Кот

Глаза города широко распахнулись навстречу сгущающимся сумеркам.
Полная сознания своего величия с розовых облаков спускалась ночь. Легкими прикосновениями царственной руки зажигала она огни. Запахи, звуки вырывались из тесных помещений, переполненных людьми, и устремлялись к небу в тщетной попытке постичь его глубину.
Оля устало села за кассу. Проходивший мимо администратор пристально посмотрел на ее бледное, изможденное лицо и остановился.
-Ты себя плохо чувствуешь? Работать сможешь? Точно? Если нет, то лучше сразу иди домой, только замену себе найди.
Оля попыталась улыбнуться.
-Все хорошо. Просто не выспалась.
-Смотри… - предупредил администратор.
Оля кивнула.
Накануне она и правда мало спала, вернее, не спала вовсе. Всю ночь она просидела у телевизора, бесцельно переключая каналы. Изредка она выходила в прихожую, тут же обдававшую ее зловещим холодом, чтобы взглянуть на лежащего там Рыжика, на то, что совсем недавно им было.
Он умер как-то неожиданно. Вечером ничто не предвещало беды: Рыжик, игнорируя крики возмущенной его поведением хозяйки, лазил по коврам, с остервенением точил когти об обивку дивана. Однако уже утром Оля нашла его на кухне в лужице желтого цвета. Он часто и тяжело дышал, уже не мог двигаться.
Оля растерялась. Вместо того чтобы отнести Рыжика к ветеринару, переложила его на стул в прихожей и укрыла своей шерстяной кофтой. Она попыталась напоить кота молоком. Рыжик жадно проглотил две ложки, и его вырвало.
Оля не пошла на работу. Чтобы остаться с Рыжиком, ей пришлось долго уговаривать знакомую заменить ее. Весь день она провела возле кота, пытаясь хоть чем-нибудь помочь своему любимцу и единственному другу. Утирая слезы, она беспрестанно гладила Рыжика и умоляла его не умирать, не бросать ее одну. Иногда сбивчивая поросль слов вырастала в рыдания. Тогда мир перед ее глазами терял четкость линий, и ей казалось, что кот шевелится.
Однако ни забота, ни мольбы, ни слезы не помогли. Ночью Рыжик перестал дышать. Оля не сразу заметила это. Только когда от его тельца повеяло холодом, она поняла, что произошло.
Она легла на пол и, свернувшись клубочком, сиротливо обняв колени, заплакала. Ощущение потери, что копилось на протяжении всего этого мучительно долгого дня, переполнило ее. Жалобными стонами выплескивалось оно через край. Боль в сердце была невыносимой, почти физической. Ослабить оковы горя, но не избавиться от них,  помогали рыдания. Чувство опустошения, что приходило вслед за ними, приносило покой. А потом вновь горе заявляло свои права на ее сердце, вновь сжимало его в своих объятиях…
Сколько времени прошло, прежде чем холод вернул ей ощущение реальности, Оля не знала. Он гусиной коже пробежал по телу, преодолев неблизкий путь от затекших ног к ватной голове. Оля медленно поднялась, осторожно погладила Рыжика. Немного подумав, она оставила для него свет в коридоре и ушла в комнату.
Оля включила телевизор. Его отрезвляющий голос разбавил коктейль ночных звуков. Оля бездумно уставилась в мелькание ярких картинок на экране, слишком быстро сменявших друг друга. Уставшее сознание не поспевало за их стремительным бегом, отказывалось воспринимать смысл происходящего. Оля чувствовала себя разбитой, пустой и бесконечно одинокой.
Пальцы беспечно прогуливались по кнопкам пульта, переключая каналы.
«Может быть, он просто уснул? Должно быть, моя извращенная фантазия придумала его смерть. Он спит в прихожей. Я ошиблась. Он крепко спит.»
Когда в голову забредали такие мысли, Оля тревожно вслушивалась в тишину. Казалось, вот-вот раздастся требовательное мяуканье Рыжика, и он войдет в комнату своей ленивой походкой. А потом вдруг наступило утро. Оно беспощадно обнажило реальность, лишив ее неказистое тело легкого покрова надежды, обездолив. Пришло осознание того, что дом опустел и, быть может, навсегда. С пугающим равнодушием уставшей души Оля поняла, что теперь некому будет царапать обои в прихожей и нагло залезать на стол, мешая ее завтраку, запрыгивать ей на колени и подставлять пушистый живот ласкам, ждать ее с работы у порога и просить еды, недовольно размахивая хвостом.
Когда стрелки часов сошлись на прямом угле девяти утра, Оля выключила телевизор и набрала номер безработного соседа. Бесцветным голосом она попросила его закопать Рыжика. Сосед поупрямился для порядка, затребовал с нее бутылку и, наконец, с притворным неудовольствием согласился. Оля завернула Рыжика в белое махровое полотенце и отдала ему. Потом она пошла на работу. Оставаться в пустой квартире было невыносимо.

Начиналась вторая смена. Впереди были долгие 8 часов работы. То ли от спертого, воздуха, насквозь пропитанного навязчивыми запахами продуктов, то ли от усталости кружилась голова. Олю слегка подташнивало.
К счастью, покупателей было немного. Не нужно было цеплять на лицо улыбку, изображая доброжелательного продавца.
Сквозь перепутанные нити сознания проскальзывали порой самые невозможные мысли.
«Может быть мне показалось? Наверное, он просто спал. Я не заметила, что он дышит. Рыжик ведь мяукал, только я думала, будто мне  послышалось. Как я могла попросить соседа закопать его? Он ведь проснется там, под землей, испугается. Будет задыхаться, погибнет. Нужно бежать домой, узнать, где он, и откопать. Только быстрее, пока не поздно, пока он еще жив.»
Оля поспешно вытащила табличку «Технический перерыв». Она спасет Рыжика, отнесет его домой и вернется, чтобы отработать свою смену. Все будет хорошо.
Однако прежде чем Оля успела поставить табличку, к ее кассе подошла сухонькая старушка в длинном бордовом пальто и черном платке, из-под которого выбивались пряди седых волос.
Оля вздохнула, пожелав про себя, чтобы покупательница побыстрее убралась из магазина. Старушка неторопливо положила на кассу творожный сырок в празднично шуршащей яркой упаковке. Мелькнула и тут же спряталась ее худая рука с измененными артритом дрожащими пальцами. Трясущимися руками Оля взяла сырок, считала штрих-код и назвала цену. Старушка послушно кивнула, чуть заметно улыбнулась своим мыслям и высыпала из потрепанного кошелька, выцветшего до грязно-серого цвета, все его содержимое. Оля посмотрела на золотистую россыпь монеток перед собой. Отчего-то ей почудилась, что в их веселых бликах  промелькнула зловещая насмешка.
-На паперти собирала что ли? – с открытой неприязнью буркнула она и начала пересчитывать монеты.
-Что? Не хватает? Вы, извините, я плохо слышу.
Оля подняла глаза на старушку.
«Милостыню насобирала. Вот и балует себя, бабка… Постеснялась бы. Другие голодают, им на хлеб не хватает, но они почему-то не попрошайничают.»
Взгляд девушки сказал больше, чем могли бы передать слова. Старушка отпрянула, как будто от удара.
-Ну что ты, дочка. Я с пенсии откладываю, чтобы внучку угощение купить. Он у меня сырки эти очень любит, вот я и покупаю.
Хотя сын редко привозил к ней внука, Анна Ивановна, а именно так звали старушку, каждый день его ждала, прислушивалась к шуму на лестничной площадке и старалась, чтобы в холодильнике всегда лежал глазированный творожный сырок. Почти ежедневно кидала она в вазочку на окне несколько мелких сэкономленных или найденных монеток. Таким образом, набиралась нужная сумма.
В тот вечер Анна Ивановна надела свои очки (одна из дужек была давно сломана и заменена  стержнем от обычной шариковой ручки), открыла полупустой холодильник и заглянула в его нутро. Вокруг небольшого яркого прямоугольника выстроились немногочисленные банки соленьев, словно неся торжественную службу, около драгоценного угощения.
Анна Ивановна осторожно взяла в руки холодный сырок, упаковка аппетитно зашуршала. Найдя срок хранения, она посмотрела на календарь и обнаружила, что он истек еще накануне. С ужасом поняла она, что если внучка привезут утром, ей нечем будет его порадовать. Она надела пальто, накинула платок, высыпала в кошелек содержимое вазочки и поспешила в магазин. Благо, он работал допоздна.
-Не хватает десяти копеек, - сообщила Оля.
-Что же делать? -  растерялась старушка и посмотрела на непроницаемое, ожесточенное лицо девушки.
-Не знаю.
Оля высыпала деньги в блюдце. Монетки, ударяясь друг о друга, зазвенели, закружились в радостном танце свободы, потом затихли.
-Либо добавьте десять копеек, либо заберите эту мелочь, - Оля презрительно кивнула на блюдце.
-У меня больше нет… - прошептала старушка.
Ее худое лицо с втянутыми щеками исказила боль. Сухие бесцветные губы дрогнули. Оля с нетерпением смотрела на нее, ожидая продолжения. Лишь увидев идущего администратора, она решила отдать жалкой старушке ее сырок. Иначе все это могло вылиться в серьезный конфликт и продлиться гораздо дольше.
-Дочка… пожалуйста… Вдруг его завтра привезут… Как же я могу его обидеть? Ведь он так любит, так радуется… - с мольбой в слезящихся глазах тихо попросила старушка.
-Идите.
Оля протянула ей сырок.
-Спасибо. Я отдам, завтра принесу деньги.
-Идите!- в голосе девушки мелькнула угроза.
Анна Ивановна взяла свою покупку, зажала ее в правой руке, как будто опасаясь того, что Оля передумает, и заспешила к выходу.
Темнота милосердно окутала ее старое, больное тело. Она глубоко вдохнула прохладный воздух. Грудь сдавило. Сердце громко стучало, заглушая звуки ночного города. Порой оно предательски замирало, норовило упасть в гулкий колодец вечности, но, словно передумав, вновь возобновляло свой стремительный бег. Левая рука онемела и от этого непривычно ныла в предплечье. Почувствовав сильное головокружение, Анна Ивановна прислонилась к стеклянной витрине магазина. Ноги дрожали, подкашивались, словно непреодолимая сила тянула ее к земле. Она судорожно глотала воздух, пытаясь успокоить колотящееся сердце.
Взгляд упал на правую руку, облитую смесью темноты и света неоновых вывесок, Анна Ивановна разжала пальцы. Шуршащая упаковка медленно раскрылась, обнажив раздавленное тело сырка. Серовато-белую массу украшали осколки темной, поблескивающей капельками влаги глазури. Старушка задрожала, из глаз потекли слезы, обжигая лицо. Изношенное сердце в последний раз отозвалось болью, громко стукнуло и, потеряв равновесие, упало.
20.10.2004