Размышления

                Волшебное небо, как из детской библии, застлало весь мир. Чистые, нежные краски. Розовые, золотые, пушистые облака. И нет ничего резкого, ничего колкого. Трава холодеет росой. Красота плывет в воздухе. Красота.
   Она появилась, как-то вдруг. Обросшая стрижка озорно лохматилась. Она щурилась, сурово сводя брови. Она гадала на ромашке, аккуратно отщипывая лепестки, бормотала неслышно.
- Любит?
- Нет.
- А ты?
- Нет.
- Почему ты тогда гадаешь?
- Не знаю. Просто хочу верить, что меня кто-то любит.
Села рядом. Джинсы подвернуты до щиколоток. Ноги босые все в пыли.
- Ты, что, босиком шла?
- Да.
- Почему?
- Захотелось.
Небо. Волшебное небо, вспорола тонкая стрелка самолета. Белая, размытая стрелка. Красота пульсирует в каждом листочке.
- Красота.
- Да.
- Знаешь, я совсем недавно стала так остро чувствовать красоту.
- Это оттого, что ты взрослеешь. Дети, они красоту принимают, как должное, как естественное положение вещей. Мы взрослеем. Мы все дальше и дальше от нее…и красота становится нам чужеродной. Потому мы ее начинаем чувствовать.
- Ты, как-то страшно говоришь.
- Извини, я не хотела.
Текучее золотое поле прыгает высокими волнами. Запахи природы, сильные, густые пронизывают дыханье. Темно-синяя тучка разрастается на самом краю неба.
- Ночью дождь будет.
- Думаешь?
- Точно.
- Ты зачем пришла сюда?
- Затем же, зачем и ты. Ищу дешевой романтики.
Откинула с глаз темные прядки. Пальцы блестят в серебре колец. Сотня деревянных бусин обнимала запястья. На грудь упал кожаный, плетеный медальон с пушистыми перышками. И было в ней, во всей, что-то показушно-нарочитое.
- Почему ты так странно выглядишь?
- Не знаю. Я так чувствую себя.
- Ты на индейца похожа во всех этих феньках.
- Правда?
И засмеялась. Напряженно.
- Зачем ты врешь все время?
- Я вру?
- Ну, да.
- Кому?
- Себе. И всем вокруг. Зачем ты сочиняешь себе жизнь? У тебя, что, нет настоящей?
- Нет.
- Не ври. Ты живешь весело и интересно. Веселее и интереснее многих других.
- Да?
Она, кажется, собралась плакать. У нее слезы дешевые. Я эту ее привычку знаю. Я больше не жалею и не успокаиваю ее.
- Зачем ты пришла сюда?
- Поговорить.
- Со мной?
- Мне не с кем больше.
- И о чем поговорить?
- Не знаю, может, помолчать просто.
- Помолчать ты и одна можешь.
- А я и так одна.
- А я?
- А, что ты? Ты посмотри на себя: только и умеешь язвить и злиться. Никого не любишь, ничего не делаешь. Бывает, жизнь прожигают, а ты ее прозябаешь! 
- А ты? Чем ты лучше? Из кожи вон лезешь, чтоб казаться беззаботной и веселой. Носишь весь этот хлам, чтоб выглядеть, как ты думаешь, оригинально. Хватаешься за людей…а сама…сама плачешь на кухне от одиночества!
Замолчали. Тишина повисла, натянутая, как струна, острая. Смотрим в небо. Потревоженные раны ноют. Ветерок бегает по коже, теплый, душистый. Острие тишины медленно растворяется в красоте.
- Я, вообще-то, не хотела ссориться.
- Я тоже.
- Мир?
- Мир.
Крутит в руках ромашку.
- Опять будешь гадать?
- Да.
- На кого?
- Не знаю пока. Много их вокруг разных.
- Любит?
- Нет.
- Опять?
- А за что меня любить-то?
Фиолетовая вечерняя прохлада разливается по небу. В траве носятся муравьи. Я только что впервые посмотрела ей в лицо. Нос курносый, щека с ямочкой; из-за накрашенных ресниц, черные оливки улыбаются небу. Зашевелилась память. Что-то взбудоражили в ней эти черные оливки глаз.
Помнится все слайдами. Она бежала по  проспекту, раскинув руки, и кричала: «Давайте прикидываться птицами!»; она сидела у костра, щеки горели сытым румянцем; она вставала под водосточные трубы и прыгала по лужам, истошно смеясь. Чудная, сумасшедшая, как я погляжу.
- Ладно, я пойду, пожалуй.
- Счастливо.
- Как-нибудь еще поговорим.
- Обязательно.
Я встала, отряхнула подвороченные джинсы, и пошла. Трава приятно щекотала босые ноги. Свежий ветер опрокидывал прядки на лицо. Пора стричься, а то лохматая я, какая-то.
Дойдя до края поля, я оглянулась. Она, все так же, сидела, уставившись в небо. Я почему-то улыбнулась. И пошла дальше.
Камушки дороги больно врезались в пятки. Голова гудела от недавно выступивших слез. Я шла вперед, тяжело отрывая ноги от земли.
От себя уходить всегда трудно.
Волшебное небо, как из детской библии, занавесилось вечером. Где-то впереди смеялись дети…

15.07.2001
Подмосковье.