обрыв

Жизнь привычная, та, которая любима местами, местами ненавидима, с искорками радости, с удушливыми волнами раскаяния, словом, обычная. Много можно говорить о том, как она надоела, как хочется чего-то нового, но при этом бояться, панически бояться перемен. «Красное солнце сгорает дотла, день догорает с ним…» а пусть будет так дольше. Перемены только в виде новых шмоток, большего диогоналя ТВ, полифонии в сотовом, гигабайтов в харде и изредка новой подруги. Хочу так всегда, и все.
Перемены. Они приходят почти всегда совсем с другой стороны. Хотя, когда видишь новенькое авто, знаешь, – она, когда-нибудь попадет в аварию, покорежится, станет ломом. Новая покраска даже более нереальней чем, этот неизбежный поцелуй с какой-нибудь пошлой «таврией». Так и ты – встал утром на сто процентов обычный как всегда и не знаешь, что завтра тебя сегодняшнего перестанет быть. Навсегда.
Заурядный день, с заурядным настроением, приобрел на пять люксов света, когда позвонил Семен и пригласил посидеть. Абизз-зательно! Давненько посиделок с гитарами не было. Сказал, что будут новые девочки, а-атлична! Может, какая-нибудь понравится, месяц-другой с «постоянкой» буду.
На руке пакет с пивом, другой надавливаю кнопу звонка. Открывает Семен, обнял Алю, чмокнул ее подругу, - та уставилась удивленно, что за нахал? Ничё подруга, все равно я тебя выбрал на сегодня, может и на завтра, так что, почему не сейчас? Конечно, я это сказал не вслух, а тоже сделал удивленное лицо: «Ой, а я думал Наташа стоит, извини, милая!». Девчонка чуть повела носиком, отвернулась, но улыбку сорвал, да, я молодец.
Захожу в комнату, а там вся тусовка – Славка, Жора, Саша, Любонька, незнакомый хмырь и еще две незнакомки. Есть, я выбрал ту, что покрасивше!
- Народ, пришел Гога! Прошу любить его, и жаловать! – надо же, Семен смог оторваться от Али и представить меня гостям. Чтож, мог бы себя и не утруждать. Взял гитару и сев около «чмокнутой», попросил открыть пиво…


- А ты всегда такой наглый? – Таня спрашивает с довольным выражением лица. Руку не убираю, даже опускаю чуть ниже:
- Побойся бога милая, обходительней и стеснительней меня разве только сам… э-э… Клинтон.
- Оно и видно. Нахал самодовольный. Перестань. Сам знаешь. Сейчас уйду. Вот так то. Спой еще «Под небом голубым…» и пожалуйста, нормальным голосом.
- Здра-асьте, а каким же голосом, позвольте вас спросить, я весь день пел, надрывался?
- Сам же сказал, вот именно, надрывным… ты чего руку совсем убрал?
«Она твоя, о ангел мой, она твоя всегда…»


Черт, черт, черт! Вот дерьмо! Не надо было торопиться, свинья пьяная. Первый же день все не бывает! Ну и козел же я… Пойду извинюсь. Нет, не пойду. Я пьян все испорчу окончательно. Пусть уходит. Хлоп – дверь. Молодец Костюхин, начинаешь трезво мыслить. Так. Соберись, соберись, соберись. Завтра. Да, завтра извиниться. А седня… пить. Все пофигу, раз уж такой &%^%. О,кей, окей, иду, задолбали орать!


Мы уже у Жорки. Я пьян, Жора пьян, а Але с Семеном на все наплевать – лишь бы еще час-другой вместе. Мы пришли пить Жоре домой. Его брат спит в своей комнате, а предки уехали в Москву. «Мама с папой уехали в Европу и оставили сыну квартиру…» Иих-ха! Мы будем пить до утра, мы будем пить до утра! Сейчас попытался склеить девочку, пока ребята открывали дверь. Зима, но даже сквозь шубу можно угадать, что у этой девушки, в смысле фигуры, все в порядке. У нас мало денег, по этому мы взяли водки.


Сидим в кухне. Уже можно курить. А Але С-с-сенькой все равно, - они счастливы, они вместе. Женька рассказывает об охоте, мы следующим летом обязательно едем в Мому, в его родину, там уток много. Много. Вс-сех перестреляем. У нас зак-ик-канчивается водка. Купим, мы сегодня пьем. У Жорки деньги есть. Мы сидим в Сайсарах, опасный район, плохой район, но мы не слабаки. У Жорки пистолет, у меня скалка, я люблю дубинки. Пистолет как настоящий, газовый.


Мерзавчик выпили сразу же, за киоском. Холодно, даже горлышко норовит прилипнуть к губам. Черт, кажется, завтра будет жуткое похмелье. Немного протрезвел от холода. Сейчас пугнули троих здоровенных парней. Окликнули, а они убежали. Правильно, убежали и остались целые. Пописаю, а то в штаны спущу.


Ого, Жорка на кого-то напал. «Какие деньги, отпустите ребята, отпустите, я тут недалеко живу». «А мне поебать, где ты живешь, бабки гони козел, гони бабки!!!» в натуре дурик, «…недалеко живу…»
- Врежь ему Жорка, ВРЕЖЬ!!!
- Быстро бабки гони, урою падла!!!
Хрясь! Рукояткой пистолета по лицу. Мужик, почему-то тоненько визжит. Они обнялись и борются на краю пропасти, около озера. Сейча-ас, Жорка, сейчас, вот, ширинку тока застегну!
Тени. Фук. Упали с обрыва.
Темно. Около камышей возня, прыгаю в ту сторону. Жорка сидит на нем, бьет, тот не переставая визжит и машет одной рукой. Вот, стряхнул Жорку, бежит! Бемц, держал! С размаху ударил по лбу. Парень рухнул на спину. Такой длинный. А Жорка лежит как-то нескладно. Подхожу:
- Вставай Жор, ща менты подойдут, этот тип визжал как свинья. Тяжело дышит, отдыхает.
- Ловко ты его отделал. Бля, а где же он? Ушел?
Обшариваю взглядом камыши, его нет.
- Ну все Жор, сваливаем по быстрому. Ваще попадос, загребут на хрен!
Вижу, что дрружбан-то, смертельно пьян. Поддерживая, подвожу к обрыву. Надо спешить. Волнами накатывает опьянение. На хрена мерзавчик раздавили.



Все. С обрыва Жорку не достать. Сейчас он на&%^%ел, что тот его ножом пырнул, пошарил по нему, крови нет. Сейчас засыпает. Дом близко, а толку. Двухметровый обрыв, отрезал нас от дома намертво. А мороз крепчает. Надо что-то делать. Натягиваю на него свой пуховик, выбираюсь с обрыва. Сейчас с Семеном мы быстро тебя и вкатим на горку!



Код. Код. Код, долбаный код! Долбаный я, на хрена к бабе клеился, когда эту дверь открывали, на хрена столько пил. Ночь же бля, никто не выйдет и не войдет! Наугад, наугад, пока пальцы не окоченели совсем. Никто не придет…


…и ни одна машина не остановится. Еще бы – в 2 часа ночи, в одном лишь свитере, безбожно пьяный парень в Сайсарах. Я бы не остановился. Машу, а они еще быстрее, нафиг, нафиг. Один раз бегал Жорке, он спит. Хорошо ему, падле, а мне холодно! Еще раз встряхиваю головой, хмель застилает мозг неровными комками целлофана, все течет как то нереально. Скоро замерзнет совсем, нельзя спать в тридцать градусов мороза! И мне холодно, я даже плачу от холода, водки и бессилия. Боже как хреново, зачем столько пил!



Взял пистолет из кармана Жорки, если просто так не останавливаются я их заставлю остановиться. Свет фар бьет в лицо – я стою с пистолетом на вытянутой руке, тяну руку к лобовухе УАЗика. Асстанавились-таки! Не рыпаться падлы, всех положу!


Ничего не могу объяснить. Плачу и держу палец на курке, пистолет к виску водителя. Сзади: «не нажимай на курок друг, не нажимай!»
Я: «Он же умирает, bлядь, умирает, вези сука, вези bлядина, на ***!!!» по-моему, они ничего не понимают, а я их за это ненавижу. Не передернул затвор, надо…

Бупс! Ту-дух!!! Нет, я не выстрелил. Меня, воспользовавшись моментом, выбросили из машины.


Его там нет! Всюду искал. Все камыши обшарил, нет его, и все! Все камыши, нет, их очень много.


Был у знакомых. Разбудил их мать, а хотел Веньку с собой взять. Тетя Надя не разбудила Веньку, налила чаю, и сказала чтобы еще раз хорошенько прочесали озеро. Обещала позвонить в квартиру Жеки, предупредить ребят.


Вот стоят. На подъезде. Что случилось… Ничего! Жека наверное умер… bлядь!!!


Искали два часа. На часах пять, почти шесть утра. Понимаем, - если он лежит здесь, то уже замерз давно.


Утро. Такого хренового утра. У меня. У меня никогда не было такого хренового утра. Никогда. Мы звонили в больницу, мы звонили в вытрезвитель. Мы едем в вытрезвитель.
Хоть бы он оказался там! Едем долго. 16 маршрут очень длинный, думается тягуче мучительно. Нет, если Жорка умер, уеду из этого города навсегда. Домой нет, не поеду. И потом, нас наверное, вся милиция ищет. Точнее, меня. bлядь, столько наворотил! Не расхлебать никому.


Его там нет. Сколько не вглядывались в помятые гребаные рожи, его там нет.
- Все надо сказать его брату. Скажешь?
- Нет, давай ты скажешь? Не, я не буду…
- Хорошо.
А брат спокойный! Почему он такой спокойный, мы же ему сказали, что брат его, наверное, умер? Зачем он такой спокойный.
Звонит по его знакомым. «Але, Вику можно? Привет. Нет? Не приходил? Тоже? Ну все пока, целую. Если заглянет, пусть позвонит. Але, Мишу можно?»



Звонок в дверь. Не знаю, кто первым добежал. Все стояли и глядели как открывается дверь…
Жорка. Жорка! Живой!
- bлядь, ты где был, мудила?!!!
- Айыкка, осторожно! Бля, мужики, не поверите, где я был!
- Не беспокойся, поверим!


Куртка моя цела. А он не наврал тогда, оказывается. Тот, свинья который, одиннадцать раз пырнул его шилом в области левого предплечья. В сердце метил? Отчаянный типок. И уполз как-то, яж его жестоко долбанул, скалкой-то. Аля смотрит на нас широкими глазами, - ну и сволочи же мы, оказывается!
Когда лежал у камышей, какой-то старик заметил его и вызвал «скорую». А он, проснувшись в реанимации, утром сбежал.


Через три дня. Жизнь делится на До Обрыва, и после Него. После, при худшем стечении обстоятельств могло бы быть только на «зоне». Разбойное нападение, угон с захватом заложника, оставление в опасности.
А сегодня я помирился с Таней. Я буду очень осторожен в словах и действиях. Я буду предельно осторожен. Она мне нравится.


И больше никогда не буду грабить людей, и останавливать машины угрожая стволом. Да, еще я остался должен одну газовую пушку Жеке, хорошо, незарегистрированный был.


А Аля с Семеном поженились. Шафером у них был. Умница Аля, ни словом об этом случае не обмолвливалась. Ни разу.


Все.