Загадка сфинкса

Ю. ТРЕЩЕВ
Загадка сфинкса
рассказ





Уже вечерело. Роман витал над лагуной в окружении многоцветных струй и потоков, когда увидел рыжеволосую деву. Смутное волнение охватило его. Он узнал в ней черты матери и, напрягая онемевшие крылья, опустился к воде. Вскользь глянув на свое отражение, он удивился. У него на голове как ветви дерева росли рога. Как будто кто-то подменил его. Рогами он и обвил рыжеволосую деву, которая носила облака вместо одежды.
Губы девы вздернулись, обнажая зубы, и он очнулся. Минуту или две он лежал, вспоминая сон, потом ощупью, опасливо приподнялся. Песок был усеян ракушками.
Поодаль маячил черный утес, похожий на крылатого льва. Над ним вились облака.
Помедлив, он встал на ноги и пошел по направлению к утесу, пытаясь овладеть разбегающимися мыслями и вспомнить, как очутился в этих песках.
Почудилось чье-то дыхание. Роман испуганно обернулся. За его спиной, как продолжение кошмара, стояла рыжая сука вся в болотной грязи. Кончик ее драконьего хвоста вился в воздухе. Когтистые лапы рылись в иле. Из оскаленной пасти капала пена. Жуткое зрелище. Ему надо было бежать прочь, но он стоял и смотрел на суку, как будто видел больше, чем мог понять.
Рыжая сука глухо зарычала, и он побежал, узнавая дорогу, по которой уже шел.
Ночь остановила Романа у лагуны с зацветшей водой, отчего ее поверхность стала зеленой и пятнистой.
Глянув на сморщенное как дюны небо, он лег среди валунов. Он лежал, прислушиваясь к свисту ветра и уханью сов, напускающих наваждения и делающих их явными…
 
Что-то собралось в воздухе, неотличимое от тьмы и пыли и снизошло. Он ощутил нежное прикосновение, ласку пальцев и невольно привстал.
Перед ним стояла рыжеволосая дева.
Ветер блудливо вздул ее юбки, обнажил бедра, бесстыдным языком лизнул пахучее лоно, раскрывшееся, словно ночной цветок. Он смутился, отвел взгляд, а незнакомка рассмеялась. Она уже шла по воде лагуны точно по стеклу. Сглотнув слюну, Роман повлекся за ней, обходя камни.
Зарница осветила пейзаж, который стал еще более безлюдным. Над ним властвовало лишь угрюмое молчание черного утеса.
Он повернул назад, вышел на берег и заполз в расселину, напоминающее женское лоно. Притиснувшись животом к камням, он затих. В оцепенении подступающего сна он услышал легкие шаги девы, напоминающие шум шелестящей осоки и закрыл глаза. Он уже не принадлежал ни себе, ни чему-либо другому…

* * *

Детство Романа было безоблачное. Он был нежен точно девочка с розами на щеках и спал с ангелами в изголовье, правда, лица ангелов были с ржавыми пятнами, напоминающими оспины. При всех обстоятельствах он не мог ожидать от жизни ничего, кроме процветания, так как ничего другого ему не было обещано, но, увы.
Вначале от чахотки умерла мать Романа, потом отец.
Постепенно он свыкся со своим страхами и одиночеством, правда, розы на его щеках поблекли и приняли вид шафрана.
Он узнавал жизнь по книгам или выдумывал ее.
Отец оставил ему свои привычки, странности и несколько полок с книгами. Он не был философом, которые способны все перепутать и замутить, при этом, оставаясь вполне довольными собой, он был историком, но жил он как философ, терпел скуку этой жизни и обо всем нужном заботился не больше чем лилии, что растут на Елисейских полях.
В доме на набережной Роман занимал угловую комнату с выходом на террасу. Соседей было немного: Вера, миловидная женщина 35 лет, археолог, несколько унылых стариков (они занимали восточный флигель) и полковник в отставке. У полковника было две комнаты: гостиная и спальня с засохшими геранями, в которую он не заглядывал с тех пор, как умерла его жена. Спал он на кушетке в гостиной, где стояло развернутое знамя с вышитым золотом номером полка. Перед тем как заснуть он отдавал честь знамени.
Полковник был похож на старого фавна. Когда-то женщины им восхищались и не в последнюю очередь из-за его происхождения. Он говорил, что род его уходил корнями в небо и был старше луны.
Иногда он рассказывал Роману о своих победах. При этом лицо его словно подергивала судорога.
Роман был девственником и ничего толком о женщинах не знал, однако догадывался о многом.
Как-то вечером Роман стоял на террасе, поглядывая на море. У причала горели два фонаря, гнили барки.
Ветра не было, но море вдруг стало морщинистым.
Из-за поворота улицы выполз трамвай. Он остановился у почты. Из трамвая вышла рыжеволосая дева в развевающихся юбках. Это была Вера. Роман не сразу узнал ее. Позванивая, трамвай пополз дальше к Волчьей лощине, а Вера поднялась на террасу. Проходя мимо, она не без нежности тронула ладонью щеку Романа. Он потерял способность двигаться и лишился голоса.  Он стоял и смотрел, как она плыла в воде сумерек, точно рыба.
До замужества Вера пережила несколько сомнительных романов с мужчинами намного старше ее. Муж у нее был бедным и безвестным писателем. Выглядел он несколько женоподобным. Голос тонкий, волосы мягкие и длинные, лицо узкое. Говорил он гаммами. Он был и автором и исполнителем всех драм, совершаемых в этом доме. Год назад он покончил с собой, не оставив денег даже на собственные похороны. Его нашли у черного утеса рядом с рыжей сукой, которой камнем перебило задние ноги. Увидев людей, сука заползла в пещеру и скрылась от взглядов…

Роман спал, когда Вера вошла в его комнату. Сбросив одежду, точно змея кожу, она приблизилась к изголовью кровати. Совсем близко Роман увидел ее змеиные глаза, в которых вспыхивали и гасли зеленоватые искорки, ее губы, раздвоенный язык, и отвел взгляд, словно заглянул в бездну. Это было как сон, в котором то, чего он боялся больше всего, повторялось и повторялось.
Всхлипнув, он очнулся, еще ощущая прохладную бархатистость ее кожи и ловя губами сверкающие капельки влаги, сбегающие вниз по ее животу к лону.
Он сглотнул слюну и повернулся к стене.
Похожие сны преследовали Романа все лето без особого внешнего повода.
Осенью археолог обзавелся женой и приемной дочерью. Он жил в западном флигеле. Комната его была завалена книгами, разбитыми горшками и прочим научным хламом, часть которого перекочевала в коридор и на террасу.
Приемную дочь археолога звали Лиза. Ей было 13 лет, может быть чуть больше. Она покорила Романа обаянием своего возраста, хрупкостью, грациозностью.
Ночью Роман пытался увидеть Лизу во сне, но сон не шел к нему. Он лежал и обманывался приходящими из темноты видениями и звуками.
Уже под утро появилась Вера.
Когда Роман очнулся, щеки его горели.
Так все и шло.
Дни постепенно переливались в ночи.
Ощупью Роман искал свой путь. Поиски затянулись. Лишь в 27 лет он окончил исторический факультет университета и пополнил толпу безымянных неудачников. Как и отец, он изучал историю Рима и заикался на людях. Он воображал, что занимается чем-то стоящим, а на самом деле только напрасно тратил время.
Он постепенно становился таким, каким вовсе не предполагал быть. Он не приобрел известность и не прославился, правда, к славе он относился так же, как и к женщинам. Женщин он избегал. Когда они приближались к нему, мысли его становились тяжелыми и беспокойными.
По ночам он сочинял одноактные пьесы в стихах, романы ему не удавались, или летал с совами, испытывая свои крылья. Иногда он садился на ветку дерева под окном Лизы. Он сидел, прислушиваясь к сладострастным стонам ветра и испытывая пьянящее блаженство, а потом наполнял заросли своими неясными, путанными и заунывными стихами, похожими на заклинания.
Домой он возвращался усталый, но счастливый и засыпал, уверенный в реальности того, что было только сном, не ощущая ни холода, ни ночной сырости…
 
В конце лета в доме на набережной случилась трагедия. Романа нашли в коридоре на полу в луже крови рядом с трупом Лизы и арестовали по подозрению в изнасиловании и убийстве…
Той душной августовской ночью Роман как обычно рылся в книгах, занимаясь историческими разысканьями, и не заметил, как заснул. Среди ночи он проснулся. Кто-то постучал в дверь. Сдвинув задвижку, он приоткрыл дверь и увидел Веру. Она была в распахнутом халате. Волосы растрепаны. Икая и всхлипывая, она выдавила из себя несколько полубезумных слов и исчезла.
Роман вышел в коридор, еще не осознавая свою полную беспомощность перед тем, что ему предстояло увидеть. В узком месте коридора он на что-то наткнулся. Он присел на корточки. Близоруко сощурившись, он увидел лицо Лизы, нежное, обсыпанное веснушками. От запаха крови закружилась голова. Он сделался как воск, потеряв сознание и волю…

Дело Романа вел следователь Привалов. Это был далеко не глупый и сравнительно молодой человек.
Допрос стариков ничего не прояснил.
Показания археолога и его жены были путанными и сомнительными.
Из допроса вдовы стало ясно, что в деле появился еще один подозреваемый. Вдова была уверена, что девочку убил полковник. В ту ночь она видела его в коридоре. Вел он себя весьма странно.
Слушая вдову, Следователь увлекался то мыслями, то чувствами. Обилие подробностей придавало показаниям вдовы впечатление подлинности, а ее вид в распахнутом халате вызывал желание.
— Да вы меня не слушаете… – На лице Веры появлялась слабая улыбка.
— Простите, мне что-то… душно… – пробормотал следователь, застигнутый врасплох.
Следователь ушел, но спустя час он вернулся.
Полковника ему допросить не удалось. Он нашел его в комнате жены с перерезанным горлом…

Было уже около полуночи.
На улице не было ни души. Привалов шел по улице как по пустыне. Иногда он встряхивал головой, словно отгоняя неприятные воспоминания. Кругом дюны, барханы, холмы песка, справа, слева терновник и верблюжьи колючки. Все зыбко. Что впереди не видно. Над крышами как лодка в море плыла луна. Облака несли ее. Они стлались низко-низко.
Рыжеволосая дева в узком платье что-то шепнула ему почти в лицо. Он поднял голову. Худая, стриженная с голыми руками, на лбу сыпь. Только теперь он понял, куда забрел.
Свернув за угол, он наткнулся на незнакомца, который лежал ничком у стены. Лица не было видно. Привалов стал на колени и склонился над ним.
Незнакомец молча повернулся на бок.
— Каинов… Глеб?.. – удивленно произнес следователь.
— Ну, да… – незнакомец усмехнулся и отер рот рукой. – Кажется, я сломал ногу… помоги мне встать…
Послышался лай собак. Точно из-под земли выросли охранники. Лиц их следователь не разглядел. Они взяли беглеца под руки, построились в каре, сомкнулись в цепь и растаяли в темноте.
Привалов протер глаза, пожал плечами и задумался…
 
Несколько лет назад Привалов вел дело Глеба Каинова. Он изучал историю искусств и играл в любительском театре. В тюрьму он попал из-за судебной ошибки. После пересмотра дела, приговор отменили, но Глеб не пожелал покинуть стен бывшего женского монастыря. Он выдавал книги в библиотеке, которой заведовал старик, бывший филолог.
Старик был с историей. Он много странствовал по примеру некоторых ищущих спасения, был в Сирии и Палестине. После очередного путешествия на Афон он охромел. Одна нога у него высохла и согнулась. Ходил он, сделав себе деревянную ногу. Его посадили за бродяжничество. В землях, через которые старик проходил, он пытался проповедовать, уверяя, что Царство Небесное вокруг нас. Говорил он убедительнее других, но не более того.
Глеб привязался к старику. Он был похож на падшего ангела.
Смерть пришла к старику нежданно-негаданно, хотя жизни в нем оставалось еще лет на тридцать. На похоронах Глеб залил труп старика слезами, правда, поцеловать его не решился…

Остаток ночи Привалов рылся в бумагах, изъятых при обыске у Романа. Это были строки стихов и рисунки, как бы слова, явленные во плоти. Среди женских обликов, преобладали профили Лизы.
Ночь кончилась.
Привалов глянул на свое отражение в зеркале, разгладил морщины, подумал о вдове и улыбнулся. Работа приносила ему одни неприятности, хлопоты и бессонницу, но, несмотря ни на что, он был иногда почти счастлив.
Он лег, не раздеваясь, задремал и с криком проснулся. Привиделось, что он забрел в темноте в болото и стал захлебываться тиной. Он разделся, лег. На его лице блуждала смутная улыбка, пока он не заснул.
За окном прополз трамвай. Стекла задребезжали и Привалов проснулся. Он встал с постели, голый, зевая, побродил по комнате, пытаясь вспомнить сон.
Сон был без начала и конца. Ему снился пенис с головой змеи, извивающийся в руках, пытающийся ужалить его в губы. Вскользь он глянул на свой обвисший пенис, на бледные ноги, потом на отражение в створке зеркала, подошел почти вплотную. Вид у него был утомленный, под глазами темнели круги и морщины казались глубже.
Он подошел к окну. Ветер разгонял над проливом дым пожаров, смешанный с сумерками…

Следствие по делу Романа длилось пять месяцев. Протоколы допросов составили целый том в четыреста страниц.
При рассмотрении дела в суде прокурор был неумолим. Худой, жилистый, в очках он был похож на филина.
В облике адвоката то же было что-то птичье. Он хромал от природы и внешностью не блистал. Самое лучшее, что он мог сделать, это ничего не делать, однако он схватился за это дело. Ему казалось, что он бог, но даже секретарю суда, боязливой блондинке неопределенного возраста, бросались в глаза его заблуждения и глупость, когда он попытался уверить суд, что возможно главным актером этой драмы был полковник.
Адвокат проиграл это дело.
Ни прибавить, ни убавить к этому больше нечего…

* * *

Дверь камеры захлопнулась за спиной Романом, как будто заколотили крышку гроба.
Он близоруко огляделся. Камера была узкая и длинная с низким сводчатым потолком.
Роман лег на нары у стены напротив окна. Своим цветом и очертаниями пятен стена напоминала карту мира со многими морями и прекрасной жизнью, неизвестной ему. При ближайшем рассмотрении он обнаружил, что на стене есть надписи, а в некоторых местах стена была расписана мокрицами либо еще кем-либо в этом же роде.
Весь день Роман держался в тени, о себе говорил мало или вовсе ничего. Он свыкался с удобствами.
Ночью, став крылатым и легким, он взмыл к потолку, потом устремился еще выше, туда, где сияла красота.
Вернувшись в камеру, он записал свои впечатления. Вдруг между строк он увидел Лизу. Она стояла, опираясь плечом о колонну и прижав опущенные руки к бедрам. Она была похожа на статую, которую несколько лет назад нашли в песках у черного утеса. Это была совсем юная девушка, переживающая первое томление.
— Лиза… – прошептал Роман и опустился на колени у ее ног.
Кто-то из арестантов хрипло рассмеялся во сне и Роман очнулся.
В окно сквозь решетки глядела красная луна. Ночной паучок тянул паутину, на которой дрожали капли росы, как кровь…

Роман не имел склонности к сочинительству, пока благодаря какому-то сцеплению случайностей не познакомился с Глебом Каиновым. Это случилось на похоронах матери Романа. Каинов состоял в союзе писателей, хотя похож был на актера и вел себя как аристократ.
После смерти родителей Романа он почти год опекал его, потом куда-то исчез, как умер.
Роман наткнулся на Глеба в библиотеке, где он выдавал книги. Тюрьма его изменила, оставила только надменный профиль. Рыжий, худой, узкогрудый он сидел у окна и следил за чайками, парящими в просыпающемся небе. Иногда он вздрагивал, словно бил крыльями.
— Это я, Роман…
— И что? – Глеб сощурился. Он видел Романа неотчетливо даже сквозь линзы очков.
— Вы меня не узнали?..
— Узнал…  – отозвался Глеб и отвернулся. Характер у него от рождения был мрачный, а нрав просто удручал, иногда и пугал.
Утром Глеб пришел в библиотеку в мокрой одежде и в сапогах, заляпанных болотной тиной. Всю ночь он бродил неизвестно где.
— Где я был?.. глаза росой промывал… – Хмуро улыбнувшись, Глеб лег на кушетку. Его тряс озноб.
Весь день Роман провел с Глебом. Он что-то рассказывал своим усталым голосом без пауз, на одной ноте. Иногда он смеялся и харкал кровью.
Слушая Глеба, Роман наполнялся видениями и всякой ложью.
Перед отбоем Роман вернулся в камеру, где от соседа по нарам узнал о Глебе множество всяких историй.
В тюрьме Глеба звали Херувимом. Кличка прилипла к нему после того, как он сочинил пьесу в стихах о своем посещении неба. Как Енох, он был взят туда спящим и видел там то, что никто не видел…
Вечером другого дня Роман пришел в библиотеку. Глеб лежал на кушетке. Дышал он тяжело. Увидев Романа, он хотел что-то сказать, как-то нелепо всхлипнул, дернулся и затих. На его лице застыло выражения спокойного отчаяния. Он умер от чахотки…

Через неделю Романа перевели из общей камеры в башню, где располагалась библиотека. Из окна кельи, открывался вид на пески, скалы и колючий кустарник.
Роман лег на нары. Он лежал, уставясь в стену, на которой расцветали видения, одни едва намеченные, замкнутые в раму стены, другие застывшие между стеной и взглядом, почти ощутимые, и не заметил, как заснул.
Сны, ничего не обещая Роману, все исполняли.
Постепенно вопли и стоны ветра превратились в музыку, которая напоминала хорал.
Освободившись от скованности и тупой тяжеловесности, Роман протиснулся в окно кельи и полетел. За окном начиналось море, теряющееся в темноте. Он опустился на песок и пошел вдоль берега лагуны, сопровождаемый голодными криками чаек и испытывая головокружение, которое как-то странно и приятно волновало. Устав идти, он сел на камни. Он не удивился, когда появилась Лиза. Она вышла из пены морской, вводя в заблуждение своей капризной изменчивостью. Ветер обнажил ее бедра, выманил на свет груди. Он приник к ней. Он пил ее дыхание, вздохи, лепет, но все еще сопротивлялся и вдруг осознал, что он уже в ней…
Внезапно ветер хлестнул в лицо дождем, глумливо расхохотался и Роман очнулся. От сна остались лишь едва уловимые очертания, бледнеющие, расплывающиеся в воздухе…
Часы на башне пробили девять. Дверь кельи приоткрылась, вошел начальник тюрьмы. Его сопровождала рыжая сука.
— Ты один?.. нехорошо быть человеку одному… – сказал начальник тюрьмы и хрипло рассмеялся.
Роман встал.
Начальник тюрьмы был похож на пресмыкающееся с глазами как у рыбы. В прочих отношениях он был еще хуже.
Пропитанный вином и чему-то радующийся, он слонялся по келье, трогал, задевал Романа, разжигал в нем желания и страсти, тянул куда-то. Прилипнув к стене, Роман лишь нелепо улыбался и точно полип менял цвет в бесстыдных сумерках.
— Ну, так что?.. – начальник тюрьмы остановился у двери.
— Я не понимаю… – пробормотал Роман.
— Не строй из себя недотрогу… я ведь знаю твои мысли, которые ты прячешь даже от самого себя… – Начальник тюрьмы усмехнулся, глянул на Романа пристально, нехорошо.
Скованный, смущенный Роман отвернулся, закрыл лицо руками. Как ни был он наивен, он чувствовал все нечистое.
Начальник тюрьмы визгливо рассмеялся и ушел.
Роман опустился на нары. Какое-то время он сидел, зажав ладони между коленей, потом лег. Иногда его охватывала странная дрожь, не давала уснуть. Он видел какие-то темные, гнусные фигуры, обступающие его. Похотливо изгибаясь, хихикая, они тискали, щипали его, переходя границы дозволенного. Он отталкивал их ногами и просыпался, измученный, обливаясь потом…
Ночью охранник услышал странные звуки, доносившиеся из библиотеки. Прильнув к глазку, он увидел стол, заставленный всякими яствами и начальника тюрьмы, который сидел верхом на Романе, точно всадник…
Очнувшись среди ночи, Роман увидел, что лежит на полу в странной неприличной позе. Чувствуя слабость и головокружение, он закрыл глаза. По всей видимости, начальник тюрьмы опоил его каким-то дурманом.
В другой раз он открыл глаза, когда начальник тюрьмы ласкал его. Испытывая нежность, томление, все эти новые ощущения, которые волновали и удивляли его, он закрыл глаза…
 
Роман пришел в себя в общей камере.
Он лежал и вспоминал сон, и что там было в этой кромешной темноте.
Арестанты спали, кто в одиночку, кто в обнимку. Он встал. Его качало и бросало из стороны в сторону. Цепляясь за нары, он подошел к окну и увидел своего любовника. Начальник тюрьмы шел через двор. На нем была форма майора со всеми регалиями за убийства без опасных последствий. Прежде чем получить должность начальника тюрьмы, он отправлял на тот свет осужденных.
По пятам за начальником тюрьмы шла рыжая сука. Иногда он ласкал ее и улыбался. Сторожевые собаки облаивали суку, когда она проходила мимо.
Начальник тюрьмы шел и ловил взгляды арестантов. Их только что привезли.
Тюрьма была для майора домом. В город он почти не выходил, а если выходил, то с оружием, меняя облик по обстоятельствам и запасшись деньгами из полученного жалованья. Он боялся, что его пристрелят где-либо на безлюдной улице. Его давно оплевали, прокляли и приговорили.
Майор выходил из тюрьмы через потайной вход, спускался к пристани, волоча за собой рыжую суку. Час или два он сидел в пивной, рассеянно поглядывая в окно на море и на прогуливающихся горожан. Они напоминали ему арестантов. Взгляд его постепенно тяжелел от пива, подкрадывалось опьянение, и он уходил. Со шлюхами он дело не имел. Иногда его видели в городском парке с рыжеволосой девочкой 13 лет. В лучах солнца она была чем-то похожа на ангела. Это была Лиза, его дочь. С женой он давно не жил и расстался с ней без сожаления. Она работала в театре на заменах в разных амплуа, когда кто-нибудь из актеров не являлся к началу спектакля. Как-то майор увидел ее с каким-то незнакомцем в очках. Он его не разглядел. В глазах было темно. Он услышал смех жены, повернулся и ушел. Больше он жену не видел. До известной степени он был рад, что все так кончилось.
Девочка шла чуть впереди. Она была копией жены. Начальник тюрьмы шел за ней с пересохшим горлом, поглядывая на ее сведенное в ангельскую гримасу лицо с тонкими бледными губами. Последнее время он виделся с ней редко, два раза в месяц, иногда и реже…
 
Начальник тюрьмы все еще шел через двор. Он остановился. Роман увидел изгиб его птичьего носа, шрам над верхней губой и капельки пота. Их взгляды встретились. Неуверенно улыбнувшись, Роман отступил в глубь камеры, лег на нары.
Под низкими сводами было тесно, душно.
Какое-то время Роман жил воспоминаниями и сожалениями.
Немой потянул его за рукав, замычал что-то. Это был милый и своенравный юноша с бледными розами на щеках. Он умирал от чахотки. Лысый император прикрикнул на него. Толстый, неповоротливый и праздный, он не сводил глаз с Романа. За начальником тюрьмы было право первой ночи. Лысому императору майор оставлял вторую ночь.
С невольным вздохом Роман отвернулся к стене. Надеяться было не на что, дальше будет повторяться все одно и то же.
Ночью Роман бежал из тюрьмы, воспользовавшись схемой, которую ему нарисовал Глеб и связкой ключей.
По узкой и крутой лестнице он поднялся в комнату над библиотекой, пугливо озираясь, открыл ржавым ключом замок. Жутко заскрипев, дверь отпахнулась в темноту, заваленную какими-то лишними вещами. Он протиснулся в щель и очутился в узком и сыром проходе. Где-то капала вода. Он подполз к окну и, с трудом сдвинув решетку, повис над непроглядной тьмой. Он долго не решался прыгнуть вниз. Пальцы разжались сами собой. Казалось, падение длилось вечность. Лишь приземлившись, он вспомнил, что оставил связку ключей в двери…
Побег Романа обнаружили по наступлению дня. Начальник тюрьмы не долго оставался в недоумении, как он ушел. Еще раз ознакомившись с делом Романа, он не поверил своим глазам. Роман был осужден за убийство его дочери.
— Бедная Лиза… – прошептал он.
Рыжая сука заскулила и ткнулась носом ему в пах.
Бросив дело на стол, начальник тюрьмы выпустил суку в коридор и вышел следом за ней…

* * *

Еще живой, Роман брел к своей могиле, отдаваясь ветру, солнцу, камням. Никого другого вокруг не было.
Ветер играл с ним. Он то отставал, то забегал вперед. Смахнув пот со лба, Роман глянул на серебристую зыбь дюн с бахромой пены. Ослепленный, он закрыл глаза.
Ветер обошел его кругом, погладил камни, поиграл с пылью, смеясь, пробежал по воде и устремился прочь.
Этот день был долгим. Роман уже не чувствовал под собой ног. Увидев два или три солнца, он сел у валунов, потом лег и погрузился в короткий сон, прозрачный, очищенный от страхов и желаний. Камни построили для него нечто похожее на альков. Не было там ни ядовитых гадов, ни других тварей.
Роман спал и был похож на херувима.
Возбужденный ароматом невинности, ветер обнюхал его, заполз под одежду и Роман проснулся.
— Нет, это какое-то безумие… – произнес он в отчаянии придушенным голосом, отгоняя от себя видение.
Небо висело над ним точно балдахин. Он глянул на небо, куда предполагал переселиться, потер лоб, улыбнулся и снова погрузился в сон, на самое дно.
Час или два он спал и чувствовал то же, что и камни, мертвые на вид.
Вдруг он со стоном притиснулся животом к камню. Губы его отзывчиво раскрылись.
Его поза изменилась, а улыбку сменило выражение удивления, потом тревоги. Перед ним появилась уже знакомая ему рыжеволосая дева. Лицо вытянутое, в оспинах, морщинки в углах рта. Руки и спина голые. Дева чувственно рассмеялась и улеглась рядом с ним. Он ощутил властность ее легких, нежных, блуждающих прикосновений, и, всхлипнув, точно утопающий, очнулся.  На его щеках играл нездоровый румянец.
Смерть отошла и забыла о нем.
Раздался отдаленный выстрел, потом еще один и еще. По всей видимости, Романа искали.
Он поднялся на ноги и пошел.
Он шел и шел, уже не зная, куда идет.
Все человеческое в нем почти стерлось.
После многих остановок Роман увидел черный утес. Выглядел утес так, как будто он стоял на воздухе под облаками. Когда же Роман приблизился, утес опустился на землю и оказался на своем месте. Роман преклонил колени. Он стоял и ждал, дрожа и надеясь, потом заполз в расселину, свернулся как улитка и затих.
Сверкнула зарница, освещая потусторонние дали неба. В скалах приглушенным голосом запел ветер. Он погладил плечи и бедра Романа, губами тронул его грудь с цветочными почками, выдавая тайну своих желаний…
Встала луна. Она озарила мыс, водную гладь, усеянную островами и парусами рыбачьих лодок. Ослепленный, Роман закрыл глаза. Мысли смешались. Он заснул, вдыхая запах моря.
Сон привел Романа в дом на Пречистенке. В коридорах царили пустота и безмолвие. Выйдя на террасу, он увидел полковника, который читал газету. С каким-то ужасом Роман осознал, что полковник не видит его. Открыв дверь своей комнаты, он увидел отца и мать. Они сидели на стульях как перед дальней дорогой. Удивленный, он подошел ближе, тронул отца рукой и понял, что стул пустой.
Он вышел из комнаты и побрел по коридору, натыкаясь на вещи, ощутимые и видимые. Повернув налево, потом направо, он замер. Мимо один за другим прошли старики, медленно, точно на похоронах. Поразили их глаза, отблескивающие золотом.
Роман пошел дальше. Он искал дверь комнаты Лизы и не мог найти.
Послышался легкий шум шагов, шорох шелка. Из темноты выбежала очаровательное создание 5 лет. Личико милое, сияющее.
Детство комом подступило к горлу. Роман пел с этой девочкой в хоре, когда ему было 7 лет, может быть чуть больше. Девочка умерла, не успев начать жить.
— Роман… – окликнул его кто-то. Он неуверенно обернулся, но ничего отчетливо не увидел, только расстилающуюся перед глазами рыжую тьму. Вдова закрыла от него свет, и он подумал, что слепнет.
Когда она расстегнула блузку и обняла его, он со стоном опустился на пол. Вдова руководила его нерешительностью. Она кончила дело руками и языком, потом закрыла ему глаза и исчезла…

Арестантскую одежду Романа, заросшую терниями и волчцами, нашли в пустынном месте между двух камней.
Чуть поодаль лежал труп рыжей суки. Звери ее не тронули.
А еще дальше высился черный утес, похожий на крылатого льва…