париться, и на кой она ему сдалась? Пусть теперь ума набирается.
- Да, там наберёшься - сочувственно кивала Любовь Степановна, продолжая на спицах вязать мужу носки.



Был обычный весенний день, Улан-Удэнцы жили своей обычной весёлой жизнью, своими делами, заботами, кто-то был на работе, кто-то с перепоя хворал, а кто-то очнулся в камере отделения  милиции, вспоминая, чего он вчера начудил. В общем, город жил своей  жизнью. Река Селенга должна была вскоре вскрыться ото льда, а завтра должно наступить 8 марта…
 
И оно наступило! Ровно в 0 часов 02 минуты раздался звонок боевой тревоги! Дежурный караул был начеку. Начкар дал команду.
- Тревога! На выезд!
Боевая пожарная машина должна была выйти из команды ровно через минуту и не секундой позже. Караул побежал в гараж надевать боевую робу, телефонистка принимала заявку, быстро записывая в путёвке адрес пожара, кто сообщает, что горит и т.д. Уже сидя в машине, начальник караула огляделся, все ли на месте? На месте были все, кроме Джопаридзе…
 А Джопаридзе тем временем мирно посапывал в бендюжке, на сухих рукавах. Начкар быстро, что есть сил, побежал будить старшего пожарного. Алексей хоть и открыл глаза, но сознание его ещё спало, и он вялым голосом тихо спросил:
- Иде я? Иде я нахожусь, мать в вашу так?
Тут подбежала Любовь Степанна.
- Лешуня, милок, вставасеньки, на пожар собирасеньки, горит ведь, на службе ты милок, в пожарной команде… Ой,  батюшки! Да ты зараза наверное, втихаря тут целый день лечился и ни одну бутылку пива поди выжрал свинья, рожа твоя бесстыжая, чего зенками  лупаешь!? Поди на старые дрожжи попало…! - раненной птицей кричала и кидалась на Алексея Любовь Степанна.
Алексей ещё толком ничего не понял, но испугался, и  заорал:
- Иде… я? Так вашу душу раз так!
Страшно напугавшись своего крика, старший пожарный зачем-то выскочил во двор и замер там под луной, сверкая лысиной при лунном загадочном свете.
 А Любовь Степанна не останавливалась:
- Джопаридзе, ежели ты сукин кот, сию секунду не оденешься и не сядешь в машину, как подобает тебе старшему пожарному,  я тебя просто убью!
 Джопарижзе всё сделал как следует, он тихо сидел в разных сапогах и молчал. А Бабасан Доржиевич  сказал, что какая-то сволотина подменила ему левый боевой сапог и он теперь сильно жмёт.
Сан Саныч уже минут пять, как завёл «ЗИЛа» и газовал на месте на весь белый свет, любил он знаете ли, хорошенько так газануть.  Кирилл Акимыч, открыв ворота, махал по воздуху рукой, мол, давай Саныч,  поехали…!
Тут Сан Саныч ещё раз газанув, не выдержал и взревел:
- Где путёвка? Куды едем…?
- А! Чо! Лёха, дуй к Степанне за путёвкой и пулей, а то нас всех на этой… на самой высокой колокольне повесят! - орал водитель всё более подгазовывая.
Любовь Степановна слыша, что машина уже выезжает, подумала:
- «Они же не знают, куда ехать, путёвка-то у меня» - побежала она отдавать путёвку.

Они бежали вместе в одном направлении к одним дверям, только по разную сторону стены не видя друг друга…, и встретились только в дверях. В дверном проёме Алексей со всего маху приложил Любовь Степановну каской так сильно, что она винтом «ушла» сразу под стол, а сам в отдаче улетел в противоположную сторону с лопнувшим на каске забралом. Удар был атомный!
Сан Саныч ревел:
- Да где же путёвка, мать в вашу душу!? В креста, в огня, в дым и высокую температуру!!!
Бабасан немедленно был послан узнать, куда девался Алексей. Через несколько секунд испуганное лицо Бабасана показалось в открытом окне машины и тихо произнесло:
 
- Начальника, они все насмерть разбились… - снял Бабасан пожарную каску.

Из рации раздавался голос дежурного по городу:
- 71ый, вы где! Уснули там что ли? Уже 10 минут как не можете выехать! Я вас всех повешу на самой высокой колокольне и непременно за яйца! Мать перемать! Трам – тарарам! Так раз вас и эдак!

Начкару Андрею стало казаться, что всё происходит не наяву, а в каком-то дурном и кошмарном сне. Он подбежал к дверям. Телефонистка была под столом в неестественной позе,  её очки валялись разбитые в другом конце караулки, под глазом у неё был страшный синяк,  из носа тонкой струйкой текла кровь. Кальке поднёс ватку с нашатырём, и Любовь Степановна чуть вздрогнув,  процедила геройски, как на допросе:
- Да что же это вы делаете – сволочи…!?
 Джопаридзе навзничь лежал по другую сторону дверного проёма на отбойной шпале, на каске у него было сильно разбито забрало. После нашатыря Алексей сразу открыл глаза, в отличие от телефонистки.
- Уй ё! Ну, ни фига себе! Хорошо хоть был в каске, а то б все мозги вылетели… - сняв каску, тяжело вздохнул Алексей и схватился руками за голову.

Путёвка же белым листочком тихо покоилась себе на пороге.  Андрей  отдал команду Кириллу Акимовичу оставаться с ранеными и принять скорую. А Кирилл Акимович отвернулся, его забивало от смеха. Так вести себя было нельзя, но он ничего не мог с собой сделать.

Кальке, Бабасан, Андрей и Сан Саныч сидели в машине и собрались, было дело выезжать на пожар, так сказать - на ратное дело, но как говориться, опять не судьба. Начкар никак не мог прочитать в путёвке адрес пожара. Любвь Степановна обычно всегда говорила, куда и чего, а в путёвку они как-то и не смотрели. Наверное, телефонистка сильно торопилась, поэтому так написала, прямо шифровка какая-то получилась. Напрасно Андрюха силился  прочитать… Сан Саныч всё газовал и дико ревел:
 - Куды едем?! Мать вашу! Ты начальник, ты и разбирайся, моё дело педаль давить да баранку крутить. Сказали налево, значит налево, сказали стоять, значит - стыль! Куды едем,  мать в душу всех святых сразу, огня и дыма, высокой колокольни, и всей пожарной охраны! - ещё больше ревел и сокрушался Сан Саныч.
Бабасану с Андреем кое-как в свете фар удалось разобрать одно только слово: - «Стройгруппа». Но сройгруппы, было две. Одна направо, другая налево. Принять решение куда ехать - было трудно, но делать нечего,  пришлось бросить монету. Выпало направо.

Маячок на крыше машины стал раскручивать душу начальнику караула, озаряя уличную темноту яркими синими проблесками, которые выхватывали из темноты лица испуганных граждан. А жизнь тем временем ставила ему новые задачи. Сан Саныч как нажал на газ до упора, так его и не отпускал. «ЗИЛ» летел стрелой, ревя страшной пожарной сиреной, от которой волосы на всех частях тела сразу вставали дыбом.
Впереди был не очень хороший подъём, и что бы его «вытянуть», «157»го нужно было крепко «раскочегарить». Сан Саныч старался вовсю, но тут на несколько секунд вдруг пропал свет фар и «ЗИЛ» крепко дал в выебоину  так, что у водителя  руль из рук сразу выбило.
- Во - дали! Какая плохая дорога! Какие нехорошие дяди её построили! - громко возмущался Сан Саныч.
Подъём уже было, был взят, как та высота на фронте, но температура старого двигателя угрожающе поднялась.
- Ща воды из бочки в мотор чуть плесну - сказал коллегам  Сан Саныч, начав тормозить. Скрипя тормозами «Зил» медленно остановился, шофёр быстренько набрал в пожарное ведёрко водицы, деловито подошел к капоту, поставил ведро на бампер и полез откручивать пробку радиатора. Пробка не давалась. Сан Саныч это предполагал и запросил пожарную рукавицу, подналёг, отвернул… От большего давления пара пробка со свистом улетела через забор, Сан Саныч резко отпрянул назад. Пар чуть пошипел и успокоился.
- Ууу блин, чуть «шары» все не вышпарил!!! - взревел Сан Саныч.  А Бабасан кричал,  высунувшись в окно:
- Ну что поехали, Шурик,  или ты там, на капоте спать положился?!
- А я чо? Я хоть чичас! Но пробка уё..! Уле… Улетела… Показывая рукой в сторону, куда улетела пробка - ругался Сан Саныч.

А за тем высоким деревянным забором, куда улетела пробка, бала псарня, питомник для разведения и тренировки сторожевых собак «повышенной злостности».
- Так лезь и доставай - спокойно сказал Бабасан, - пущай они тебе там штаны подлатают. 
Без пробки было ехать нельзя. Стали думать, как быть?
- Не полезу я через забор! Сожруть они меня  злобныя! - взмолился Сан Саныч, одевая на себя два комплекта боевой пожарной  одежды и вооружаясь стволом первой помощи.
- Воду-то потихоньку давайте! А то чем пожар будем тушить!? - уже с забора прокричал водитель.
- Охолони их там хорошенько,  неча  на нашего брата тявкать! - советовал Кальке, подавая воду.
Плотно поливая водой злостных собань, Сан Саныч подумал, что может смыть пробку и ее, потом не найдёшь. Да и собаки были шибко уж вероломные, вода им была нипочем. Нужно было применять более эффективное средство. Бабасан через забор подал водителю ОУ-9 (огнетушитель углекислотный, при выходе углекислоты температура -83С).
- В насос её, в насос (нос)! - кричал Бабасан, чего она тявкает, что её пробка, что ли? Нет бы, сама подала.  Самой злобной собаке Сан Саныч разрядил часть огнетушителя прямо в насос, морда у неё  покрылась инеем, овчарка заскулила и отбежала. Водитель изловчившись было, схватил пробку, но одна из мокрых и особо злобных таки цапанула его за ногу. Бросив в неё огнетушителем со словами:
- Ах ты, сука! - Сан Саныч перемахнул обратно и был таков.
Ну, всё, поехали…

В зеркало заднего вида Андрей видел пристраивающиеся за ними пожарные машины из других частей, которые шли караваном, горящий объект был на его территории и те,  думая, что ему лучше знать куда ехать, просто шли следом. При мысли, что вся эта кавалькада с сиренами и маячками на «околозвуковых» скоростях быстро удаляется в противоположную сторону от возможного пожара, начкару стало не по себе. Запрашивать по рации адрес пожара у сзади идущих машин ему было стыдно. Это понимал  и весь боевой расчет,  молча надеясь, что  едут они в правильном направлении.

А вот и строй группа. Навстречу выбежала насмерть перепуганная бабка сторожиха и стала креститься.
- Что горит, Бабуля? открыв дверь, деловито спросил её Бабасан.
- Да что вы, с-сынки - от волнения заикаясь, ответила сторожиха, я только что всё об-обошла, ти-ти-тихо всё у меня, ничего не го-го-горит - крестилась отчаянно бабка.
Значит, это другая строй группа, на той стороне - теперь уже правильно уяснил Бабасан.
- Ну блин, мы кажется, серьёзно попали…
В машине надрывалась рация хриплым голосом:
- Доложите обстановку 71ый, что горит!? В какой стадии пожар!? Как ничего? Что, ложный вызов? с недоумением запрашивала дежурная ЦППС (центральный пункт пожарной связи).
- Всё нормально, просто стойгруппы слегка перепутали! - ответил Андрей, предчувствуя начало страшного взрыва. В воздухе завеяло и потянуло грозой. Рация орала теперь уже голосом дежурного по городу:
- Вы куда приехали идиоты!? Чем смотрите и чем слушаете!? Болваны!!! Пулей на другую  стройгруппу!!! Кретины!!! Я вас всех повешу на самой высокой колокольне и неприменно за яйца!!! Остолопы!!!
 
Минут через десять весь караван машин окружил плотным кольцом другую  стройгруппу. Но и там ничего не горело. Третьей строй группы на территории не было. Это было точно. Вышел сторож и сказал, что он спьяну просто перепутал розетки и включил радио в 220 вольт, оно задымилось и он позвонил 01. Потом просто залил радио из чайника и всё. Андрей дал «отбой».
- Эх, было б из-за чего моим разбиваться? - по дороге в команду досадно думал начкар, - ребята такие ранения получили…

Свет фар выхватил родную команду, Сан Саныч развернул машину. Стали ждать, когда Кирилл Акимыч откроет ворота. Но ворота никто не открывал.
- Странно, никто не встречает? - удивился Кальке и пошел сам открывать ворота. Но тут из приоткрывшейся створки двери повалил густой дым. Кальке заорал как резанный:
- Караул!!! Горим, братцы горим! Родная команда горит!!! - бросился он спасать родную команду. Бабасан побежал подавать от машины ствол первой помощи. Но тут из дымящихся ворот появился Кальке со сковородкой в руке, на которой горела картошка поставленная жариться ещё Любовь Степановной.  В команде было дыма,  хоть топор вешай.

Андрей вышел из машины и задумчиво подошел к воротам. На них бала размашисто намалёвана надпись: «Смерть пожарникам!».
- Смотри-ка, вот гады, какая-то сволочь написала пока нас не было, ни на секунду нельзя оставить боевую команду, кругом одни враги и предатели! К утру надо закрасить - топнув ногой, сурово приказал начкар.

Кирилла Акимыча не было, врачи со скорой попросили его помочь с погрузкой и выгрузкой  раненых,  обещая привезти обратно, но обещание не сдержали. Вскоре он сам пришел своим ходом и так удивился:
- А что у вас всё в дыму?

При открытых окнах все молча сидели, тупо уставившись в стол. Обстоятельства складывались в наиглупейшей последовательности. До конца дежурства ещё было прилично, и караул реально предполагал, что это возможно ещё не всё, он не знал, откуда ещё ждать беды.  Андрей тихо подумал, что жить было бы неинтересно, если знать всё наперёд… Но тут столько  сразу?

Прерывая мысли Андрея, дверь в караулку со скрипом  открылась. Все повернулись. На пороге стоял сам Алексей Джопаридзе с перебинтованной головой под каской. В трауре все молчали. Джопаридзе тихо зашел, постоял, потом подошел к столу, взял кусок хлеба, и, понюхав его, зачем-то спросил:
- Чьё это мясо…?

Светало. Все снова молчали. Начкар понял, что раненого Алексея нужно выводить из боевого расчета, несмотря на его героическую попытку вернуться обратно в строй. Наверное, сам из больницы ушел…
Джопаридзе внимательно окинул всех взглядом, потом присев на пожарное кресло,  зло процедил:
- Ну и башка у этой телефонистки, из кирпича, что ли сделана? Правду Бабасан говорил,  всё время нужно ходить в каске, а то бы уже отдал концы.
Ядовитое подхихикивание Кирилла Акимыча не смогло удержаться и перешло в заразительный смех.
- А тебя дурня, нужно отправить в психушку, ты и в скорой хихикал, когда нас везли - решительно стукнув кулаком по столу, тихо сказал Алексей.
Сан Саныч вышел из гаража.
-  Однако, мы «движок» вскипятили.
- Догазовался ты Сан Саныч, тебе лишь бы погазовать - подтвердил  Бабасан.
Андрей уже ни чему не удивлялся, он просто сидел и воспринимал события тихо и незаметно, ему было уже всё равно. Он чувствовал, что это его последнее дежурство начальником караула.

Тут в дверь быстренько заскочил молодой боец из другой пожарной команды и как из пулемёта затараторил:
- «Откуда он тут взялся в пятом часу утра?» - подумал Андрей, молча, показывая на стул.
 - Они козлы, они все козлы! - тарахтел боец, тыча пальцем в сторону района Шишковки. - Мы  быстро приехали, дом частный горел, ветерок на гараж был, лёгенький такой. Развернулись, я стою со стволом, ща думаю, ливанём водицы не щадя живота своего, как положено, пять минут и всё, я ствол крупный взял, открыл.  Друг мой Лёха подствольщик со мной, Петька со вторым стволом в атаку на дом с фланга пошел… Но, тут у машины мотор насмерть заглох - сильно волнуясь, продолжал тарахтеть боец. - водила за ключами полез, капот открыл, а тут ветерок на гараж, хата так разгорается, ясненько так. Мы стоим, ждём, когда водила мотор починит, но он чего-то там завозился, а народ пьяный кругом, всякие нехорошие слова говорить стали, вот, типа опять без воды приехали, обидели нас одним словом. Тут пламя на гараж перекинулось, там, то ли машина, то ли ещё что, не знаю, но как бабахнет, мы залегли со стволами, но не отступили, помощи ждём. И тут меня гад какой-то по каске поленом, я его стволом как достал, он сразу с копыт и слетел… - И понеслась, в нас камни, палки, слова всякие непристойные. Начкар наш крепкий мужик оказался, так они его   на машину загнали, а он их сверху СПЛусом табанил. Много их там полегло при штурме начкара, а потом  его багром стащили, уууууу гады…! А мне пришлось бежать, а двое «козлов» за мной погнались, догнали и ещё напинали, вот, к вам прибежал. Наши, наверное, скоро подъедут - в двух словах четко отрапортовал молодой боец.
- «Да-а-а…. Ихний начкар, оданоко герой!» - подумал про себя Андрей, - «в бою ранения получил, не то, что мои, те в команде побились, до пожара-то не доехали…».

Через час, начкар караула принявшего бой на Шишковке вышел на связь и запросил разрешения по пути остановиться в нашей команде, умыться и привести  в порядок  что можно.
Их вышли встречать как героев, всем караулом, по стойке смирно с отданием чести.
Подъехавшая пожарная  машина представляла собой жалкое зрелище. Фары, стёкла и зеркала были побиты, на крыше и в кабине лежало несколько кирпичей, сверху свисал СПЛус. (ствол пенный лафетный удлинённый специальный). Внешняя антенна была завязана узлом.
Остатки боевого расчета, молча вышли и пошли к умывальнику, где молодой боец тут же получил от своего начкара по каске за дезертирство. А во время омовения между остатками боевого расчета и их водителем произошла перепалка на предмет того, что водила позорно закрылся в кабине и участия в бою не принимал. За что и получил от начкара по «репе» и в «бубен», и ещё несколько «колотух», а потом начкар на него и вовсе обиделся. Поблагодарив за тёплый приём, опальные бойцы огнеборного фронта печально поехали дальше в свою родную пожарную команду.
- Во - герррррои! Не то, что мы! - сказал Бабасан, торжественным  взглядом провожая машину, которая уезжала от них  как-то боком.

Дело шло к утреннему разводу. Полы мыть было некому, Любовь Степановны не было. Кальке был за телефонистку, слегка подмёл пол в караулке и телефонке, потом набрал  ведро воды и вылил его на пол в тамбуре, намереваясь после вытереть тряпкой. Пока Кальке искал тряпку, вода в тамбуре схватилась тонким ледком.
- Уй ё…! - выдал Кальке, едва успев ухватиться за ручку дверей, - чуть  не упал, однако надо сходить за песком к тормозникам. Он ушел, долго его не было.

А злые языки уже позвонили домой начальнику пожарной команды и сказали, что твои - уехали совсем не в ту степь, разбились прямо в команде и вообще  у них всё не в кассу.

Начальник пожарной команды Неходимов шел на службу на час раньше развода. В команду он стал заходить как раз в то время, когда Кальке ещё не пришел с песком. Бдительный караул в окне таки успел заметить сапоги начальника, но предупредить об опасности уже не мог. Дверь чуть приоткрылась… и тут же с силой захлопнулась снова. В тамбуре  сначала послышалось топотание,  потом грохот, потом тишина, а потом…
- Ааа! Ити вашу! Святая богомать,  трам, та-там, перемать!!!
Первым не выдержал Бабасан, он рванулся и открыл дверь. Начальника в караулку вносили, как гроб с покойником. Шапки на нём не было, волосы на голове были взъерошенные, нос свезён на бок,  в руках начальник крепко сжимал дверную ручку.
Андрей заорал: - «Смирно!».
- Какое наклеп смирно? - процедил сквозь оставшиеся зубы Неходимов, я весь «хариус» свёз себе об дверную ручку, что вашу душу, пол песком нельзя было посыпать, что ли?
Из всего плохого, что уже было, для Андрея это было - самое нехорошее…

***

В реляции начальнику штаба Андрей доносил: - «За время несения службы, в карауле из строя выбыли два бойца по ранению, во время боевого выезда на пожар произошла дезориентация по вышеуказанной причине». Далее от себя добавил, что сделал всё возможное, и если начальник штаба сможет прочитать путевку, на которой написан адрес пожара,  он тут же подаст в отставку.
Начштаба «громыхнул» для порядку с отбивкой кулаком по столу, но путевку, ни он, ни замполит прочитать не смогли.

Андрей шел домой радостный и счастливый…

Инженер по технике безопасности издал приказ:
- «Во избежание ранений при несении службы в команде приказываю: Обеспечить наличие касок телефонисткам, проконтролировать несение службы телефонисток в касках».

Не только красавица, но ещё умница, любимица караула и любовница начальника другой пожарной команды телефонистка Леночка, заступив в караул, вертелась перед зеркалом, расчесывая свои пышные волосы. Тут появился инженер по технике безопасности со своим приказом и новенькой каской, со словами: - На Леночка, возьми…
Леночка сначала подумала, что это просто шутка, категорически отказываясь надеть головной доспех, потом её глазки нервно задёргались, она выхватила у инженера каску, быстро надела на него, и, ударив по ней своим маленьким кулачком, сказала:
- Сам её носи,  на своей дурной голове!

                Андрей  Днепровский - Безбашенный. (A.DNEPR)
               
          4 декабря 2001г