ГЛАВА 1
Торопливо спускаясь по склону, он неожиданно выскочил на рельсы. Споткнулся, упал и вот теперь уже не мог сдвинуться с места. Из зияющей черноты тоннеля послышался стук колес и тревожный гудок, а затем появилась красная квадратная морда поезда. Широко раскрытые от удивления фары взирали на человека, который, вытянув ногу, словно распластавшая крыло подбитая птица, сидел на рельсах и с ужасом смотрел на приближающую смерть. Казалось, так нелепо будет умереть среди окружающей идиллии раннего альпийского утра. Чуть вдалеке серели покрытые легким снежным налетом горы, а справа в низине вился дымок тумана. Первые лучи солнца, лишь подчеркивавшие необыкновенную голубизну неба и высвечивавшие каждую складку и морщинку на поседевших склонах, порождали в сердце неясную тоску. Это был то редкое утро, когда красота природы и душевный настрой, наконец, сливаются в одно целое и вызывают поразительный резонанс – острое желание жить. Изумрудно-зеленые ели, припорошенные снегом, невозмутимо наблюдали за грядущей трагедией, и только изящный наклон верхушек выдавал их подлинное любопытство. Скрипели тормоза, слышался лязг металла о металл - поезд предпринимал отчаянные попытки затормозить, а протяжный стон испуганной железной махины буквально припечатывал к рельсам и без того ослабевшего человека…
Кирилл резко открыл глаза. За окном послышался гудок парома. «Черт, - подумал он. – Приснится же такая белиберда. И вправду говорят – чем меньше сновидений, тем глубже и спокойнее сон». Под порывом утреннего ветерка захлопнулась одна из широко открытых зеленых ставень, чем окончательно его разбудила.
Комнату окутал легкий полумрак. Лишь в углу белела широкая постель, скрывавшая низкую на японский манер кровать. Другой угол был занят деревянным трехстворчатым трельяжем, перед которым стояла скромная плетенная табуретка, отличавшаяся отсутствием каких-либо острых углов. В тройное зеркало трельяжа смотрелся высокий и уже изрядно потрепанный гардероб, а замыкал все это жизненное пространство низенький столик, с водруженной на него лампочкой с белым абажуром. Лампа эта имела поразительное свойство – свет ее был очень ярким, но практически не рассеивался, что делало ее столь привлекательной для всякой мошкары, но при этом совершенно бесполезной для чтения и иных забав полуночника.
Кирилл распахнул ставни и выглянул в окно. Безмятежное море нежилось под теплым утренним солнцем. Вся деревня была видна, как на ладони – низкие каменные дома в светлых тонах с довольно узкими окнами напоминали ласточкины гнезда и пейзажи кисти художников раннего средневековья. На горе гордо возвышалась церковь, чья колокольня была отмечена потемневшим циферблатом и золотыми стрелками часов - их точное время осталось в прошлом веке. Средоточием жизни острова, разумеется, как и в любом другом морском поселке или городе, был порт. Вот и сейчас там качался с десяток яхт, несколько рыбацких лодок и огромный по местным меркам паром. Паром навещал остров только раз в день по утрам, завозя самое необходимое, а главное – забрасывая очередной десант из туристов, что было лишним свидетельством его исключительной важности. Однако стояла осень, и туристический поток постепенно иссякал. Поэтому после нескольких приветственных гудков, обычного шума погрузки-разгрузки и гортанного обмена новостями между местными и моряками, вновь воцарилась божественная тишина, которой был столь славен этот остров.
Говорили даже, что именно тишину продавали многочисленные континентальные туристические агентства, заманивавшие сюда стройные группы холеных немцев и краснолицых англичан. Типичные представители низшей части среднего класса, уставшие от гама индустриальных центров чересчур продуктивной западной цивилизации, они стремились получить максимум окультуренной природы и всепоглощающей тишины за пару сотен марок или фунтов. После одиннадцати, как в добрые советские времена, словно по невидимому сигналу, умолкала безалаберная музыка таверн и баров, стихали споры карточных игроков и любителей бильярда, все реже осторожно позвякивали кофейные чашечки и пивные кружки, и весь остров погружался в теплую южную ночь.
Вообще, у этого кусочка суши была богатая история. В свое время здесь успела оставить свой след античная цивилизация, жалкие руины которой теперь служили местом паломничества для неудовлетворенных пассивным времяпрепровождением отдыхающих. Спустя столетия после греков и римлян на нем обосновались монахи, устроившие свое обиталище посреди каменных россыпей высоко в горах, занимавших значительную часть этого осколка земли, выросшего посреди лазурных вод. А последние несколько десятилетий этот гордый греческий форпост, с которого сквозь легкую дымку виделся столько близкий и немилый сердцу каждого патриота «берег турецкий», служил военной базой. В силу малых расстояний пешие туристические маршруты и путь на единственный песчаный пляж проходили рядом с аккуратной вертолетной площадкой, обнесенной невысоким забором из металлической сетки (служившим препятствием скорее для гулявших неподалеку овец, чем для шпионов-диверсантов). Второй военной достопримечательностью был бетонный бункер, а вернее врытый в землю танк, чье башенное орудие зорко следило за поведением непредсказуемого восточного соседа.
Но все это лишь предстояло узнать Кириллу, который вместе с группой шотландцев (судя по сильному акценту, в большинстве своем выходцев из Глазго) прибыл на остров лишь день назад. Пока же, закрыв глаза и подставив бледную кожу пока еще ласковым лучам солнца, он впервые за эти несколько месяцев наслаждался покоем, и в памяти неожиданно начали всплывать картины из детства…
Кирилл был типичный житель большого города. Хуже того, он был москвич со всеми преимущества и недостатками, свойственными столичным жителям. Вырос он в одном вполне обычном московском дворе в самом центре города. Окруженный кирпичными пятиэтажными домами двор напоминал чем-то осколок далекого предреволюционного прошлого. В центре его красовался когда-то работавший фонтан, а по периметру росли толстые высокие тополя.
Советская власть добавила немного своей специфики в этот пейзаж, которая, впрочем, очень органично вписалась в общую картину. Во дворе появилась черно-зеленая отдушина московского метро, откуда на протяжении всего года шел теплый, слегка сладковатый ветерок. Под крышей ее ворковали сизые голуби, периодически спускавшиеся шумной стаей покормиться размоченным черствым хлебом, который выносили в целлофановых пакетиках скучающие на пенсии старушки. Впрочем, литературный штамп про сизых голубей был вряд ли применим к той стае, которая крутилась вокруг отдушины: голубиная порода как-то прогрессивно чернела, поэтому самыми необычными и красивыми были коричневые и белые голуби, иногда залетавшие на двор. Скамейка вблизи фонтана с пожилыми хранителями двора была тоже одной из достопримечательностей социалистической эпохи. Казалось, что бабушки сидели на ней целый день, неспешно обсуждая жизнь обитателей окрестных домов и обеспечивая провиантом голубей. Белый и мохнатый пес - Бяшка, постарев, любил вот так же выйти во двор, сесть возле скамейки и тихо глядеть на проходившую мимо жизнь, как бы вспоминая о радостях своего собачьего прошлого. Третьим подарком двору стал блочный девятиэтажный дом, наскоро воздвигнутый на месте низких бараков, располагавшихся на задней части двора. С появлением этого здания некогда задняя часть сразу стала парадной, появилась еще одна песочница и несколько стальных качелей-каруселей, быстро приведенных местной детворой в почти негодное состояние.
Вся заботы и тревоги детских обитателей двора вертелись вокруг исполинских тополей. В густом подлеске из тоненьких проросших тополей ребята играли "в войну" или прятки, а осенью еще и собирали грибы. Мелкие московские шампиньоны росли не очень охотно, и было настоящей удачей найти маленький белый зародыш и, спрятав его под листьями, тайком от друзей заметив место, терпеливо ждать несколько дней, прежде чем под листом вырастал плотный упругий комок. Весна начиналась со строительства плотин из грязи, кирпичей и палочек на весело журчащих апрельских ручейках, а заканчивалась, как у индейцев - строительством шалашей. Опиленные или поломанные весенней грозой ветки тополей тщательно собирались в кучи и использовались для строительства огромных шалашей, в которых необычно пахло клейкой зеленой листвой. Спустя несколько дней листва увядала, стены шалашей оголялись, и дворники, ворча, грузили бледно-зеленые в крапинку ветки в кузов огромного грузовика с голубой кабиной - увеличенную модель игрушки из песочницы. Потом сразу приходило лето и, несмотря на все старания пилильщиков, двор наполнялся легким белым пухом. Пух лез в нос, залетал в открытые окна, тонким слоем покрывал поверхность вечно не просыхающих луж, скапливался вдоль тротуаров и в ямках по территории всего двора. Так наступала пора нового развлечения, лишний раз подтверждавшего, что спички детям не игрушка. Вооружившись ворохом ненужных пробитых перфокарт на ближайшей помойке около вычислительного центра какого-то министерства, Кирилл и вся их компания крадучись пробирались для начала в самые укромные уголки двора и принимались за озерца пуха. Быстро вспыхнув, огонь пробегал по пушинкам, оставляя за собой антрацитовую дорожку с красными тлеющими светлячками догоравших семян…
"Неужели и мы вот так, как этот пух? - подумал Кирилл. - Нет, что-то ты, брат, действительно, сегодня не о том думаешь…" Кирилл бросил последний взгляд на сияющую гладь моря, оторвался от окна и, бросив на плечо полотенце, отправился в душ. Неизменно горячий душ помог ему прийти в себя и несколько поднял настроение. Вместе с редкими струями воды по телу, казалось, стекала накопившаяся усталость, все надуманные проблемы и невзгоды. Правда, вода на острове была привозная, а потому на вес золота. Поэтому в душевой повсюду висели написанные ярким фломастером объявления, типа «Не увлекайтесь принятием душа, берегите воду», «Уважайте традиции этого острова и не засоряйте трубы канализации. Для туалетной бумаги используйте мусорное ведро» и проч. С улыбкой глядя на эти грозные предупреждения, он размеренно побрился под визг старенького вентилятора, судорожно заглатывавшего воздух с улицы, но отнюдь не прибавлявшего прохлады. «И почему все мужчины постоянно что-то мурлычут себе под нос, когда бреются?» - щелкнул в голове риторический вопрос, и он отправился завтракать в ближайшую таверну.
Узкая выложенная желтой плиткой дорожка, гордо называвшаяся улицей, постоянно прерывалась короткими ступеньками, каждая из которых была слишком мала для одного шага, но и перескочить ее было невозможно. Невольно семеня вниз, он слегка касался низких веток густого южного кустарника, покрытого сиреневыми или ярко белыми цветами, старался избежать столкновения с кактусами, утыканными зрелыми красноватыми шишечками сочных плодов, и мельком заглядывал в окна проплывавших мимо домов. Заслышав шорох мелких камней по дороге, врассыпную бросались черные и полосато-серые кошки, которыми буквально кишел остров. Нагнувшись, он миновал низкую арку и попал во внутренний двор церкви. Шаркая сандалиями по выложенному черно-желтой мозаикой полу с изображениями орлов и василисков, он мельком полюбовался сквозь открытую дверь на красноватые огоньки свечек, глубоко вдохнул сладковатый запах ладана и, проскочив под колоннадой, оказался на набережной.
Ближайшая к церкви таверна, куда и завернул Кирилл, принадлежала московским армянам, когда-то перебравшимся на остров в ожидании окончания капитального ремонта их дома. Традиции долгостроя заставили их основательно заняться обустройством быта – появился на свет этот ресторан, несколько овец и куры, расширявшееся хозяйство требовало рабочих рук, и к Эмме на помощь в сезон приезжала ее сестра, иногда с сыном. Постепенно изначальная причина отъезда с родины переходила в разряд воспоминаний, предпринимательская жилка брала свое, и осталась только ностальгия да мечты о далеком возвращении в заветный лабиринт Парковых улиц.
Все это Кирилл успел выяснить вчера вечером, когда в поисках легкого ужина обошел выстроившиеся в порту все шесть таверн острова. Двумя другими заправляли грузинская и украинская семья, а в третьей работал голубоглазый официант-молдаванин – благодаря стечению обстоятельств или какой-то непостижимой интуиции обездоленные наследники великой державы попадали в этот забытый Богом уголок.
- Барев, Эмма! Инчка-чка? – блеснул он своими познаниями в армянском, чтобы сделать приятное хозяйке. - Ну что, угостишь меня настоящим московским завтраком?
Хитрая улыбка осенила загорелое лицо Эммы с белыми лучиками ранних морщин вокруг глаз. Она что-то коротко крикнула официантке-гречанке и присела за стол к Кириллу.
- Московский не обещаю, а вот греческим накормлю точно. Как отдыхается?
- Пока неплохо. Слушай, Эмма, все хотел тебя спросить, а что вы зимой-то здесь делаете, когда туристов нет?
- Ну, зимой здесь скука страшная. Можно сказать, умирает остров. Шторма же постоянные, сообщение с Родосом отвратительное, паром может несколько дней не приходить. И вот тогда начинается – воду экономишь, продуктов, слава Богу, запас есть, да и хозяйство. Делишься с соседями, конечно, хотя здесь круглый год мало кто живет. Ты же видел, большинство своих домов греки сдают, а сами на Родосе или в Афинах околачиваются. По ночам прохладно, отопления-то нет никакого, сам понимаешь. Единственная радость – тарелка, видел на крыше стоит…
Эмма продолжала рассказывать что-то про спутниковую антенну, которая иногда чудом захватывала русские программы, о своей жизни в Москве, о сестре и племяннике, которому, конечно, надо назад в школу, о его отце-эфиопе, с которым сестра познакомилась во время очередного фестиваля молодежи и студентов в середине восьмидесятых. А Кирилл, размазывая мед по теплому желтовато-белому ломтю хлеба и покачивая головой в такт ее словам, думал о том, как, должно быть, несчастна эта женщина. Грусть проскальзывала в каждом жесте, в печальных миндалевидных глазах и пыталась прорваться наружу сквозь поток обыкновенных русских слов.
Тренированным взглядом оглядев таверну, Кирилл вновь отметил молодую женщину в темных очках, которая сидела к ним вполоборота, нежась в солнечных лучах за круглым столиком с сиротливым стаканом свежевыжатого апельсинового сока. Темно-розовые губы были слегка приоткрыты, нос с горбинкой подчеркивал совершенство римского или греческого профиля. «Учебник истории пятого класса! И почему я все время это путаю. Даже комплимент правильно не скажешь», - промелькнуло в голове у Кирилла. Каштановые волосы переливались на солнце, и вокруг головы возникала волшебная золотистая аура, которая появляется только в южных странах и только у красивых незнакомых женщин.
«Еще немного, и я у нее, глядишь, и нимб увижу», - мысленно усмехнулся Кирилл. Однако не это привлекло его внимание. Судя по слегка напрягшейся спине и ряду других косвенных, но неопровержимых признаков, женщина понимала по-русски и вольно или невольно прислушивалась к их разговору с Эммой, хотя всячески старалась этого не показывать.
Кирилл насторожился, но потом решил не впадать в паранойю и продолжил свой вялотекущий диалог с Эммой, который правильнее было бы назвать монологом. Закончив завтрак, он полез было за кошельком, но негодующий жест хозяйки остановил его:
- Перестань, дорогой. Ты гость, поэтому деньги убери.
- Эмма, ну, подожди! Так не годится. Спасибо, конечно, за угощение, но я так не могу.
- Я же сказала – ты ничего не должен. Не надо денег, а то обижусь.
- Кошмар какой! Ставишь меня прямо в какое-то неловкое положение. Дай я хоть чаевые что ли официантке оставлю? Это-то можно?
Эмма недовольно согласилась с этой логикой, а Кирилл под видом чаевых оставил половину приблизительной стоимости завтрака, стремительно накрыв деньги салфеткой. Он попрощался с гостеприимной армянкой и, выходя из кафе, бросил еще один незаметный взгляд на женщину с нимбом. Она, казалось, не обращала внимания на окружающий мир и была полностью погружена в свои мысли. «Ушел в себя и не вернулся, - подумал Кирилл. – Ладно. Потом разберемся: наверняка на пляже увидимся». И он поспешил в свой домик, чтобы захватить полотенце и отправиться купаться…
Все началось еще в институте. Кирилл был на предпоследнем курсе, когда его неожиданно вызвали к заместителю проректора по кадрам. Поскольку никаких особых причин для этого не было, подобное приглашение его несколько смутило и даже заинтриговало. В голове закрутились мысли о возможности стажировки за границей за счет какого-нибудь из российских загранучреждений, о чем так заманчиво рассказывал сам проректор всего пару недель назад.
Скрипя линолеумом коридора, Кирилл приблизился, наконец, к нужной двери и осторожно постучал. «Войдите!» - пробасили из-за двери.
Протиснувшись между столиком и шкафом, Кирилл присел в одно из пропитанных табачным дымом кресел. Перед ним за столом возвышался солидный усатый дяденька, с которым он не раз сталкивался в коридорах института и который неизменно с ним здоровался. Серьезный вид сидевшего, низкий голос и многозначительность в лице вполне соответствовали невысокому росту заместителя проректора.
- Вызывали?
- Да, приглашал-приглашал, - с отеческой интонацией промурлыкал заместитель проректора. – Садитесь, Кирилл Александрович.
Деланная вежливость по отношению к обычному студенту явно настораживала, но Кириллу уже стало любопытно, зачем же его все-таки затащили в этот кабинет.
- Кирилл Александрович, я тут посмотрел на Ваши успехи. Учитесь хорошо, к языкам способности проявляете, характеристики отовсюду только положительные… Кстати, Вы на скольких языках-то говорите?
- На пяти, - ответил Кирилл. «Не иначе, кто-нибудь приехал. Наверное, предложат сейчас переводчиком поработать с какой-нибудь группой», - подумал он, вспоминая опыт своих товарищей, которых периодически срывали с занятий для работы с иностранными делегациями.
- А чем после института собираетесь заниматься?
- Пока точно не знаю. Все вроде бы решили, что должен в аспирантуру поступать. Скорее всего, так и сделаю.
- Ну, а не надоело еще учиться? Не хочется попробовать себя на практической работе? Скажем, на государственной службе. В конце концов, не зря же государство столько лет на Вас деньги тратило – нужно, так сказать, возвращать долг Родине.
«Ну, все, сейчас начнется агитка про работу в министерстве. Надо было сказать, что еще не решил, что, мол, есть еще время подумать», - мелькнуло у Кирилла.
- Честно говоря, думал я об этом, думал. Но не зря же говорят, что мудрый человек тем и отличается от умного, что учится на ошибках других. Вот я на друзей своих посмотрел, которые практику проходили здесь в центральном аппарате – это же ужас! Скучно работать, да еще и зарплата низкая. А потом, Вы же не хуже меня знаете - любая бюрократическая машина человека ломает. Не говоря уже об ограничении свободы творчества. В науке опять же все гораздо проще – пиши, что хочешь, главное, чтобы читатели и спонсоры находились.
- Интересный подход. Ну, а если бы Вам интересную работу предложили? Знаете, творческую такую, с полной загрузкой интеллекта и постоянными импровизациями, с неограниченным доступом к информации и возможностью реально влиять на принятие решений. Ведь совсем бы другое дело было, согласитесь? Тем более, что человек Вы, судя по всему, амбициозный, о карьере какой-нибудь, наверное, задумывались.
- Конечно, задумывался, но все-таки с трудом я себя пока представляю чиновником. Тем более, с такими зарплатами ни самому не прожить, ни семью не прокормить, это уж точно. А тем более в наше время, когда всем чего-то там задерживают и недоплачивают.
- Ну, зарплаты везде разные, хотя понятно, что государству с какой-нибудь фирмой конкурировать трудно. Но зато государственная служба дает самое главное – стабильность, чего Вам ни один бизнес никогда не предложит. А я вот предлагаю сотрудничество со Службой внешней разведки.
«Вот так попал! - с изумлением подумал Кирилл. – Только этого мне и не хватало. Что бы такое придумать поделикатнее для отказа? Ведь откажешься, а потом спокойной жизни не дадут. Вроде бы не те времена уже сейчас, а люди-то все те же остались и сидят на прежних местах».
- Я должен подумать, - медленно сказал он, чтобы потянуть время. – Да я полагаю, что и Вы от меня сегодня решения не ждете. Только ведь образование у меня другое, специальных навыков нет. Да и риск большой. Я ведь в детстве очень любил романы о шпионах, только меня всегда поражало, насколько сильно там зависишь от действий других. Будь ты хоть триста раз осторожным, но засыплется завтра радистка Кэт какая-нибудь, и все. Погоришь из-за ошибки совершенно незнакомого тебе человека. И еще хорошо, если только из страны выдворят, а не в тюрьму засадят где-нибудь на Ближнем Востоке. А потом перспектива всю жизнь «невыездным» остаться тоже абсолютно не привлекает, могу Вам честно сказать.
- Согласен, риск есть, но ведь и возможности открываются колоссальные! Поучитесь еще годик на курсах, пройдете специальную подготовку... Вы же на «красный» диплом идете? Ну вот, значит, сразу и повышение в звании получите. Честно скажу, романтики в этом деле мало, даже почти совсем нет. Вполне приземленная работа, требующая исключительной точности и внимания к мелочам, ничего с этим не поделаешь. Но при всем при этом требуется и умение с людьми нормально общаться, если хотите даже очаровывать. А это, по-моему, всегда интересно. Да и в конце концов, служить Родине – это почетно. Орденов, может, много и не заработаешь, зато уверенность в жизни появляется. Вообще, сколько великих людей вышло из разведки!
Подобных философских откровений от бывшего «гэбешника» Кирилл не ожидал. Но соглашаться ему пока ни на что не хотелось, да и смысла в этом особого не было. Поэтому, плавно спустив все на тормозах, он завершил беседу неопределенными фразами и, пообещав никому и ничего об этом разговоре не сообщать, выскользнул из кабинета…
Полтора года пролетели незаметно. Учеба закончилась неожиданно быстро, и теплыми летними ночами в голову лезли разные неприятные мысли о скоротечности бытия. Пришлось задуматься и о вещах более прозаических – хотелось быстро и без проблем найти какую-нибудь работу, почувствовать себя полностью самостоятельным и отправиться на поиски той самой «своей дороги» в этой жизни. Кирилл разослал десятки резюме, обзванивал всякие конторы, пытался разузнать все, что можно, через своих знакомых, но все безрезультатно – лето оказалось абсолютно мертвым сезоном на рынке труда. К тому же все требовали опыт работы, который, разумеется, без самой работы получить было просто невозможно.
Первоначальная эйфория сменилась неким беспокойством, а затем и настоящей тревогой. Удачное поступление в аспирантуру добавило было немного радости, но не принесло совершенно никаких иных преимуществ. Напротив, теперь он был занят пару дней в неделю, что лишь осложняло проблему трудоустройства. Его раздражало даже не само отсутствие работы, а неопределенность, которую приобрела его жизнь после окончания института. Почему-то вдруг оказалось, что учился он столько времени совсем не тому, чему нужно, а нечто, казавшееся столь интересным еще несколько месяцев назад, вызывало только скуку и отвращение.
Короче говоря, Кириллу вдруг пришлось задумываться о тех вещах, о которых во время своей прежней стабильной жизни – двор, школа, институт – он и не думал вовсе. Хотелось обрести, наконец, тот самый таинственный смысл бренного существования на этой Земле, но именно он-то как раз все время и ускользал. И, пожалуй, в этом тоже была одна из проблем с поисками работы – хотелось найти что-нибудь интересное, возможно, даже дело всей жизни, а попадались лишь некие недолговременные «халтуры» отнюдь не экзистенциального масштаба. И вот тогда, поддавшись на уговоры судьбы, а вернее, собственной слабости, Кирилл отправился в знакомый кабинет…
…Жар греческого солнца чувствовался даже сквозь очки с ультрафиолетовым фильтром и закрытые веки. Вообще-то Кирилл не любил пляжи – всегда чувствуешь себя на них этаким куском мяса на сковородке без малейшего проблеска интеллекта. Обычно уже через десять минут ему становилось неимоверно скучно, и начинался активный поиск развлечений.
Одним из них было разглядывать других людей и мысленно комментировать их поведение. Вот, например, две греческие пары о чем-то оживленно беседуют, создавая при этом шум настоящей толпы. Поразительный все-таки язык, который якобы очень похож на русский! Кирилл по-гречески знал только «цай, паро кало» - эта фраза явно китайского звучания запомнилась ему из самолета, где чернобровая греческая стюардесса разносила чай, с трудом протискиваясь через толпы беседующих в проходе пассажиров.
Можно было, конечно, пойти и прогуляться по пляжу или искупаться в изумительно прозрачной воде маленькой бухты, где на дне без труда видна каждая песчинка, словно в бассейне. Но Кирилл сегодня находился в состоянии раздумий, а потому, прикрыв глаза, он погрузился в полусон-полуявь, когда все внешние шумы сливаются в один уже не раздражающий гул и мысли начинают гулять по бескрайним просторам ноосферы…
Почему он тогда решился пойти на работу в «контору»? Вероятно, хотелось добавить немного оправданного риска к своей размеренной и в целом благополучной жизни. Но по большому счету, основной причиной было желание приобщиться к системе, стать частью чего-то главного и нужного людям. Маниакальное стремление служить людям и приносить хоть какую-то пользу человечеству тем, что ты делаешь, въелось в его сознание еще в годы советского воспитания. И лишь позже он принял это за смысл своей жизни и, как всегда, поставив цель, начал упорно к ней стремиться.
«Ведь если посмотреть на мир, - говорил ему подтянутый полковник на спецкурсах, - то весь он управляется системами. Конечно, теория заговоров – это не лучшее объяснение невероятных событий, но в некоторых ситуациях она остается единственным возможным способом хоть как-то рационально осмыслить происходящее. Католическая церковь – мощнейшая структура, в течение многих лет отбиравшая для себя лучшие интеллектуальные кадры и двигавшая их по всем ступеням социальной иерархии. Процветание Америки – не что иное, как победа отлаженной системы подбора элиты со всех уголков земного шара. Сначала они покупают мозги, потом создают им тепличные условия, а, изучив «клиента», делают предложения, от которых невозможно отказаться. Ну, кто будет ради неизвестности покидать насиженное место с хорошей зарплатой и перспективой получения Нобелевской премии. А ведь большинство лауреатов – американцы или как-то связаны с США, - полковник произносил «США» именно так, как пишется это слово, с резким шипением в конце, а «Израиль» у него всегда имел ударение на последнее «и». - В СССР такой «церковью» был КГБ. Какой бы зловещий образ ему ни приписывали, но это был единственный институт, который нормально работал даже тогда, когда все здание «развитого социализма» начало трещать по швам. И, несмотря на все пертурбации последних лет, альтернативы нашей системе еще никто в этой стране не придумал».
После пары лет скучнейшей службы в центральном аппарате, где все от бедности стремились вырваться куда-нибудь за границу, Кирилл к зависти старших коллег дорос до первой командировки. К тому же это были не какие-нибудь Зимбабве или Ангола, а всамделишный и практически недосягаемый до понимания Лондон. Для тех, кто существовал от поездки до поездки, неторопливо проживая потом накопленные за счет строгой экономии запасы валюты и распродавая дефицитный ширпотреб, подобное везение казалось слишком интригующим. Стали поговаривать о том, что у Кирилла есть высокие покровители.
Впрочем, ему уже было все равно. Он с головой отдался новым впечатлениям, не переставая поражаться тому, насколько идеально этот город устроен для шпионажа и тайных встреч. Одним из любимых мест прогулок для него стал Сент-Джеймский парк. Когда Кириллу хотелось побыть одному или просто подзарядиться энергией, глядя на играющих детей и тишину природы, он всегда стремился в эту часть Лондона. Пройдя под колоннами арки, глядевшей искоса на Трафальгарскую площадь, он уходил от шума узких запруженных лондонских улиц к казавшейся бесконечной аллее парка. Именно это сочетание простора и поразительной точности линий, ограничивающих этот простор, столь привлекало его в этом парке. Аккуратные зеленые газоны, сине-желтые и бело-розовые клумбы в середине января, низко нависающие над водой ветви деревьев, мерно прогуливающиеся вдоль пруда утки и лебеди, ожидающие очередной порции птичьего корма от случайных прохожих, почти непыльные дорожки из битого кирпича…
Все это дышало заразительной буржуазной безмятежностью, которую нарушали, пожалуй, лишь хищные чайки – дети городских помоек, жадно пикировавшие на стаи упитанных голубей и отчаянно сражавшиеся за каждый, словно бахромой покрытый, размокший кусочек французского батона. Конные полицейские в своих светоотражающих жилетках казались лишь излишним аксессуаром парка, не несущим никакой иной смысловой нагрузки. Кирилл любил этот парк за щемящую и противоречивую красоту – на фоне облетевших листьев и объявлений, предупреждающих о тонкости льда, стояли тонкие деревца, покрытые розовыми цветами, а упавшие лепестки сиротливо покрывали лужи и кусочек асфальта.
Так вот, открытая местность и широкие дорожки парка создавали картину полной шпионской идиллии – возможность разговаривать, не опасаясь «жучков», если только какая-нибудь из английских спецслужб не решилась бы использовать сверхчуткие микрофоны вблизи от дворца.
Вообще, он чувствовал, как быстро он привык к Лондону. Уже очень скоро он плыл по городу, словно рыба в воде, по-деловому и на полном автопилоте сворачивая в нужные переулки. Так, как он шел бы по родной Москве, «за которую» он уже успел соскучиться, как сказал бы один его институтский приятель-одессит.
В тот вечер ему предстояло очень простое задание – первое важное поручение в его новой жизни. Нужно было встретиться с некой блондинкой, мило поболтать и параллельно проверить ее на причастность к конкурирующей «фирме». Уютный паб недалеко от Лейстер-сквер подходило для этого как нельзя лучше, тем более, что на площади всегда вечером были тучи народа, среди которых легко можно было при необходимости затеряться. Правда, благодаря этой многолюдности, Лейстер-сквер считалась и одним из самых криминогенных районов Лондона, где от карманников не могли спасти даже полицейские патрули и передвижные фургоны мороженщиков с замаскированными камерами для наблюдения.
Кирилл не торопясь пробирался сквозь потоки английской молодежи. Среди всей этой суеты наиболее живописно смотрелся одиноко стоящий негр в кожаной почти тирольской шляпе с непонятным рыжим пером. Философски уткнувшись взглядом в лежавший перед ним футляр из-под гитары с парой блестевших монеток, он напевал песню про «Малайку» - фею, от любви к которой сгорает простой африканский паренек. На ходу бросив ему монетку, Кирилл вспомнил свой забавный диалог с другим английским бродягой: тот оказался очень недоволен мелочью и требовал не меньше пяти фунтов, чтобы зайти в соседний супермаркет за сигаретами и едой. Выйдя на площадь, обрамленную кинотеатрами и напоминавшую Арбат по количеству музыкантов, фокусников и подростков, Кирилл свернул на одну из боковых улочек, примыкающих к китайскому кварталу, и зашел в паб.
Паб был сделан в классическом английском стиле – шум людских голосов и телевизора у стойки бара смешался с плотным столбом табачного дыма. На фоне этого гвалта каждый посетитель умудрялся каким-то образом разговаривать со своим собеседником, не упуская ни слова, несмотря на изрядное количество выпитого. «Может быть, это и есть проявление истинного интереса к человеку: умение слышать лишь один дорогой тебе голос в полифонии паба?» - подумал Кирилл и отправился в один из углов заведения, чтобы занять понравившийся диванчик. За соседним столиком сидела элегантная эмансипированная дама с сигарой, активно обсуждавшая что-то со своей приятельницей. Недалеко была компания клерков, собравшихся в очередную пятницу на корпоративный «дринк», которые якобы здорово сплачивают коллектив, а на самом деле обычно превращаются в неформальное обсуждение профессиональных проблем. «Все-таки классический советский принцип: на работе о бабах, с бабами – о работе – был лучше. По крайней мере, было время поговорить о бабах, а не только о работе», - усмехнулся Кирилл. Вокруг жужжали легкие разговоры ни о чем, под довольными взглядами бармена люди с жадностью засыпали себе в рот горсти бесплатных чипсов и соленого арахиса, которые лишь разжигали их жажду к свежему не фильтрованному «Гиннесу». Зеленая плюшевая мебель в синюю клетку, мягкие ковры, в которых утопают ноги, деревянные панели на потолке и атласные обои, покрытые гербами, сувенирными байдарочными веслами и муляжами рыб – стильный и степенный лондонский паб был просто создан для случайных встреч.
Блондинка появилась с легким опозданием, как и положено красивой женщине. Невысокого роста в синем брючном костюме она подошла к столику энергичным шагом и широко улыбнулась, обнажив несколько крупные зубы. «Англичане, вероятно, так любили лошадей, что даже их женщины в большинстве своем стали похожи на этих благородных животных», - не без ехидства промелькнуло в голове у Кирилла.
- Вы Джоан? – спросил он, пожимая протянутую ему руку.
- Да, извините за то, что опоздала. Хотела проехаться автобусом, чтобы избежать переполненных вагонов подземки, но, похоже, прогадала – застряла в пробке на Стрэнде.
Джоан представилась независимым политическим консультантом, поэтому ему ничего не оставалось, как вести ни к чему не обязывающие разговоры об Англии и периодически играть роль крупного аналитика по разным международным проблемам.
- Вы знаете, Кирилл, я долго работала на Ближнем Востоке и даже в Южной Африке, вела исследования, беседовала с разными людьми, но вот с Россией пока не приходилось сталкиваться. А тут совершенно неожиданно появился клиент, которого интересует именно положение дел в Вашей стране.
- Неужели? Странно, я слышал обратное. Мол, интерес к России затухает, она становится более чем предсказуемой страной. В любом случае Вам обязательно нужен специалист не из старой когорты западных советологов. Чем больше я с ними общаюсь, тем больше у меня впечатление, что эти люди застряли где-то далеко в прошлом и никак не могут вернуться к реальности.
- Моя мечта, Кирилл, создать группу аналитиков из разных стран, заставить их на себя работать, а самой только осуществлять общую координацию и распределять деньги.
- Однако, Джоан, с Вашей деловой хваткой Вы далеко пойдете. Ну, если обещаете прилично платить, то считайте, что я в Вашей команде. И кто же заказчик на этот раз?
- Мне очень повезло – одна государственная структура, связанная с министерством иностранных дел. Тетя порекомендовала меня своему знакомому, который заинтересовался моими прежними разработками. Ну, а хорошие рекомендации много значили в любую эпоху.
- Да, ваша жизнь – просто цепь счастливых случайностей. У нас в стране это назвали бы блатом, и Ваши чиновники первыми бы обвинили нас в жутчайшей коррупции. Прекрасно помню один семинар в британской нефтяной компании об этике бизнеса и работе в странах, пораженных этим социальным злом. Я их тогда спросил, в чем разница между «взяткой» и «платой за помощь» в их понимании. Оказалось, что взятка – это когда даешь деньги за то, на что не имеешь права. А плата за помощь – это лишь вознаграждение, дабы ускорить получение того, на что право имеешь. При такой логике совершенно очевидно, почему Россия или любая другая страна – это очаг нечистоплотности власть предержащих. Ведь мы просто не знаем таких тонкостей и все считаем взяткой!
Они обсудили детали предстоящего «сотрудничества», а потом, расплатившись, отправились прогуляться по вечернему Лондону. На пустынном пятачке перед Ковент-гарденом играл гитарист. Кирилл не раз замечал, что среди уличных музыкантов очень много русских, которые чаще всего исполняют более душевные мелодии и трудятся на полную катушку, нежели творческие «работники» других национальностей. Правда, один раз на кольцевой линии лондонской подземки его разочаровали кавказские подростки, грубо халтурившие и надеявшиеся только на свою внешность беженцев и жертв агрессивной политики Москвы.
Тихая мелодия завораживала своей красотой и, словно магнит, притягивала влюбленные пары, рассаживавшиеся на ступенях или просто останавливавшиеся, как вкопанные, под редкими тенями снежинок, вьющимися в оранжевом свете фонарей. Кирилл вдруг остро почувствовал свое одиночество и зло стиснул кулак. Он всегда злился на себя, когда был бессилен изменить обстоятельства. Обычно такое чувство возникало, когда приходилось ужинать в ресторане одному. Нет ничего более депрессивного, чем наблюдать другие пары, пристально смотреть на огонь свечи или под хорошую музыку в одиночку заниматься элементарным поглощением пищи, в то время как вся окружающая атмосфера просто располагает к общению. «Чувствуешь себя практически как китаец на чужбине», - ему вспомнился почти пустой китайский ресторан, одинокий узкоглазый официант, единственной отдушиной для которого, казалось, был аквариум с экзотическими, наверное, родными рыбками. Удрученное состояние Кирилла еще более усугубилось, когда они, описав полукруг по лондонским кварталам, оказались на катке у Стрэнда.
Это было одно из тех немногих мест, где можно было увидеть лед в мягкую английскую зиму, поэтому пробиться на каток оказалось довольно сложно. Кирилла неожиданно охватило какое-то непонятное чувство эйфории. Казалось бы, что особенного – на маленьком пятачке под музыку шмыгают по кругу люди на коньках. Кругом горят газовые факелы, из легкой палатки кафе позвякивает посуда, толпы зевак с завистью наблюдают за счастливчиками, оказавшимися на льду – кто-то просто шагает, кто-то скользит и не без некой элегантности. Лед слегка подтаял, поэтому на нем четко прописываются замысловатые узоры фигуристов, теряющиеся в испарине натужно дышащего и уставшего от шаркающих по нему ног катка. Но при этом рождалось необыкновенное чувство легкости, даже полета, которое дают только коньки. «Между прочим, каток мог быть стать очень романтичным местом для укрепления завязывающихся отношений. Вопрос только - с кем», - подумал Кирилл…
- Извините, пожалуйста, этот лежак свободен?
Кирилл открыл глаза и увидел склонившуюся над ним незнакомку из армянской таверны.
- Для Вас – всегда, - он стал быстро влезать в привычную личину дамского угодника, гоня из головы остатки дремы. – Вы не из Москвы, верно? Слова чуть-чуть сжимаете, так в Москве не говорят. А меня зовут Кирилл, кстати.
- Очень приятно. Катя. И я, действительно, не из Москвы, - ответила она, подтягивая лежак по песку.
- Позвольте я Вам помогу, - Кирилл легко вскочил на ноги и тут же пожалел об этом: раскаленный песок не располагал к пешим прогулкам босиком. Но было уже поздно, за проявленное джентльменство надо было расплачиваться, поэтому он подхватил лежак за край и потащил его вслед за Катей.
- Катя, если Вы будете идти так медленно, то до Вашего зонтика я доползу с обугленными ногами. Можно было спокойно расположиться и под моим.
Она явно пропустила это замечание мимо ушей и продолжала размеренно шагать к красному зонту с надписью «Кока-Кола», тень от которого по большому счету была чисто символической – солнце к полудню превратилось уже в белого карлика, от которого не было никакого спасения, кроме еще чуть прохладной морской воды.
- Ну, может быть, по крайней мере, составите мне компанию, и искупаемся вместе? - продолжал настаивать Кирилл. – Обещаю, что далеко заплывать не будем, ядовитых рыб руками цапать тоже не будем.
В ее сопротивлении было что-то напускное, и он это чувствовал, но до конца не мог решить – стоит ли еще приставать, ведь греческая жара так располагала к лени. Поэтому он смирно донес лежак до нужного места и, пожав плечами, бросился к воде, решив слегка охладить свой эротический пыл. «Почему природа устроена так, что при виде красивой женщины, ты сразу начинаешь ее хотеть, а потом мучительно борешься с этим чувством? – его руки и ноги двигались синхронно, он все больше отдалялся от берега. – Что за несправедливость такая? Надо с этим что-то делать». Его излюбленный способ в таких случаях был позаимствован из какого-то классического фильма – не то «Собаки на сене», не то «Благочестивой Марты», но однозначно с участием Тереховой. Принцип был прост – попытаться найти недостатки, раздуть их в сознании по максимуму, а потом вроде как и не очень-то хотелось. На этот раз методика явно не срабатывала, хотя мозг периодически посылал тревожные импульсы и призывал быть настороже. «Но играть, так играть. В конце концов, даже если она работает на них, это будет любопытно», - заключил Кирилл, покачавшись на спине на легких волнах, и поплыл к берегу.
- Катя, выпить ничего не хотите? При такой высокой температуре организм теряет массу жидкости. Один мой друг советовал мне всегда пить красное вино в тропических странах – мол, ничего так не восстанавливает какие-то там клетки. Не хотите попробовать? Или может быть, просто воды? Я ведь все равно не отстану, Вы же видите. Знаете, как с занудами поступают? Лучше сразу согласиться, чем выслушивать, почему он что-то может или не может сделать.
Через несколько минут он уже пристроился со своим лежаком рядом с ее зонтиком и что-то доказывал, оживленно жестикулируя – Остапа несло. Утренняя незнакомка улыбалась, а Кириллу казалось, что ее голубые глаза в обрамлении почти незаметных морщинок-лучиков сияют отнюдь неземным светом…
ГЛАВА 2
На этот заброшенный остров Катя попала случайно. Когда она почувствовала, что в Афинах за ней начали следить, то первое желание было сдаться на милость победителей. За те несколько месяцев, что она находилась вдали от дома, Катя вдруг поняла, что бежала не столько от страшных преследователей, сколько от самой себя. В один из вечеров, вглядываясь сквозь кофейный афинский смог в мрак неба и пытаясь разглядеть хоть какие-то звезды, по которым древние эллины строили свои замысловатые маршруты, она решила разложить свою жизнь в новой оси координат.
«Все ведь так просто. Две точки по горизонтали: Джордано Бруно и Галилей. Две по вертикали: забота обо всем человечестве и любовь к одному отдельному взятому, но бесконечно дорогому человеку», - мысленно рисовала она. И все перипетии ее судьбы вдруг превратились в красную жирную изломанную линию, которая неизбежно упиралась в точку пересечения Галилея и отдельного человека. Она все дальше уходила от условного нуля альтруизма, филантропии и растворения в других людях в бесконечность собственной индивидуальности. Но, очевидно, искорка самоотверженности пока еще тлела в ее душе, поэтому в следующий миг она решила бороться до конца.
Несколько дней она ездила по Греции, любуясь лавровыми рощами вокруг Олимпа и выжженной землей Аттики, скалистыми берегами и белыми монастырями полуострова. Ее повсюду сопровождали двое – коренастый смуглый албанец с короткими седыми кудрявыми волосами и интеллигентными очками в золотой оправе и высокий плотный стриженный «ежиком» грузин. Переругиваясь с таксистами на стоянке и требуя от них на смеси ломаного греческого и английского включить счетчик при посадке в машину, она краем глаза наблюдала за своими неутомимыми «кавалерами», которые с отвлеченным видом рассматривали газеты в киоске напротив или приценивались к помидорам. Заметив отходящий автобус, она бросила потерявшего на миг дар речи таксиста, и вскочила в уже закрывавшуюся заднюю дверь, жестом показывая водителю, что купит билет в дороге. Громко пыхнув, – знайте, мол, все, что я езжу исключительно на экологически чистом газе - автобус тронулся. В заднее стекло она увидела удивление, а затем панику на лицах преследователей, их рывок к такси. Несколько секунд, и они уже скрылись за поворотом улицы. Через минуту она уже выпрыгивала из автобуса, кокетливо улыбнувшись водителю и исчезая в одной из узких боковых улочек, завешанных бесконечными рядами свежевыстиранного белья. Всего пару секунд из-под развевавшегося короткого платьица мелькали загорелые стройные ноги, пока Катя не скрылась за стеной белоснежных и полосатых простыней.
С легкой сумкой наперевес она оказалась в порту. Единственный паром, отплывавший в это время, направлялся на Родос. При «всем богатстве выбора другой альтернативы» не было, поэтому спустя четверть часа легкий кораблик, зачерпывая носом волны и утопая в куче соленых брызг, нес ее на родину знаменитого Колосса на глиняных ногах.
Катя присела у борта рядом со светловолосой женщиной лет сорока, сжимавшей в руках зеленую бутылку «Спрайта». Женщина несколько раз бросила на нее взгляд, из которого стало понятно распиравшее ее желание облегчить душу случайному попутчику.
- Тоже на Родос? – наконец спросила она.
- Да, вот решила посмотреть остров. Говорят, там очень пляжи хорошие, да и на море не так жарко, как в Афинах.
- Я тоже. Хочу вот отдохнуть недельку, а потом домой в Ростов. А Вы откуда?
- Я с Урала по турпутевке. А теперь вот решила немного программу себе разнообразить и дикарем помотаться, пока время еще есть.
- Дома уже не была три года, - с грустью сказала вдруг женщина. – Паспорт тут закончился, глядишь, еще и не пустят обратно.
- Пустят-пустят. Помурыжат чуть-чуть на границе, а так ничего. Главное, чтобы российский паспорт у Вас был, - посочувствовала Катя.
- Есть, слава Богу. Когда уезжала, женщина одна хорошая надоумила взять и строго-настрого наказала никому не отдавать ни в коем случае. Я ведь работать сюда приехала, а теперь вроде и шанс появился натурализоваться – греки закон новый приняли.
- А чего дома не нашли работы?
- Ну, какая дома работа! У меня же дочка с ребенком и сын скоро школу заканчивает. Зятя я выгнала…
- Да Вы что?
- Ну, да, а зачем он нам такой нужен – спиногрыз. Вот теперь им деньги, вещи посылаю. Здесь все-таки больше заработаешь, да и на жизнь немного надо. Греция-то она ведь дешевая страна, на продукты у них цены низкие, заметили, наверное? Мы вот с подружками пошли как-то Новый год отмечать в ресторан китайский – посидели, выпили, хилярики потратили – так все равно копейки получилось. У них-то китайские рестораны дорогие считаются, экзотика, твою мать, на фоне греческого общепита.
- А дети как без Вас? Справляются?
- Справляются, чего им. Сын вот компьютер просит. Я ему говорю – учись, а у него только игры всякие на уме, интернет там. Дочка присматривает за ним, да ей же тоже о личной жизни думать надо. Вот и получается, что придется мне сюда возвращаться. А что, работа нормальная – хозяин добрый попадется, так еще на чай даст за уборку, - интонации женщины стали немного оправдывающимися. – За старичками приятно ухаживать – тихие у них в Греции старички и не пристают. А ты на Родосе-то была раньше?
- Нет, первый раз. Там песочные пляжи есть или только галька, не знаете?
- Галька везде. Крупные такие камни, круглые и гладкие. Я тут слышала, что если найти два камня – один черный, другой белый, да такие морем полированные, чтобы к коже приставали, - то есть один рецепт верный. Один нагреть, а другой наоборот в холодильник. А потом масло оливковое ими втирать поочередно. Здорово, говорят, от ревматизма и артрита всякого помогает. Если тебе песок нужен, то есть один маленький островок. До него, правда, еще на пароме надо плыть, но там тихо. Такая глушь! Там рядом еще турки регулярно в шенгенскую зону переправляются.
- И все об этом знают, но никто ничего не делает?
- Конечно, знают. Но у Греции берег-то весь – одни острова. А там бухты удобные. На каждый остров пограничника не приставишь, лодок не напасешься все это патрулировать. Уж если до Родоса доплыл вприпрыжку с острова на остров, то дальше – дело техники…
Катя вспомнила свои мытарства с визой в Москве. «Вот так и я вприпрыжку по стране, - подумала она. – Может быть, правда, забиться на этот остров, отсидеться там какое-то время, а потом махнуть подальше из этой Европы куда-нибудь. Как мне тогда Петька про Бали рассказывал? Сутки в пути, и уже на тебе - рай на Земле, тропические цветы, зеленые холмы, голубая вода и разноцветные рыбки - добыча акул и аквалангистов. Вот за разноцветными рыбками-то меня и отправят»…
Когда она получила первый грант для их фонда по борьбе с наркоманией, счастью ее не было предела. Сколько она боролась за эти деньги, сколько всяких бумажек перелопатила, всех своих знакомых иностранцев подключила. Знала ведь золотое правило первого гранта – один раз тебе поверят, а дальше уже будет проще других на финансирование подвигнуть. Как сейчас помнит - пришла с сияющими глазами к Петьке в кабинет:
- Петр Петрович, можешь нас поздравить. Только что из Америки курьерской почтой прислали чек и письмо с подтверждением. Так что давай, расписывайся, что ты с условиями гранта ознакомлен, на нецелевые нужды его не потратишь, и можешь идти чек обналичивать.
Петька вскочил из-за стола, нервно почесывая взлохмаченную бороду и поправляя на носу очки.
- Правда что ли дали? Дай я сам посмотрю. Значит, получилось все-таки. Так-так…
Петька мерил шагами кабинет, отблескивая начинающей пробиваться лысиной. «Вот они издержки бороды, - улыбнулась, глядя на него, Катя. – Хорошо хоть, что не от чужих подушек».
- Значит, можем запускать проект? Нет, ну, это здорово, просто потрясающе. Мне вчера только звонили про значки с нашим логотипом – когда, мол, начинать делать. Завтра можем уже и начать, получается!
Программа их была проста, как все гениальное. Дети в школах должны были получить значки, что-нибудь типа «я против наркотиков», а за то, что они их носили и работали добровольными агитаторами-пропагандистами, им бы давали ручки и тетради с такой же антинаркотической символикой. Ну, а потом, конечно, всякие конкурсы детского рисунка, лучшее сочинение на тему, почему употреблять наркотики плохо, видеофильмы о мучениях наркоманов и т.п. Главное было заинтересовать малышей, чтобы, когда им будет уже 10 или 11 лет, им в голову не пришло пойти и попробовать эту гадость.
Но для всех этих мероприятий нужны были деньги. Не большие, но все-таки деньги, которые из наших бизнесменов никто давать не собирался. Да и откуда их было взять-то: на город два крупных предприятия, на которых вся социалка и держится, а их доят и мэрия, и мафия, и директора, и акционеры, не говоря уже о всяких благотворительных и псевдоблаготворительных организациях.
Был у них, правда, заезжий «новый русский». Владелец заводов, газет, пароходов. К ним в город ездил на регату на их «Луже». Вот так в один прекрасный день понял, что деньги больше смысла нет зарабатывать, дети и внуки обеспечены, и решил край свой прославить. Купил себе яхту в Прибалтике, перевез домой на Урал. Нашел около их города «Лужу»: озеро не озеро, так себе водоемчик, потравленный сильно в свое время отходами местного комбината. Так оказалось, что в регатах главное – не водоем, а турнирная таблица. Каких ты судей и участников соберешь, такой класс твоей регате и присвоят, такой у нее престиж и будет. Поскольку денег ему было не занимать, то выписал он себе из Европы лучших судей, пригласил пару знаменитых спортсменов, и пошло поехало. Через три года уже вышла его регата в какую-то там местную лигу, иностранцы валом повалили со своими яхтами, да и от новых спортсменов отбоя нет – им ведь тоже, чтобы свой статус повысить, надо в яхтах высокого класса участвовать. Вот такой замкнутый круг – и бизнесмен доволен, и городу прибыль, и «Лужу» почистили. Только на этом меценатство и закончилось.
А потом начался весь этот ужас. Сначала в офис к Петьке пришли двое из местных «разводящих». Предложили сотрудничать и помочь с открытием наркологической клиники. «Вы знаете, Петр Петрович, мы бы Вам настоятельно рекомендовали прислушаться к нашему совету. У нас большой опыт в этой сфере, большинство клиник области так или иначе с нами работают. А все эти Ваши профилактические программы – это же ерунда. Людей лечить надо, а не рассказывать им про ужасы наркомании. Они и так прекрасно понимают, как плохо бывает подсесть на иглу», - настаивал один из «братков», интеллигентного вида молодой человек в лимонно-желтом галстуке в синюю крапинку. Но Петька мужественно не поддавался на уговоры, прекрасно зная, что большинство клиник как раз и ходило под наркомафией. Знал и про методы лечения, которые там применяются: и для избалованной «золотой молодежи» - сынков тех же наркобаронов, и для «отморозков», которых от «ломки» лечат, приковав наручниками к батарее, а потом вьют из них веревки. «Напрасно Вы, Петр Петрович, отказываетесь, - нахмурив брови, но сдерживая себя, процедил «интеллигент». – Фонда Вы в любом случае лишитесь, придется и о собственном трудоустройстве подумать. У Вас ведь дочка в первый класс только пошла, верно?»
Уже на другой день по местному телевидению показывали интервью с президентом фонда с таким же названием, как у Петьки. Солидный дядечка с экрана рассказывал о важности лечения от наркозависимости, о разворачиваемых программах, о поддержке отечественных деловых кругов и о планах на будущее. А перед этим был ночной звонок Петьки, который кричал в трубку: «Катя, бери все документы, деньги и уезжай. Чтобы никаких концов! Исчезни с лица Земли, я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. Я сегодня разгоняю всех, наше дело им не достанется, и репутацию мы им создавать за наш счет не позволим. «Чистых» денег им тоже не видать, даже если я под суд пойду».
Легко сказать – исчезни, но раздумывать Кате особенно некогда было. Поэтому, быстро собрав немногочисленные вещи, она села в «Волгу» и отправилась в Москву. Казалось, что в большом городе затеряться будет несложно, хотя сама по себе затея была безумной – на машине через пол-России по постоянным ухабам, грязи и наледи на дорогах. Чтобы не заснуть, пела себе песни, включала на всю катушку радио и под любэшную «Дорога, дорога, ты знаешь так много о жизни такой непростой…» гнала по ночной трассе, иногда прикорнув на обочине. На центральной полосе периодически встречались застывшие, словно ледокол в торосах, грузовики – видно, дальнобойщики тоже не могли разлепить глаза и буквально накалывались на разделительное бетонное заграждение.
Один раз Катю тоже занесло – наехала на льдину. Машину закрутило, она растерялась и вывернула юзом на встречную. «У-ух!» - мимо с ревом пронеслась тень огромного трейлера, возмущенно мигавшего фарами. А второй раз ее спасла собачка – маленькая черная собачка с грязной и когда-то белой грудью, которая, дрожа от холода и поджавши хвост, перебегала дорогу. Откуда она взялась на магистрали, с двух сторон огороженной забором, куда бежала, когда кругом леса – непонятно. Еще издали ее заметив, Катя начала притормаживать. Поэтому и на огромную ледышку наехала, уже имея не больше 20 на спидометре: будь тогда скорость повыше, машина бы обязательно перевернулась.
В Москву на кольцевую дорогу приехала уже без сил. У «Волги» силы тоже были на пределе. Вода кончилась, а сквозь забрызганные коричневой снежной жижей стекла не было видно ни зги. Вот и пришлось пилить в первом ряду с пионерской скоростью, периодически выбегая из машины и растирая грязь остатками снега с капота.
Кроме школьной подруги, недавно удачно вышедшей замуж и переехавшей в столицу, в Москве у Кати никого не было. Поэтому когда, миновав охранника у входа, она поднималась по просторной лестнице дореволюционного дома, украшенной лепниной и ярко освещенной через огромные окна в романском стиле, надежда остановиться на время в этом дворце современной жизни постепенно покидала ее. Кожаная дверь на пятом этаже с массивной позолоченной ручкой, казалось, шептала: «Даже не стучись! Звукоизоляция такая, что все равно никто не услышит». Но Катя все-таки позвонила, и после звяканья нескольких замков и цепочек на пороге появилась улыбающаяся Маринка.
- Ну, Катюха, ты даешь! Хотя бы позвонила, предупредила заранее, что в Москву приедешь. Я бы Сашкиного шофера отправила тебя встретить. Проходи-проходи, чего стоишь. Какими судьбами?
Катя изложила очередную легенду, которую пересказывала и не в меру разговорчивым, приставучим дальнобойщикам в дорожных закусочных, и своему отцу, когда брала его «Волгу», и матери, когда объясняла ей причину столь внезапного отъезда.
- Марин, можно у тебя на пару дней остановиться?
- Кать, не вопрос, а то здесь такая скука: никого не знаю толком, постоянно мотаемся по всяким презентациям, улыбаешься всем, улыбаешься, чушь какую-то несешь. А при этом надо еще хоть как-то соответствовать, чтобы полной дурой не казаться. Я думала работать пойти, так Сашок уперся, ну, ни в какую. Ему, видишь ли, неработающая жена для статуса нужна. А то, что я тут от безделья на стены лезу, сил никаких нет, так это неважно. Классно все-таки, что ты приехала. Мы с тобой теперь такого наворотим!
Катя слушала про «мелкий жемчуг», как в той поговорке, и лишь устало фиксировала главную мысль – есть, где жить. Маринка же явно была в восторге оттого, что у нее появилась компания. К тому же, как и любой женщине, ей хотелось блеснуть перед подругой во всем своем великолепии. Подобно красавице, вечно окруженной дурнушками-подругами, чтобы иметь предмет для жалости и самоутверждения, Маринка была рада видеть Катю – милую провинциалку, замороченную проблемами, а когда-то прежде гордую первую леди класса, в которую были тайно влюблены все мальчишки и которой явно завидовали все девчонки. Вернувшийся вечером домой Сашок так же оказался неравнодушен к женскому полу и был явно обрадован появлению школьной подруги жены в их доме. Даже позвонил своему «референту», чтобы он занялся продажей Катиной машины.
На следующий день, прошвырнувшись с Маринкой модным магазинам, Катя решила вплотную приступить к поискам работы за рубежом. Купив ворох газет, она расположилась на лавочке в метро и принялась тщательно изучать объявления о трудоустройстве. Катя любила московское метро - этот надежный приют иногороднего зимней порой. Еще студенткой она приезжала пару раз в Москву и останавливалась тогда у ныне покойной маминой знакомой. Днем, когда хозяева запирали квартиру и уходили на работу, а дел у Кати в городе было не ахти как много, единственным местом, куда можно было податься, было метро.
Монументальные станции кольцевой линии или серые гранитные стены «молодых» станций в спальных районах – подземный пейзаж менялся со скоростью в две минуты. «Самый быстрый и дешевый способ сменить обстановку и отправиться в путешествие. Купи жетончик и ни в чем себе не отказывай, катайся до упора», - со смехом рассказывала она потом маме. А тогда садилась в поезд на конечной и ехала с одного конца Москвы до другого, а потом обратно, иногда подремывая или просто разглядывая людей.
И теперь, оглянувшись вокруг, она могла безошибочно вычислить, кому из них просто некуда было ехать. «Вон дядечка в потрепанной меховой шапке и с большой клетчатой сумкой явно приехал на оптовый рынок из какой-нибудь Рязанской области, а до поезда обратно еще ждать и ждать. А тот интеллигентного вида мужчина в хорошо сохранившемся пальто, очевидно, в командировке от какого-нибудь своего завода, да только на гостиницу денег нет. И парень явно не хочет домой идти. Может быть, ждет, пока дома все спать лягут и не будут спрашивать: «Где шлялся? Почему не работаешь? Почему не учишься!» - думала Катя, приглядываясь к людям на соседних лавочках.
Одно из объявлений в солидной рамочке гласило, что фирма содействует поиску работы за рубежом и даже не скрывает свой номер государственной лицензии. К тому же она была расположена не далеко от станции, где находилась Катя. Найдя среди множества развешенных на подъезде табличек название своей конторы, она нажала на кнопку звонка, на которую указывала небольшая зеленая стрелочка.
- Девушка, да Вы не старайтесь: звонок все равно не работает. Надо было код набрать. - меланхолично заметил выходящий из подъезда молодой человек, зябко кутавшийся в полосатый свитер и разминавший пальцами сигарету. – Проходите так. У Вас, кстати, зажигалки не будет? А то я свою в офисе забыл.
Зажигалки у Кати не оказалось, но зато она узнала, что ей надо подняться на третий этаж, повернуть направо и улыбнуться в глазок камеры, повешенной перед металлической дверью, сказав «Я от Игоря», сославшись на знакомство с курящим меланхоликом.
- Добрый день, проходите, пожалуйста. Раздевайтесь. Чай, кофе? – дверь открыла секретарша с ярко накрашенными губами и в каком-то намеке на юбку.
- Нет, спасибо, ничего не надо. Я по объявлению насчет работы.
- Одну секундочку, сейчас я Вам приглашу менеджера. Вы пока присаживайтесь – секретарша указала рукой на бежевое кожаное кресло возле журнального столика в прихожей, стуча кончиками бордовых ногтей по кнопкам телефона.
Из соседней двери выплыл «менеджер» по имени Юра в сером в мелкую клеточку костюме, с поддерживающими живот брюками и подобием западной улыбки на лице. Текст свой он знал назубок, поэтому, едва они оказались у него кабинете, Юра отхлебнул кофе из пластикового стаканчика «Чистой воды» и перешел сразу с места в карьер:
- Наша компания работает на рынке трудоустройства уже несколько лет. Копию лицензии Вы, вероятно, видели при входе. За это время у нас сотни людей смогли найти работу за границей, получают приличную зарплату. Мы же с людьми работаем, поэтому у нас исключительно индивидуальный подход, клиент всегда прав и так далее. Если Вы что-то для себя выберете, а потом Вам не понравится, то мы предоставляем три месяца гарантии и можем подыскать Вам что-нибудь новое в той стране, в которой Вы оказались. У нас солидные партнеры в Австралии, в Канаде, в Америке и в Западной Европе, поэтому большого труда нам это не составит, не волнуйтесь. Правда, как Вы понимаете, услуги наши стоят недешево. Но поверьте, лишних денег мы с Вас не возьмем, политика нашего руководства заключается в том, чтобы максимально исключить какие-либо не оправданные, по мнению клиента, расходы. Благодаря нашему опыту, мы сумели выработать оптимальную схему. Предвосхищая Ваш вопрос, могу заметить, что у Вас не будет проблем с посольством, все оформление мы берем на себя. Чем бы Вы хотели заняться? У нас есть очень интересные предложения по Греции, например. Мы недавно заключили контракт с местным агентством по поиску персонала, они нам дают хорошие скидки, поэтому для наших клиентов все получается несколько дешевле.
Юра явно вошел во вкус и своим видом очень напоминал неугомонного тюленя в брачный период, беспрестанно горлящего что-то зазывное. Катя слушала про красоты Греции, про теплый климат и ласковое море, про родину Пифагора и Геракла, про низкий прожиточный минимум и европейские зарплаты, про творческую работу и помощь с размещением на первое время. Единственное, что ее интересовало – это возможность скрыться где-нибудь в этой южной, но все же европейской глуши. Заполнив анкеты и заплатив за какие-то тесты, Катя со спокойной душой стала ждать ответа от столь неожиданно подвернувшихся работодателей...
Прощаясь с Маринкой и Сашком в Шереметьево, Катя с грустью бросила последний взгляд на серый зал еще российской территории. Типичный советский уборщик на маленькой машинке упорно подъезжал к ним вплотную, развозя мокрую пыль по серому полу и повизгивая щетками. «Почему, когда стоишь на вокзале или в аэропорту, уборщица постоянно норовит тереть пол именно у тебя под ногами?», - с легким раздражением подумала Катя. Тем временем тетки в кожаных куртках с клетчатыми сумками явно торопились в Стамбул; уже поистрепанная жизнью фифочка в легком пальто с меховым воротником дарила прощальный поцелуй высокому красавцу, который стрелял глазами на степенно проходящих ярко накрашенных продавщиц магазина беспошлинной торговли.
«Ну вот, и все. Здравствуй, новая жизнь. Вот только вопрос – надолго ли меня хватит?» - мысленно вопрошала себя Катя. Впереди толпилась группа греческих туристов, гомонящих на непонятном ей языке, который, как утверждал Юра, был так похож на русский. На самом деле, было так странно ехать в страну, языка которой совершенно не знаешь. «С другой стороны, даже прикольно. Если гадость скажут, то даже не обидишься», - усмехнулась она. Ей вдруг показалось, что главной ниточкой, связывавшей ее с родиной, был именно язык – простые русские слова, песни, тупые бородатые анекдоты, цитаты из фильмов «из серии наизусть», которые никогда не поймет ни один иностранец, как бы хорошо он ни учился на курсах в Петербурге или в московском университете.
Греция встретила тишиной огромного, недавно реконструированного под современные стандарты афинского аэропорта. Гулкие отзвуки шагов по зеркально отполированной плитке, зазывные взгляды полицейских на паспортном контроле, чудом не утерянный «Олимпик эйрвейз» багаж, и на выходе приветливо улыбающийся чернявый молодой человек с табличкой агентства. Вокруг него уже скопилась стайка девушек и женщин, суетливо озирающих огромные кожаные сумки и чемоданы. Сверившись со списком, Микос скомандовал, коверкая слова: «Девчонки, за мной!», и возглавил процессию к автобусу, ожидавшему за услужливо распахнувшимися автоматическими дверями.
В автобусе всех попросили сначала сдать паспорта для того, чтобы зарегистрировать их в миграционной службе. Катя насторожилась, памятуя заповедь подруги о том, чтобы паспорт свой никому в руки не давать, но Микос был столь деловит и всей своей внешностью внушал доверие. Так что отказать ему практически было невозможно.
Как всегда на юге, солнце быстро село, и они долго еще ехали по ночной дороге. За окном быстро сменяли друг друга огни домов, полыхающие вывески баров и бензозаправок, светящиеся галогеном мельницы ночных клубов, уходила далеко вверх желтая цепочка автомобильных фар на встречной полосе. Жизнь во всех ее проявлениях кипела в этот субботний вечер, и так приятно было почувствовать себя на секунду туристом. Хорошо было не думать о том, что завтра, возможно, придется идти на незнакомую пока работу, а потом возвращаться вечером в пустую темную квартиру, где вещи еще не успели впитать капельку душевного тепла хозяйки и кажутся такими чужими, даже если сама их только что вытащила из чемодана…
- Катя, а не хотите покататься по острову после обеда? - вопрос Кирилла вернул ее к действительности.
- А мы что обедаем вместе?
- Ну, я полагал, что Вы составите мне компанию. Обедать одному – это такая скука. Тем более, здесь на острове, где так сложно встретить интересного человека. И вообще еда в одиночку в ресторане очень удручает, Вам так не кажется?
- На самом деле, никогда не замечала. А где мы возьмем машину?
- Сначала поедим в ресторане у Томаза – он сегодня обещал замечательный шашлык, потом он нас в кузове своей «Джи-эм-си» и прокатит. Тут, оказывается, есть монастырь на другой стороне острова, надо только через вон ту гору перевалить. Вас вообще интересуют развалины? Говорят, здесь сохранились даже остатки каких-то древних поселений.
- Честно говоря, я на них уже столько в Греции насмотрелась. Немного утомляет, когда кругом руины – ощущение какой-то постоянной обветшалости.
- Да? Я такое только в Риме чувствовал. Удивительно все-таки - куда ни плюнь, обязательно попадешь в какой-нибудь памятник архитектуры или камень прошлого тысячелетия. Но здесь, слава Богу, нет так. Да, и монастырь, говорят, действующий. Здесь знаете, почему так много церквей? Единственный был способ узаконить собственность на землю: построил часовенку и застолбил за собой участок. Значит, уговорил, едем в горы?
Обед у Томаза, действительно, удался. Кирилл никогда особенно не любил средиземноморскую кухню, но даже он не мог устоять, чтобы не рассыпаться в комплиментах повару. Чуть вяжущие рот с рыжеватым отливом мелкие маслины в сочетании с рассыпчатым сыром фета, крупно нарезанными помидорами и кубиками огурцов; желтое пятно оливкового масла на белоснежном мякише свежеиспеченного хлеба, сдобренное крупной солью; искрящееся на солнце домашнее красное вино. И затем вершина кулинарного искусства - настоящий грузинский шашлык на греческом острове посреди синего-синего моря.
- Знаете, Кирилл, - вздохнула вдруг Катя. – Смотрю на всю эту красоту, и всегда вспоминаю свою маму, которая никогда ничего такого не видела, в нормальных гостиницах не жила, а большую часть своей жизни провела в нашем, как бы культурней выразиться, подъезде с аммиачным запахом, спасаясь «Беломором». Странно, сколько раз предлагала ей перейти на нормальные сигареты, благо сейчас никакого дефицита нет, а она не может. Привыкла к папиросному ритуалу – продуть, размять, сплющить губами, а от сигарет у нее якобы кашель, и голова болит. Вообще-то курить ей совсем нельзя…
- В ее возрасте, вероятно, уже поздно бросать. Неизвестно, как это скажется на здоровье.
- Сказалось-сказалось. Врачи тоже мне посоветовали: «Пусть курит, теперь уже все равно»… Рак легких у нее, а она об этом не знает. Или делает вид, что не знает, не хочет меня и себя огорчать. В великом знании – великая скорбь, или как там у Экклезиаста…
- Простите, Кать, я не думал, что все так плохо. Жаль, честное слово, жаль.
- Да ладно, я уж как-то привыкла что ли. Сначала очень-очень больно, физически душа болит, а потом как-то все притупляется, и даже чуть-чуть радоваться начинаешь, что близкий тебе человек еще один день на этом свете прожил и, даст Бог, завтра утром тоже проснется…
Машина Томаза сияла новизной цвета «металик». Он долго предлагал каждому из них расположиться в кабине, благо, что места там было на троих, но Кирилл и Катя отважно запрыгнули в кузов, усевшись на расстеленные картонные коробки. Заурчал мотор, и автомобиль двинулся по поселку по направлению к горам. От открывающегося вида Кирилла охватило какое-то озорное настроение, и он принялся напевать во весь голос марш Дунаевского, написанный им специально для отважных детей капитана Гранта. Машина весело подпрыгивала на пыльной дороге, отсчитывая швы между бетонными плитами, укрытыми желтовато-белым налетом.
Однако после двух-трех поворотов песня сама собой стихла. Они ехали по самому краю шоссе, «Джи-эм-си» слегка кренился набок, а вниз уходили каменистые склоны горы. И только у самой кромки воды белели домишки в зелени садов, а кругом было море – бескрайнее синее море, на горизонте сливавшееся в единое целое с лазурным небом.
- Наверное, нечто подобное чувствовал Икар, поднимаясь к солнцу, а, Кать? Только у него в отличие от нас с Вами были крылья, хоть и приклеенные воском.
- Кирилл, можно я за Вас подержусь, а то от высоты голова очень кружится, а поручень на бортике какой-то ненадежный.
- Сносит на правый борт? Меня тоже. Остается нам с Вами надеется только на мастерство нашего шофера. Вот ведь, дурак я! Надо же было согласиться поехать по такой дороге в горы! Держитесь, Кать, держитесь. Не пропадем. Главное – долго вниз не смотреть.
Сделав очередную петлю, дорога вывела их в долину между горами. На склонах были видны следы раскопок эллинских поселков: белые столбики, тонкие бежевые кирпичики и бурые пыльные дорожки между ними – улицы, на которых когда-то кипела жизнь, теперь топтали лишь мирно пасущиеся козы. Над всей этой каменистой пустыней возвышался зеленый оазис монастыря. Длинное желтое одноэтажное здание, уютная часовенка, засыпанный хвоей стол под раскидистым деревом и звонкая от треска цикад тишина дремлющей полуденным сном природы.
- Здесь раньше много паломников было. А теперь только изредка туристы ездят, да на праздники народ собирается, - рассказывал Томаз. – Монахов-то всего восемь человек. Но зато вино у них вкусное, сейчас Вам жена сторожа принесет попробовать.
Женщина вынесла маленькие стаканчики с прохладным белым вином, которое, действительно, оказалось очень даже неплохим. Кирилл выпил, с опаской поглядывая на довольно облизнувшегося после второго стаканчика Томаза, которому еще предстояло везти их обратно, и отправился вслед за Катей, исчезнувшей в часовенке. После ослепительного солнечного дня мрак церкви, всегда несколько мистический запах ладана, мерцающие лампадки и строгие лица святых внушали почтение и даже некоторый страх. «Оставь надежду всяк сюда входящий», - чуть не пошутил кощунственно Кирилл и замер. В нише у большой иконы стояла Катя, и губы ее что-то беззвучно шептали. Тонкие свечи потрескивали и стремительно таяли, словно унося со своими слезами пепел грехов человеческих. В отблесках свечей Катино лицо было торжественно и потрясающе красиво. Неожиданно Катя обернулась и пристально посмотрела ему в глаза. Не выдержав ее взгляда, Кирилл отвернулся к большому пластмассовому кубу, набитому разноцветными купюрами, и торопливо полез за кошельком. Когда они молча вышли из часовни, на выходе их уже поджидал Томаз.
- Ну, что поехали обратно?
- Да, пожалуй, Томаз, только обратно, если можно, я в кабине поеду, - улыбнулась Катя.
Кирилл с независимым видом залез в кузов, и машина тронулась в обратный путь.
- Томаз, а как Вы-то здесь оказались?
- Да, я давно уже приехал, сразу после войны, - Томаз на секунду повернул к ней свое лицо, пытливо вглядываясь в Катю грустными кавказскими глазами. – А что в Тбилиси-то было сидеть: света нет, холодно, на улицах стреляют, а у меня дети, жена тогда еще совсем молоденькая была. Думаешь, я хорошей жизни поехал искать? Нет, я за детей боялся. Сейчас бы вернулся, да смысла нет – здесь теперь и работа, и школа опять же, дочка у меня родилась семь месяцев назад, считай, уже гражданка. Вернулся бы, да только ничего за этого время не изменилось, а в дерьмо возвращаться, ой, как не хочется, - словно бы оправдывался перед самим собой Томаз.
- А здесь и школа на острове есть? - спросила Катя, чтобы помочь Томазу сменить больную для него тему.
- Есть, а как же. Маленькая, нормальные-то все на Родосе. Но в прошлом году построили хорошую спортивную площадку. Я ведь тоже здесь как строитель начинал – дороги прокладывал. Мы когда приехали, то мне тесть посоветовал на этот остров перебраться. Тут как раз на деньги Евросоюза начинали всякие инфраструктурные проекты, туда-сюда, разворачивать. Денег дали не меряно, но надо было эту бетонку в горах прокладывать. А греки сами боялись в горы ехать. Так и изучил я здесь каждый сантиметр. Это сейчас у меня машина новая, видишь, ручник держит, как железный. А тогда был старенький грузовичок; где они только его раскопали! Он ломался постоянно. Представляешь себе, встанешь где-нибудь на подъеме, в кузове плита эта лежит, назад тянет… Так что, сначала мне тоже очень страшно было. Потом ничего, привык, деньги-то надо зарабатывать. Теперь вот таверна эта, Софико здесь нравится, брат ее приехал, помогает по хозяйству. Сюда редко очень кто-то из наших приезжает. У нас с братом традиция уже такая. Каждый раз паром туристов привозит, мы идем встречать – чем черт не шутит. Да и человеку приятно: мы же все равно все из Союза вышли, может, у кого родственники в Грузии или отдыхал когда…
Томаз высадил их в порту. Спускались ранние сумерки. Южное солнце уже торопилось исчезнуть за горизонтом. В ресторанах готовились к вечеру. Официанты еще в джинсах, но уже в белых рубашках, перешучиваясь, скупыми движениями сервировали столы.
- Увидимся вечером? – предложил Кирилл.
- Ну, да, скажите еще: «Сходим куда-нибудь», - усмехнулась Катя.
- А что? Выбор большой – целых шесть таверн, да и на пляж можно рвануть. Никогда не увлекались ночным купанием и прогулками по лунным дорожкам?
- Кирилл, Вы, я вижу, не лишены романтизма. Хорошо, какое из этих милых заведений мы откроем для себя сегодня?
- Пошли к украинцам, я у них вчера суп заказал. Большая, между прочим, редкость. Они же здесь супы не варят, поэтому надо за день заказывать.
- Продукты что ли с Родоса привозят? Бурячок? Хорошо. Украинцы это те, которые вторые от церкви?
- Третьи, ближе к сувенирной лавке. Катя, Вы, по-моему, чуть дольше меня на острове, а таких вещей не знаете.
- Я же не такая общительная, да и потом я всего на два дня здесь дольше, чем Вы. А рядом с пляжем тоже есть неплохой ресторан, куда я собственно все время и ходила.
- Завидное постоянство, можете рассчитывать на скидку, вероятно. Все, кончаю хохмить. До вечера!
Поднимаясь в полумраке по лестнице коттеджа на второй этаж в свою комнату, Катя еще раз мысленно вернулась к рассказу Томаза. Его переселенческая судьба чем-то напомнила ей ее собственные мытарства. Сколько раз за свою короткую жизнь, она успела встретить таких вот людей, которые не стали своими «там», но уже превратились в «чужих» на родине. В их историях всегда был некий элемент бравады и стремления подчеркнуть те многочисленные успехи, которых они добились в борьбе за выживание, за добычу денег и прочих благ цивилизации. Но при этом там всегда присутствовал и таинственный душевный надлом, словно трещина или маленькая щербина на чашке – вроде бы и пить не мешает, но считается плохой приметой и суеверный осадок оставляет.
Так исчезла одна из ее подруг – вышла замуж за итальянца и отправилась на Сицилию, к человеку, который старше ее лет на тридцать. «Хотела, как лучше, а получилось, как всегда», - горько усмехнулась Катя. Действительно, что ждало бы Ольгу без мужа и с шестилетней девочкой в их провинциальной дыре, где и работы-то нормальной днем с огнем не сыскать? «Поехала собирать старческие слюни своего Марио, а у него сын на семь лет старше, чем она», - ворчала тогда Катькина мать, пересказывая дочке «достоверную информацию», полученную от «доброжелателей»-соседей. Но по большому счету, все ей тогда завидовали: еще бы, уехала в Италию жить, у него свой дом, девочка пристроена будет.
Год назад Ольга приезжала навестить родных. Дочка выросла, но, естественно, так и не нашла, да и не могла найти никакого взаимопонимания с отчимом, поэтому вся теория о «ради спокойного будущего дочери» в итоге рассыпалась, как карточный домик. Сама Ольга давно завела себе молодого любовника и в принципе выглядела довольной – холеная, элегантная, постоянно разбавляющая свою речь итальянскими словечками и кроющая направо и налево деревенские нравы Сицилии, мешающие ей развернуться на полную катушку. Катю поразило тогда, что вела-то себя Ольга так, как будто ничего не изменилось. Будто она только вчера вышла за хлебом, а теперь вновь вернулась туда, где все по-старому – друзья, родные, совковая жизнь, и все должны быть признательны, что она осчастливила их своим приездом. Но на самом деле, в глубине души Кате, например, было уже все равно, что происходит на Сицилии, ей совсем не хотелось вникать в Ольгины проблемы и выслушивать совсем не трогательные истории о похотливых переживаниях ее любовника. И Катя помнила, как Ольга почувствовала это отсутствие интереса и как обиделась сначала. А потом накануне своего отъезда пришла к Кате и просто проревела всю ночь. И всхлипывая, причитала о том, какая она была дура, о том, что не с кем нормально поговорить и «что вообще эти итальяшки понимают в русской душе», о том, как ничего уже нельзя исправить, потому что глянцевая жизнь затягивает…
После ужина Катя и Кирилл, купив бутылку «Метаксы» отправились на пляж. Проходя по темным узким улочкам ночного поселка со светящимися кое-где окнами, Кирилл чувствовал себя океанским лайнером среди тропических островов. Он медленно плыл в этом потоке однотонных голосов телекомментаторов «Би-би-си», «Евроньюс» и греческих новостей, в переливах неторопливых вечерних бесед за бокалом вина, в скрипах кроватей и охах занимающихся любовью парочек, скрытых решетчатыми ставнями. Страстные стоны явно молодой женщины пробудили в нем грусть воспоминаний о нежной чуть загорелой и влажной коже Джоан, о замершем туманном взгляде устремленных на него голубых глаз, о ее светлых растрепавшихся волосах, едва колебавшихся, когда она приподнималась и вновь опускалась, энергично поглаживая его грудь…
- Катюша, у меня сегодня есть дикое желание напиться. Ой, вот и лимончики растут, - Кирилл отступил на шаг от дороги, протянул руку через низкую сетку, огораживавшую чей-то сад, и сорвал пару крупных лимонов. – У-упс, нарушил чью-то частную собственность. Но кого это, впрочем, волнует. Нас же с Вами не пристрелят, верно? Греки, они же слишком ленивые для этого. Сейчас сядем на пляже и выпьем за знакомство, а повезет, так даже на брудершафт, как Вы думаете?
- Кирилл, может, не надо, Вы уже и так навеселе. Может быть, лучше пойдете спать?
- Ну да, ну да. Я, наверное, Вам очень противен. Да я и сам себе противен. Но у нас еще есть коньяк, и грех было бы этим не воспользоваться. Не бойтесь, я пью, но не пьянею – школа жизни, работа такая. Но ведь это так противно: пить эту гадость и не пьянеть! Хотеть забыть и быть не в состоянии забыть… Катя, я по ночам спать не могу, меня кошмары мучают. Вам же не сложно посидеть со мной часик, а? Потом я Вас обязательно провожу, хотя в этой глуши до тупости спокойно. Как на кладбище. О, кстати, смотрите-ка, почти пришли, вот уже и кладбище…
Дорога к пляжу, действительно, шла мимо кладбища. Белая стена, на которой медленно плясали тени нависших над ней деревьев, узорчатые ворота и несколько свечей, горящих в тишине у свежих могил.
- А на кладбище все спокойненько. И никаких мертвых с косами, - громко прошептал Кирилл. – Конечно, чего им-то беспокоиться: они счастливы, для них уже все кончилось.
- Кирилл, честно говоря, мне как-то не по себе. Давайте побыстрее пойдем дальше.
- Ничего в кладбищах страшного нет, я Вас уверяю. Вы же в музее ходите, на мумии фараонов и результаты раскопок любуетесь? А на кладбищах всегда все такое зеленое, и тишина какая-то особенная. Можно спокойно сесть на скамеечку, подумать о жизни, почувствовать под ногами прах прежних поколений, которые, вероятно, когда-то были не глупей тебя, а теперь стали всего лишь подпиткой для каких-нибудь анютиных глазок или ноготков. Кладбище есть элемент культуры, не правда ли, коллега? Посмотрите на ровные белые ряды ветеранов Арлингтона, ухоженные немецкие ландшафты и хаос английского кладбища, когда в силу недостатка места закапывают чуть ли не друг на друге. Один раз пошел прогуляться по кладбищу в центре Лондона недалеко от стадиона Челси. Надо сказать, был поражен, что несмотря на его колоссальные для Англии размеры, покойничкам там явно тесно. Зато для белок простор – все закончилось кормлением толпы жирных и абсолютно непугливых белок, рассевшихся с орехами на могильные плиты.
- Кирилл, оставьте, наконец, Ваши шутки. Хватит уже. Пойдемте!
На пляже не было ни души. В мягком сиянии луны белел песок, а на воде серебрилась классическая дорожка, уходящая к самому горизонту.
- Осторожно, Катя, здесь на склоне вечно камни валяются. Сейчас я Вам мобильничком подсвечу. Надо производителям написать об еще одном оригинальном способе использования телефона. А чего, хороший фонарик получается!
Катя чувствовал, что Кирилл постепенно приближается к третьей степени опьянения: пройдя стадии веселости и злости на себя и на жизнь, он начинал покачиваться, а значит, скоро должен быть стать слабым и навязчивым. «Вот только его навязчивости мне и не хватало», - сердито подумала она.
- Сейчас я Вам лежачок подтащу. А-а-га, все, садитесь здесь и сторожите бутылку и мой огрызок лимона. Я должен освежиться… Нет-нет, не беспокойтесь, я очень хорошо плаваю. Я через минуточку…
Кирилл на ходу сбросил с себя футболку и джинсы и, пошатываясь, побрел к воде. Катя невольно залюбовалась его рельефной спиной и гармонично сложенным телом, но тут же неприязненно отогнала всякую намек на это, поражаясь собственному легкомыслию. Его мужественный силуэт постепенно скрывался под водой, и скоро на серебристой поверхности была видна лишь маленькая точка его головы.
«Вообще-то он ничего, - промелькнуло в голове. – Ни к чему не обязывающий флирт, переходящий в легкий курортный роман… А с другой стороны, как он здесь оказался-то на этом острове? Я ведь про него ровным счетом ничего не знаю. Катерина, откуда такая неразборчивость в связях?! Но ведь он сказал, что он турист, приехал на днях. Значит, через неделю, максимум через две, его уже не будет. Да и я, наверное, двину дальше куда-нибудь. Может быть, все-таки стоит пожить, наконец, сегодняшним днем: море чувств и никаких обязательств?»
Катя отвлеклась, а когда снова посмотрела на море, то черной точки уже не было видно. Забеспокоившись, она вскочила и принялась вглядываться в мрак воды по обе стороны лунной границы. Кирилла нигде не было. Быстро сбросив с себя легкое платьице, она в одних трусиках вбежала в море и поплыла в том направлении, в котором в последний раз мелькала его голова. Вокруг не было слышно ни звука, даже плеск волн, омывавших ее тело и устремлявшихся к пляжу, не мог нарушить покоя ночи.
«Кирилл! Кирилл!» - несколько раз прокричала Катя в зияющую черноту прибрежных скал и замерла, прислушиваясь к удалявшемуся звуку своего голоса. «Дура, какая же я все-таки дура! Ну, куда я его пьяного отпустила плавать! Надо было хотя бы последить, куда он плывет! - в отчаянии думала она. – Где теперь искать спасателей, на ночь глядя! Как я им объясню, что произошло, когда они наверняка по-английски ни бельмеса не понимают! Блин, надо все равно плыть обратно. В конце концов, в порту еще кто-нибудь болтается». Она забыла про возможные неприятности с полицией, если вдруг обнаружат утопленника, про то, что так ее могут обнаружить «посланцы» Афин, что Кирилла вряд ли уже спасут, даже если спасатели найдутся через пять минут и смогут вычислить нужное место на поверхности моря. Она плыла обратно и молила Бога о том, чтобы Кирилл был еще жив.
Выйдя на берег, она вдруг заметила какое-то копошение человеческих фигур метрах в ста от нее и обрывки до боли знакомого бормотания. Она бросилась туда и увидела Кирилла, который сидел на песке и матерился, пытаясь обтереться непослушными руками. «Где же мое полотенце, мать твою, басурманин? Холодно-то как, ё-моё», - бурчал он стоявшему рядом с ним мужчине в спортивных штанах, который лишь возмущенно размахивал руками и пытался что-то доказать ему на ломаном английском.
- А, Катя, это ты, - сказал Кирилл. – Спроси у этого урода, чего он хочет. И где мое полотенце, в конце концов? Прикинь, у них каждый бомж по-английски разговаривает!
Мужчина повернулся к Кате и что-то сказал по-немецки.
- Я не понимаю, - вспомнила она фразу, которую всегда говорили в военных фильмах из детства.
- Ваш друг мог захлебнуться. Хорошо, что я услышал его хрипы и вытащил на берег. Лежать пьяным в воде даже при такой малой волне – это же самоубийство. И потом, что за удовольствие валяться ночью на мокром песке и подставляться волнам! Это же не ванная!
Катя извинилась и поблагодарила немца за помощь. Он отправился обратно к своему спальному мешку на лежаке, а она помогла Кириллу приподняться и, слегка подталкивая его в спину, повела прочь с пляжа. Завернувшись в накинутое на плечи полотенце, он брел по дороге, чуть покачиваясь и шаркая ногами в шлепанцах. «Придется тащить его ко мне. Где я теперь в ночи найду его дом? - думала Катя. – Ладно, положу его в шезлонге у балкона, а утром разберемся».
ГЛАВА 3
По воскресеньям этот район Лондона был практически пустынен утром. Одинаковые дома с большими окнами, словно вышедшие из романов Диккенса, уныло глядели на безмолвные улицы, развевающиеся на ветру тонкие ветки берез и одиноких прохожих, которых на прогулку в этот час вытащили нетерпеливые четвероногие друзья. Несмотря на январь в воздухе уже витал запах весны, во внутренних садиках зеленели газоны и попрыгивали скворцы. В поисках хоть какой-то жизни Кирилл направился по московской привычке в сторону ближайшей станции метро. Расчет оказался неверным: даже продавцы газет не вышли в этот день на работу.
Открыто было лишь маленькое кафе, предлагавшее настоящий английский завтрак и идеальный кофе, с которого стоило бы начать день. На заглянувшего в такую рань посетителя сбежался посмотреть весь персонал заведения, или Кириллу просто показалось, что каждый пытался заговорить с ним и проявлял столько любопытства к его скромной персоне. Наскоро проглотив рогалик и чашку каппучино, он двинулся дальше по онемевшим мокрым улицам, местами покрытым клочками мыльной пены.
Где-то первые туристы пытались разобраться в хитросплетениях карт. На ступеньках в переулках начинали выползать из своих спальных мешков бомжи со слипшимися волосами и просить лишнюю мелочь. Проходя мимо одной из таких живописных групп, Кирилл бросил в пластиковый стаканчик монетку в один фунт и тут же получил гору попреков. «Давай пятерку, чего жадничаешь! Мы тоже люди и хотим завтракать!» - кричал ему вслед один из бомжей в то время, как его товарищи еще дремали, безразлично повернувшись спиной к этой жизни и подложив под голову коробки и рюкзаки. А на другой стороне улицы отчаянно жестикулировал, гомерически хохотал и о чем-то разговаривал с одному ему видимыми людьми очередной прилично одетый лондонский сумасшедший. «Сколько же все-таки ненормальных можно встретить в большом городе, - грустно улыбнулся Кирилл. – Но почему-то Лондону повезло в этом смысле особенно».
Они договорились встретиться с Джоан на Мерлибон. На вокзале было пусто и холодно – Кирилл в очередной раз поразился тому, что на любом вокзале всегда холоднее, чем на улице. Может быть, сказывалась нервозность ожидания. Первая пригородная электричка должна была появиться лишь через пятнадцать минут, поэтому Кирилл решил пока послоняться по магазинам, а заодно проверить, нет ли за ним хвоста. Из посетителей в привокзальном супермаркете был только индиец в кожаной шапочке, отороченной мехом и синем потрепанном, чуть грязноватом кашемировом пальто. Самым странным в его облике были ослепительно блестящие начищенные ботинки. Из мужского туалета вышел, отряхивая руки, парень, больше похожий на мужеподобную девушку. «Вот уж, действительно, не разберешь современную молодежь. Полный унисекс в одежде и прическах – жертвы равенства полов», - подумал Кирилл и, убедившись, что все спокойно, вышел из магазинчика.
За несколько минут облик станции стремительно изменился. Откуда-то появились сотрудники метро и служащие вокзала, открылся лоток с выпечкой, появились первые семьи, собиравшиеся на прогулку за город, начали слетаться стайки встречающих и провожающих утренний поезд. И вот уже из-за турникетов появились струйки пассажиров, которые постепенно переросли в маленькую толпу, стремительно разделявшуюся на два потока – кто-то спешил в метро, а кто-то, ежась и кутаясь в шарф, торопился поскорее покинуть вокзал и вдохнуть в себя серое небо улицы. Увидев Джоан, Кирилл приветственно махнул ей рукой и направился навстречу.
- Ну, чем мы сегодня будем заниматься? – деловито спросила она.
- Абсолютно никакой культурной программы, на самом деле. Я вот в зоопарке еще не был, хотя у меня традиция такая – в каждом городе осматривать зоопарк. Давай махнем туда, а там посмотрим.
- Хорошо. Только поехали на автобусе? – предложила она.
Запрыгнув на подножку красного двухэтажного автобуса, они проскользнули мимо кондуктора, шатаясь вместе с омнибусом, поднялись по узкой лесенке наверх и сели на переднее сиденье. Кирилл так и не мог привыкнуть к тем ощущениям, которые испытывал, путешествуя на верхней площадке. Было так странно чувствовать себя на уровне второго, а то и третьего этажа, учитывая невысокий «рост» английских зданий, и смотреть на толкающиеся внизу машины. Адреналина в крови добавляли и маневры лихачей-водителей, разгонявшихся на коротких дистанциях и почти врезавшихся во впереди стоящие автомобили. Пару раз их автобус пытался резко обогнуть своих коллег, вылезая при этом на соседнюю полосу и чудом не цепляясь зеркалами с таким же гигантом, движущимся навстречу.
Автобусы в Англии вообще жили какой-то своей жизнью. Приехав в Лондон, Кирилл первое время поражался тому, что они постоянно проскакивали остановки, пока наконец не заметил: водителю надо обязательно махнуть рукой и показать, чтобы он остановился. Словно это не ты принадлежишь к привилегированной категории пассажиров, а он делает большое одолжение тем, что тормозит и соглашается тебя подхватить.
В зоопарке, как обычно в выходные, было множество семей с детьми, а бойкие служители активно распространяли буклеты, взывающие о пожертвованиях для содержания редких животных. Зоопарк находился в черте города и был довольно небольших размеров. Но несмотря на это, было видно, что животным в нем достаточно места, а организация вольеров продумана до мелочей. Плывя по маленькому каналу на катерке времен принца Флоризеля и разглядывая птиц и африканских бородавочников, Кирилл расслабился и принялся рассуждать на всякие философские темы.
- Ты знаешь, Джоан, когда-то я думал о том, чтобы стать писателем. Представляешь себе? Но вот не получилось, и иногда об этом жалею, честно говоря.
- Во-первых, у тебя еще все впереди, не строй из себя старика. А во-вторых, кто сказал, что не получилось – ведь я нашла тебя именно потому, что мне понравились твои статьи.
- Нет, наука – это другое. Для того, чтобы стать писателем нужно другое. Сначала я думал, что мне не хватает просто навыков, которым обычно обучают во всяких там литературных институтах. Есть же какой-то набор приемов, техники письма, который используется в стандартных ситуациях. Не может быть не быть, ибо творчество тоже требует профессионализма. Потом я полагал, что мне не хватает жизненного опыта. Ведь мало просто описывать жизни других людей – их же надо самому прочувствовать, чтобы получилось искренне и захватывающе. Ведь даже самый наблюдательный автор и разухабистый фантазер вряд ли сможет восполнить этот недостаток в собственной биографии.
- Вживаться в героя? Ты извини, но не могу без смеха об этом думать, потому что сразу вспоминаю Педро Камачо из латиноамериканского романа. Помнишь, как он постоянно переодевался, менял маски и писал по сто двадцать пять часов в сутки, работая над своими сериалами?
- Смешно, конечно, но именно это-то мне и нужно было. Моей жизни хватило бы, наверное, на двоих, а может быть, даже на троих. Бесконечные путешествия, встречи с интересными и не очень интересными людьми, неожиданные, но вполне приятные повороты судьбы, стремительное интеллектуальное развитие, сменившееся этапом замедленной, а потом и окончательно затухшей творческой самореализации. И при этом полный недостаток эмоций – исключительно холодная работа рассудка, подавляющего все и не дающего до конца расслабиться ни в одной даже самой для этого располагающей ситуации. А самое страшное, что я всегда писал свою будущую жизнь – все описанное потом происходило со мной. Наверное, вдохновение – это, действительно, когда твоей рукой водит Бог.
- Кирилл, ты слишком строг к себе. Откуда вообще такая склонность впадать в сплин? Я, конечно, понимаю, аппетит приходит во время еды – чем большего достиг, тем большего хочется еще добиться. Но это отнюдь не повод для пессимизма, поверь мне. Если же тебя что-то не устраивает, ты всегда можешь это бросить и заняться чем-то другим, что тебе больше по душе. В конце концов, все в твоих руках, и, как ни банально это звучит, человек сам творец своей судьбы. И если ты пишешь свое будущее, то напиши себе в романе такую жизнь, которую ты хочешь прожить, и пусть все сбудется.
- Честно говоря, творцом быть хорошо, когда знаешь, чего хочешь и чего в конечном итоге добьешься. А так… У меня такое чувство сейчас, что я заражен какой-то интеллектуальной ленью. Есть такая разновидность тунеядства – тунеядство души. Знаешь, жуткое состояние отупения, не позволяющее в полной мере использовать все те силы, которые в себе чувствуешь. Можно, конечно, придумывать всему этому массу оправданий, говорить о дикой загруженности, вале работы, нехватке времени и физических сил. Но на самом деле, это бессилие исходит отнюдь не от тела, а от разума, который ты сам же загоняешь в узкие рамки, подстраивая потом под них окружающий мир. От разума, постепенно утрачивающего навыки мышления и облечения мыслей в благообразную литературную форму. От разума, который просто не видит смысла продолжать свою кипучую деятельность и утратил интерес к жизни, сведя его к борьбе за мелкие победы на профессиональном поприще или к элементарному зарабатыванию денег.
- Но разве это не показатели успеха? Может быть, звучит несколько по-американски, но по каким критериям тогда ты можешь определить степень признания тебя другими людьми и собственной самореализации? Ведь должен же быть какой-то набор внешних параметров! И насколько я знаю мужчин, хорошая карьера и большие деньги делают их очень привлекательными в их собственных глазах и в глазах многих женщин, нет разве?
- Пожалуй, да. Загружаю тебя всякими тяжелыми размышлениями из серии «загадочная русская душа». Но ведь если в душе осталась хоть капля творческого гения, то тут-то и начинаются мучения – вечная неудовлетворенность собой и происходящим, попытки убежать от себя и избавиться от нравственных проблем, окунувшись в пучину суетных каждодневных вопросов. А время уходит, и никто пока не научился обращать его вспять. Утекают драгоценные минуты, лишь усугубляя и без того жестокую внутреннюю борьбу с самим собой. Эх… К чему это я все? Ах, да, насчет того, что мне так и не случилось стать писателем… - Кирилл устало мотнул головой, а затем улыбнулся Джоан. - Но зато я мотаюсь сейчас по лондонскому зоопарку с красивой девушкой, веду с ней интеллектуальные беседы – и все это за счет английских налогоплательщиков, раскошелившихся на мою стипендию в вашем университете. Разве это не прекрасно? Кстати, сразу тебя предупреждаю: сегодня за ланч плачу я. И даже не возражай, я тебя пригласил на это свидание, мне и расплачиваться.
Не слишком отходя от традиционного мужского шаблона в области ухаживаний, вечером они отправились в кино. В «Одеон» у Мраморной арки, как всегда, стояла длиннющая очередь, хвост которой выгибался на улицу, глядя на огни ливанских и марокканских ресторанов. Мягкие пастельные тона стен и легкая музыка надежды, плывшая по залу в ожидании начала фильма, располагали к романтическому времяпрепровождению. Скоро погас свет, и только едва различимые силуэты билетеров, указывающих острыми лучами фонариков запаздывающим киноманам их места, метались по залу, словно спецназ или агенты из «Секретных материалов». Кирилл долго крутился на мягком кресле и принимал разные позы, не зная толком, куда ему деть руки. Ему стало смешно из-за своей нерешительности, и он, внутренне содрогаясь, слегка обнял Джоан правой рукой. Неожиданно она положила голову ему на плечо, и в этой позе «влюбленных голубков» они просидели весь сеанс. За это время Кирилл успел несколько раз вспомнить и забыть, что она его возможный противник, но даже в эти минуты он не переставал радоваться такому удачному заданию, хотя непонятно было, кто же все-таки преуспел в обаянии объекта. Он провел рукой по ее волосам, а затем, чуть повернув ее лицо к себе, нащупал в полумраке упругие губы…
Кирилл открыл глаза и с удивлением посмотрел вокруг, до конца не понимая, где же он находится. Постепенно припоминая вчерашнюю ночь, он медленно осознал, что, шезлонг и балкон должны принадлежать коттеджу Кати, так же, как и белый махровый халат, который был на него надет. Высохшие плавки и полотенце болтались на прищепках рядом. На секунду ему стало стыдно, но потом он пошло подумал, что наличие или отсутствие одного лоскутка материи сильно ничего не изменит – в конце концов, своего тела ему стесняться нечего. Он встал и прошел в гостиную, которая мало чем отличалась по обстановке от его «апартаментов». Дверь в соседнюю комнату была закрыта не до конца. Любопытство взяло верх, и Кирилл на цыпочках подкрался и взглянул в эту узкую щель.
На широком матрасе, свернувшись в позу эмбриона и подсунув руки под подушку, спиной к нему лежала Катя, завернутая в простыню. Прядь волос съехала на лицо, рот был слегка приоткрыт, а дыхание почти бесшумно. Невольно залюбовавшись, Кирилл хотел уже было войти и провести рукой по этому милому лицу, но потом опомнился и вернулся на балкон. Захватив свои вещи и взглянув по дороге на часы, он отправился купаться.
Было около шести утра. Морской ветерок приятно холодил кожу и добавлял очарования греческому утру. Красный диск солнца еще только поднималось из-за горизонта, и в серой предрассветной мгле его лучи казались лишь еще ярче. Поднявшись на гору, Кирилл увидел, как постепенно голубеет небо, словно согреваясь от соприкосновения со светилом, как становятся оранжевыми каменистые склоны гор, щедро политые золотом Великого Художника. А по другую сторону на сером фоне таял бледный полумесяц, словно уступая дорогу новому дню. Тишину нарушал лишь редкий звон колокольчиков, да блеяние трудолюбиво пасущихся овец, стремительно разбегавшихся при появлении незнакомца, стуча деревянными копытцами по камням и поднимая тучки пыли. «Хорошо-то как!» - подумал Кирилл и засмеялся, вспомнив о том, что только русский человек мог бы материться от восторга, глядя на такую красоту. Он кинулся к морю в наивном желании обогнать солнце и доплыть до полюбившейся скалы быстрее скорости света…
«А ты чего тут крутишься? Ну-ка, марш на кухню живо!» - раздраженно окликнул ее Сандро, пересчитывая деньги, полученные от очередного клиента. И в страшном сне Катя не могла подумать, что в своей жизни попадет когда-нибудь в стриптиз-бар. Естественно, что паспорта милашка Микос не вернул, а «комфортабельная гостиница на первое время» оказалась обыкновенным бараком, где с них сразу начали вычитать за жилье и более чем скромное питание. В отличие от других девочек ей еще повезло. Из-за ее строптивого характера ее несколько раз здорово били, но делали это профессионально, будто всю жизнь учились в школе милиции – синяков практически не оставалось. А потом просто махнули на нее рукой и отправили посудомойкой на кухню, понимая, что толка от нее все равно не добьешься. Иногда она ловила на себе жадные взгляды охранников Сандро, но, очевидно, она чем-то приглянулась самому хозяину, и дальше пары прижиманий в полуосвещенных коридорах служебных помещений бара дело не дошло.
- Кать, есть чего-нибудь выпить?
Это была Ленка – высокая эффектная блондинка из Томска, с которой Катя последнее время сдружилась. Ленка окончила университет и в погоне за языковой практикой отправилась работать за границу, отчетливо понимая, что, оставшись в родном городе, она навсегда потеряет хоть какие-то знания английского и итальянского, и перспективу жить «нормальной» жизнью. Ленкины глаза лихорадочно блестели, на теле блестели бисеринки пота, из одежды на теле чернела лишь ниточка трусов – только что от шеста.
- Лен, может тебе уже хватит?
- Не дрейфь, подруга, я свою норму знаю. Я же знаю, у тебя здесь еще чуть-чуть виски оставалось. Так тошно на душе… Плесни, а?
Ленка быстро опрокинула в себя виски, чуть поморщилась и громко выдохнула.
- Ну, спасибо, моя дорогая. А то ведь от Алика просто так не добьешься – только если клиента ему на выпивку раскрутишь, а я сегодня вечер на сцене работаю, да и надоели эти жирные греки. Слушай, чего у них мужиков нормальных нет вообще? Откуда все эти ублюдки слюнявые появляются?
«Мужики-то нормальные есть, да не про нашу честь. Не в этой дыре и не в стрип-баре», - подумала Катя, а вслух сказала:
- Не переживай, Ленка. Ты не пей только так много, а то затянет. Женский алкоголизм, между прочим, не лечится – это мне еще мама говорила. Слушай, Ленк, давай дернем отсюда?
- Как это дернем? А паспорта? Ты же с их полицией хлопот не оберешься. Почему без документов? Где виза? Им же только дай волю.
- А чего мы теряем? Из страны выгонят – так это же классно! Нам только этого и надо, да еще и за государственный счет, даже за билет платить не надо.
- Ну, ты скажешь! Думаешь, Сандро здесь по собственной инициативе работает? Он нас где угодно достанет. И уж с греческой полицией-то он всегда найдет способ договориться, не переживай. Его охранники тут во время очередной попойки обсуждали, как братаны ловко девку одну проучили – тоже убежать хотела, наивная. Так они ее отымели во все дырки, бугаи этакие, а потом продали одному клиенту-садисту. Эта сволочь ее окончательно изуродовала – девчонка до сих пор, как в тумане, в себя прийти не может. Они уж ее пристрелить хотели - и концы в воду, да тоже видно совесть проснулась, или просто мордашка у нее симпатичная. А ты говоришь бежать, да еще без документов!
- Лен, но у тебя же чуть-чуть денег есть, я знаю!
- Есть-есть, но ты думаешь, легко их спрятать в таком «суперэротическом» наряде! Я уж и так, как Амаяк Акопян, демонстрирую чудеса ловкости рук и гибкости тела. Только клиенты пошли нынче какие-то жадные – все норовят щипнуть, а купюру под резинку не засунуть. Видать, скоро Сандро продаст нас всех в какой-нибудь третьесортный бордель, а сюда новых девочек завезет – постоянному-то контингенту мы, похоже, уже приелись.
- Лен, я знаю, где он наши паспорта хранит. Я видела, когда он сегодня деньги в своем кабинете убирал.
- Да он сжег или выбросил давно наши паспорта. На фига они ему сдались-то?
- Не скажи. Он же формально закон блюсти должен – в полиции ведь тоже проверки могут быть, или начальник поменяется. И потом, в конце концов, их всегда продать можно – документы-то у нас подлинные.
- Да уж, ксивы у нас чистые, это точно заметила. Только как ты собралась красть-то их? Сандро же над своим кабинетом трясется, как над яйцом хрустальным. Да и охранники постоянно здесь крутятся…
- Лен, я тут кое-что придумала… - не успела прошептать Катя, как в дверях появился Васек – двухметровый шкаф, один из телохранителей Сандро.
- Ленусик, ты чего это на кухне околачиваешься? Шеф нервничает, публика требует, а она тут прохлаждается. Так, я смотрю, вы тут выпиваете в рабочее-то время! – зло усмехнулся он и многозначительно поднял брови.
- Василек, ну, перестань. Я уже иду! – проходя мимо охранника, Ленка на секунду провела по его брюкам, зацепив кончиком мизинца язычок молнии.
- Давай-давай! После выступления зайдешь! – Васек звонко шлепнул ее по неприкрытой резинкой полусфере. - А ты вперед посуду мыть, нечего языком чесать, - бросил он недобрый взгляд на Катю.
Ночь близилась к завершению. Катя сняла желтые резиновые перчатки, сбросила тыльной стороной руки прядь со лба и устало присела на стул. Чуть-чуть болела спина, но она уже привыкла к этому и почти не обращала внимание на тянущие ощущения. «Надоело. Надоело! Как же мне все это надоело! Нужно идти спать, а то совсем в тряпку здесь превращусь» - крутилось в голове. Она достала из кармана зеркальце и внимательно посмотрела на свое отражение. «Вот, загнанная лошадь. Скоро пойдут везде морщины, щеки окончательно ввалятся, и прощай, молодость и красота, - горько усмехнулась она. – А все-таки пока я еще ничего. Надо Ленку окончательно уговорить и валить отсюда».
- Любуешься на себя? – в кухню вплыл Сандро. – Правильно делаешь, есть, чем любоваться. Что смотришь? Да, слегка навеселе – имею право, народу сегодня много было. Не любишь меня? А что я тебе сделал, скажи? Живешь тут, как сыр в масле катаешься. Кормить тебя кормят, на булавки я тебе даю, климат замечательный. Даже не пристает к тебе никто больше после того, как я приказал. Чего тебе еще надо? Тебя же никто голой танцевать не заставляет, с мужиками волосатыми спать не кладет! Чего же ты волком-то смотришь все время?
Катя не отвечала и только с опаской смотрела на приближающегося к ней Сандро, который, вероятно, уже успел сильно нагрузиться. Бабочка его почти уже улетела с рубашки, а из кармана смокинга торчало горлышко экспортной «Столичной». «Зарабатывают деньги, зарабатывают, а все водкой пробавляются. Пить так и не научились толком. Какая же он все-таки мразь!» - подумала Катя.
- Думаешь, какое я чмо, да? Я же вижу, ты меня ненавидишь. А за что, спрашивается! Одно твое слово – и жила бы уже давно по-другому, не валандалась бы здесь около раковины. Смотри-ка перчаточки у тебя. Руки бережешь, да? Красивые у тебя руки, мне твои пальцы сразу в душу запали – этими бы пальцами по струнам водить, а не объедки с тарелок стряхивать. Ты думаешь, мне все это нравится? Думаешь, мне не надоели эти отвратительные рожи? Каждый вечер одно и то же – девочки на сцену, хилярики в тетрадочку, девочки в постель, хилярики в сейф, раз в три дня – сдача кассы, хилярики тю-тю. А ведь я из возраста «шестерки» давно вышел! Хочешь водки?
Катя отрицательно мотнула головой.
- Брезгуешь со мной выпить? А зря, хорошая водка – не какой-нибудь там суррогат, разлитый в грязной осетинской ванной. Чего ты из себя строишь, объясни мне? Хочешь ноги сделать от сюда? Вали, никто тебя не держит. Только кому ты нужна без денег и без документов? Это же тебе мир капитализма, мать моя, здесь никто ничего бесплатно делать не будет, а задницу свою ты подставлять не хочешь. Скажешь, мир не без хороших людей? Может быть, может быть, да только не в этой глухомани. В полицию пойдешь? Иди - они все со мной вместе пьют здесь. А потом ты же не докажешь ничего: тебя еще и привлекут за занятие проституцией. Знаешь, какие греческие тюрьмы-то бывают? А вот я знаю, поэтому не советую, ох, не советую – мне двух месяцев один раз вполне хватило. Лучше, чем у нас, конечно, но все равно не фонтан. Последний раз тебя спрашиваю, по-хорошему учти – посуду мыть не надоело еще? Ребята мои, вон, давно на тебя облизываются, еле сдерживаю. Ведь могу и не сдерживать…
- Сандро, ну, чего ты меня запугиваешь? Ты не в настроении? Ну, иди, проспись или, наоборот, выпей еще, может быть, полегчает. Хотя вряд ли: таким, как ты уже ничего не поможет.
- Каким это «таким»? Наехала, да?
- Сандро, иди, с тобой и трезвым-то трудно общаться. Недоволен своей скотской жизнью? Значит, еще не умер в тебе человек, не все еще запущено. Устала я слишком, чтобы тебе морали читать, да и желания нет никакого… - Катя встала, повесила на крючок фартук и медленно направилась в сторону двери.
- Нет, сегодня ты так просто не уйдешь! Всю душу мне вымотала! – Сандро крепко схватил ее за руку и начал прижимать к стене, пытаясь другой рукой проникнуть под предательски болтавшуюся на теле футболку.
- Пусти, Сандро, пусти! – Катя дала ему звонкую оплеуху, но в ответ получила такую затрещину, что в глазах на секунду потемнело. Сквозь вату, заполнившую уши, были слышно лишь злобное сопение Сандро и гулкие шаги сбегавшихся на шум охранников…
Катя дернулась во сне и резко вскочила на кровати. Потом, глубоко вздохнув, снова легла на спину и, вытянув руки, томно выгнулась. Неожиданно вспомнив о событиях минувшей ночи, она осторожно встала, накинула на себя халат и вышла из спальни. На балконе стоял одинокий шезлонг, и уныло болтались прищепки, служившие единственным напоминанием о ночном госте.
Кате почему-то вдруг стало жалко себя и как-то пусто на душе. «Сколько можно, в конце концов, спать одной и просыпаться от кошмаров! Нет, девочка моя, нужно срочно отвлечься, иначе ты совсем свихнешься, а вот вылечить тебя уже будет некому. С этим надо что-то делать. И вообще, он симпатичный, да и я ему тоже, похоже, нравлюсь. Я и не таких щелкала, как орехи, а этот уж совсем ручной. Бабник, правда, по глазам видно. Но стреляет-то он ими умело… И вообще приличный человек – всю ночь продрых на балконе, как сурок, а под утро растворился, даже не разбудив. Или это я уже такая непривлекательная стала, что меня даже и разбудить неприятно? - Катя критично посмотрела на себя в зеркало. – Нет, ничего. Еще загореть чуть-чуть надо, а то вот здесь белая полоса идет – некрасиво. На брудершафт-то мы с ним так и не выпили вчера, а вроде бы уже на «ты» и так перешли… Хорошо все-таки, когда тепло и много солнца – располагает к любви».
Встретились они вечером, поскольку мимо бара, в котором находился Кирилл, пройти было просто невозможно. Он специально выбрал его с таким расчетом, чтобы не пропустить Катю, а заодно и возможных новых гостей острова. Кирилл откинулся на плетеном стуле и внимательно следил за тем, как группа шотландцев, отставив пивные кружки, делала вид, что играет в бильярд, а на самом деле, мешала это делать другим желающим, столпившимся вокруг единственного зеленого стола. Краем глаза он заметил Катин силуэт и, резко развернувшись, окликнул ее. К его удивлению она не отказалась к нему присоединиться, а решительно направилась к стойке.
- Добрый вечер, господин пропойца! Как самочувствие после вчерашнего? Еще не наступила третья фаза человеческой жизни, как Альтов предрекал?
- Нет пока, но все дело к тому идет. Прости, Кать, вел себя вчера, действительно, непотребно. Можно на «ты», да?
- Боюсь, что теперь уже можно!
- Боже мой, что же я такого сделал?! Неужели мне, как честному человеку, уже пора жениться? Ну, не до такой же степени я напился, чтобы ничего не помнить.
- Каждый все понимает в меру своей испорченности, мой дорогой. Я, например, имела в виду, что мы еще вчера незаметно перешли на «ты». После того, как ты чуть не накормил греческих рыб своим бренным телом.
- Еще раз извини, наверное, сильно тебя напугал. Но действительно, такое было скотское настроение, что дальше некуда.
- Сегодня-то лучше?
- Ну, ты пришла, улыбнулась и уже, кажется, получше. На самом деле, спасибо тебе за компанию вчера, хотя мои пьяные бредни слушать – это занятие не из приятных. Знаешь, я до сих пор не могу разгадать парадокс собственной натуры – постоянно страдаю от одиночества и при этом стремлюсь все время быть один, ибо это уже стало моим естественным состоянием.
- Может быть, ты просто людей не любишь или боишься их по большому счету?
- Да нет, не то, чтобы я был полным мизантропом, но похоже, сидит во мне какой-то комплекс недоделанного супермена или лучше сказать комплекс студента – обязательно надо быть суперменом во всем или не быть вообще. Иногда не знаю, как на какой-нибудь вопрос ответить и так волнуюсь, хотя, казалось бы, кому какое до этого дело. Вот и стараюсь избегать всяких странных ситуаций, когда могу попасть впросак или показаться смешным. Замечательную фразу тут вспомнил: «Чем больше узнаю людей, тем больше сам себе я нравлюсь». Так что вчерашние откровения – скорее исключение, чем правило.
- Ладно, не переживай, я верю, что ты вполне хороший человек. Это еще Леннон, по-моему, сказал: «Чем искренней ты становишься, тем лживей кажется все, что тебя окружает». Может быть, и у тебя так же. Будем надеяться, что процесс идет все-таки в правильном направлении. И вообще, если ты еще не понял этого, в жизни не бывает неправильных направлений, потому что все случившееся с тобой – это и есть твоя судьба и твоя жизнь. Я это поняла, когда у меня отец с мамой развелись.
- Переживала?
- Да, я тогда молодая была, глупая. Думала, как же можно после стольких лет совместной жизни? Что они с ума посходили что ли? Я отца тогда возненавидела за то, что он нас бросил. А потом через пару лет он мне объяснил, почему он к молодой убежал. Старости вдруг испугался, смерти, захотелось попробовать с помощью молодой энергии этот страшный момент от себя подальше отодвинуть, забыть о страшных мыслях. Сейчас у них уже дочка подрастает… И вроде бы даже раскаиваться не в чем – в конце концов, еще одну жизнь подарил. Забавно, «вторая мама» младше меня на три года, мы у них вожатыми были в школе…
- А зачем он жизнь-то эту подарил? И какой ценой? Тем, что другой больно сделал?
- Да нет, он сильно мучился, особенно первое время, поражался тому, что решился на такой отчаянный шаг. Все-таки не мальчик уже. Боялся, что не доживет и не увидит, когда дочка школу закончит. Теперь ничего, успокоился, даже поправился как-то. Может быть, новый смысл жизни приобрел.
- Опасно это, наверное, в детях смысл жизни искать. Вот вырастут вдруг какими-нибудь шалопаями, что тогда делать? Получается, вся жизнь насмарку, а ничего не попишешь – самостоятельные личности. Хотя должен тебе заметить, сам одно время очень этим увлекался. Знаешь, открываешься каждый день по-новому для другого человека, а он, открывая в тебе новые черты, позволяет прожить еще одну жизнь. Потом раз, захотел поменять жизнь – поменял женщину, которая рядом с тобой, и снова все классно. Ведь с одной стороны, я тоже нахожу в себе нечто доселе неизвестное, а с другой, остаюсь прежним и просто в очередной раз прохожу свою жизнь. В этом, наверное, и есть радость общения с женщинами: не измена, не физический контакт, а возможность получить лишнюю жизнь. Вот и отец твой к молодой поэтому убежал. Я тоже так. Бегаю-бегаю, да все больше от себя, хотя прекрасно понимаю, что все равно никогда у меня не получится от себя же оторваться. Потому что Земля – это шарик, и просто географическими перемещениями в пространстве ничего изменить нельзя.
- А надо ли менять? Ты посмотри, вон, на шотландцев. Сидят, давятся своим пивом и делают вид, что им все в кайф. Может быть, и правда, в кайф, но только потому, что живут они «по умолчанию». Знаешь, как в компьютере можно установки выставить «по умолчанию»? Вот так и большинство людей живет только потому, что они уже родились на этот свет, и вроде как другого-то выхода им предложено не было.
- Ты знаешь, как меня всегда раздражает эта «дефолтная» жизнь? Иногда зайдешь в клуб какой-нибудь или в бар, и так тошно на душе становится, жуть! Сидят себе люди со стеклянными глазами и смотрят на окружающих. Или просто бесятся гуртом – мозги у них отдыхают. Особенно в Англии это заметно, когда после работы в паб заходишь.
- Да ладно тебе ворчать! Ну, хотят люди после трудового дня расслабиться, а по-другому не умеют. Не всем же интеллектуальные развлечения себе искать! Кто-то, может, просто домой не хочет идти – вдруг там темно и тихо, как в могиле. Или гадость какая-нибудь ждет – жена-стерва, а еще хуже теща-пилильщица.
- Может быть, честно говоря, я об этом не подумал… Слушай, твое парадоксальное мышление очень мне импонирует. Еще вина хочешь? А то я сижу тут, получаю интеллектуальные оргазмы от наших с тобой бесед, и забыл совсем о своих джентльменских обязанностях.
- Хорошо, давай. Ты заметил, кстати, что ты очень много говоришь?
- Кто? Я? Да я вообще молчун по жизни.
- У меня знакомая была - англичанка. Забавная тетка, мы с ней вместе один проект делали. Так вот, она в молодости поехала на Аляску. Ну, знаешь, у них там модно – денег заработать и мир повидать, пока студенты. Устроилась помощницей по хозяйству, а на выходные – скука была сплошная, ибо доходов-то никаких, поэтому никуда и не вырвешься толком из ледяных торосов. Поэтому основное развлечение заключалось в естественных радостях жизни. Не ухмыляйся, я не о сексе, а об охоте и рыбалке. Но делать это лучше было с индейцами, которые все умели и могли, если что, подстраховать – с природой Севера-то шутки плохи, сам понимаешь. Вот она сдружилась с группой местных алеутов, сидела как-то в их компании и беспрестанно болтала. И тогда один индеец - новенький, наверное, - вдруг спросил у нее: «Ты, вероятно, очень несчастлива?» Выяснилось, что у них поверье такое – тот, у кого жизнь не ладится, нет удачи и счастья, вынужден много говорить. То ли, чтобы духов отогнать, то ли, чтобы душу облегчить. У тебя не тот самый случай?
- Ни в коем разе. Мне это сразу напоминает историю о двух финнах, которые садятся пить водку, наливают стаканчики, чокаются, а потом один вдруг говорит: «Будем!» Второй зло смотрит на него и спрашивает: «Ты сюда пить пришел или разговаривать?» У северных народов, моя дорогая, молчание в крови. Им губы на морозе разжимать некогда. Правда, при этом говорят, у эскимосов в языке самое длинная в мире версия «Я тебя люблю», потому что полярная ночь длится целых полгода.
- Шути-шути, что тебе еще остается. Только за этой маской Арлекина тебе не удастся скрыть свою скорбную физиономию Пьеро.
- Нет, я, наоборот, этакий жуир, чего ты. Другое дело, что я всегда торгую своим прошлым, которое у меня столь легендарное и замечательное. С тобой вот, правда, этого почему-то не делаю. А раньше очень хорошо у меня получалось. Это немножко напоминает наших бардов, которые до сих пор играют на любви сограждан к тем авторским песням, которые они сочинили триста лет назад и пели совершенно бесплатно при свете костров. Сегодня они зарабатывают на этом деньги, вполне резонно приспособив к рыночным условиям продажу своего прошлого. Но в глубине души я почему-то считаю, что лучше все-таки торговать настоящим или будущим – в этом меньше чувствуется привкус неудачника. Или я не прав?
- Ты, оказывается, тоже способен на глубокие размышления. Но вот тебя слушаешь, и, ты извини, одна черта четко прослеживается.
- Ну-ну, госпожа психоаналитик. Я уже представил, что лежу на диванчике, подняв глаза к потолку.
- Будешь ерничать, я замолчу и вообще уйду спать. Так вот, ты постоянно ищешь себя в других, а не других в себе. Тебе не кажется, что второй путь интереснее, и многообразия в нем больше? Ты тут меня пытаешься убедить, что у тебя постоянно работает правило Глеба Жеглова – искренний интерес к людям. А на самом деле, это чистейший эгоизм. Может быть, ты, конечно, человек незаурядных способностей и возвысился до того, что вокруг тебя остался только вакуум. И мол, эти людишки так несовершенны и далеки от тебя, их так легко сосканировать и просчитать наперед, а затем подстроить свою линию поведения под их якобы загадочную и неповторимую душу. Но это, мой дорогой, чистой воды высокомерие. Потому что люди – идиоты, если уж тебе так проще это понять, а потому непредсказуемы и часто не подвержены законам формальной логики. Да и ты далек от совершенства, даже если ты гений, ибо у гениев свои заморочки в голове постоянно.
- Но ведь их, действительно, очень просто просчитать. А при современном развитии науки и техники – это вообще элементарная задача. Вот смотри, например. Люди редко интересуются деталями, пытаясь схватить главное. Есть, правда, отдельные индивиды, типа моей покойной бабушки, которые постоянно в деталях и тонут. Но ведь важно, напротив, опускать все большое и общее и запоминать всякие мелочи. Потом же при удобном случае напомнить про эту деталь, и человеку будет приятно. Он по наивности будет думать, что ты и главное помнишь и искренне им интересуешься. Но самое удивительное – это запоминать тайные желания людей, которые они выбалтывают в разговоре и забывают тут же об этом. Вот успеть схватить, а потом спустя время исполнить такое желание – самое большое удовольствие и большая удача. Этим легко сердце человека завоевать. Вот маме твоей «Беломор» когда-нибудь подарю – то-то она удивится, как я догадался.
- Ну, ты и сволочь, оказывается, Кирюшенька! Как у тебя все запущено-то! Откуда столько цинизма на каждую клетку организма?
- Но ты признаешь, что я прав?
- Частично да. Но только частично. Ты отвратителен, но при этом привлекателен. Надо же, и про маму он запомнил, зараза такая. Но я тебе про нее рассказывала не для того, чтобы ты меня жалел. А то знаем мы таких! У меня знакомый один тоже слушал-слушал слезливую женскую историю, а потом превысил границы сочувствия. Как он оригинально выразился, а? В общем, просто переспал с ней, а потом еще раз и еще раз. Жену его жалко, на самом деле, - он ловелас страшный.
- Да ладно тебе, сама же мне говорил про людей, которые живут «по умолчанию». Значит, ее что-то устраивает. Только не убеждай меня, что она ничего не знает. И потом какая любовь может быть у «умолченцев»? У них все по принципу: «хороший мужик – сошлись и живем».
- Как ты людей-то не любишь!
- Почему я их люблю, но при этом не закрываю глаза на их недостатки. Предлагаю тебе еще одну историю из жизни. Когда Германия еще не объединилась, в дикие времена «холодной войны» дружили две немецких семьи – одна из Лейпцига, а вторая – откуда-то из ФРГ. И вот у тех, которые в ГДР, родился мальчик. Когда построили, наконец, Берлинскую стену, заизолировали все границы, то друзья из Западной Германии приехали навестить «партайгенносе». Ночью этот самый западный немец взял ребенка, спрятал его в машине, а матери подсунул документы своей жены. Сели они в автомобильчик и свалили в ФРГ, а пограничники социалистические их спокойненько пропустили. Утром отец проснулся, увидел, что ни жены, ни ребенка больше нет, и только жена друга взамен осталась – она же без паспорта. Погоревал-погоревал, да и женился на жене друга, и родилось у них шестеро детей.
- Ну, и к чему ты это все мне рассказал-то? Какова мораль сей басни?
- Да никакой особенно. Просто конформистов на свете много, и ничего с этим не поделаешь. А таких, как мы с тобой, интеллектуалов всегда единицы. Поэтому большинству человечества живется тихо и спокойно, дети пачками рождаются, а мы все мечемся по планете и пытаемся их за уши к какому-то другому счастью притянуть! И вот тогда становится обидно, и все вокруг начинает бесить, и опускаются руки.
- Да-да, потому что даже признание дураков тебе, на самом деле, совсем неинтересно. Но представь, если бы все были такие умные, как ты? Это же было бы ужасно, потому что жизнь-то она в разнообразии. И соревноваться было бы сложнее, а твоя паранойя по поводу глубоко запрятанной неуверенности сделала бы все еще куда хуже, чем сейчас. Поэтому расслабься и постарайся получить удовольствие, как советует инструкция изнасилованным женщинам. Все, устала я от твоих рассуждений. Пойдем лучше по набережной побродим.
- Если это можно назвать набережной, то, конечно, побродить стоит. Может быть, лучше на наше вчерашнее место?
- Чтобы ты опять соленой воды нахлебался?
- Ну, хватит уже надо мной издеваться. Я извинился, мне стыдно, сегодня все будет совершенно иначе, я тебе обещаю. И потом я вообще не собирался купаться. Просто там совсем тихо, ты же знаешь, а я последнее время стал большим фанатом тишины и звездного неба.
…Ночной пляж был безлюден. Не видно было даже спальных мешков, и только высокая аккуратная стопка белых пластиковых лежаков и зонтики с лохматыми краями напоминали о том, что днем здесь бурно кипела жизнь, и трудно было найти свободное место. Они брели босиком по мокрому прохладному песку, стараясь ускользнуть от подкрадывающихся языков прозрачных волн, неторопливо набегавших на берег. Говорить о чем-то в этот момент совершенно не хотелось, и Кирилл лишь периодически смотрел на Катю, которая шла рядом, слегка опустив голову.
- Ничего, что я все время молчу? А то испугаешься еще, что со мной что-нибудь не так.
- Да нет, все нормально.
- Ты понимаешь, Кать, парадокс в том, что красоту природы я как-то особенно чувствую, и это, пожалуй, одна из немногих вещей, которые приносят мне истинное наслаждение в жизни. Но я совершенно не в состоянии поделиться этими ощущениями с кем-либо, хотя чувствую себя гораздо уютнее, если со мной в такие моменты находится близкий мне человек. Странно это, правда?
- Пожалуй.
Неожиданно Кирилл остановился и взял ее за руку. Еще секунду они смотрели в глаза друг другу, а потом он просто прижал ее к себе и поцеловал. Его ладонь утонула в ее густых волосах, он почувствовал ее тонкие руки у себя на шее и уже не мог оторваться от этих губ…
ГЛАВА 4
В то воскресенье Кирилл и Джоан поехали к его другу – солисту церковного хора в одном маленьком городке на юге Англии. Городок был ничем не примечателен, если бы не огромный собор – один из самых старых на туманном Альбионе. По дороге они опять разговорились на всякие философские темы, и Кирилл рассказал Джоан историю Дика, которому он в глубине души по-своему завидовал, хотя и исключительно белой завистью.
Дик учился в Оксфорде русскому языку и литературе, причем всегда был одним из лучших студентов. При этом все постоянно смеялись над его любовью к музыке (он неплохо играл на виолончели), потому что из-за своей стеснительности он боялся выступать перед публикой. Очень редко его можно было уломать сыграть что-нибудь на виолончели, а уж чтобы послушать его пение нужно было умудриться попасть на какую-нибудь узкосемейную вечеринку и спрятаться под стол, чтобы не смущать Дика. И вот после окончания Оксфорда он неожиданно все бросил и уехал в Вэллс, где прошел жестокий конкурс и поступил на работу в церковный хор. Кириллу всегда поражался тому, как Дик сумел вдруг раз и навсегда разглядеть свое призвание в жизни и, переступив через все мыслимые и немыслимые комплексы внутри себя самого, профессионально заняться пением. На самом деле, Кирилл и сам полагал, что работа должна быть хобби, т.е. по сути любимым делом, но у него как-то не всегда получалось находить достаточно удовольствия в том, чем ему приходилось заниматься. Да и смелости не хватало все бросить в один миг и начать жизнь с чистого листа – память постоянно со страхом за что-то цеплялась и не отпускала в свободный полет. К тому же в душе, вероятно, засели неприятные воспоминания о периоде мучительных поисков работы.
Дик с улыбкой встретил их на вокзале на своем стареньком «Рено»:
- Сколько мы уже не виделись, Кирилл?
- Да, пожалуй, года три, с тех пор, как закончилась твоя стажировка в Москве. Знакомься – это Джоан. Видишь, меня каким-то образом угораздило связаться на этот раз с английской девушкой. Как дела?
- Кирилл, неужели все так плохо? Дик может что-нибудь неправильно подумать, - Джоан чуть надула губки с деланной обидой.
- Ну, извини, дорогая. Просто он в курсе некоторых моих похождений, поэтому для него, действительно, должно быть странно, что на этот раз мой выбор пал на иностранку, да еще и англичанку. Впрочем, по его глазам я вижу, что выбор он одобряет. Правда, Дик? Впрочем ты же, как джентльмен, все равно ничего плохого не скажешь, даже если я тебя очень попрошу.
- Конечно-конечно. Не обращайте на него внимания, Джоан. У него всегда был несколько странный юмор и, как я вижу, за пару лет ничего, собственно говоря, не изменилось. Ладно, залезайте в машину, сейчас поедем ко мне. Только надо по дороге заскочить в супермаркет, если можно так назвать этот магазин в нашем городке, и купить что-нибудь на обед, если вы не возражаете.
- Отлично, только, пожалуйста, не какую-нибудь дрянь для разогрева в микроволновке. Мы с тобой пойдем выбирать, хорошо? И потом тут подобрались отличные повара – я всегда готовлю так, что пальчики оближешь. Да и Джоан тоже нескромно утверждает, что у нее получается готовить, когда на это есть время. Замечательная отговорка, да, Дик? Поскольку времени-то у нее никогда нет, то и проверить это крайне сложно. Ну, не надо на меня так смотреть, моя дорогая. Все, я умолкаю. Дик, давай рассказывай про себя.
- Честно говоря, ничего особенного-то не происходит. Ты же знаешь, что карьеру певца сделать довольно сложно: мало того, что надо ждать еще пару лет, прежде чем окончательно станет ясно, что у меня с голосом и какой тембр в результате получится. Так надо же еще успеть за это время сделать себе хоть какое-нибудь имя и заиметь связи. Мы вот с хором на гастроли ездим по Англии, прошлым летом во Франции были, а в этом году должны поехать в Германию. Но зарплата-то все равно так себе, поэтому я еще тут в школу устроился работать.
- Ты в школе? Музыку преподаешь?
- Нет, французскому учу детей. Так интересно, ты знаешь. Они у меня маленькие все – 9-10 лет, чего ты хочешь. Иногда просят еще у пятилетних преподавателя заменить. Столько энергии от них получаешь! Как начнут вопросы всякие задавать – не знаешь, что и ответить. Мотаться только постоянно приходится туда-сюда пять дней в неделю, а во второй половине дня еще и в хоре репетировать. Так и кручусь – только в субботу у меня выходной, а по воскресеньям, ясное дело, богослужение, петь надо. Я вас обязательно отведу послушать наш хор сегодня вечером.
Вдоль дороги растянулись поля с короткой молодой травкой, только еще пробившей тяжелую сырую землю. Местность была сильно подтопленная: там и сям виднелись крупные лужи, а местами поля были целиком засижены колониями жирных чаек – огромные белые пятна, словно комья внезапно выпавшего снега.
- Знаешь, Кирилл, я часто вспоминаю Москву. Там была настоящая зима, и я помню, как сильно я радовался снегу и морозу. Здесь ведь всегда так – не холодно, не жарко, а снег за всю мою жизнь я и видел-то пару раз.
- Дик, у меня есть приятель с Багамских островов, - вступила в разговор Джоан. – У него было схожее ощущение, когда он впервые увидел снег. Самое смешное, что это случилось в Африке на горе Килиманджаро во время его очередной командировки. Он долго не мог понять, что же это такое.
- Твой друг, моя любовь, вообще большой оригинал. Он у нас с Джоан стал притчей во язы цех, мне даже хочется с ним, наконец, познакомиться. Ты представляешь себе, когда он был маленький, то живого белого человека увидел лишь лет в шесть. Кто-то пришел к его отцу в гости, а мальчонка так испугался, что залез под стол и долго отказывался оттуда вылезать, не понимая, откуда взялся этот бледный дядя.
- Ну, а история с его поездкой в Англию? Помню, звонит мне и просит встретиться. Сидим, пьем кофе, и вдруг он мне начинает жаловаться, что в его номере ужасно холодно – как, мол, англичане могут жить при таких низких температурах. Я подумала, что все нормально – просто человек не привык к тому, что в наших зданиях обычно довольно свежо.
- Да-да, в конце концов, при холоде спать полезно. Я это, Дик, на своей шкуре познал: честно говоря, не особенно приятно спать в нетопленой комнате, хотя, слава Богу, холодов-то у вас здесь диких не бывает. Извини, я, кажется, опять тебя перебил, моя дорогая.
- Я уже привыкла. Так вот, я ему предложила накрываться двумя одеялами. А он мне отвечает, что и одного-то найти не может. Оказалось, в результате, что он даже постель не расстилал – так ложился сверху, как у себя на Багамах, и спал, не предполагая, что там внизу одеяло вообще-то есть. Он же привык – жара, ну, максимум простынкой прикроешься. Вот такой оригинал... Ой, смотри, какая красивая церковь!
- Да, Кирилл, обрати внимание. На ней, кстати, очень симпатичные солнечные часы есть.
- Дик, вы англичане все-таки меня поражаете. Ну, зачем было делать солнечные часы при такой погоде, когда у вас всегда или пасмурно, или дождь! Сам же пять минут назад рассказывал про то, как несчастные крестьяне безуспешно пытаются поля осушать!
Двухэтажные домики, в которых жили хористы, казалось, не менялись уже лет триста, а, может быть, и больше – со времен очередного пожара, когда все деревянные строения поменяли на здания из местного камня. Потемневшие стены, местами покрытые зеленым мхом, и аккуратные газоны, обнесенные низкой изгородью из выцветших под дождями и редким солнцем потрескавшихся жердей, хранили в себе воспоминания о тех днях, когда хористы стаптывали жесткие башмаки о мощенную камнем улицу и заходили в собор через специальную малозаметную дубовую дверь с чугунной ручкой, которая вела в крытую галерею. Обитателям домиков запрещалось что-либо менять в своих жилищах – здания были собственностью собора. Поэтому их не украшали спутниковые антенны или выносные кондиционеры, а трава всегда была подстрижена на определенную длину.
Кирилл в очередной раз поразился тому, насколько легко создать типичный английский пейзаж – каменные дома, белые рамы на фоне серого дня и пасмурного неба, с которого легкой дымкой сыплет дождь, ровная травка газона и полицейская машина на пустой улице. «Картинка получается прямо для очередного детектива Агаты Кристи. Сейчас еще какой-нибудь типичный охламон полицейский – с головой, как бильярдный шар, и с рыжими усами - выйдет», - усмехнулся он. В это время из соседнего домика, действительно, появился высокий мужчина в синем кителе с явным недостатком блондинистой растительности на голове и водянистыми слегка навыкате глазами. Следом за ним шла старушка в клетчатом пиджаке с отороченными черной тканью кармашками. «Ну, а бабушка, пожалуй, сойдет за мисс Марпл», - развеселился Кирилл.
Внутри стены были отделаны темными деревянными панелями, которые лишь мрачнели под гнетом веков и, что удивительно, почти не страдали от тлетворного влияния жучков. Гостиную украшал камин и каменная ниша с красочным витражом двухсотлетней давности, который Дик, по его рассказам, чуть не разбил во время очередной вечеринки с другими хористами.
- Дик, а что это у вас машина стоит полицейская?
- Да, это полицейский приехал мать проведать. Но на самом деле, по секрету тебе признаюсь – тут у нас поймали одного педофила. Хорошо, что газетчики не прознали, а то был бы такой позор для собора, репутацию нашу безнадежно бы испортили в миг. Про наш мужской хор и так слухи ходят всякие нехорошие, как это обычно бывает, а тут еще этот любитель интернета. Его через сеть и поймали, на самом деле, когда он по разным сайтам лазил.
- Затягивает работа с мальчиками?
- Все шутишь! Да нет, честно говоря, с мальчиками петь вместе отвратительно. Девочки и поют точнее, и вообще больше стараются. А эти постоянно что-нибудь путают, не всегда аккуратно попадают в общий ритм, да еще норовят пропустить репетиции. Ну, а что касается полиции, то здесь же у нас две школы-интерната, между ними постоянная конкуренция.
- Бандитские разборки?
- Да нет, это же не Америка. Но некоторая напряженность все равно существует. Особенно когда очередной чемпионат по регби, и одна из команд проигрывает, все ждут какой-нибудь хулиганской выходки. И часто дожидаются, надо сказать. Поэтому работы констеблю хватает. Бросайте вещи, и пошли я вам собор покажу, а потом будем обед готовить.
В принципе, как и любой небольшой город, весь Вэллс состоял из местных достопримечательностей, которые всегда создают неповторимый уют и привлекают ленивых, обвешанных камерами случайных туристов, первоначально недоумевающих о том, зачем же они все-таки заехали в такую дыру – самый маленький город Англии. Благодаря местным экскурсоводам, скучающие визитеры постепенно проникаются всем величием своей поездки и не забывают живо поведать о ней своим друзьям и иным потенциальным жертвам провинциального турбизнеса.
Кирилл вспомнил рассказ одной своей знакомой про поездку в Египет. «Наверное, это похоже на вход в одну из пирамид: пока человек обречено бредет в полутьме, дыша в затылок впереди идущему искателю приключений, он постоянно встречается глазами с цепочкой, движущейся навстречу и шепчущей: «Не ходите туда, не стоит, не надо, там нет ничего интересного, там темно и душно». Но обратного пути нет, сзади нажимают любители древности, и в результате ты оказываешься в небольшом зале без единого огонька, приближаешься вплотную к стене с заветным саркофагом, разворачиваешься и бредешь обратно. И сам шепчешь, шепчешь, шепчешь… Но стоит только выйти из пирамиды и зажмуриться от яркого восточного солнца, как хочется уже рассказывать всем о прелестях пирамид, о том, что сотни долларов были заплачены не зря, несмотря на все отвратительные «прелести» чартерного перелета», - подумал он, глядя на группу немецких пенсионеров, деловито прогуливавшихся вдоль дома епископа.
Когда в Вэллсе построили собор, то через какое-то время в город переехал и местный епископ англиканской церкви. Дом его был окружен рвом, наполненным грунтовыми водами – один из епископов построил в Вэллсе, известном своими подземными источниками, каналы, которые питали ров и целый город; сей водопровод сохранился и поныне. По нынешним меркам ров казался более, чем слабой защитой, однако в свое время он надежно предохранял хозяина от беспорядков и обозленных толп средневековой черни. Горожане и крестьяне, недовольные повышение налогов или просто уставшие от своей голодной и бедной жизни, вооружившись пиками и кольями, смело наступали на дом погрязшего в роскоши епископа, пытаясь взять его штурмом. Чтобы хоть как-то оборониться от этих социальных потрясений, дом превратился в настоящий замок – вокруг была возведена крепостная стена с бойницами в форме креста, а для надежности был еще и вырыт ров.
В наше время по рву мирно плавали утки и лебеди. Дик объяснил Кириллу и Джоан, что лебеди, поколениями обитавшие в этом городе, на генетическом уровне были обучены специальному трюку: когда им хотелось есть, они подплывали к голубой ленточке, привязанной к окну одной из башен, и дергали за нее своими наглыми алыми клювами. В башне звонил колокольчик, и кто-нибудь обязательно бросал им еды из окошка.
- Ты удивишься, но это первый раз в жизни, когда красота архитектуры меня так поражает, - шепнул Кирилл Джоан, когда они вошли в собор.
- Разумеется, ведь искусство для тебя лишь мертвое воплощение действительности, - съязвила она.
- Будешь смеяться, но архитектура в особенности – камни же молчаливы и лишены духа жизни по природе своей. Но ты посмотри на эти своды!
Своды у собора, действительно, были в форме трех лихо закрученных восьмерок, отражающих прихоть древнего мастера. Часы на одной из стен оказались «вторыми самыми старыми в Европе», как пояснил Дик. Дяденька-куколка отбивал ножкой каждые пятнадцать минут, а ежечасно стучал молоточком в колокольчик, как бы вызывая на суд публики фигурки рыцарей, торжественно совершавших несколько оборотов и также незаметно по-английски исчезавших. Золотой круг показывал, сколько дней осталось до полной луны и какова была форма лунного диска на определенный день.
Дик по блату провел их в комнату для совещаний: поднявшись по старым стертым ступеньками с черными прогалинами на серовато-белом граните, Кирилл вдруг почувствовал, как он переносится сквозь века в далекое прошлое на одну из конгрегаций священников собора. Круглая комната, освещаемая сквозь расположенные вдоль потолка окна, была полна неслышной музыкой. Каменная лавка, пущенная вдоль стен, местами разделенная на ниши для особо приближенных и высокопоставленных церковных сановников, чьи места были отмечены табличками, казалось, была еще теплой. Посередине зала стоял столб, от которого по потолку расходились лучи, создавая неповторимую акустику – даже дышать в этой комнате хотелось ритмично и четко, чтобы не нарушать гармонии.
Заслуженный гордостью собора был огромный орган. Джоан попробовала взобраться по узкой лесенке, которая вела наверх к инструменту, но потом передумала и вернулась обратно.
- Что побоялась застрять? Да уж, эта лесенка точно не для американцев – с их габаритами они бы точно где-нибудь на середине и застопорились бы.
- Я бы попросила тебя не отпускать шутки по поводу моей внешности, мой дорогой. Если тебя что-то не устраивает, ты всегда волен уйти.
- Ну, ладно, не обижайся. Дик, а зачем там зеркальце и камера с маленьким экраном? Органист еще параллельно за залом следит?
- Нет, он просто должен постоянно наблюдать за действиями дирижера, который стоит вот здесь внизу и руководит хором. На самом деле, это очень сложная работа, потому что, по сути, органисту приходится постоянно предугадывать жесты дирижера – ведь звук органа доходит лишь через доли секунды, а следовательно, и клавиши надо нажимать чуть раньше, чтобы четко попасть в ритм с поющими.
После обеда оставалось еще пару часов до вечерней мессы, и Дик предложил проехаться до развалин, оставшихся еще со времен древних римлян. Они долго поднимались на гору, сгибаясь под сильными порывами ветра, пока наконец на вершине холма не увидели башню, в которой по пути откуда-то куда-то прикорнул Святой Патрик. На многие мили вокруг открывался удивительный вид – зеленые поля, аккуратно расчерченные колышками загородок, домишки городов, холмы Уэльса. Летом здесь проводился фестиваль хиппи, который позволял местным фермерам заработать денег больше, чем от сельского хозяйства, сдавая свои поля под палатки.
По небу плыли серые тучи, сквозь которые с трудом пробивалось белое, ослабевшее за зиму солнце. Кирилл почувствовал, как порывы ветра буквально сносят его с места. Впрочем, их вряд ли правильно было называть порывами, поскольку ветер дул перманентно, словно мощнейший вентилятор со съемочной площадки, и с разных сторон так, что от него невозможно было укрыться. Кирилл и Джоан попробовали забраться внутрь башни, однако и ее продувало насквозь через проломы в стенах. «Вот так один шотландец и улетел в море», - вспомнил Кирилл недавно виденный телевизионный сюжет. Ноги скользили по мокрой траве, было все труднее сопротивляться ветру. Джоан уже потянулась к серому камню с металлической табличкой, указывавшей основные направления и объекты и расстояние до них, в наивной надежде, что телу удастся зацепиться за камень, если что.
Ему вдруг захотелось, чтобы этот поток подхватил его и понес, как Питера Пэна, в волшебную страну мира и покоя. И словно отвечая на его мысли, две маленькие девочки, гулявшие с отцом, широко расставив руки и распахнув полы своих дутых курточек, почти взмыли над землей и полетели в объятья сидевшего на каменной лавке папаши, визжа от восторга и страха. В душе у Кирилла вдруг снова возникло острое желание иметь детей. Иногда при виде счастливых карапузов и их улыбающихся родителей у него все переворачивалось внутри, и чуть влажнели глаза. «Вот еще, дурацкая сентиментальность», - зло оборвал он свои мысли и, стараясь не поскользнуться, пустился вслед за Диком и Джоан, которые уже направились вниз.
Ожидая начала службы, Кирилл вдруг вспомнил полюбившийся ему роман «Имя розы». Может быть, это было простым совпадением, да и собор был вовсе не католический, но общая обстановка церковного священнодействия, таинственные коридоры и дубовые двери, стертые каменные ступени и холод бежево-кремовых стен, служка, протиравший серебро в одной из комнат и в испуге сощуривший на них близорукие глаза… Все это создавало особую тяжелую атмосферу ожидания чего-то мистического. Кирилл бросил взгляд на Джоан, которой тоже было немного не по себе. Она постоянно поправляла на носу очки и крепко сжимала его руку. Наконец под пение псалмов появилась процессия.
Впереди шла девушка с кадилом и девочка, за которыми следовали мальчики в голубом и с белыми воротничками, немного похожие на мушкетеров из любимого советского фильма. Замыкали шествие мужской хор, строгий мужчина в черном, гулко стучавший об пол позолоченной палкой, и рыжий лысоватый священник в очках, одетый в белую с золотом ризу. Группа мужчин и женщин в белом внесла крест на длинном шесте. Всем присутствующим раздали стеариновые свечки с картонными кружочками у основания, которые защищали руку от горячих капель. Липкая обкрученная бумажка под картонкой не позволяла свечке скользить в руке. Впрочем, после того, как все помогли друг другу зажечь свечи, оказалось, что сделаны они для удобства прихожан – капель не было. Чтобы отвлечься от тревожного чувства, Кирилл стал думать о том, испаряется ли стеарин или сгорает полностью, и неожиданно осознал весь символизм исчезающей в руках свечки. Вместе с мыслями и желаниями она безвозвратно ускользала в вечность, унося язычок душевного пламени и доставляя молитвы до Бога.
В это время священник торжественно объявил собравшимся о цели мероприятия, и все принялись повторять за ним слова молитвы с листочков, розданных вместе со свечами. В зале царил мрак, разбавленный только мерцанием свечей и слабой подсветкой двух небольших прожекторов. В темноте вступил хор, и Кирилл почувствовал, как внутри все задрожало от эффекта, произведенного сочетанием музыки, отсутствия света, специфического церковного запаха. Он почувствовал энергетику, исходившую от собравшихся и с ужасом вспомнил кадры из кинофильма «Александр Невский». «А ведь эти детей кидать в костер будут и даже не задумаются», - промелькнуло в голове. Обычные люди, которых он всего полчаса назад видел в магазине и на улицах маленького города, на секунду превратились в мощную силу, сплоченную верой и ощущением собственной правоты.
- Кирилл, что с тобой? – шепнула Джоан, чуть дернув его за рукав.
- Нет, ничего, так, - ответил он, как бы очнувшись от своего оцепенения. – В нашей церкви я таких фанатиков не видел, хотя по всем нормам православия, именно мы должны становиться единым целым во время службы. Но у нас все-таки это как-то спокойнее и добродушнее проходит. А здесь, представь себе – добровольные зомби на час. И ведь они наступят и перешагнут…
- Я тебя не понимаю, извини.
Хор двинулся в сторону молельни. Все собравшиеся выстроились за ним, и цепочка людей, освещаемых отблесками свечей, направилась к алтарю. Идти приходилось медленно и осторожно, чтобы ветер, гуляющий по собору, не задул свечу. От сильного нервного напряжения рука Кирилла немного ослабела, и он боялся выронить стеариновый жезл. Наконец люди расселись на обитые пурпурным плюшем откидывающиеся кресла и деревянные скамейки, покрытые вышитым полотном с гербами и причудливым орнаментом. Откуда-то сверху в микрофон раздался голос священника, и Кирилл долго искал глазами его бело-золотое одеяние, пока окружающие пели псалмы и читали Библию. Синий дым клубился на дрожащем свету свечек и прожекторов, запах ладана и ароматы кадила неслись по церкви, провожая отзвуки последней молитвы. Хор и процессия удалились, а прихожане отправились сдавать свои пожертвования в церковную кассу. «Да уж, тут мимо не проскочишь! Даже если не захочешь, подать придется», - развеселился Кирилл, небрежно бросив завалявшуюся в кошельке мелочь в корзиночку на шее одной из добровольных помощниц церкви под ее чуть осуждающий взгляд и вежливую, словно приклеенную улыбку.
- Чего улыбаешься?
- Да так, Джоан, вспомнил, как нищий сказал женщине, бросившей ему монетку: «Спасибо, мадам, но я по воскресеньям не работаю». А эти, как видишь, работают. У тебя не возникло какое-то странное ощущение от всего этого? Как будто кнопочку кто-то нажал, и группа здравомыслящих и совсем не пьяных людей вдруг собрали волю в кулак и сконцентрировали ее в чьей-то чужой и властной руке. А потом так же, словно по мановению волшебной палочки, стряхнули с себя все это и, повернув в голове выключатель, снова превратились в расчетливых обывателей, норовящих сэкономить на церковных взносах и подсознательно конфликтующих с одержимыми сборщиками податей.
- Поэтому я, наверное, и не верю в Бога.
- Да? Вот это новость. А ведь, действительно, я тебя раньше никогда об этом не спрашивал. Так почему?
- Потому что церковь – это обычные люди. И все зло на Земле тоже творят обычные люди. А Бог, милосердный и всевидящий, мудрый и вездесущий, никогда их не останавливает, позволяя вершить самые большие несправедливости, какие только можно придумать.
- Это вольтерьянство, моя дорогая. Не хочу вступать с тобой в философский диспут, но Бог дал нам свободу выбора и направляет нас на хорошее. Ну, а уж если мы не прислушиваемся к его советам и норовим все сделать по-своему, то чего уж тут на Всевышнего пенять. А потом, в конце концов, ведь только в вере можно найти счастье и смысл жизни. Разве нет?
- Ты хочешь сказать, что искренне веришь в загробную жизнь?
- Честно говоря, не очень. Если бы я не боялся смерти, то обязательно проверил бы, что там за этим последним порогом. Только из-за него никто еще не возвращался, поэтому негативный опыт человечества довлеет надо мной и не позволяет мне решиться на этот шаг. Удовлетворить, так сказать, свое любопытство. Но при этом посмотри, насколько легче жить, когда знаешь, что все это не напрасно и «там» тебе наконец станет хорошо.
- Но счастье должно быть здесь и сейчас, по-другому это не работает.
- Ладно, если ты такая умная, скажи мне, что такое счастье?
- А я не могу. В глобальном масштабе его нет. Оно прячется в тех маленьких моментах радости, которые ты переживаешь за свою жизнь. И если ты научишься моделировать ситуации, в которых тебе хорошо, то сможешь устроить себе почти перманентное счастье, независимо от внешних обстоятельств.
- Ты серьезно?
- Конечно. Посмотри – ведь все оценки «хорошо» или «плохо» сидят у тебя в голове. Если ты сможешь построить некий иллюзорный мир и получать кайф, потому что в нем все живет, крутится и работает, то тебе будет не важно, где ты трудишься, чем ты занимаешься, есть у тебя деньги или их нет, несут тебе окружающие бирюльки или нет. Если ты умен, ты всегда себе найдешь занятие, а если оно впишется в концепцию твоего внутреннего «я», то ты даже научишься получать удовольствие от работы.
- Нет, стоп, моя дорогая, у меня по-другому мозги функционируют. Ведь для поддержания этого внутреннего мира мне, например, надо постоянно бороться, искать себе интеллектуальные вызовы, стремиться к тому, чтобы окружающие меня ценили. И собственно это источник карьерных устремлений – чем выше, богаче, престижнее структура, к которой ты принадлежишь, тем больше меня ценят, как мне кажется. Может быть, поэтому я так неудовлетворен тем, что дают мне мои занятия наукой.
- Да это же полная ерунда. Ты никогда не найдешь такой структуры, которая бы полностью удовлетворяла всем твои запросам, ибо внутри нее всегда будут обычные люди, на фоне которых тебе самоутверждаться будет скучно, поскольку ты всегда будешь делать это быстро. А чем быстрее достигаешь поставленной цели, тем больше вероятность того, что тебя охватят скука и разочарование.
- Поэтому лучше сразу застрелиться, да? Прямо эпоха Возрождения какая-то: достигнешь быстро – придет скука, будешь ковыряться – все надоест, и неудовлетворенность даром не пройдет, тоже придет скука! Ладно, стреляться еще рано, но если мы вот так будем стоять под этим мелким дождичком и рассуждать о возвышенном, то кончится это все воспалением легких или, по крайней мере, простудой. Где же Дик?
- Так он же сказал нам, что мы встретимся после службы около его дома! Я еще удивилась, чего мы дожидаемся тут под дождем.
- Ну вот, начинается. Склероз, склероз… Чего же мы здесь стоим? Что нам поговорить больше негде? Пошли уже! Могла бы и сразу сказать. Договариваются там о чем-то, - ворчал Кирилл, пока они пересекали мощенную черным булыжником площадь…
- Доброе утро, любовь моя! – Кирилл с улыбкой наблюдал за тем, как Катя медленно и неохотно открывала глаза, а затем нежно потерся носом о ее несущий остатки сна лоб. – Черт возьми, приятно просыпаться рядом с такой красивой женщиной!
- Доброе утро, - спросонья пробурчала Катя. – Уже с утра энергия бьет ключом? Чего ты улыбаешься?
- Ну, скажи еще, что тебе это не нравится. Я рад встретить рассвет рядом с тобой. Важно ведь не только, с какой женщиной мужчина засыпает; гораздо важнее, с какой женщиной в мыслях он просыпается. Сегодня утром тебе повезло, потому что ты мне снилась.
- Какая честь, Боже мой! – Катя шутливо провела рукой по его волосам и призывно потянулась. – Честно говоря, мне совершенно не хочется вставать.
- Ну, мы вполне можем еще поваляться. Спешить-то нам вообще некуда, мы же на отдыхе. Поэтому мы смело можем провести целый день в постели, вдыхая свежий морской воздух и любуясь солнцем через окно. Тем более, что в помещении прохладней.
- Да, а потом ты умрешь с голода, и меня обвинят в твоей смерти. И совесть еще заест. Так что давай-ка, чеши в душ, а я пока сделаю зарядку.
- Зарядку?! Ты с ума сошла! Какая может быть зарядка, когда рядом с тобой такой мужчина? – Кирилл игриво сжал ее плечи, и его язык заскользил по беззащитной коже ее шеи. Он почувствовал, как с испугом и восторгом напряглась жилка под действием его губ, и Катя глубоко вздохнула.
- Завтрак отменяется, солнышко. У нас еще есть пара незаконченных дел. В принципе, ерунда - начать и кончить.
Он наклонился над ее ухом и прошептал: «Мне кажется, я люблю тебя». Катя обвила руками его шею, и про незаморенного червячка они забыли еще на полтора часа…
- Ты знаешь, говорят, что с возрастом разговоры в постели становятся ценнее секса?
- Ну, по тебе это не скажешь. Хотя я помню, мне друзья пересылали по е-мейлу какую-то смешную штучку, в которой было одно мудрое высказывание. «Выбирая спутника жизни, старайтесь, чтобы это был интересный собеседник. Ведь в старости у Вас останется только одно развлечение – возможность поговорить». По-моему, здорово подмечено.
- На самом деле, Кать, в этом есть доля правды. А потом представь себе, ты лежишь абсолютно голый перед другим человеком, и логично, что тебе морально тоже трудно закрыться. Вот и начинаются всякие откровенности, философские беседы. Это я все пытаюсь намекнуть, что мы с тобой не просто кролики, а люди с большими интеллектуальными запросами. Не прижимайся так сильно к моей груди, ты мне подбородком ее точно продавишь… Ладно-ладно, извини, ты же понимаешь, что на самом деле, мне очень приятно гладить твою милую головку. Ну, иди сюда.
- Ты злой и циничный!
- Неправда! Хотя как человек, вынужденный по воле рока принимать решения, я прячу в глубине души свою жестокость. Согласись, чтобы решиться на что-то, нужна жесткая натура, потому что ты при этом определяешь не только свою, но и чью-то еще судьбу.
- Твоя проблема, Кирилл, в том, что ты слишком глубоко загоняешь этот свой железобетонный каркас, ибо боишься его. Ведь он так не соответствует надуманному тобой же самим образу «доброго я», этакого «белого и пушистого» хорошего мальчика Кирюши, что ты пугаешься этого джина и крепко закупориваешь его в бутылке. Но надо же дать выход стрессу иногда! Ты вообще в состоянии расслабиться?
- А я не напрягаюсь. Помнишь, как в том анекдоте? Честно говоря, расслабиться довольно сложно, потому что мои мозги постоянно работают. У меня из-за этого даже со спортом проблемы. Все люди, как люди – терзают тренажеры, радостно потеют и позволяют мозгам отдохнуть. У меня же получается двойное напряжение – и голова мыслит без остановки, и тело утомляется.
- Хочешь я тебе одну умную вещь скажу, только ты не обижайся. Все эти твои напряги из-за каких-то скрытых комплексов. А ты просто пойми, что ты крутой: вот посмотри на себя такого закомплексованного и «грязного» душой и попробуй полюбить себя. Со всеми своими недостатками, с неадекватностью по отношению к окружающему миру, с противоречиями между установившимися в тебе представлениями о мире и той реальностью, которая живет как вещь в себе, независимо от того, что ты о ней думаешь. И станет тебе тогда хорошо и легко.
- Вынуждаешь меня на какие-то откровенности. Сейчас вот слушаю тебя и думаю о том чувстве полета, которое я однажды испытал. Может быть, девушка меня тогда так своей энергией зарядила, может быть, просто какие-то внутренние оковы упали, но минут на десять я ощутил себя, если не ангелом, то уж по крайней мере птицей. Помню, вышли мы тогда из гостиничного номера, а мне все время смеяться хотелось, и было чувство невесомости. Я даже испугался, потому что мне показалось вдруг, что я от пола начал отрываться. Только не смейся, пожалуйста, я совершенно серьезно сейчас говорю.
- Вот видишь, может быть, из таких моментов и состоит счастье? Ведь наверняка тебе хотелось тогда любить других и сделать так, чтобы и им всем стало хорошо, чтобы они тоже были такие же крутые, как ты. И ты не испытывал никакого чувства неполноценности, зависти, даже состязательности по отношению к ним, правильно?
- Да, слушай, так оно и было. Жалко только, что все это так быстро проходит. Иногда я из-за этого начинаю впадать в какую-то депрессию.
- А у тебя вообще, я посмотрю, постоянные перепады настроения. У меня у подруги ухажер был один – канадец. Странная у нее любовь тогда была: совсем голову потеряла, запуталась окончательно. Не могла понять, кого же ей выбрать: канадца, который был готов ради нее горы свернуть, или мужа, которого она тоже любила-жалела. Она однажды приехала в Канаду с делегацией, а любовнику своему, естественно, об этом не сообщила – устала уже мучиться, сказала ему, бросает его. А он каким-то образом узнал о ее поездке, настырный был, зараза. Стал искать – проверил все рейсы, которые из Москвы прилетали в крупные города. Потом пошел по гостиницам – чувствовал ведь, что они меньше, чем в четырех звездах не остановятся. И нашел. Она говорит, пришел он тогда и стоит на пороге – растерянный такой, чуть-чуть стесняющийся, глаза по-собачьи грустные, но при этом есть в них какая-то одержимость и даже надежда. С одной стороны, смешно смотреть, а с другой, жалко невыразимо, так что даже сердце сжимается. И уже не было сил его прогнать, потому что душа за него болела.
- А муж?
- И за мужа тоже болела, потому что этот бы точно без нее пропал. Такая, знаешь, типичная русская баба, которая своего мужика жалеет, хотя, казалось бы, за что его особенно и жалеть, и любить-то.
- Просто мексиканский сериал какой-то. Чем же дело-то кончилось? Мне прямо даже интересно уже стало, - Кирилл приподнялся на одном локте и внимательно смотрел на Катю.
- Да у них много еще всяких историй с этим канадцем было. Она, например, тогда с бизнесменами своими закрутилась и забыла про него. Приходит вечером в бар в гостинице, а он сидит пьяный на стуле у стойки и плачет. Оплывает так как-то – они же эти стулья с высокими ножками, да еще без спинки такие неудобные. Он почему-то вдруг подумал, что она его бросила. Такой же, наверное, как ты был мнительный.
- Просьба без комментариев, ты не отвлекайся, пожалуйста.
- Да бросила она его, бросила. Я ее тоже тогда спросила, почему. А она ответила, что неожиданно поняла, что это не мужчина ее жизни. Мелочь какая-то ей в голову втемяшилась. Сейчас вспомню… Ах, да, не понравилось ей вдруг, как он ест. У них завтрак был – шведский стол. И вот он ел так жадно-жадно, потому что на халяву было. Она на него посмотрела, и как будто туман весь любовный развеялся – напротив нее сидел абсолютно чужой человек. Ну, и вообще, несмотря на свой романтический ореол, он был большим оригиналом. Как он ей сказал однажды: «Ты извини, цветы тебе не дарю, потому что вазы нет, а значит, они все равно бы завяли». И что самое интересное: потом когда он ее уговаривал вернуться и подарил-таки цветы, они очень быстро завяли, на самом деле. Женщинам, как и цветам, нужно внимание.
- Ты еще скажи что-нибудь банальное, типа «цветы надо покупать с любовью». Как у цветочников модно стало говорить – покупаете на счастье. В общем, намек твой я понял, но ты же знаешь, что на этом острове цветов не продают. Поэтому единственная возможность у меня – пойти и нарвать их где-нибудь в горах, если на этой выжженной земле еще что-то произрастает. Буду, как комвзвода Варава. И вообще, мне эта история показалась уж очень жизненной. Не с тобой ли она произошла?
- Да, ладно, расслабься. В конце концов, даже если и со мной, то какое это теперь имеет значение. Нет, я ничего не имела в виду. Про цветы тоже забудь. Когда мне последний раз цветы дарили, то все это не очень хорошо кончилось…
ГЛАВА 5
Катя сидела на кухне и плакала. Разорванная футболка оскорбленной прорехой смотрела на мир, руки болели, и на них уже начали появляться первые признаки будущих синяков. Внутри все саднило так, будто несколько ежиков совокуплялись, растопырив свои колючки. Нет, вначале плакать ей не хотелось из принципа: злость на Сандро бурлила в ней, и она было бросилась к кухонному столу за ножом. Но тут начало включаться сознание, и какой-то невидимый голос сказал ей «стоп». Желание мести сменилось жалостью к себе, с которой она еще могла бороться, но когда наступил этап апатии, она просто сползла на пол, уткнулась головой в колени и разревелась, не в силах больше сдерживаться. Хотелось стучаться головой об стену от бессилия и унижения, и она с горечью думала, что только такая дура, как она, могла убежать от одних бандитов, чтобы непременно попасть к другим. «Господи, почему же мне всегда так не везло на мужиков-то!» - кругами проносилась в голове одна и та же мысль, словно свора гончих собак, слепо несущихся за механическим зайцем.
Она вспомнила, как в Канаде за ней приударил самый невзрачный мужичонка в их делегации, взятый шефом за границу из жалости и исключительно из-за своего подхалимства. Небольшого роста с круглой головой и ногами колесом, он, вероятно, считал себя не меньше, чем Аленом Делоном, поэтому вел себя очень настойчиво. До тех пор, пока однажды Катя, закрывая дверь своей комнаты и не зная, как же избавиться от этого призрака отца Гамлета на пороге, не прищемила ему палец, по-барски расположившийся в щели у косяка. После такого «радушного» приема, Ренат надолго забыл дорогу на ее этаж и окончательно сник. Кате тогда же пришлось еще лечить его от культурного шока – такого она никогда больше потом не видела. Ренат, впервые попав за рубеж, никак не мог адаптироваться к окружающей обстановке. Работать у него не получалось, потому что дел никаких особенных и не было – его ведь протащили по блату. После того, как он на паре деловых встреч ляпнул несколько совершеннейших глупостей о таких вещах, которые были понятны любому, кто доучил в школе физику хотя бы до конца седьмого класса, его перестали брать с собой. Поэтому он целыми днями шлялся по городу или сидел в своем номере и просто мертвецки напивался. Женщины канадские, естественно, им не интересовались, Катя тоже чуть инвалидом не оставила, а на проституток денег было жалко.
В конце концов, когда он достиг состояния отца Федора из «Двенадцати стульев» и готов был начать разговаривать с царицей Тамарой, шеф решил отправить его обратно на родину. Но в аэропорт с ним ехать было некому, а по-английски он, понятное дело, не говорил. Пришлось извращаться, а вернее, пускать в ход русскую смекалку. За вечер Катя села и фломастерами на картонке написала ему номер рейса и две фразы, типа «Я лечу в Москву» и «Помогите мне найти дорогу». Картонку на веревочках повесили ему на шею под пиджак. В аэропорту он, подобно эксгибиционисту, гордо распахнул пиджак перед девушками на регистрации, чем их немало удивил. Но, увидев его бесконечно печальные глаза, девушки сжалились, а одна из них, мило и слегка растеряно улыбаясь, даже довела его до линии контроля. Тем не менее, злоключения Рената на этом не закончились – при проходе через металлоискатель он, естественно, зазвенел, а когда сотрудник службы безопасности попросил его расстегнуть пиджак, наотрез отказался это делать. Он так неистово скрещивал руки на груди и мотал головой, что через пару минут вокруг собралась небольшая группа полицейских, каждый из которых уже начинал гордиться в душе. Это было видно даже по тому, как нагловато сидели фуражки на их головах: еще бы, поймать и обезвредить террориста-самоубийцу – это не шутка. Когда же пиджак, наконец, распахнулся, грянул такой хохот, что Ренат от стыда готов был провалиться под землю. Зазвенели, как потом выяснилось, бутылочки из гостиничного мини-бара, заботливо распиханные по внутренним карманам пиджака.
Катя на секунду улыбнулась сквозь слезы, а потом вдруг поняла, что сама-то недалеко ушла от Рената, и ей до боли в сердце захотелось домой. Решение пришло мгновенно, благо, что все детали она продумывала уже не первую ночь. Пошатываясь, она поднялась и, одернув майку, двинулась к двери, предварительно подхватив со стола бутылку коньяка, пару стаканов, лимон и узкий длинный нож.
У входа в кабинет Сандро, как обычно, стоял Васек, слегка подремывая в этот предутренний час. Заслышав шаги в полутемном коридоре, его громадная фигура напряглась, но, увидев Катю, он тут же расплылся в сальной улыбке, блеснув фиксатой челюстью.
- Куда направляемся? Неужели понравилось с боссом? Надеюсь, ты теперь нами тоже не побрезгуешь?
Катя презрительно ухмыльнулась и показала ему бутылку и лимоны.
- Губы не раскатывай, хамло. Совсем уже тут забылись – нечего свою деревенскую рожу с начальством равнять. Сандро у себя?
- У себя, но велел не беспокоить. Ты очень-то не ганашись: ты думаешь, что ты ему нужна теперь очень будешь? Он развлекся, и у тебя все шансы теперь на помойке оказаться. Поэтому подумай, прежде чем нос задирать, может быть, и мы с ребятами еще за чем-нибудь пригодимся.
Катя внимательно посмотрела ему в глаза, и от ее взгляда повеяло таким холодом, что даже тупой Васек, который мог смело получить пуль десять в голову навылет и остаться с не задетым мозгом, почуял что-то неладное. Он снова напрягся, но было уже поздно. Катя со всего размаху ударила ему ногой в пах. От неожиданности громила чуть осел, схватился руками за причинное место, и его фигура нависла над девушкой, шелестя «У, су…». Договорить он не успел – стремительно мелькнуло лезвие, и нож мягко вошел в область сердца. «Странно. Будто в чуть размороженное масло. Да, таким оно и должно быть перед тем, как его подавать на стол, иначе не размажется нормально», - почему-то подумала Катя. Этого момента она боялась больше всего: до последнего момента не знала, решиться ли вот так просто убить человека, сможет ли попасть сразу, куда надо, или нож соскользнет о ребро, не поднимет ли шума Васек. Чтобы избежать последнего, она чуть подхватила его и позволила телу грузно, но тихо опуститься на пол. Аккуратно, стараясь не забрызгаться кровью, Катя вытащила нож, с ужасом наблюдая за расплывавшимся на рубашке красным пятном. Оглянувшись по сторонам, она резко толкнула дверь в кабинет Сандро.
В душной комнате царил привычный беспорядок. На столе повсюду валялись какие-то бумаги, стояли пустые и полупустые пивные бутылки, пара стаканов, в одном из которых в недопитом вине еще плавала муха. В углу уныло работал небольшой телевизор, а сам Сандро возлежал на небольшом кожаном диване и дремал. Рубашка его была расстегнута, обнажив жирный живот с уходящей куда-то в брюки дорожкой жестких черных волос. Увидев в дверях Катю, он удивленно приподнялся на локте и уставился на нее мутным взглядом.
- Чего пришла? Кто тебя пустил? Я же просил никого не впускать. Где там Васек, что за дела вообще?
Катя молча подошла к нему и показала бутылку коньяка. Потом резко подняла ее и обрушила на голову Сандро. Глаза сутенера закатились, и он отвалился обратно на диван. Катя, словно профессионал из голливудского боевика, обрезала провод на телефоне и связала им грузина. Уже было пошла к сейфу, но вспомнила про кляп. Никаких тряпок под рукой не было. Секунду подумав, она стянула с себя все равно уже безнадежно разорванные трусики и пихнула их в рот Сандро. Скотч, слава Богу, валялся на столе. «Так тебе и надо, скотина, - в этом трюке с кляпом было нечто от классической вендетты. – Теперь сейф».
Подойдя к сейфу, она присмотрелась к замку. Конструкция была совсем нехитрая – отверстие для ключа и колесико с цифрами. Сандро был так уверен в своей безопасности, что даже не особенно разорился на нечто ультрасовременное. Ключ постоянно болтался у него на шее на тонкой золотой цепочке, поэтому снять его с потерявшей сознание туши не составило особого труда. Другое дело – код. Катя несколько раз до этого пыталась как бы невзначай входить в комнату именно в те моменты, когда Сандро копался со своим сокровищем, но ей не удавалось до конца рассмотреть всю комбинацию. Единственное, что она знала: цифр было всего лишь три, и одна из них была семеркой. Сначала она хотела попытаться привести Сандро в чувство и допросить с пристрастием, но потом решила попробовать подобрать шифр сама. Даже у такого отморозка, как Сандро, должна была быть определенная логика, хотя и совершенно примитивная. Можно было бы, конечно, перебрать все 99 комбинаций, но это отняло бы кучу драгоценного времени, а в любой момент к Сандро мог кто-нибудь заявиться. Да и отсутствие Васька в коридоре – а труп она предусмотрительно тоже затащила в кабинет, хотя и тяжелый он был, зараза – могло вызвать подозрения.
Семерка не была никак связана ни с днем рождения Сандро, ни с днем рождения его любимой мамочки. «Семь, семь, что у него может быть связано с семеркой?» - напряженно думала она. Решение пришло неожиданно. «Три семерки, портвейн. Конечно, что он еще может загадать!» - Катя быстро прокрутила ручку и вставила ключ. На глазах немало удивленной взломщицы сейф открылся. «Ну, тупица! Надо быть очень самоуверенным или таким тупым уродом, как он, чтобы такие шифры ставить!» - усмехнулась она про себя.
На верхней полке аккуратно были сложены в стопочку паспорта, а на нижней лежали пачки разномастных долларовых купюр, перетянутых обычными резинками. Катя принялась перелистывать паспорта, пытаясь найти свой, когда в коридоре послышались какие-то шаги. Она оглянулась на сопящего Сандро и, стиснув в руках нож, подкралась к двери. Кто-то - вероятно, один из охранников - медленно прошмыгал по коридору, пьяно чертыхаясь в темноте. Катя подождала, пока все снова затихло, и продолжила поиски. Наконец, заветная красная книжица, которую не стыдно достать из широких штанин, была обнаружена. Девушка секунду колебалась, стоит ли взять еще и паспорт Ленки, но потом решительно сунула его себе за пазуху – времени было мало, а передать документы можно было и потом. Катя в легком раздумье посмотрела на пачки денег, потом взяла у Сандро со стола спортивную сумку, и быстро покидала туда доллары. Спустя миг, туда полетели и остальные паспорта. Взглянув на Сандро, Катя для надежности положила на него сверху подушку – авось, не задохнется, но, по крайней мере, долго еще не сможет подавать сигналы о помощи.
Она снова вышла в коридор и решительно направилась к своей комнате, которая была недалеко от кухни – в отличие от других девушек ей повезло, ибо жила она отдельно от стриптизерш. Это была еще одна ошибка симпатизировавшего ей Сандро. Переодевшись, она через черный ход вышла на задний двор. По улице уже гремела машина, собирающая мусор, поэтому никому не показалось подозрительным, что Катя, волоча за собой полиэтиленовые мешки, вышла за ворота, приветственно помахав водителю. Она оставила мусор у обочины, достала спортивную сумку из одного из пакетов, повернулась и отправилась в неизвестном направлении – в очередной раз навстречу новой жизни и новым приключениям…
…В ту неделю Кирилл и Джоан решили устроить себе длинный уик-энд и отправились в Германию на один из горнолыжных курортов. В горах все уже дышало весной – на некоторых склонах уже рыжела прошлогодняя трава, обрамленная белым искрящимся снегом. На солнце было жарко, и даже первые, хотя еще и сонные мухи вяло ползали по деревянным скамейкам, расставленным вдоль пешего маршрута. Маленькие речки звонко журчали, радуясь притоку свежих сил. Местами на порогах намерз лед, а по толстым сероватым сосулькам стекала вода, напоминая японские фонтаны, в которых естественной подсветкой выступало солнце.
Кабина фуникулера, в которой они поднимались, была до отказа набита подростками. Мокрые, с пятнами снега на комбинезонах, вооруженные сноубордами они явно пытались красоваться перед двумя обывателями, попавшими в горы, чтобы полюбоваться красотой пейзажей. Один из них демонстративно достал сигарету, и задымил прямо под знаком, запрещавшим это делать в кабине. Правда, когда фуникулер на несколько минут завис над стройными елями, все инстинктивно затихли, хотя большой щит на бетонной опоре гласил, что остановка плановая и не означает наличия каких-либо неисправностей. Кирилл смотрел сквозь запотевшее стекло вокруг и не уставал поражаться тому, насколько безрассудно смелыми должны быть люди, съезжающие вертикально вниз с этих склонов, рисуя причудливые узоры на снегу вокруг пней и отдельно стоящих камней.
На вершине, почти в двух тысячах километров от придуманного географами уровня моря стояла удивительная тишина. Она обволакивала, словно вата, и казалось, что снег и чуть разреженный воздух просто впитывали все звуки, не позволяя им нарушать спокойное великолепие гор. Кирилл и Джоан присели на террасе кафе и, как по команде, подставили лица солнцу. Закрыв глаза, он снова прокручивал в голове цель своего визита в этот райский уголок.
Естественно, что причиной их прилета стало отнюдь не желание отдохнуть, хотя определенный резон в совмещении приятного с полезным, несомненно, присутствовал. У Джоан была назначена встреча с одним из ее немецких консультантов, который к тому же должен был по необходимости служить и передаточным звеном между Кириллом и Джоан в их «исследовательском» сотрудничестве. Кирилл вспомнил, как Джоан долго уверяла его в том, что любые аналитические материалы не стоит пересылать по электронной почте, поскольку она может просматриваться, а лучше пользоваться услугами экспресс доставки, причем на адрес ее немецкого друга. Когда он сообщил об этом своим, его, естественно, попросили наладить контакт с Германией, предварительно доведя до него информацию об этом самом связном, с которым им предстояло встретиться сегодня вечером. Дедушка оказался с богатой биографией: успел в своей жизни поработать и на ЦРУ, и на немецкую разведку, а в последние годы оказывал частные услуги, пользуясь своими исключительными контактами.
- Кирилл, что ты будешь?
Он открыл глаза. Рядом с ними возникла официантка – типичная баварская девушка, которую Райкин бы метко охарактеризовал как «тонкие ноги, крутые бока». Перед подъемом на фуникулере они купили комбинированный билетик, на который, помимо поездки, полагалось еще пирожное и напиток. Кирилл лихорадочно перебирал весь свой запас подзабытого немецкого, пока не остановился на яблочном штруделе, а Джоан предпочла пирог с вишнями.
- Ты заметила, дорогая, что в немецком языке совершенно незаметно исчезло слово «фрейлен»?
- Ну, когда я училась, оно уже встречалось лишь в литературном языке. А почему ты на это обратил внимание?
- Да у нас, знаешь ли, в генетике заложены некоторые немецкие выражения. Ну что поделать – страна пережила большую войну, потом долгие годы этот культ военных страданий намеренно подпитывался, поэтому не знать «ахтунг», «хенде хох» или «шнеллер» было бы просто неприлично. Но оказалось, что в Германии в последние годы остались только «фрау», а девушки все как-то исчезли из оборота. Вот я и думаю, что это: итог сексуальной революции или просто порождение немецкой культуры, достигшей в своей терпимости и раскрепощении некоего апогея?
- Кирилл, ты, как всегда, слишком глубоко смотришь. Умерло слово – что теперь поделаешь?
- Германия иногда мне очень напоминает Россию. Тебе англичанке этого не понять, но чистая вылизанная Россия вполне могла бы быть неотличима от современной Германии. Посмотри ведь, какая здесь природа! Пейзаж тот же, что и в нашей средней полосе. Но именно сельская местность и леса – это настоящее произведение искусства в этой стране, а отнюдь не вся эта готика скучных городов или древние соборы, типа мюнхенского. Этакая окультуренная дикая природа, как и повсюду на Западе, но при этом с буйством красок и с неким живым духом, сохранившимся в ней, благодаря немецкой страсти к защите окружающей среды. Захватывает же, когда ты мчишься по автобану, а за окном сменяются темно-зеленые массивы овса, ярко-желтые поля люцерны, аккуратные луга, березовые рощи и сосновые леса, в которых, как говорят, каждое дерево пронумеровано.
- Когда ты успел все это заметить?
- А что ты думаешь, я первый раз что ли в Германии? Слава Богу, несколько раз судьба приводила меня сюда на конференции, и я успел насмотреться. Самое странное ощущение у меня было, когда я однажды улетал отсюда весной на закате. Из иллюминатора самолета удивительно было наблюдать за красно-желтым африканским небом над Германией. Солнце ползло вдоль белого пола из облаков, на который всегда так хочется прыгнуть, и даже кажется, что он выдержит тебя, нужно только попробовать. А потом в Москве, когда мы снижались, начался салют – как раз был День победы. И вот, представляешь, летишь из Германии, а в небе тебя уже встречают праздничные гроздья салюта в честь победы над ней, родимой.
- Ты неисправимый романтик. И к тому же оголтелый патриот, насколько я успела тебя узнать. Но объясни мне, как при этом ты умудряешься большую часть жизни проводить на Западе и наслаждаться благами нашей цивилизации?
- Да нет здесь никакого противоречия. Во-первых, совершенно нормально, что за границей люди становятся, как они считают, «патриотичнее». Ты поговори с русскими за рубежом, и ты поймешь, что лучше нашей страны в мире нет. А почему? Потому что не ваше собачье дело иностранцев знать о том, что на самом деле у нас творится. И пусть это лишь усугубляет наше положение – не страшно. Ведь пытаясь убедить вас в том, что у нас все нормально, а ваше видение наших проблем неправильное, мы сами себе мешаем высветить эти проблемы. И вообще большие разлуки с родиной лишь укрепляют любовь к ней. Ты начинаешь скучать и понимаешь, как ценно быть дома, среди своих. И никакая глобализация этой привязанности не убьет никогда.
- Стоп, но ведь ты и такие, как ты, молодые люди гоняются за западными стипендиями? Значит, осознанно выбирают наш стиль жизни, нашу культуру, наше образование, а, следовательно, и наш образ мыслей.
- К чему, скажи мне, обвинять молодежь в отсутствии патриотизма, если она просто стремится к лучшей жизни? Да, не все могут устоять перед соблазном – всегда приятнее получать более высокую зарплату и быть спокойным за жизнь своих близких, а тем более детей. Если это еще дополняется и профессиональным ростом, которого подчас бывает трудно достичь в собственной стране, почему бы ни остаться за рубежом? Но ведь тогда получается, что те, кто обвиняет в «безродном космополитизме», сами и виноваты в утечке мозгов. Именно они создают такие условия и ведут такую политику в стране, что возвращаться уже не хочется. Но это совсем не ведет автоматически к отказу от стиля жизни, культуры, а тем более способа мышления.
- Хорошо, частично ты прав. У меня друзья в Лондоне – индийцы. Тоже так: один приехал, устроился на работу, потом семью перетащил, родителей. А дальше начинаются культурные проблемы, потому что мучаются люди и не знают, то ли им пытаться сохранить свои прежние традиции, то ли конвертироваться в стопроцентных британцев, что вряд ли получится.
- Мне вот другое было интересно. Я случайно пересекался со вторым и третьим поколением иммигрантов. Представь себе, молодые люди, которые родились в семье ганца, кенийца или пакистанца - для них та, далекая родина уже не существует. Для них-то есть только одна родина – Англия, которая при этом со своим снобизмом не воспринимает их как британцев. Вот тебе конфликт поколений и культур! Вот она истинная проблема патриотизма в современном мире во всей своей красе! Все хватит, поехали вниз – эти философские беседы меня утомляют, - Кирилл махнул рукой, а потом как бы опомнился.
- Хотя нет, подожди, я тебе еще одну грустную историю расскажу из моих немецких путевых заметок на День победы, раз уж у нас такой разговор пошел. Был я тогда 8 мая в Трептов-парке в Берлине. Ну, для вас европейцев это праздник, а для нас предпраздничный день. Так вот, не мог я быть в Берлине накануне Дня победы и не зайти в Трептов-парк – предмет русской гордости. Стоит там себе солдат с девочкой на руках, тихий и спокойный, уверенный в себе стальной гигант и, подняв голову, всматривается куда-то вдаль. И вот тут становится очень грустно, бесконечно жаль тех, кто погиб, спасая мир от фашизма. Но печаль эта странным образом совмещается с гордостью до слез за тех простых русских мужиков, которые отдавали свои жизни ради вот этих подростков на скейтбордах, мотающихся ныне по бетонным лестницам и аллеям между памятными тумбами мемориального комплекса. Спасли они мир от фашизма, а теперь приходят эмигрантами в День победы на газон в Трептов-парке, садятся небольшой группой прямо на траву, расстилают газетку и, выпив водки с соленым огурцом, помидором или луком, купленными на немецкую пенсию, вспоминают войну. И возникает вопрос – а может быть, и не надо было спасать этих немцев и этот мир?
- И к чему эта притча? Какая связь с предыдущей темой?
- Честно говоря, никакой. Просто связь у них с нашей родиной осталась, даже если они вдруг вспомнили, что они этнические немцы или купили себе эту этническую принадлежность. А молодым немцам уже нечего вспомнить – их память наглухо стерилизовали после войны так, что они до сих пор бояться сказать «я горжусь тем, что я немец». И для них памятник в Трептов-парке не больше, чем железный истукан, дань истории, вокруг которого можно кружиться на роликах или на велосипеде. Да и Рейхстаг – лишь очередная штука для заманивания туристов. Я там надписи советских солдат искал-искал, а их так залакировали, что одни намеки остались. А теперь встали и пошли: не будем заставлять ждать твоего старикана. Надо ведь еще ему вина купить.
- Зачем? – удивилась Джоан.
- Джоан, у меня такое ощущение, что немецкие друзья не у тебя, а у меня. Традиция у них такая – идешь в гости, так с пустыми руками нельзя. Хозяину дома – бутылку вина, лучше красного, а хозяйке – букетик, лучше роз, но только не гвоздик: они их на похороны приносят.
- Я и не знала. Мы с ним раньше обычно в ресторанах встречались.
- Ладно, не важно, пошли, - кивнул Кирилл. - В Германии можно только поездам опаздывать, а людям не рекомендуется.
Доктор Фляйш оказался очень милым улыбчивым старичком и чем-то напоминал сказочника из культовой в свое время компьютерной игры «Гоблины». Его миниатюрное лицо с живыми глазками плавно переходило в блестящую полянку, которую местами покрывали пигментные пятна и обрамляли коротко подстриженные седые волосы. Открытый взгляд выцветших голубых глаз, миллионы баек, так и сыпавшихся из него, искренняя улыбка белоснежных вставных зубов – все это не могло не расположить к этому добродушному ветерану спецслужб.
- Доктор Фляйш, у меня такое ощущение, что Вы родом из Берлина.
- Почему же, молодой человек?
- У Вас потрясающая манера поддерживать беседу. Вы неутомимый рассказчик. А когда я был в Берлине, то меня всегда поражало, как жители этого города могут часами объяснять дорогу. Стоило только где-нибудь на улице или в парке остановить прохожего и поинтересоваться, как попасть на Александерплатц или к Фридрихштрассе, это заканчивалось минимум 15-минутной беседой. То ли они все так одиноки в Берлине, и поговорить им не с кем, то ли очень терпеливы и скрупулезны и не хотят, чтобы ты заблудился. Но разговорчивость поразительная.
- Нет-нет, я родом из Силезии, помните, Германия с Польшей из-за нее еще воевали во вторую мировую. Но так получилось, что я долго прожил в Западном Берлине, и это были замечательные годы, должен Вам заметить.
- Берлин хорош под вечерним солнцем: когда можно пересечь на «С-бане» центр города и полюбоваться современными зданиями, прощающимися с очередным напряженным днем, старыми домами и стройными рядами деревьев на набережных, простором строек и дорогами с игрушечными машинками, снующими, словно в игре «За рулем» из далекого советского детства. И при этом я был поражен тем, насколько по прошествии десятка лет отличаются Западный и Восточный Берлин, несмотря на все финансовые вливания Вашего правительства. Даже пешеходные светофоры остались разные – в капиталистическом мире зеленый человечек шагает, а в социалистическом стоит, как маленький гриб.
- Вы слишком наблюдательны для своего возраста, Кирилл. Джоан, тебе не бывает с ним трудно временами?
- Конечно, иногда он просто невыносим со своими замечаниями о жизни. Но в целом очень даже мил. К тому же у него оригинальное мышление: его рассуждения о российской политике иногда поражают своей парадоксальностью.
- Но, слава Богу, я могу себе это позволить, - подчеркнул Кирилл. - Ведь нам, независимым экспертам, за это деньги и платят. Если бы мы славили власть или только чернили ее, кому бы мы были нужны? Все же хотят объективности, которой, как известно, не существует.
- Это почему же? – заинтересовался Фляйш.
- Ну, хотя бы потому, что факты отнюдь не упрямая вещь, как любили говорить ответственные партийные работники. Факты ничего не значат сами по себе и ценны лишь в интерпретации, а она всегда субъективна – увы, очередное противоречие человеческого мышления.
Пока Кирилл занимался философствованием, в его мозгу неотрывно крутилась мысль о предложении Фляйша, который был готов открыть для него всю Германию. Аналитическое агентство, принадлежавшее этому старичку, по его словам, работало в тесном партнерстве со многими крупными немецкими компаниями, поставляя им информацию о ситуации в Восточной Европе и на просторах бывшего СССР. Их, конечно, интересовал эксклюзив, то, чего не прочитаешь ни в одном журнале или газете, а фактически речь шла о «сливах» из доверенных источников в руководстве этих стран. Фляйш готов был скупать результаты исследований по самой широкой тематике и предлагал хороший задаток, причем без договора и предварительных условий.
Все это очень напоминало алмазную биржу где-нибудь в Бельгии или Голландии – ведь там тоже сделки заключаются на доверии и без документов, настолько важна репутация. «Только там и отстреливают сразу за нарушение негласного кодекса чести», - подумал Кирилл. Впрочем, такая грубая вербовка несколько смущала его – либо уж со слов Джоан в нем были очень уверены, либо это была очередная проверка. Сославшись на свою любимую отговорку – «золотое правило бизнеса – никогда не принимай самое первое предложение», - Кирилл поставил некую логическую точку в этом разговоре и подал идею подготовить небольшой материал в качестве первого «блина», который все равно будет комом.
…Кирилл стоял на балконе их номера, оперевшись на деревянные перила, и смотрел на погруженную в ночь деревушку, где лишь отдельные здания да крыши отелей были украшены светящимися лампочками. Часы на колокольне церкви мерно отбили очередной час, и их звук постепенно скрылся среди загадочных силуэтов гор. Спиной он почувствовал приближение Джоан, а через секунду ощутил ее тонкие руки у себя на плечах.
- Опять грустишь? Что случилось?
- Нет, ничего, просто задумался. Ты же знаешь, меня хлебом не корми, дай поиграть в умные мысли, сымитировать Декарта с его «я мыслю, значит, я существую».
- А почему меня одну в комнате бросил? Неужели надоела уже и хочется побыть одному?
- Ну, что ты глупости говоришь. Конечно, нет. – Кирилл сжал ее руку и аккуратно поцеловал в теплую щеку, покрытую почти незаметным светлым пушком. – Извини, это все от долгой привычки жить в одиночку. Веду себя совершенно эгоистично, будто окружающих и не существует.
- Перестань, все нормально. Я просто пошутила. Так о чем ты думаешь? Тебе был неприятен разговор с Фляйшем?
- Ну, почему? Он забавный старикашка. И может быть, у нас с ним даже получится какое-нибудь сотрудничество. В конце концов, если только он не подведет меня под статью о шпионаже со своими требованиями к эксклюзивности, то почему бы и не заработать. Ведь, как говорил один мой знакомый, большая часть информации в мире находится в открытом доступе; главное – это ее правильно проанализировать, что дано не всем. А если ты хочешь, чтобы я тебе тоже все посылал через него, то нет проблем: раз уж вам денег не жалко на все эти пересылки экспресс-почтой, то уж мне их за вас жалеть и подавно не положено. Хотя еще раз тебе говорю, что никто уже давно ничего не читает – это же не Советский Союз. Ну, кому сегодня интересны мои любовные послания, которые я отправляю тебе по интернету?! Только американцы с их спутниками и шпиономанией способны все это перехватывать и зачитываться. Но ведь они же теперь наши союзники, поэтому пусть читают, пока не ослепнут.
- И все же я тебя, действительно, попрошу передавать мне все через Фляйша. Мне так будет спокойнее, поверь мне.
- Ради Бога, моя дорогая. Я же не спорю.
- Ты подозрительно покладист сегодня. Это намек на неоригинальное продолжение вечера?
- Как ты жестоко меня осадила! Просто поражаюсь твоей проницательности. Хотя ничто не мешает нам продолжить вечер оригинально, но все-таки в постели, верно?
- Все мужчины думают только об одном…
- Знаешь, это у меня друг был армянин. Он тоже любил возить девушек на уик-энд на озеро Севан. Красивое место, остров чаек посередине. Представляешь, как чайки спят, спрятав под своими белыми почти ангельскими крыльями красные хищные клювики? Но ехать до этого Севана не меньше часа. Как-то будучи в Америке, он рассказывал об этом одному местному парнишке-еврею. Угадай, какая была реакция? «Семьдесят километров for a fuck?!». Да, вот такие мы мужчины из Советского Союза – неисправимые романтики, готовые проехать и больше, чем какие-то жалкие семьдесят километров. Даже вот в Альпы укатить на два дня, только бы этот самый fuck получился незабываемым…
Он обнял ее за плечи, чмокнул в губы и, буквально толкая ее перед собой, словно бульдозер, направился в номер…
ГЛАВА 6
Ему снилось, как он летит, оставляя внизу сплошной пол из шершавых сугробов облаков и наблюдая за розовым закатным солнцем вдали. Где-то внизу быстро двигался еще один серебристый самолетик, оставляя за собой белую полосу. Почему-то из иллюминатора небо казалось таким прочным, хотя всего несколько минут назад они проплывали сквозь бесформенную сероватую и невесомую массу. «Пора!» - услышал он голос инструктора сквозь шум в салоне. Железная дверь открылась, и лицо обдало враждебным холодком. На ватных ногах подойдя к выходу из самолета, он думал только об одном: «Зачем же я это делаю? Может быть, не надо?» В глаза ударил яркий свет, и он на доли секунды залюбовался ярко-синим цветом неба. «Пошел!» Он нырнул в бездну, и устремился вниз.
Минута свободного падения – это все-таки очень долго. Воздуха не хватало, горло щипало от глотков обжигающего воздуха, и бесконечно хотелось увидеть землю. Нервный взгляд на шкалу высотометра, еще чуть-чуть, еще. Рывок вверх – парашют раскрылся. Слава Богу, на этот раз без эксцессов. Теперь можно расслабиться и поправить постромки под бедрами. Все-таки самое приятное – это спокойное планирование. Так далеко вокруг видно – ровные прямоугольники полей, изгибы речки, белые квадратики блочных домов и даже зеленая гусеница электрички. А кругом, словно жучки, так же слетаются вниз твои товарищи. Где же эта красная стрелка-ориентир на поле? Главное теперь - ни с кем не столкнуться в воздухе, ноги не переломать. Плавненько, плавненько, ноги вперед и аккуратно шуршим по траве.
Кирилл открыл глаза и некоторое время всматривался в белый потолок комнаты. Рядом, повернувшись к нему загорелой спиной, тихонько посапывала Катя. Он придвинулся к ней и поцеловал в плечо:
- Люблю тебя, - прошептал он.
Катя заворочалась, повернула к нему сонное лицо и слабо улыбнулась.
- Врешь ведь.
- Конечно, вру. Разбудил? Ну, вставай, соня, хватит уже спать. У меня тут родилось хорошее начало стихотворения:
«Когда чуть сонный ошалевший солнца луч
Коснется пуха на плече моей любимой…»
- А дальше?
- А дальше я еще не придумал. Мозги же тоже еще не работают спросонья.
- Зато все остальное работает. Кирилл, ну, нельзя же все время хотеть одно и то же. Перестань меня целовать, у меня уже сил не осталось. У меня болит все, я спать хочу. Еще хотя бы пятнадцать минуточек.
- Да выспишься еще. Пошли лучше завтракать – вон Эмма покормит нас с удовольствием. Надо еще придумать на сегодня культурную программу.
- Какая может быть программа? На пляж, в ресторан, с пляжа в постель, снова в ресторан, - улыбнулась Катя.
- Нет, это какой-то «травяной» отдых получается. Знаешь, растет себе такая травка: дождик полил, солнышко посветило, и ей уже хорошо, больше ничего и не надо. Пойдем сегодня на ночную рыбалку.
- Рыбалку?! Я не умею.
- Я тоже. Но что там уметь – наливай да пей, как в том анекдоте. Нет, ты представь себе – звездное небо, море шумит, но его совсем не видно, потому что темно-темно, и оно полностью сливается с песчаным пляжем. Наползает белесый туман, в котором едва-едва различимы светлячки лодок – они-то и есть горизонт. А у тебя торчит на берегу черная высокая палка с зеленоватой лампочкой на конце и прозрачной леской. Вдруг – раз, дернулась, потом еще, и ты уже с азартом крутишь барабанчик, надеясь вытащить какое-нибудь морское чудище, которое ты все равно и не разглядишь толком. Разве не интересно?
- Фантазер! Как понесет тебя, так не остановишь. Хорошо, пойдем на рыбалку, если хочешь.
Они вышли из дома и направились в сторону набережной. Неожиданно Кирилл спиной почувствовал опасность. Все было вроде бы как обычно, но одновременно что-то было не так. На узкой улочке не выскакивали из-под ног кошки, стояла звенящая тишина, хотя до разгара утреннего зноя было еще далеко. Все вокруг замерло в тревожном ожидании. Он окинул взглядом столики приморских таверн, белевшие в прохладной тени навесов, и заметил новую группу туристов. Объяснить он ничего не мог, но неведомая интуиция подсказывала ему, что на этот раз к ней придется прислушаться, иначе будет плохо, как тогда.
Его командировка в Лондон подходила к концу. Необходимо было уточнить некоторые данные в Германии, поэтому ему пришлось срочно вылететь в Дрезден. В берлинском аэропорту «Тегель» он вновь поразился тому, как лояльна немецкая полиция к клиентам «Люфтганзы» и прочих западных авиакомпаний. Сколько раз он прилетал в Тегель – это окно в мир для изолированного от цивилизованной жизни Западного Берлина, и ему никогда не задавали лишних вопросов на паспортном контроле.
При этом Шоннефельд в восточной части города так и не избавился от своих социалистических привычек – каждого прибывшего из России там обязательно допрашивали о цели визита, его продолжительности, просили обратный билет или еще кучу подтверждающих документом. Наверное, по мнению немецких полицейских в горчичных форменных рубашках и выпендрежных фуражках с высокими тульями, нелегальный иммигрант или преступник просто не мог себе позволить накопить денег и лететь приличной авиакомпанией, а должен был проникать в благополучную Германию через «черный ход» в восточных землях.
Приближалась осень, и он любовался пейзажами из окна машины. Зеленые просторы Саксонии навевали мысли о средневековой охоте – утонченном развлечении местных феодалов. Казалось, что вдалеке из-за холма сейчас появится мрачная фигура всадника в широкополой шляпе с колышущимися на легком ветре перьями, и он отправится осматривать свои владения – обширные луга и желтые поля люцерны, дубовые рощи и сосновые леса – все дальше и дальше отъезжая от родового замка из серого камня. Уже слышится лай собак, а через поле рыжей трассирующей пулей проносится лисица.
«И ведь все в Германии пронизано этой строгой и очень уж очевидной гармонией», - подумал Кирилл. Даже обязательные заборы по бокам автобана сливались с окружающей природой, не нарушая раз и навсегда смоделированный человеком окультуренный ландшафт. Деревянные переходы через шоссе (а-то вдруг какие-нибудь белка или заяц задумают перебежать шоссе) лучше всяких иных доказательств свидетельствовали о «бесконечной» толерантности и экологичности немецкого сознания. Лишь застывшие местами экскаваторы и бульдозеры, облепленные комьями оранжевой глины с белесыми вкраплениями щебенки, напоминали о том, что скоро выборы, и «бунт машин» будет продолжаться до тех пор, пока вновь избранной администрацией не будут приняты решения о продлении или расторжении контрактов на дорожное строительство.
А красавица Эльба, вдоль которой раскинулись потемневшие здания старого города! Стоит только упасть в высокую траву на берегу вместе с сотнями влюбленных парочек, подвыпивших групп студентов, порядочных бюргерских семей, приехавших на вечерний пикничок, и попадаешь в совершенно другой мир. Если абстрагироваться от черной мошкары, мотающейся туда-сюда на фоне сереющего предзакатного неба, то небо кажется таким низким и близким, так что прямо касаешься его своим дыханием. Нужно только раскинуть руки в стороны, лежа на спине, и снова возникает это странное ощущение полета.
Встретиться с источником предстояло в министерстве экономики Саксонии только во второй половине дня. Поэтому было еще чуть-чуть времени, чтобы зайти в знаменитую Дрезденскую галерею. Это был уже не первый его поход в этот музей, но каждый раз Кирилл неизменно удивлялся тому, как реально прорисованы некоторые персонажи на картинах старых мастеров. Двигаясь по коридору можно было чувствовать, как вслед за тобой перемещается взгляд какого-нибудь фламандского мальчика. Словно следят за тобой их настороженные, внимательные, ласковые и умные глаза, и никуда от этого не спрятаться, пока не перейдешь в другой зал.
Помотавшись по галерее, время от времени пристраиваясь к группам японских или американских туристов, и проверив отсутствие за собой «хвоста», Кирилл вышел на улицу и направился переулками к гранитному зданию министерства. «Еще одно преимущество демократии – свободный вход. У нас только к министру надо записываться на прием, а так граждане могут совершенно спокойно посещать наше ведомство и наблюдать за работой нанятых на их налоги чиновников. Даже можете пообедать в нашей столовой», - вспомнил он рассказ знакомого немца.
Перед стеклянными дверями, хищно распахивавшимися под действием фотоэлемента, сидел ленивый охранник, и, судя по экранам перед ним на столе, местами в здании были натыканы камеры. По лестницам неспешно прохаживались люди в белых рубашках и серых брюках: пухленькие любители пива и нарочито подтянутые посетители фитнесс-центров, скрытые сластолюбцы с масляными глазками и явные «голубые» с ежиками коротких волос. «Вообще, мой друг, государственная служба у нас – это удивительная вещь. Целый день ты пьешь кофе и перекладываешь бумажки с места на место. Но при этом тебя очень сложно уволить, зарплата очень даже хорошая, а карьера движется только вверх и никогда вниз», - вспоминал он довольные рассуждения господина Блюма после плотного обеда с ним в лучшем испанском ресторане Дрездена.
Он быстро поднялся на четвертый этаж и двинулся по пустынному коридору в сторону кабинета Блюма, прислушиваясь к звуку собственных шагов. Дойдя до желтой двери он постучал. «Одну секунду, - послышалось оттуда. – Войдите». Сквозь открытую дверь Кирилл увидел господина Блюма и его секретаршу Эльзу – высокую блондинку с плотными бедрами. Глаза Блюма бегали, и он спешно поправлял рубашку, в то время, как Эльза, как ни в чем не бывало, аккуратно ставила на поднос испачканную кофе чашку и блюдце с остатками печенья. «Совсем обнаглел уже, пожилой сатир. Наверное, прямо на рабочем столе… Просто разврат какой-то!», - подумал Кирилл. На этом они в свое время Блюма и поймали.
Кирилл давно уже выучил, что в жизни, дабы добиться успеха, всегда надо иметь дело с двумя людьми – с тем, кто открывает «калитку» к главному, и с самим главным. Все остальные промежуточные звенья были полезны с точки зрения сбора информации, но не более того, ибо решения не принимали, а только тормозили их принятие. Причем, войдя в полное доверие к «привратнику» или, как в данном случае, сексапильной привратнице, можно было спокойно консультироваться с ней о шефе и о том, чем его можно соблазнить или приятно удивить. Блюм же очень дорожил своим постом в министерстве, а еще больше боялся, что о его связи узнает жена. Как все негодяи, он был очень сентиментальным и заботливым отцом - очень любил троих своих маленьких «блюмчиков».
- Добрый день, господин Блюм! – Кирилл в очередной раз поразился тому, как неприлично в плохом переводе может звучать это сочетание - «херр в цветочек».
- А, Кирилл, проходите, проходите. Давно Вас жду. Эльза принеси нашему гостю чаю. Как обычно, верно ведь? Черный без сахара, но с лимоном?
- У Вас отличная память. Удивительно, как это Ваше начальство еще до сих пор не перевело Вас в федеральные структуры. Вы же, пожалуй, были бы не прочь поработать в Берлине?
- Ах, молодой человек, Берлин – замечательный город. Но Вы же понимаете, что сразу возникнут расходы на переезд, надо будет что-то делать с нашим домом, менять школу для детей. К чему все эти хлопоты! Лет через пять-семь можно будет подумать о ранней пенсии, и тогда я займусь, наконец, своим любимым делом.
- Но Ваш розарий и так в прекрасном состоянии. Его нельзя сделать еще лучше, поверьте.
- Ах, Кирилл, от Вас ничего не скроешь. Откуда Вы знаете про мое тайное хобби? А впрочем, это был праздный вопрос. Но выращивание роз – это тоже своего рода спорт и карьера. Я бы очень хотел, чтобы мой сорт получил первый приз на престижной выставке.
За светской болтовней Кирилл подошел к столу и незаметно подобрал, лежавший на бумагах спичечный коробок.
- Надеюсь, что Ваша мечта осуществится. Я собственно хотел пригласить Вас пообедать со мной завтра, скажем, в час. Как Вы на это смотрите?
Блюм сделал понимающий взгляд, а его небольшая плешь покрылась легкой испариной. Чуть исподтишка, жестом он показал, что хотел бы получить деньги уже сегодня.
- А как же чай, Кирилл? Эльза сейчас все принесет.
- К сожалению, у меня деловая встреча. Значит, договорились – завтра, где обычно.
Глаза Блюма сузились, и в них блеснул злой, но трусливый огонек. Однако он не подал виду и проводил Кирилла до самой двери. На выходе они столкнулись с Эльзой с подносом. Гость еще раз окинул понимающим взором ее бедра, улыбнулся хозяину, и спешно зашагал по коридору.
Свидание прошло быстро. «Зачем вообще надо было с ним встречаться так нагло, прямо в его кабинете? – мелькали мысли в голове у Кирилла. – Можно было совершенно спокойно посидеть с ним завтра в кафе, решить все вопросы. Что у него там за данные такие в этом коробке, которые так срочно понадобились? В конце концов, времена холодной войны давно позади. Не чертеж же это атомной бомбы? И вел он себя странно, хотя, может быть, просто испугался, что я его застукал с Эльзой. А она, действительно, ничего – со вкусом он себе секретаршу подобрал».
Уже выпорхнув из здания, Кирилл вдруг спиной почувствовал опасность. Он инстинктивно сделал несколько шагов вперед и чуть в сторону, и тут же услышал почти бесшумный свист пули. «Не зря говорят, что та пуля, которая несет смерть, придет тихо», - почему-то вспомнил он. Назад в министерство было нельзя – в кармане лежали данные. Поэтому оставалось только бежать вперед. Вторая пуля чиркнула по асфальту всего в паре сантиметров от его ноги. Оглянувшись, Кирилл увидел молодого человека в джинсовой куртке с пистолетом наперевес.
«Как говорил наш полковник, если в разведке начинают стрелять, то дело плохо. Оружие настоящего разведчика – мозги и обаяние, - Кирилл свернул в переулок. – Пристрелят и свалят все на русскую мафию. Ладно бы еще не в Дрездене были, а здесь-то точно поверят, что русские бандиты во всем виноваты. Все, здесь направо, а дальше уже много людей, и они не решатся стрелять. Главное - перебраться на ту сторону реки, в тех зарослях они меня точно не возьмут». Он скользил через толпу, спиной чувствуя приближение преследователей. Ловко обогнув двух крепких молодых людей, шедших ему навстречу, он влился в группу туристов, отмечая краем уха нарастающий вой полицейских сирен. Еще рывок на песчаную дорожку, а там долгожданные кусты и парк.
Уже потом, двигаясь на взятой напрокат машине по автобану в сторону Мюнхена, он понял, как ему повезло в этот день. Хорошо, что у него с собой был запасной комплект документов – надоумил же Господь взять их с собой, хотя утро не предвещало ничего дурного, и в любой другой ситуации это было бы только минусом. Хорошо, что он до мелочей знал парк вдоль Эльбы и заранее чисто автоматически продумал возможные пути отхода. Хорошо, что он обратил внимание на странное поведение Блюма. Хорошо, наконец, что ему хватило реакции отскочить от летящих в него пуль. И туристы, китайские туристы, эти дружные коллективисты – если бы не их вечная, ничего не понимающая, галдящая на тарабарском языке, но организованная толпа, он никогда бы не ушел от погони.
Теперь надо было, во что бы то ни стало, попасть в Мюнхен и передать резиденту данные из коробка. Коробка давно уже не было – он мирно покоился на дне реки, а голова пухла от обилия силой загнанных в нее цифр. Но все шесть часов пути Кирилла не покидало ощущение, что он действует как-то непрофессионально. Сначала, выслушав задание, тупо согласился встречаться с Блюмом в министерстве, потом вместо того, чтобы скрыться в посольстве в Берлине или на худой конец в консульстве в Лейпциге и тихо выехать на родину, отправился в Мюнхен.
«Неужели у меня такой недостаток адреналина в крови, что надо обязательно провоцировать их? – думал он, следя за монотонной серой бетонной полосой автобана и поглядывая в зеркало заднего вида. – Какого фига я сейчас прусь в этот Мюнхен? Ведь не данные же передавать?» И вдруг он с ужасом понял, что ему просто не хотелось возвращаться домой, где ждали бы разборки и допросы с пристрастием. Этот путь домой был бы последним путешествием, ибо после того, как он так засветился, он стал бы совсем «невыездным». К тому же постоянно вертелась мысль о том, что надо до конца разобраться в причинах провала, ведь не обошлось же здесь без явной «подставы». А сделать это могли либо свои – и тогда возвращаться точно не стоило, либо Джоан и ее коллеги – а следовательно, нужно было понять, насколько далеко они готовы зайти в своей игре, и чего они собственно добиваются.
На подъезде к Мюнхену была обычная пробка. Девушка с хвостиком в желтом «Гольфе» ритмично покачивалась на сиденье в такт музыке, а коротко стриженный очкарик в «БМВ» слева перелистывал газету, изредка бросая ленивый взгляд на длинную вереницу автомобилей. Кирилл полз вместе со всеми, с удовлетворением отмечая отсутствие «хвоста». Правда, несколько раз ему казалось, что белый фургон в пяти машинах сзади от него с какой-то странной настойчивостью пытался приблизиться, протиснувшись боками сквозь стройные ряды дисциплинированных немецких водителей. Чтобы не искушать судьбу, Кирилл спокойно перестроился в крайне правый ряд и вдруг рванул прямо по обочине, с усмешкой наблюдая за реакцией добропорядочных бюргеров. Объехав значительное количество своих товарищей по несчастью, он влез перед каким-то шестисотым «мерином», в котором сидел изумленный фермер. «Вот, деревня! Учись! А то денег накопят на своем сельском хозяйстве, дорогих машин накупят, а толку чуть. Не знают преимуществ нашего российского скоростного ряда – учить их еще и учить», - улыбнулся Кирилл. Да и фургон скрылся из виду.
Пока ползли до развязки, ведущей на очередной автобан, начался сильный дождь. Картина была достойна фильма ужасов. Водяной пар стоял в свете фар идущих навстречу машин. Самих их не было видно за кустами, высаженными на разделительной линии, а брызги, разлетавшиеся от автомобилей, напоминали дым. Дождь хлестал, как из ведра – крупные капли на лобовом стекле просто сливались в море воды. Дороги почти не было видно – она, словно тонированное стекло, была гладкой и блестящей с почти неразличимой разметкой. Смерти Кирилл не искал и поэтому свернул в один из ближайших районов Мюнхена. За окном потянулись какие-то унылые индустриальные полигоны, где не было ни души.
«Бог ты мой, не у кого даже спросить, где находится ближайший бар. Может быть, вообще на ночь в гостинице остановиться, раз уж такая погода?» - подумал он. Неожиданно он увидел толпу народа у здания со светящимися окнами, напоминавшего школу. Перебросившись парой фраз с неожиданно возникшими из дождя людьми, Кирилл выяснил, где находится ближайший отель, а заодно прослушал лекцию об учении баптистов. Услышав русскую речь, Кирилл было насторожился, а потом ему стало очень смешно – надо же, в такой дыре вдруг встретить баптистов на собрании, которые к тому же еще и русские.
Гостиница оптимизма не добавила. За стойкой бара стояла портье, она же барменша, и о чем-то тихо переговаривалась с одиноким посетителем. По телевизору шли «Охотники за привидениями», а за стеклом шумел дождь, и мигала желтыми огнями светофора пустая улица. После баптистов и накопившихся за день переживаний у Кирилла было полное ощущение, что у клиента или его собеседницы вот-вот проступят зубы графа Дракулы. Чтобы не искушать судьбу, он решил продолжить путь, наскоро перекусив довольно острым салатом с оригинальным названием «Любовь». Должно быть, повар был уверен, что такое количество специй способно пробудить желание в любом, даже самом беспомощном мужчине.
Выехав за Мюнхен, он было снова расслабился, когда машина запищала, и замигала лампочка на панели. «Ох, уж этот искусственный интеллект, не способный компенсировать природную глупость, - с досадой подумал Кирилл. – Не хватало еще, чтобы бензин кончился». Толкать одному машину в дождь совершенно не хотелось, а немцы, он знал, на автобане не останавливаются и помощь не оказывают – довели их, видно, бандиты из Восточной Европы. «Вот он звериный оскал капитализма», - зло усмехнулся Кирилл, вспоминая, далеко ли был знак о бензоколонке на пути.
Уже ближе к ночи он наконец свернул на узкую посыпанную гравием дорожку и, шурша шинами, приблизился к дому резидента. Спящие горы, полная тишина, сказочные домики баварской деревни, теплый запах навоза, гулкий купол церкви с подсветкой и спокойный уютный свет в одном из окон. Кирилл перепрыгнул через низенькую калитку и приблизился к дому.
Резидент встретил его спокойно, хотя чувствовалось, как играет каждый его напряженный мускул.
- Садитесь. Сейчас я принесу чего-нибудь согреться.
- Спасибо. Чаю, если можно. И мне нужна крыша на эту ночь.
- Вообще-то было большим безрассудством с Вашей стороны приезжать сюда, тем более после всего, что Вы мне рассказали. Вы же можете все провалить! Но впрочем, не собираюсь Вас учить, как нашкодившего мальчишку. Сейчас будет чай, а Вы пока быстро запишите мне все, что сумели запомнить. Вот Вам листок и карандаш.
Карандаш был настолько безупречно заточен, что Кириллу пришло в голову очередное озорное сравнение – в конце концов, ничего удивительного в том, что такой педант по легенде работает бухгалтером в местном спортивном центре.
- Любуетесь карандашом? Да, очень хорошие. Чешские, «Кохинор». Помните, в советские времена был ужасный дефицит. Люблю писать карандашом гораздо больше, чем ручкой.
- Потому что можно стереть, и концы в воду? – пошутил Кирилл.
- Ну, Вы же лучше меня знаете, что при современной технике скрыть надпись довольно сложно. И уж простым ластиком точно не обойдешься. Нет, просто в карандаше есть какая-то поразительная твердость, этакий стержень в прямом и переносном смысле, а потом заточенный карандаш смотрится намного эротичнее, чем любая авторучка. Никогда не обращали внимание?
- Если честно, то никогда об этом не думал в таком ракурсе. У меня все готово – вот, - Кирилл протянул резиденту исписанные убористым почерком листочки.
- Что ж, спасибо. Эти данные очень порадуют Центр, я так думаю. Хотя еще раз повторяю, могли бы спокойно передать их в нашем посольстве – не было нужды ехать на другой конец страны. Завтра утром выдам Вам новые документы, но не вздумайте возвращаться с ними в Англию. Я надеюсь, у Вас хватит ума, чтобы понять – за Вами охотятся, и единственное спасение для Вас – вернуться на родину. Чем быстрее, тем лучше. Это только в газетах пишут, что холодная война кончилась, железный занавес рухнул, и все теперь друзья по обмену информацией в рамках борьбы с терроризмом. Вы, как здравомыслящий человек, видите, что за всей этой шелухой скрывается еще более жесткое противостояние, чем раньше.
- Странно.
- Что именно? – переспросил резидент.
- Мы сидим с Вами в немецких Альпах - кстати, тут недалеко живет один мой знакомый старичок - и рассуждаем о судьбах мира и о том, какие враги все вокруг. Это же полный абсурд – ведь мы пользуемся благами этой цивилизации.
- Нет, Вы как дипломат по образованию должны понимать разницу между враждой и противостоянием. Речь идет лишь о том, что все наши отношения крутятся в официальном мире – государства, неправительственные организации, визиты и декларации, ООН и принципы международного права. И все ищут стабильности, предсказуемости, адекватных ответов на угрозы нового века. Но ведь еще есть другой мир – теневых отношений, теневой экономики, мир наркоторговли и терроризма, сети поставщиков женщин и оружия, торговцы детьми и человеческими органами. А им совсем не нужна стабильность, потому что они делают деньги на войнах и конфликтах. Да и биржевым игрокам нужен риск – чем больше риск, тем выше процент. Поэтому все эти лощеные брокеры в рубашках в розовую полоску, продающие все – свежий воздух, снег, меняющие реальные ценности на разноцветные кусочки бумаги или даже просто электронные цифры на экране компьютера – слегка лицемерят, требуя безопасности и предсказуемости.
- Но ведь нельзя же сравнивать масштабы теневой экономики и нормального, нашего мира!
- Кто сказал, что нельзя? Как вообще оценить ее масштабы, если она теневая? Может быть, ее обороты давно уже сравнялись с официальными цифрами, и вот эта вот бумажная салфетка, произведенная в Китае, сделана на какой-нибудь подпольной фабрике. Там день ото дня трудятся потные женщины и мужчины, вдыхающие ядовитые пары краски и целлюлозы – все ради салфетки, которой Вы сейчас оботрете уголки губ и выбросите в мусорную корзину. Идет постоянная борьба между ангелами и демонами, только теперь на несколько другом уровне. Не прекращается перераспределение богатства – только отнимают его по-прежнему у бедных, а накапливается оно по-прежнему у богатых. И в этом вечная ценность коммунистической идеи.
- Но ведь стоит разорить богатых, и бедные пострадают первыми. Не только потому, что им ничего не достанется, но и в итоге потому, что по Вашим же законам перераспределения богатые опять все заберут у бедных, чтобы компенсировать потери, и тем сделают их положение лишь еще более удручающим.
- Да, главная проблема в том, что большинство этих дилемм нельзя разрешить. Нужны ли всемирные правила игры, и кто их должен вырабатывать? Вы же понимаете, что их всегда вырабатывает сильнейший, т.е. победитель. Но при этом он чаще всего так великодушен, что дает миру не набор драконовских законов, а благодушный свод прав и обязанностей. Кто же играет без правил? Тот, кому есть чего бояться. Тот, кто не уверен в собственных силах и хочет, таким образом, компенсировать свою слабость, наивно полагая, что это поможет ему победить. Посмотрите, кто сегодня пишет правила – колоссы на глиняных ногах. И от этой своей слабости порождают они идеи гегемонии и империй, создают правила, а потом сами же их и нарушают, искренне удивляясь, когда это делают и другие. Поэтому не прекращается и борьба. Ведь большинство преступлений уже заложено в человеческой натуре. Люди всегда воевали, убивали себе подобных, покупали женское тело и препараты наркотического действия. Мы можем сколько угодно вести войну с этим злом, создавать какие угодно правила – кодексы сильного или кодексы слабого, но нас всегда будут бить исподтишка. Да и эффективность борьбы невозможно измерить – как можно померить степень изменчивости человеческой натуры?
- Вы меня простите, конечно, может быть, это юношеский максимализм, но я за следование принципам. И не надо так слабых обвинять! Вы футбол любите? Да? Ну, тогда представьте себе, что идет чемпионат мира по футболу. И в одном из матчей встречаются сильная и слабая команды. Игра не клеится, и сильная команда с досады решает пойти на нарушение. Они просто избивают вратаря слабой команды прямо на поле. Судьи заливисто свистят, машут руками, показывают красные карточки. А зрители в восторге от действий своих фаворитов – стадион рукоплещет. Рады и спонсоры команды – прибыли растут, да и денег за телевизионные трансляции можно получить больше. Поэтому все быстро затыкают рот международной футбольной федерации, которая хотела дисквалифицировать нарушителей. Но это порождает цепную реакцию – на остальных матчах начинает происходить та же бойня, ведь дурной пример заразителен. В какой-то момент футбол уже перестает быть футболом. И тут возникает вопрос – что же делать в этой ситуации судьям? Приспосабливаться к реальности, раз тебя никто не слушает? Менять правила игры под существующий мордобой, разрешить его и попытаться как-то регламентировать? Или все-таки твердо и последовательно настаивать на соблюдении правил, защищать суть игры в честный, а не грязный футбол?
- На США и ООН намекаете?
- Я не намекаю. Я просто считаю, что принципы важнее. Может быть, меня родители неправильно воспитали. Но, слава Богу, в каждом человеке от природы заложен механизм распознания добра и зла. Пусть там софисты упражняются – мол, хорошее неотделимо от плохого, и одно без другого не понять. На то она и душа человеку дана, чтобы быть в состоянии отделить зерна от плевел. Кстати, в самом названии - США - заложена забавная вещь, а может быть, и презрение ко всем народам мира. «You ass» - «ты осел» или «ты задница» - можно, как угодно, переводить. И я рад, что мы с Вами все-таки на этой стороне, на официальной или на правильной, как угодно можно называть.
- Вы так искренне считаете? - резидент чуть прищурил глаз, словно тайный советник из сказки о черной курице…
ГЛАВА 7
- Стой!
Кирилл крепко сжал ее руку и пристально вгляделся в группу туристов. На секунду ему показалось, что среди этой толпы мелькнуло лицо Джоан.
- Что с тобой?
- Нет, ничего. Померещилось, наверное.
- Ты уверен, что все нормально?
- Да. Слушай, давай я подожду тебя в домике, а ты спустись и возьми у Эммы чего-нибудь поесть для нас. Только ни с кем особенно не разговаривай там, пожалуйста.
- Слушай, что происходит? Кого ты там увидел?
- Да так, паранойя. Знаешь, как говорят: «Если у Вас нет паранойи, это не значит, что за Вами не следят». Я тебе потом все объясню, честное слово. Только побыстрее возвращайся, пожалуйста.
Катя покачала головой, внимательно посмотрела ему в глаза и пошла вниз по направлению к набережной. Кирилл укрылся за лопушистым инжирным деревом и уже спокойно оценил обстановку. Это, действительно, была Джоан. Ошибки быть не могло – он бы узнал ее из тысячи блондинистых голов за тысячу километров. Да он и чувствовал, что это была она. «Фантомные боли, блин, - с ужасом подумал он. – Но ведь все уже прошло. Господи, что же у меня за профессия такая – человек с исковерканной судьбой и душой, которую грубо переехали».
Нужно было срочно решать, что же теперь делать. Ясно было, что Джоан приехала не одна и не для отдыха - в такое счастливое совпадение невозможно было поверить ни одному здравомыслящему человеку. Знали ли они, где он расположился, или это еще предстояло выяснить – в этом был главный вопрос. На всякий случай, можно было бы перетащить все вещи к Кате, потому что про нее они ничего подумать не могли. «Если только никто из этих болтливых греков не растреплет им про ту русскую парочку, которая здесь околачивается. Только бы Эмма сумела сохранить язык за зубами – вечно она со своим армянским гостеприимством. Впрочем, с англичанами она будет сдержана, что уже хорошо», - лихорадочно крутилось в мозгу у Кирилла. Бежать с острова было невозможно – ведь не прошмыгнешь же незаметно на единственный паром. Оставались рыбачьи лодки в бухте на другом конце острова, но англичане могли мыслить синхронно с ним.
«По закону Джоуля-Лейбница, - усмехнулся он. – Ладно, есть еще Томаз. Не захочет ни с кем связываться, но, если надо, до маленькой бухты подбросит, и лодку туда подгонит. В конце концов, заплачу ему, хотя он, наверное, обидится и денег не возьмет». Он отступил на пару шагов, стараясь оставаться в тени дерева, еще раз проследил взглядом за Катей, которая уже приближалась к таверне, и быстро зашагал к своему домику.
Катя медленно спускалась по теплой плитке, стараясь не оглядываться назад, хотя ей очень того хотелось. На душе у нее было неспокойно. Впрочем, ее даже не пугало то, что он мог вдруг оказаться одним из «них», хотя зачем тогда ему надо было разыгрывать весь этот спектакль, а теперь еще играть в какие-то шпионские игры. Больше ее угнетал тот факт, что у Кирилла была какая-то тайная жизнь, о которой она даже не подозревала.
«Дура, ты дура! Ты же его совсем не знаешь! - думала она. – Но с другой стороны, я ведь тоже от него все скрывала. Почему же сейчас я отказываю ему в праве на недомолвки? В конце концов, нам было просто хорошо вместе, замечательный курортный роман получился, но он же не может продолжаться вечно. Когда-то это должно было закончиться. Так потерять голову, так расслабиться! Самое безобидное, если у него вдруг, действительно, окажется жена и трое детей. Только почему он так напрягся, увидев этих новеньких?»
Нет, он не мог бы ей так нагло врать. Она вспомнила прошлую ночь, когда она буквально задыхалась от страсти в его объятиях, извивалась под его ласками и изнемогала от желания. Ни с одним мужчиной ей еще не было так хорошо. Шепот и слегка покусанное ушко, мелкие пошлости, которые дико возбуждали. «Возьми меня, возьми меня так, как ты хочешь. Я вся твоя. Ты же хотел меня трахнуть, так сделай это», - ее слова звучали, как в тумане. А потом они оба усталые, покрытые испариной лежали на низкой греческой кровати, и он, как все мужчины, уже начинал засыпать от резкого выброса эндорфина в кровь, а она все еще не могла остановиться и говорила:
- Ты знаешь, вообще-то я всегда плохо засыпаю с кем-то. Привыкла спать одна. Странно, но с тобой у меня это получается.
- Это просто потому, что кровать широкая.
- Не смешно. Мне так спокойно и хорошо, когда ты рядом. Просто прижаться к тебе, и никуда тебя не отпускать.
- Представляю, как бы ты разочаровалась, если бы я храпел.
- Ты ужасен! Я тебе такие серьезные вещи говорю, которые никому еще не говорила, а ты все обращаешь в шутку.
- Солнце мое, не обращай внимания. Мне тоже очень уютно с тобой. Но поверь мне, если бы я храпел или разговаривал во сне, тебе было бы гораздо тяжелее и неспокойней со мной. Спи, хотя я понимаю, что это трудно. Мне говорили, что здесь такой воздух сухой в Греции, что высыпаешься за считанные часы. Охотно верится, - пробормотал Кирилл и провалился в дрему.
Катя очнулась от воспоминаний и поздоровалась с выходившей ей навстречу Эммой.
- Что одна сегодня, дорогая? Неужели такой слабый мужик нынче пошел?
- Чего-то не выспался он. Да и мне приятно ему завтрак в постель принести. Эмма, собери что-нибудь, как обычно, если тебе не сложно. Пока, вон, новая группа туристов не подошла.
- Да уж, милая моя, сегодня будет работка – видишь, сколько их понаехало. Беленькие еще. Ну, ничего загорят.
- А откуда они, как думаешь?
- Судя по розовой коже – англичане. Да и кто сюда еще ездит? Интересно, где же они разместятся-то – дома-то вроде все заняты. Вы-то когда уезжаете?
- Уже скоро, Эмма. Сама не понимаю, как так быстро время пролетело.
- Вместе с Кириллом? Извини, дорогая, что вмешиваюсь, просто любопытно, ты же меня знаешь.
- Хочется верить, что вместе. А там, кто его разберет – может быть, ничего из этого не получится.
- Как не получится? Что значит – не получится? Поверь моему опыту: когда мужчина так смотрит – это серьезно. Хотя все они бабники. Вот наш эфиоп…. – и Эмма пустилась в пространные рассуждения о несчастной женской доле сестры, которая извилистыми путями увела ее так далеко от их дома.
Когда Катя вошла в домик, то первое, что бросилось ей в глаза, была дорожная сумка Кирилла.
- Уезжаешь? - с издевкой и затаенной болью в голосе спросила она.
- Мне нужно срочно покинуть остров. Тебе со мной нельзя – это может быть опасно. Я, конечно, понимаю, что звучит глупо, но, действительно, потом тебе все объясню.
- Если оно будет это самое «потом». Ладно, чего уж там – курортный сезон окончен, про приключения – забудьте.
- Ну, зачем ты так? Ты же знаешь, что на самом деле, все по-другому. В конце концов, ты же толком ничего не ведаешь о моей прошлой жизни. Может быть, это и к лучшему. Я найду тебя, обязательно найду, и все будет нормально. Не переживай, радость моя, - Кирилл и сам был расстроен.
- Но ты ведь тоже ничего про меня не знаешь!!! Где ты будешь меня искать? Что за ерунда? Впрочем, мне ведь нельзя с тобой, - неожиданно она присела на плетеный стул, и ее глаза увлажнились. – Не бросай меня так, пожалуйста.
- Господи, да я не бросаю тебя. Ну, как сказать, чтобы тебе было понятно? Ты очень нужна мне, но сейчас я должен уехать, если ты хочешь, чтобы я вообще остался в живых. У меня были проблемы, из-за которых мне пришлось скрыться на этом острове. Скажи, ты веришь мне?
- Да, - она помолчала. – И нет одновременно.
- Блин, что с тобой делать! Верь мне, пожалуйста. Да, это трудно, я понимаю. Но я совсем не загадочная личность. Просто есть некая прошлая жизнь, какие-то проблемы, с которыми я должен разобраться. И никто, кроме меня, этого сделать не сможет. Но я хочу быть с тобой, честное слово. Я очень привязался к тебе за эти недели, если такое вообще возможно.
- Ты просто наваждение какое-то! Вот так вошел в мою жизнь, а теперь натоптал и снова уходишь! Но я не хочу! Не уходи! Я же, словно раненый зверь, без тебя. Я не могу дышать без тебя, я жить не смогу. Только-только мне стало казаться, что судьба повернулась ко мне светлой стороной… У меня же тоже осталась целая уйма нерешенных проблем. Но мы же сможем все решить вместе. Я просто боюсь, что если ты уйдешь, то это будет уже навсегда, и ты больше никогда не вернешься. Слишком уж странной была наша встреча на этом острове.
- Катюша, солнышко мое, ты в судьбу веришь? Так вот, это и была судьба, что мы обрели здесь друг друга на каком-то критическом этапе жизни. А судьбу ведь не обманешь – значит, мы просто обязаны будем встретиться снова. Но теперь я не хочу рисковать твоей жизнью – это очень опасные люди, честное слово. Просто дождись меня.
«Странно звучит, - поймал себя на мысли Кирилл. – Какие-то «Алые паруса» получаются, только я отнюдь не Грей, а скорее начальник порта в гавани разбитых сердец. Но ведь и начальник порта может вдруг встретить такое сердце, которое ему захочется склеить для себя. Все, надо уезжать: долгие проводы – лишние слезы».
- Мне нужны все твои контактные данные – домашние и рабочие телефоны, е-мейлы, телефоны подруг и родственников. Вот тебе тысяча драхм – напиши здесь, только постарайся уместить все на одной половинке.
- Я не буду ничего писать.
- Не упрямься, сейчас не до этого, у меня очень мало времени. Пожалуйста, быстрее.
- Я не могу ничего написать – в России я появлюсь, наверное, еще нескоро, в Греции у меня телефонов никаких нет, а где я буду через неделю, я себе с трудом представляю. Я же сказала – ты тоже ничего обо мне не знаешь. Поэтому виток судьбы был закономерно коротким. На том и расстанемся. Глупо надеяться на то, что сердце подскажет тебе на каком конце света меня искать – чудес не бывает, верно? – она сглотнула комок в горле.
- Мы можем условиться о встрече дня через три. Где-нибудь в Афинах, например. Ты же все равно собиралась уезжать отсюда когда-нибудь, правильно? Когда у тебя все заканчивается?
- Нет, дорогой мой, в Афинах мы точно не встретимся. Максимум в Турции, до которой отсюда рукой подать, да и то не факт. Прощай! Увидимся в будущей жизни! – она тряхнула головой, словно пытаясь сбросить себя налетевшую грусть, и вышла на балкон.
Кирилл посмотрел ей вслед – прямая спина и чуть согнутые от забот плечи, следы гордости и печали, - и сердце его сжалось. «Ненавижу их всех!» - зло подумал он. Еще через пару секунд пришло понимание того, что злится он фактически на себя и на свое бессилие, отчего его обычно охватывало то самое, самое большое бешенство. «Зачем я им нужен? Что за идиотизм? Почему я должен постоянно быть в бегах?» - крутилось у него в голове, пока он спускался по лестнице Катиного домика во двор и отпирал калитку. Хотя вопросы эти были риторическими, и он это прекрасно понимал…
- Вставайте, Кирилл!
Кирилл открыл глаза. В комнате царил полумрак, но сквозь не до конца задернутую штору уже пробивался серый свет раннего утра. Полудремы, как ни бывало – в облике резидента было что-то от Фредди Крюгера, только в руках у него был не железный коготь, а пистолет. Черная дырочка дула была направлена прямо на Кирилла.
- И не делайте резких движений, пожалуйста. Соседи, слава Богу, уехали, но мне совсем не хочется возиться потом с уборкой квартиры. И вообще, мне слишком дорога моя репутация. Спокойно поднимайтесь и начинайте одеваться. Стреляю я хорошо, поэтому лучше без глупостей.
Кирилл присел на кровати и потянулся к брюкам.
- Что происходит?
- Ну, это я у Вас должен спросить. Вы ведь двойную игру ведете. А работать можно только на одну контору – Вас разве не предупреждали? Поэтому в Вас очень разочарованы, и, как говорится, есть мнение...
- Подождите, это явно какое-то недоразумение. Ну, мы же с Вами здравомыслящие люди, неужели мы не сможем выслушать и понять друг друга. Меня, действительно, кто-то подставил. Анализ ситуации показывает, что я где-то прокололся при разработке английской сети и их немецких связей. И слежка у них была поставлена очень хорошо, иначе, откуда бы они узнали о моей встрече в Дрездене? Ведь об этом знали только я и Вы. Ну, еще наши коллеги в Лондоне. Но, во-первых, я им доверяю, а во-вторых, параметры задания уточняли уже Вы на месте – ведь это Вы закладывали контейнер в Берлине, из-за которого мне пришлось, как идиоту, слоняться по лесопарку с видом очумевшего грибника или любителя пеших прогулок.
- Друг мой, давайте не будем спорить о степени профессионализма. Вы сами прокололись, да еще, возможно, и сюда за собой «хвост» привели, или, по крайней мере, они уже идут по Вашим следам. И это в том случае, если Вы не двойной агент.
- Но если я двойной, то какой смысл тогда меня убирать? Ведь Вас в этом случае точно арестуют – они уже стоят под дверью и дожидаются, если, как Вы говорите, я их сюда привел. Давайте попробуем договориться.
- Нет, договариваться мы точно ни о чем не будем. Данные Вы все честно сдали, а теперь придется отправиться по ту сторону добра и зла. Помните наш вчерашний разговор? Одевайтесь быстрее, и вот еще, – он кинул наручники. – Застегните на руках, если не сложно. А то мне еще машину вести, а это занятие на горной дороге требует покоя и сосредоточенности.
Кирилл заправил рубашку и протянул руку к «браслетам». «Теплые. Наверное, долго у него в кармане лежали. Хорошо подготовился», - подумал он, и тут его осенило.
- А ведь Вы меня не можете убить. Они Вам таких полномочий не давали. Ведь Вы могли меня еще вчера пристрелить после того, как я, как последний лох, передал Вам листочки. Но я зачем-то еще им нужен, и Вы вынуждены будете их дождаться. Поскольку сюда они приехать не могут – дом-то может оказаться под наблюдением наших, - мы куда-то поедем, правильно?
- Джоан говорила мне, что Вы очень умный молодой человек. Оказывается, еще и догадливый.
- К чему все эти архаизмы тогда? Все это бряцанье оружием? Вы же мирный человек. Ну, усыпили бы меня и вывезли ночью, куда надо.
- В том-то и дело, Кирилл, что Вы должны сами выйти из дома. Сами сесть в свою машину и проехать сотню метров. Меня же на заднем сиденье, а тем более пистолета не должно быть видно. Или, по крайней мере, чем меньше, тем лучше. Вы выполнили задание, и я еду проводить Вас до окраины деревни. Понятно? Наручники, пожалуйста. Там поменяемся: перестегну их Вам назад и сяду за руль. Теперь пошли, только медленно и очень безмятежно. Руки чуть вниз опустите, и вон ту коробочку на них поставьте. Она легкая, не бойтесь. Вот так – Вы несете коробку в свою машину.
Кирилл двинулся к двери, но потом остановился и оглянулся.
- Что еще?
- А зачем тогда весь этот цирк с Блюмом и его данными?
- Нам как раз надо было проверить, какую информацию он сейчас готов продавать – нужно же иногда оценивать эффективность источника. К тому же у англичан доступа к этим секретам нет. Союзнические отношения – это хорошо, а табачок все-таки врозь. Помните скандал с системой спутникового слежения «Эшелон»? Все это из той же серии – шпионим за европейцами для пользы дела англосаксов. Так что, за героизм спасибо, но нужды особой в нем не было.
- Вам же не поверят?
- Почему? В отличие от Вас я на службе давно. Центру сообщим, что мне дезинформацию привезли, потому как интересы Родины Вам уже чужды. Вот и пришлось Вас ликвидировать с риском для собственной жизни и под угрозой раскрытия, чтобы предотвратить любой ценой дальнейшую цепь предательств. Немцы подумают, что русская мафия догнала-таки Вас не в Саксонии, так в Баварии. Фляйш ведь на пенсии, работает на себя, поэтому ему все равно, чем торговать – с его связями пару пустяков договориться, чтобы на Вас завели пару файлов в немецком бюро «Европола». А Джоан, как специалист по России, уже составила замечательное досье на этот счет. В общем, вожусь я с Вами только потому, что эти кретины западные мне самому до конца не доверяют – хотят блюмовские данные из Вас лично выбить.
- «Сейчас мы их проверим, сейчас мы их сравним». Как в «Золотой антилопе»?
- В чувстве юмора Вам не откажешь, как и в памяти на мультфильмы. Нерационально относитесь к своему таланту, молодой человек. Хотя сегодня будет последний шанс его использовать - минут на двадцать, до контрольного выстрела. И чем Вы ей так приглянулись? Такая шикарная женщина, но все-таки баба есть баба. Все, вперед.
За деревней, проехав с километр по автобану, они съехали в зону отдыха, отгороженную от дороги плотной стеной деревьев. В этот утренний час машин было мало, поэтому вряд ли кто-нибудь заехал бы в этот пустынный закуток. Там и сям валялись обрывки мусора, разлетевшегося из сортировочных урн, предназначенных для бумаги и пластика. Рядом стояли большие серые контейнеры для бутылок разного цвета – коричневых, синих, зеленых.
- Сейчас аккуратно меняемся местами. Выходите из машины, - пропел резидент.
Кирилл, повернувшись боком, открыл скованными руками дверцу, и вылез из «фольксвагена». Резидент пальцем подтолкнул ему ключ от наручников, который, словно чемпион по фигурному катанию, легко скользнул по крыше автомобиля и остановился ровно на самом ее краешке.
- Ювелирная точность. И все-таки Вы не боитесь? Немцы ведь стукачи ужасные и любопытные до жути.
- Это точно. Стоит кому-нибудь столкнуться или ребенка сбить, так все норовят остановиться и посмотреть. Какой-нибудь сердитый полицейских их прогоняет, а они ползут и в окна выглядывают. Откуда спрашивается у этого народа такая тяга к смерти и страданиям других? Наверное, непобедимый генотип. А потом ругаются еще, что пробки у них. Быстрее, пожалуйста.
- Нервничаете? Правильно делаете. Я в туалет хочу.
- Старый трюк! Это не работает. Потерпите еще чуть-чуть.
- Ну, раз уж мы в зону отдыха въехали. Куда я тут денусь? Туалет-то вон он, пластиковый, простреливается насквозь. Все лучше, чем в кусты – дернуться ведь могу, убежать. Я быстро – обещаю. Вот даже один наручник на руке оставляю.
Резидент скептически покачал головой.
- Ладно, черт с тобой. В конце концов, действительно, ведь никуда отсюда не скроешься. Одна нога здесь – другая там.
Кирилл направился к туалету, стоящему чуть поодаль. Ему нужно было несколько минут, чтобы взвесить все шансы на спасение. Сейчас, пока они еще не доехали, у него была возможность каким-то образовать нейтрализовать резидента, и надо было ее использовать. Стоя в кабинке, он размышлял: «Подойдет, станет меня вытаскивать отсюда, а мне бы надо резко его дверью двинуть. Главное – услышать, когда он будет совсем близко от нее. Тогда точно получится наотмашь, а стрелять он все равно не сможет. Он меня англичанам живым должен довезти и без всяких видимых повреждений. Еще пару минут, и он должен будет подойти».
В эту минуту Кирилл услышал урчание мотора. Судя по шуму, это был явно большой дизель, а значит, в зону заехала какая-нибудь фура. «Если это не англичане, то о таком счастье можно было только мечтать, - усмехнулся Кирилл. «У каждого разведчика в жизни бывает только один случай, - вспомнил он интонации полковника. – Мне уже один раз повезло в Дрездене. Ладно, блин, теперь не до суеверий. Аккуратно выходим».
Огромный грузовик «Вольво» с венгерскими номерами пристроился недалеко от их машины. Водитель в майке, с волосатой грудью явно уже чуть озяб, поджидая, пока освободиться кабинка, и переминался с ноги на ногу. Нервничал и резидент, постукивая костяшками пальцев по крыше «фольксвагена». Дальнобойщик был без напарника – видно, груз надо было доставить недалеко и быстро вернуться обратно. Это осложняло дело, поскольку резидент мог попытаться решить все без свидетеля, пока тот будет заседать в туалете. Но в любом случае их видели вместе, и это уже было хорошо само по себе.
- Провозился? Доволен? Быстро лицом к машине, ноги на ширину плеч и руки за спину.
Кирилл послушно встал, как было велено. Когда резидент на секунду опустил пистолет, чтобы свести вместе его руки и застегнуть наручники, Кирилл резко повернул правым плечом назад и нанес молниеносный удар левой. Резидент чуть покачнулся, и этой секунды было достаточно для апперкота правой. Очевидно, за годы мирной жизни в баварской деревушке с физической подготовкой у него было слабовато – все силы уходили на интеллектуальную деятельность. Еще один толчок в грудь, и он почти упал навзничь. Кирилл быстро подхватил с земли пистолет и рукояткой вырубил резидента. Затем взял его подмышки и посадил на переднее сиденье. Сняв наручники, он приковал ими резидента к рулю, придав ему позу слегка сонного пассажира. После этого обшарил карманы, отключил и выбросил мобильник, а в бумажнике нашел свои листочки. «Карандашом он любит писать, сволочь!» - выругался Кирилл и захлопнул дверцу машины.
Туалетная кабинка открылась, и уже бодрый водила заспешил к своему грузовику. Кирилл сделал вид, что проверяет колеса, подождал, пока грузовик тронулся, а потом принялся тормошить резидента. Когда тот немного пришел в себя, он сунул ему под нос дорожную карту, извлеченную из «бардачка»:
- Где мы должны с ними встретиться?
Лоск и воспитанность уже сошли с резидента, и он превратился в обыкновенного, импотента с редеющими волосами, землистым лицом и злым взглядом.
- Если мы через двадцать минут не будем на месте, они приедут сюда. Так что шансов у тебя никаких. Стоит волоску упасть с моей головы – и тогда тобой займется еще и немецкая полиция по полной программе.
- Ну, про волоски это мы еще посмотрим, хотя их, действительно, жалко – не так много осталось. Итак, место встречи?
Резидент сердито и несколько по-стариковски пожевал нижнюю губу, а затем назвал номер выезда с автобана.
- Отлично. Что теперь с тобой делать?
«Машина засвечена, документы тоже. Они могут блокировать автобан с двух сторон, зажав нас в этой зоне, но ведь есть еще железная дорога, слава Богу. Жаль только, что у меня всего двадцать минут», - подумал Кирилл.
- Какой пин-код у кредиток? – поинтересовался он у резидента. «Впрочем, мои они тоже блокировать так быстро не успеют, какие бы ни были у них связи в Европоле», - решил он. Переложив деньги и кредитки в карман, он холодно улыбнулся резиденту:
- Придется имитировать несчастный случай.
Тот в отчаянии замычал и попытался беззвучно заголосить.
- Извини, друг, - сказал Кирилл и успокоил его рукояткой. – Сделаем так, будто домкрат не выдержал, и его придавило. Глупо, конечно, потому что настоящий немец ждал бы техпомощь до упора.
Кирилл усмехнулся, вспомнив сообщения о снегопадах в Германии, когда немцы стояли в пробках по двое суток, замерзали в своих машинах и ждали горячего питания с вертолетов местных спасателей. «Наши бы давно бросили авто и пешком дошли до ближайшего населенного пункта, а эти идиоты… Эх!»
Но другого выхода не было – взрыв был бы слишком заметен, выстрелы могли услышать. В любом случае стоило сымитировать несчастный случай, дабы лишний раз не обострять отношений с полицией. На имитацию ушло минут восемь, и в лес Кирилл рванул уже, словно кабан, пытающийся оторваться от преследователей.
Через какое-то время тропинка вывела его к речке, местами уже пересыхающей – снега в горах начали замерзать, и подпитываться ей было не от чего. Где-то серело каменистое дно, а вдоль берега текли тонкие струйки чуть красноватой воды. Листья начали подгнивать, а течения, чтобы их смыть явно не хватало, поэтому было полное ощущение, что вверх по реке прорвало канализацию или просто валяется труп. Дорожка тоже была уложена падающей листвой, поэтому ступать по ней было мягко и не сыро. Минут через двадцать он вышел к железной дороге и начал сползать по склону к насыпи…
«Ну, и что теперь делать?» - крутилось в голове у Кати. Откуда-то вдруг нахлынуло такое отчаяние и щемящее душу чувство одиночества, что хотелось просто разреветься. Да, он поступил, как мужчина, - не стал перекладывать свои проблемы на ее хрупкие плечи, но этого ведь было не легче. Тем более, что своих вопросов оставалось не меньше – как передать девчонкам паспорта, сколько еще околачиваться на острове, пытаться вернуться в Россию или перебраться, действительно, в какую-нибудь Турцию, ибо со своей просроченной визой она была персоной нон грата в любой другой соседней стране.
Ее мысли постоянно возвращались к нему – она вспоминала о своих надеждах, которые вдруг возникли от этого мимолетного романа. С Кириллом совершенно не работал ее верный принцип – чем ярче рисуются перспективы, тем хуже в настоящем. В нем она вдруг нашла зеркало себя. Именно не портрет, а зеркало - слегка искаженное, но до боли знакомое изображение, в котором вылезают некоторые забытые черты тебя самого. Ее страхи и сомнения при взгляде на него отступали, с ним было просто хорошо и спокойно, а темное казалось не таким уж и темным.
Она вдруг улыбнулась. От отчаяния в сознании всплыла картинка – объявление из московского метро о бесплатном приеме в ПТУ. На приклеенном заботливой рукой листочке говорилось о наборе в училище, находившееся на остановке со странным названием «Проезд соломенной сторожки». В этом почти сказочном месте обещали без экзаменов и со стипендией давать дефицитные специальности – оператор ЭВМ, каменщик, бетонщик, плотник-стекольщик. И от того, как зазывали этих потенциальных тружеников, веяло дикой безнадегой. Потому что вдруг представлялось, как никто не хочет идти в это ПТУ, ибо оно еще не стало модным «колледжем»; как попадают туда те, кому совсем уже трудно найти себя; как мучаются с ними преподаватели, страдают, но не могут бросить эту работу в силу разных жизненных обстоятельств. И может быть, это было еще более удручающим, чем ее собственное положение.
Вообще, иногда ей казалось, что некоторые профессии сами по себе очень забавны и значимы, хотя люди этого даже не осознают. Например, насколько в том же метро важна работа дежурного по эскалатору: тетя в голубой форменной куртке, раздвигающая и создающая барьеры, разделяющая людские потоки и на мгновения получающая абсолютную власть над всей этой суетной толпой. Страшный муравейник безразличного ко всему московского метро всегда немного пугал Катю. Особенно опасно было в спускаться в метро в дождь, потому что поднимающиеся навстречу люди открывали зонтики не глядя, и могли запросто покалечить. Или взять водителя автобуса в аэропорту – пассажиры моментально превращаются в баранов, отдающихся на его волю, а дальше он волен вести их, куда хочет и как хочет: ведь в отличие от рейсового автобуса, здесь никто не знает маршрута.
Пытаясь утешиться, она плыла по волнам своей памяти, извлекая оттуда все более грустные картины. В одном из закоулков сознания она вдруг натолкнулась на воспоминания об Освенциме. Когда-то во времена всеобщего дефицита они с подружкой решили подработать и поехали в Польшу. Но поскольку обе были высокие «интеллектуалки», то просто шоп-тура им было мало, и они не нашли ничего лучше, как отправиться на экскурсию в этот бывший концлагерь. Сначала все было очень даже мило и почти не страшно – кругом царил порядок, стояли шеренги автобусов, бегали группы еврейской молодежи, закутанной во флаги с огромной звездой Давида, фотографировались и болтали глупые и, как всегда, ни во что не вникающие американцы. Но когда они попали вовнутрь и прислушались к тому, что рассказывал гид, то по спине медленно пополз холодок.
У самого входа в концлагерь всегда стоял оркестр. Быть музыкантом было почетно, просто потому что у них было больше шансов выжить. Музыка не только служила пропаганде – люди якобы приезжали работать, - но и помогала считать марширующих заключенных, задавая нужный ритм. Беззвучная музыка, растворившаяся во времени, - гулкий набат миража в ушах. Ноги, шуршащие по серому гравию, лай собак, отрывистые немецкие команды. Ее поразило тогда, сколь призрачна человеческая жизнь – эсэсовцы не тратили больше пяти секунд, чтобы определить судьбу прибывавших в лагерь. Почти как в сказке: пошлют направо – в душегубку, налево – на медленную и утомительную смерть от тяжелой работы и истощения. Детей в газовую камеру отправляли сразу – лишь часть из них подлежала использованию для экспериментов. Машина для уничтожения работала почти безотказно – душили людей крысиным газом быстро, а вот медленная кремация трупов не позволяла повысить производительность «труда» на этой фабрике смерти. Катя вспомнила Сандро, и ее передернуло от невольной ассоциации.
«Мне тоже некуда бежать», - думала она. Лагерь был построен с размахом. Огромная открытая территория, рвы и колючая проволока, зона безопасности – сбежать было практически невозможно. Да и куда бы делся исхудалый, обессиленный человек, вырвись он из этого ада. Кругом ведь была типичная аграрная Польша – поля, поля и скудные островки лесов. И тут же безотходное индустриальное производство – тонны женских волос, тысячи чемоданов, протезов, детских ботиночек и т.п. – все это шло на нужды немецких переселенцев и солдат вермахта.
Когда они с подругой дошли до мемориала жертвам нацизма, Кате уже хотелось плакать. Тихо шелестели пирамидальные тополя, на руинах взорванных крематориев поблескивала в солнечных лучах каменная пыль, а трава и спустя пятьдесят лет была такая же зеленая, словно взращенная на человеческом пепле. Здесь, около этих ужасных печей в годы войны был оазис – они были отгорожены от остального лагеря живой изгородью, красовались газончики с цветами, били фонтанчики с чистой воды. Тем, кому предстояло закончить свою жизнь в газовой камере, якобы «принимая душ», давали пить без ограничений, в то время, как весь остальной лагерь мучился от жажды. Подле мемориала пел что-то грустное хор еврейских школьников. Катя вдруг осознала весь ужас той мертвой цифры, которая была выгравирована на сером граните – миллион человек! Как-то незаметно на глаза навернулись слезы. Она наклонилась и подняла с земли маленький круглый пористый камушек, отшлифованный тысячами подошв. «Только б не было войны» - она вдруг поняла весь пронзительный смысл этой фразы из кинофильма «Пять вечеров».
Катя протянула руку и вытряхнула камешек из кожаного кошелечка, валявшегося на столе. Он был чуть шершавый, но прикосновение к нему странным образом успокаивало. Беды не казались уже такими ужасными, проблемы – необратимыми, а солнце начинало светить чуть ярче. «В конце концов, если нам суждено встретиться с ним снова, это произойдет при любых обстоятельствах и в любой точке мира, - подумала она. – Становлюсь какой-то ужасной фаталисткой. Наверное, это заразное». Она вспомнила слова матери, брошенные ей как-то во время ссоры с отцом: «Уйду я от вас всех, устала я что-то». Маленькой Кате тогда стало так страшно – она никогда не могла представить, что ее крепкая и дружная семья вдруг распадется. «Как же так, мама уйдет!» А та, будто одумавшись, добавила, поставив взгляд в одну точку: «Человеку все равно предстоит мучиться: либо от одиночества, либо в семье. Так лучше в семье – хотя бы веселей».
«А вот мне, похоже, от одиночества, - взгрустнула Катя. – Ладно, долой нюни. Надо и мне делом заняться, а то нехорошо как-то получается. Пока я тут загораю, там у девчонок весь этот кошмар продолжается».
ГЛАВА 8
Договорившись с Томазом, Кирилл пешком отправился в бухту на другом краю острова. Идти предстояло часа два, надо было чем-то занять голову, поэтому он стал анализировать один из недавних снов. В ту ночь ему вдруг приснилась Катя. Она вошла в легкой кофточке бежевого цвета в рубчик и медленно, стараясь не шуметь, сняла юбку и трусики. В его памяти отчетливо запечатлелись ее стройные голые ноги. Они начали танцевать в пустой квартире под романтическую мелодию Луи Армстронга, вкрадчиво передвигаясь по серому ковровому покрытию большой и светлой комнаты. Он чувствовал каждую жилку ее тела, по спине бежали легкие мурашки, и было удивительное ощущение легкости бытия.
Он аккуратно поднял ее и отнес в постель. Выйдя буквально на секундочку, он встретил в прихожей Джоан. В панике он потащил ее на кухню, пытаясь заболтать, а потом как-нибудь выпроводить из квартиры. Джоан была на редкость разговорчива в тот вечер, и он почти отчаялся «развести» двух девушек. Когда он краешком глаза заглянул в комнату, Катя уже спала. Ее лицо во сне было безмятежно, губы слегка приоткрыты, а пушистые ресницы слились в одну плотную щеточку. Они с Джоан пили кофе, он пытался улыбаться как можно более искренно, но разговор все равно не клеился, и она это чувствовала. Наконец, когда ему все-таки удалось выпроводить англичанку, оказалось, что Катя исчезла. Он в панике бросился к шкафу и понял, что она ушла. Проснулся он тогда в холодном поту.
Кириллу вдруг остро захотелось увидеть ее в реальной жизни. Он подумал, что каждая из немногих встреч, которые у них были, сопровождалась настоящим взрывом эмоций, душевным потрясением, а покой он мог обрести лишь в ее голубых глазах.
Лишь легкий плеск волн нарушал тишину в бухте. Кирилл прислушивался, стараясь уловить в воздухе шум моторной лодки Томаза, и с нетерпением поглядывал на часы. Ветер приятно холодил вспотевшую под майкой спину, ноги перебирали бежевый песок. Ехать никуда не хотелось. «Ты, Кирилл, работаешь, как пушка, - сказала ему когда-то одна из его подруг. – Сначала наводишься на цель, а потом палишь. И все у тебя получается. Трудно с тобой с этаким автоматом. А еще хуже, когда у тебя начинаются метания. Водишь-водишь стволом туда-сюда, а потом вдруг лупанешь наугад, даже сам не знаешь куда». Он тогда засмеялся: «И вдруг взрыв получается – это же очень прикольно, когда неожиданно попадаешь». «Да, только непонятно куда и непонятно зачем», - усмехнулась она.
«Правда, - думал Кирилл. – Вечно эти мои метания. Сны эти дурацкие… Какая там Джоан! Вот сейчас приплывет Томаз, мы с ним минут за сорок доберемся до Родоса, а там уже проще будет скрыться. Надо бы сообразить, куда дальше-то двигаться. Если уж они меня в этом забытом Богом уголке нашли, то нужно теперь в гущу людей кидаться. В толпе-то всегда проще спрятаться, в конце концов. Махну на Кипр – кому я там буду нужен в турецкой части? Никто и не спросит – откуда взялся, кто такой. А если турки в паспорте штамп поставят, то на греческую вообще ни ногой: даже если захочу – не пустят». Он вспомнил рассказы о том, что на оккупированной турками части острова самые лучшие пляжи, и улыбнулся.
За спиной послышался шорох. Он резко обернулся: на склоне стояла Джоан и ее спортивного вида спутник. Кирилл медленно поднялся и сделал жест руками, показывая, что он безоружен. Джоан что-то отрывисто сказала своему молодому человеку и кивком направила его в сторону Кирилла. При ближайшем рассмотрении оказалось, что парень был совсем молодой. На вид ему было лет двадцать, на лбу еще прыщики не зажили. В правой руке его поблескивала «беретта». Пружинистой походкой он подошел к Кириллу и умело обыскал его. Не заметив ничего подозрительного, он махнул Джоан, чтобы она спускалась.
- Не хочешь разве пообщаться со старыми знакомыми? А, Кирилл? Откуда такая неучтивость? – она старалась говорить сухо, но получалось все равно с издевкой и скрытой обидой.
Кирилл пристально посмотрел на нее.
- Не ожидал, что мы так скоро увидимся снова. Впрочем, ты легка на помине. По дороге сюда я как раз думал о тебе.
- Решил совершить морскую прогулку? Далеко направляешься? Ты же знаешь, у нас еще есть некоторые неоконченные дела.
- Если собираетесь что-то сделать, действуйте быстрее. Через десять минут здесь будет свидетель, а я полагаю, что лишние жертвы нам ни к чему.
- Тебе придется поехать с нами, ты понимаешь?
- Какой смысл? Разве вам мало информации от резидента? Я до сих пор не понимаю, зачем же я тебе все-таки нужен. Бред какой-то. Даже в твою железную логику это не укладывается, я уверен.
- Я тебе позже все объясню. Только, пожалуйста, не надо больше от меня бегать. За этим проследит Крис.
Она поймала его скептический взгляд.
- Да, он молод, но у него чудесная реакция. Да и зрение еще не испортили блага цивилизации.
- Знакомые голубые линзы, - Кирилл посмотрел ей в глаза. – Помнишь, как я тогда «купился» на твои зеленые глаза, а оказалось что они просто карие, как у всех.
Она зло усмехнулась.
- Если ты пытался сделать мне больно, тебе это удалось. Но увы, вывести меня из себя не получится. Пошли.
Кирилл понял, что надо тянуть время. Это был его единственный шанс, тем более, что до появления Томаза оставались минуты.
- Подожди. Нам надо поговорить. Если хочешь, можем отойти за скалу – нас там не увидят. А своему Крису советую расслабиться. Мне бежать, действительно, некуда, ты это лучше, чем кто-либо знаешь.
Джоан задумалась, а потом приказала своему спутнику оставить их наедине. Тот попытался что-то возразить, но затем покорно кивнул головой, положил пистолет в карман шорт и вскоре занял наблюдательную позицию на вершине нависавшей над морем скалы.
- О чем будем говорить?
- Я отработанный материал, и мне нет смысла ехать с вами. Информацией я никакой не владею, с резидентом вы и сами прекрасно работали, как оказалось. Поэтому хотите ликвидировать – вперед. Только мне кажется, что тебе будет жалко меня убивать.
- С чего ты взял?
- Ты помнишь нашу первую ночь в Берлине? Внутренний дворик со свежей зеленью, пение птиц на заре, аромат сирени, несшийся по комнате…
- И твой грустный Вангелис!
- Да, и Вангелис. Свечи отцветающих каштанов, и быстрый восход солнца. Его аккуратный лучик заглядывает во двор, попадает прямо в окно и деликатно, стараясь не разбудить тебя, ползет по подушке…
Кирилл и сам окунулся в то воскресенье, когда они вместе с друзьями Джоан отправились на местный рынок. Оказалось, что, несмотря на высокие цены, люди ходят туда вовсе не за покупками, а чтобы пообщаться. И продавцы, и покупатели хорошо знали друг друга и соседей. Это была та самая культура, которая начисто утрачивалась при регулярном пользовании супермаркетом. А потом они гуляли в парке при замке - Боже мой, у этих немцев везде были замки, - сидели на траве и кормили тучи комаров, кружившихся в тени деревьев. Ее голова лежала у него на коленях, а он своим ломаным голосом пел русские песни, из которых она ничего не понимала. Рядом гуляли какие-то иммигранты из России, которые совмещали приятное с полезным, собирая щавель. Кириллу тогда стало так смешно от этой практичности, что, вспоминая, он и теперь не в силах был скрыть улыбку.
- К чему ты затеял этот день воспоминаний?
- Просто мы же тогда зашли в музей истории Берлина. И долго смеялись над непонятливым ребенком, которому родители безуспешно пытались объяснить, как возникла в этом городе стена. А он недоумевал и не мог поверить, что в мире были когда-то такие идиоты-политики, которые отгораживались стенами и блокпостами – мол, кто бы тогда голосовал за таких государственных деятелей. А теперь, похоже, история возвращается на круги своя.
- Ладно, хватит. Ты нам нужен ненадолго. Для своих ты уже труп или, по крайней мере, гость совсем не желанный. Но у тебя есть шанс сохранить жизнь и заработать денег, и этот шанс даю тебе я.
- Отчего такая щедрость?
- Перестань прикидываться недоумком, Кирилл, тебе это никогда не шло. Нам нужен русский, к тому же агент спецслужб. Ты просто пройдешь по мюнхенскому аэропорту с небольшим, совсем не тяжелым черным чемоданчиком. Попытаешься сесть на рейс в одну из арабских стран – детали до тебя доведут позднее. Но тебя остановят на металлоискателе и задержат. Все. После этого получишь пятьдесят тысяч, и гуляй на все четыре стороны.
- Так не бывает, ты же знаешь.
- Ну, да, сначала журналисты, которым ты расскажешь про то, как коррумпированные российские спецслужбы расхищают ядерные материалы и снабжают ими террористические режимы. Потом короткий суд и неожиданная смерть Кирилла в тюрьме от сердечной недостаточности. А на свободу выйдет уже совсем другой человек с пятью пачками банкнот в карманах. Или ты предпочитаешь перевод на счет?
- Не смешно. Конечно, наличные. Гарантии?
- Какие тебе нужны гарантии? Можем просто убрать тебя сейчас и отправить плавать по чистейшему и самому прозрачному в мире морю. А потом ты в любом случае смертник – после этого трюка с чемоданом, на тебя начнут активно охотиться свои, поэтому единственной твоей гарантией безопасности станем мы – ненавистные тебе англосаксы. И не бойся, в аэропорту никто по тебе стрелять не будет – я вижу, о чем ты думаешь. Сначала ты должен поведать свою грустную историю журналистам. Идем? Сейчас ведь кто-то должен приплыть, ты сказал? – Джоан оглянулась по сторонам, прислушиваясь к шуршанию моря.
Каким-то шестым чувством Кирилл ощутил, что момент настал. У него всегда была великолепное чувство времени, и он знал, что Томаз должен появиться минуты через две. «Только бы не опоздал, грузинская морда, - подумал он. – Томазик, дорогой, давай пришпорь свою моторку».
- Пойдем, - сказал он и шагнул к Джоан.
- Ты вперед, сейчас не до джентльменства, - ухмыльнулась она.
Кирилл сделал еще один шаг и, поравнявшись с ней, вдруг резко обхватил ее и сжал в объятиях. Со стороны они походили на поссорившуюся парочку: молодой человек пытался успокоить девушку, а та билась в его руках и всячески старалась вырваться. Крис на вершине скалы на минуту опешил, а потом потянулся за оружием. Кирилл развернул Джоан спиной к ее спутнику и, прикрываясь ей, начал отступать к морю. Удержать ее, действительно, было очень сложно. «Поправилась, зараза английская, пока мы не виделись», - мелькнула в голове шальная мысль.
- Извини, дорогая, что я так бесцеремонно с тобой обхожусь, - эти слова он уже произнес вслух. – Просто захотелось обнять по старой памяти. Потерпи еще минутку. И не надо вжиматься своей коленкой мне в пах: думаешь, так удобно идти в раскоряку и уворачиваться от твоих ног?
Крис наконец понял, что стрелять бесполезно. Тем более, что приказано было доставить русского живым, а тут еще начальница попала в передрягу. Он начал спускаться со скалы, когда вдруг откуда-то сбоку послышался шум моторной лодки. Томаз не опоздал. На его лице застыла маска удивления, когда он увидел Кирилла, борющегося с какой-то блондинкой, но он не развернулся обратно, а напротив, прибавил ходу. Когда его суденышко почти поравнялось с берегом, Кирилл с неожиданной для себя самого жестокостью ударил Джоан с размаху по лицу, и ее голова безвольно повисла на мягкой шее. Он откинул нокаутированную девушку на нагретый солнцем камень, а сам рванул к воде.
Крис на бегу выхватывал «беретту», все еще не понимая, стрелять ему или нет по этому отчаянному русскому. Наконец, инстинкт охотника взял свое, и раздался хлопок. Кирилл уже перекатывался через борт моторки, а Томаз, поняв, в какую попал передрягу, вспомнил свою партизанскую юность времен войны с абхазами и, не мешкая, разворачивал лодку. Пуля булькнула в воде и пошла на дно. Вторая была более удачливой и, чиркнув по просмоленному боку моторки, сплющилась в нем. Но Крис не успокоился. Подбежав к Джоан и, убедившись в наличии пульса, он встал в стойку американского полицейского, крепко сжал пистолет обеими руками и спустил курок.
Пуля срикошетила от железной коробки мотора, и Кирилл почувствовал, как ногу, которую он еще подтягивал в лодку, что-то обожгло. На прозрачной воде вдруг появилось буроватое пятно, потом еще одно, как в том опыте на скорость движения, который они ставили в школе во время лабораторных работ по физике. «Зацепил, гад, - мрачно подумал Кирилл. – Ну, ничего, зато теперь у меня минимум часа три. Пускай поднимают на уши весь Родос, когда она очухается. Нашли, блин, носильщика себе». Он повернулся к Томазу:
- Должник я твой, Томазик. До Турции нам не ближе?
Томаз усмехнулся и внимательно посмотрел на него:
- Мне сразу показалось, что ты парень непростой. Возьми там аптечку на полу, около мотора. Девчонку твою куда отвезти?
- Ты это серьезно?
- А какая теперь разница? Теперь все мои заслуги перед здешним правительством забыты. В такую передрягу попасть из-за тебя! Вытурят в Грузию в два счета, как пить дать. Здесь полиция не шутит. Школа здесь хорошая, да, ладно, хрен с ней со школой! Через двадцать минут будешь на турецком острове, дальше сам разбирайся, я тебе там не помощник. Так, куда Катю везти?
«Вот и решил человеку проблему возвращения на родину, - с грустью сказал про себя Кирилл. – Почему я всем приношу одни несчастья? Карма что ли плохая или просто половая невоздержанность? С другой стороны, если бы не эта невоздержанность, лежал бы я уже давно с дырочкой в правом боку, и не бегала бы за мной эффектная блондинка по всему свету. Жалко ее – может, не надо было так сильно бить. Да в конце концов, плевать - оклемается. Меня-то они чуть вообще не пристрелили». Он вышел из своих раздумий, пристально посмотрел на стриженую голову Томаза, где среди черного ежика уже мелькали первые седые волоски, и спокойно сказал:
- Помоги Кате, Томаз, очень тебя прошу. Не знаю только, как тебя отблагодарить. Денег- то у меня нет с собой, так мелочь только. Я думаю, ей на Родос надо будет сегодня уехать. Хотя… не знаю. Она сама тебе скажет. Ты только ей не рассказывай ничего про то, что видел, а самое главное – забудь то место, где меня выбросишь. Совсем забудь, даже для жены и тестя…
Катя собралась быстро, ибо вещей было не так много. За окном ярко светило солнце и по комнате парил чуть сладковатый запах нагретого дерева. Ей вспомнился бабушкин дом и волшебный чердак, где летом царил такой же аромат, от которого спалось легко и глубоко, как нигде и никогда больше. А ночью они сидели с ребятами вокруг костра, закутавшись в одеяло, и пели песни, которые Петька наигрывал на гитаре в три аккорда. Оранжевое пламя отбрасывало блики, вырывая из темноты страшные силуэты раскорячившихся древних яблонь и шелестевших сережками берез за забором. Но Катя любила смотреть на звезды, загадочно мерцавшие в бархатном небе, а черная бабушкина кошка с вечно высунутым, словно прикусанным, розовым язычком терлась о ее ногу, пофыркивая на разлетавшиеся искры.
А по утрам трелями заливался соловей. «Поют птички до Петрова дня», - говаривала бабушка. Где-то далеко били колокола старого монастыря, в советские годы превращенного в склад и лишь недавно отремонтированного силами самоотверженных прихожан. Луч солнца тогда бил прямо в глаза, но отчего-то это было совсем не неприятно.
Она надела свои любимые легкие туфли и полюбовалась на свои ноги. Когда-то три года назад они шли с подругой по Кракову, и ступни просто отнимались от усталости. Конечно, ведь она не подумала взять шлепки, а как настоящая российская женщина, полетела «в заграницу» в туфлях на тонкой шпильке и героически терпела до последнего. От жары и походов по брусчатой мостовой ноги просто изнемогали, пластырь сползал с пяток, и когда на пути их следования появился очередной обувной магазин, Катя решилась.
Бросив огромные пакеты около кожаной танкетки, она медленно прошлась вдоль рядов разнообразной обуви и остановила взгляд на коричневых открытых туфельках не ахти из какого материала, но зато на невысокой платформе. «Вам в коробку класть?» - продавщица еще не успела закончить фразу, а Катя уже скинула постылые кандалы, бросила их в пакет, расплатилась и вышла на улицу уже в обновке. Маринка только рот открыла. Да и окружающие мужчины тоже. «Красивые у меня все-таки ножки», - подумала Катя не без удовольствия от произведенного эффекта.
«Все, хватит сидеть на дорожку, все равно ничего от этого не изменится», - она решительно встала, подняла сумку и последний раз оглядела комнату. Все вещи были упакованы, ничего не забыто, но почему-то было жалко покидать эту обитель свободной любви, где, казалось, простыни сохранили отпечаток его тела, а полотенца несли запах его рук. Она вздохнула и с грустью направилась к выходу.
По дороге Катя зашла в таверну к Эмме попрощаться. Увидев ее с сумкой, Эмма засуетилась, вскинула руки и залепетала на странной смеси русских и армянских слов. Из этого речевого потока было понятно, как ей жаль, что еще одна тонкая ниточка, связывавшая ее с родиной, так резко обрывалась. Эмма что-то крикнула на кухню, бросилась к Кате и неожиданно крепко обняла ее.
- Катюша, голубка моя, может быть, еще побудешь чуть-чуть? Ты прости меня дуру, но здесь ведь даже поговорить не с кем, ни единой души. Если деньги кончились, хочешь, у меня поживи пока. Да, что я говорю – ты ведь из-за него уезжаешь? Как сорвался сегодня утром, так и исчез где-то на том конце острова.
Катя не стала уточнять подробности того, откуда Эмме известно, что Кирилл сорвался и в каком именно направлении.
- Спасибо тебе за все, Эмма. Ты возвращайся в Москву, загнешься ведь здесь совсем на этих трех квадратных километрах. Бизнес бизнесом, только на всю жизнь все равно денег не заработаешь, да и в гроб их с собой не унесешь. Вот… - Катя порылась в сумочке и достала пять сотенных купюр. – Мне эти деньги все равно случайно достались, а ты сыну чего-нибудь купишь. Считай, что в долг – когда-нибудь увидимся и вернешь.
Эмма жалостно улыбнулась, блеснув золотой фиксой, и на глаза у нее навернулись слезы. Сейчас она была похожа на выпавшего из гнезда птенца соловья, которого Катя нашла однажды в кусте жасмина возле бабушкиного дома.
- Не надо денег, милая моя, ты что! Они тебе самой еще тысячу раз пригодятся. Куда ты теперь? Ты не думай, он не просто так ушел. Искали его. Двое. Парень молодой такой и блондинка. Англичане, сегодня прибыли с Родоса. Глаза у них недобрые, ой, недобрые. Но они не просто парочка: парень очень уж сухо с ней держался, она вроде как за старшую была, по-русски с акцентом говорила.
Катя в очередной раз поразилась Эмминой наблюдательности. Следующая фраза заставила ее еще больше насторожиться.
- Они на тот край острова пошли. Значит, за ним следом. Дай Бог, чтобы не встретились.
Первым желанием было выскочить из таверны и броситься по дорожке к бухте на другом конце острова. Но Катя вовремя опомнилась – Кирилл наверняка уже уплыл, а попадаться на глаза странным иностранцам вовсе не хотелось.
- А точно иностранцы, Эмма? Не русские?
- Конечно, что же я наших от импортных туристов не отличу? Парень, правда, на братка похож, даже цепочка золотая на шее болтается. Но уж больно рожа у него типично английская. Нет, точно англичане. Не то что вон те две гориллы. – Эмма кивнула в сторону пирса, снова обернулась в сторону кухни и взяла из рук подошедшего официанта теплый сверток. – Это тебе в дорогу, поешь, меня вспомнишь.
Катя протянула руки за едой, а голова уже автоматически поворачивалась в сторону порта. С парома сходили двое – старые знакомые, албанец и грузин. Охотник снова вышел на след дичи. Круг замкнулся.
«Помогла девчонкам называется», - с досадой подумала она и резко повернулась к Эмме.
- Ну, вот, а эти за мной.
Эмма мгновенно смекнула что к чему и махнула рукой в сторону кухни.
- Никто не найдет. Веришь?
- Нет, Эмма, не получится. Глупо здесь отсиживаться. Помнишь, как в том анекдоте – хоть чучелом, хоть тушкой, но надо отсюда когти рвать. – Катя в раздумье покачала головой. – Вот что. Отвлеки их, дай съесть чего-нибудь слабительного что ли, в общем, задержи до отхода парома. Нужно, чтобы они на него не попали, как ты понимаешь, а мне бы только до Родоса добраться.
Час до отхода парома показался Кате вечностью. Она внимательно следила из потайного окошка кухни за тем, как Эмма потчевала гостей, радостно улыбалась им, о чем-то балагурила с грузином. Лишь напряженная спина, которая вполне могла сойти за возрастной недостаток, выдавала ее истинное состояние. Минут через пятнадцать после горячего албанец что-то буркнул своему напарнику и двинул в сторону туалета. Спустя пять минут грузин полетел вслед за ним, прихватив руками живот, словно так можно было удержать необратимый процесс. Подскочив к запертой двери мужского туалета, он сделал небольшой кружок вокруг себя, в отчаянии зыкнув глазами, чуть потоптался и рванулся в женский. Этот трюк вызвал удивленные взгляды и возгласы группы шотландцев, которые пристроились в углу таверны. Впрочем, шотландцы были уже навеселе и вообще очень напоминали немцев во время пивных фестивалей – они были шумные, пытались петь, орали и пили пиво. «В конечном итоге, - подумала Катя, – они пьют, наверное, потому что еда у них на Британских островах очень дорогая. Что же им еще остается?!»
Она вышла из своего укрытия и быстро двинулась на паром. Грек-матрос поцокал языком ей вслед, что-то гаркнул старушке в черном, - мол, поторапливайся, бабуся, отходим – и, вспрыгнув на борт, стал подтягивать швартовый. На берегу в таверне двое о чем-то громко спорили с Эммой, а она с извиняющимся видом лебезила перед ними. До Кати донеслись обрывки фраз про то, что на острове свежих продуктов не достанешь, завозы редкие теперь, ибо не сезон. Эмма махала руками официанту, чтобы принес гостям бутылку виски в качестве компенсации за неудобства, грузин уже почти оттаял, когда албанец вдруг дернул его за руку и указал в сторону порта. Грузин чертыхнулся, рванулся было к уплывающему парому, но потом сплюнул и протянул руку за стаканом виски. Албанец еще повозмущался, но потом затих и тоже потянулся к халявной выпивке. Эмма вышла из-под навеса и едва заметно махнула – то ли стремительно исчезающему суденышку, то ли растворяющемуся на горизонте кусочку собственной судьбы.
От свертка пахло очень вкусно. Катя не удержалась и приоткрыла кулек. Неожиданно оттуда выпал маленький, сложенный конвертиком листок бумаги. Она подняла его с палубы, пока ветер не успел отнести его слишком далеко, и развернула. Там лежали хилярики, судя по объему, долларов на триста. На листочке крупными круглыми буквами не очень-то прилежной школьницы из бедной, но интеллигентной армянской семьи было что-то написано. «Спасибо за все, Катюша. Душевное тепло не купишь, но вдруг они тебе помогут в трудную минуту. Удачи тебе, дай Бог. А он еще вернется, вот увидишь. Эмма», - прочитала Катя. «Вот ведь неудобно получилось, нахлебницей какой-то выгляжу», - подумала она и вдруг улыбнулась. Ей вспомнилась Эммина история про «неудобно».
Эмма сидела тогда с серьезным видом и тут же отреагировала на очередное «неудобно» Кирилла. «Какие деньги, дорогой, так хорошо посидели. Что неудобно? Знаешь, что такое по-настоящему неудобно? Нет, не писать в почтовый ящик. У меня знакомые были в Ереване. Пригласили их как-то на похороны к дальнему родственнику. Они все в трауре, в квартиру вошли и давай причитать во весь голос: «Гагик, Гагик, на кого же ты нас покинул?!». А оказалось, что квартиру перепутали и попали совсем на чужие похороны, вах. Вот ведь люди очутились в неловкой ситуации, и как из нее выйти, непонятно. Вот это неудобно! А ты мне про какую-то бутылку вина талдычишь уже полчаса!»
При мысли о Кирилле в сердце тревожно заныло, но Катя взяла себя в руки. «Сначала закончить свое, а потом, если суждено, то он найдется», - решила она и принялась составлять план действий...
Маленький турецкий остров мало, чем отличался от своего греческого собрата. Условная линия, искусственно проведенная людьми, становилась и вовсе призраком, когда речь шла о морской границе. Если на суше она обретала вполне конкретные черты контрольно-следовой полосы, столбов с государственным гербом, колючей проволоки и бдительных патрулей, на вооружении которых стояли «калашниковы», стреляющие и при попавшем в ствол песке, и псы Алые, то на море они с Томазом быстро пересекли незаметный рубеж. Перепрыгнув с одной волны на другую, лодка оказалась уже в чужих территориальных водах. Чтобы не обострять отношений еще и с турецким правосудием в лице оплывшего жиром полицейского в расстегнутой на животе форменной рубашке, Томаз моментально развернулся на моторке и, не успел Кирилл сказать ему что-нибудь на прощанье, скрылся, оставив лишь легкую белую пенную дорожку.
Турок что-то недовольно буркнул Кириллу, но тот достал немецкий паспорт, демонстративно вложил в него двадцать долларов и протянул полицейскому. Как и следовало ожидать, ситуация мгновенно изменилась – турок широко улыбнулся и сделал приглашающий жест рукой, указывая на дымившийся перед портовым ресторанчиком мангал. «Полезно все-таки иметь мелкие купюры в развивающихся странах, - улыбнулся про себя Кирилл. – А то стольник такой обезьяне жалко, а совсем без денег даже с английским паспортом может не проканать. Начнет еще проверять чего-нибудь». Он тоже улыбнулся турку и, стараясь не прихрамывать и не сильно морщиться от боли в ноге, подался на призывный запах шашлыка из невинно убиенного барашка.
Спустя полтора часа он уже обнимался с турком, который что-то говорил ему на причудливой смеси немецкого и английского. Полицейский оказался не дурак выпить, хотя и был типичным мусульманином. «Недаром же говорят, что Аллах имел в виду вино, но ничего не говорил про дистилляты», - подумал Кирилл и вспомнил, как арабы сбрасывали первую «убивающую душу» каплю с рюмок и хлестали водку за легкой ширмочкой на приеме в саудовском посольстве в Лондоне. При этом в качестве закуски подавали арбузы с куриным беконом вместо ветчины с дыней – блюдо с довольно оригинальными вкусовыми качествами.
Кое-как избавившись от своего нового приятеля, Кирилл дошел до пляжа, уселся на горячий песок и задумался о том, что же делать дальше. С острова надо было уезжать как можно быстрее – слишком уж в опасной близости он был от своего греческого соседа. Пробираться в континентальную Турцию казалось вполне легкой задачей – в конце концов, можно было и не дожидаться регулярного сообщения, а за копейки нанять какую-нибудь феллуку. «Феллуку, полную кефали, в Одессу Костя приводил», - скаламбурил Кирилл. Главный вопрос был в другом - как долго пребывать в Турции.
Впрочем, и это было не основной проблемой – ведь непонятно было, что же делать потом. Нельзя же всю жизнь, словно вечный жид, слоняться по свету, скрываясь от чужих и от своих. Деньги, которые удалось снять до того, как кредитки заблокировали, постепенно кончались и когда-нибудь должны были обязательно иссякнуть. На подработки особенно надеяться тоже не стоило – в конце концов, он не умел ничего, кроме как «думать и говорить». Его всегда ставила в тупик графа в анкете, где речь шла о профессии. «Профессия – балабол», - отшучивался он от этого экзистенциального вопроса.
Мысли зашли в тупик. Он вспомнил про замок недалеко от Дрездена. При замке, построенном каким-то саксонским дворянином в китайском стиле, был разбит роскошный сад с привезенными из-за морей деревьями, диковинными цветами и кирпичными аллеями. Но больше всего Кирилла поразил рассказ экскурсовода об острове, который был насыпан специально посередине реки, напротив дворца и плотно усажен деревьями и кустарником. В глубине этого райского уголка, укрывшись от посторонних взглядов, и развлекался в свое время богатый саксонец со своими гостями. Когда же они эпикурействовали в замке, то остров закрывал здание от проплывавших по реке судов. «Мне бы такой островок сейчас, чтобы от всего мира укрыться», - грустно подумал Кирилл.
Представив развлечения дворянина, ему вдруг остро захотелось в Лондон. Чтобы было лето, обеденный перерыв и в парке, раскинутом недалеко от офиса, обязательно играл духовой оркестр. Кирилл любил тогда выйти на крышу, словно Карлсон - одно из окошек офиса открывалось прямо на пожарную лестницу и на железную, почти московскую крышу, - и наслаждаться летящими над городом звуками музыки.
Поток воспоминаний принес неожиданно яркий образ обнаженной Джоан. Она стояла у окна, повернувшись к нему своими спелыми чуть бархатистыми ягодицами, и смотрела куда-то вдаль, хотя он прекрасно знал, что окошко ее лондонской квартиры выходит на соседний дом. Кирилл приподнялся на локте и любовался ее телом – тонкой, лишь чуть искривленной линией позвоночника, терявшейся в пушке на пояснице и переходившей в заветную черту, разделявшую ее круглую попу на две аккуратные половинки, которые перетекали в стройные ноги с легко возбудимой подколенной ямочкой.
Об этом ее свойстве он узнал случайно, когда они занимались любовью в небольшом перелеске недалеко от мюнхенского аэропорта. Им обоим тогда вдруг почему-то очень захотелось секса, а до самолета все равно оставалось еще целых два часа. Они так увлеклись, что даже не заметили, как из леса вышли два подростка – юноша и девушка – и в ступоре уставились на них. Кирилл обратил на них внимание первым, но останавливаться было уже поздно. Он лишь кивнул Джоан, которая повернула голову, тихо вскрикнула и попыталась самоотверженно закрыть его голый низ своим сарафаном. Подростки, не говоря ни слова, прошли мимо них, как будто Джоан с Кириллом просто закусывали на траве, и быстрым шагом устремились в соседние кусты, на ходу расстегивая одежду.
Кирилл помнил, что они с Джоан потом долго смеялись, и она вдруг предложила ему в подарок свои трусики. Для человека, воспитанного в советской среде, это был слишком откровенный сувенир в память о сексе на открытом воздухе, поэтому Кириллу пришлось напрячь все свои дипломатические способности, чтобы отказаться от пропахшего женской влагой кусочка ажурной ткани. «Может быть, я и не романтик, - сказал он тогда Джоан, – Но лучше я тебе подарю когда-нибудь нижнее белье, чтобы ты всегда помнила обо мне». Он, действительно, купил ей в Лондоне трусики персикового цвета с нежными кружевами, которые тут же стали ее любимыми.
- Ты никогда не задумывался, что у нас в Великобритании все построено на экономии места? Например, в университетских аудиториях стоят стулья со складными столиками, а не парты. Это ведь помогает больше людей разместить на ограниченной территории, да еще и избежать списывания при этом.
- Почему ты об этом подумала?
- Да просто смотрю на соседний дом и думаю, какие у нас все-таки узкие улицы, как все компактно и экономично. Наверное, потому что мы живем на острове, и в нас генетически заложена боязнь растраты ограниченных ресурсов.
- Знаешь, так лень философствовать с утра, но я тоже отмечал для себя некоторые ваши странности. Ведь у вас очень выгодное положение – до Москвы отсюда целых три часа разницы, да и с Америкой часов пять наберется. В результате у вас всегда есть время, чтобы подумать перед тем, как принять решение. Ведь в Москве уже будет вечер, когда у вас еще день и работает биржа; а в Нью-Йорке – утро и можно еще пять часов обделывать там свои дела, если пропустить ежедневное посещение паба.
Джоан рассмеялась, и ее грудь чуть затряслась, поддергивая вишенками сосков.
- В этом сарказме ты весь! Я тебя обожаю за это. – Ее лицо стало серьезным. – Ты мне нужен. Поверь, это больше, чем бизнес.
- Ну, мы с тобой давно уже партнеры не только по бизнесу, но и во всех других смыслах этого слова. Слушай, кончай смотреть на свой унылый серый город, в котором каждые пять минут меняется погода, словно мы живем в Глазго. Иди ко мне, я тебя поцелую. Как нам в машине обычно сигналят, а чего гудят – я же traffic light kisser.
- Я пить хочу. Принесешь?
- Я тоже. Минеральной, конечно, нет?
- Разумеется. Мы же договорились, что когда мы на моей территории, то пьем из-под крана. Эта вода намного лучше и чище, в ней есть что-то такое оригинальное, от природы, что не теряется даже после обработки в водопроводе.
- Да, вполне оригинальный сладковатый вкус совсем натуральной хлорки, например. В следующий раз я принесу с собой канистру минеральной воды!
- Твое право, а пока пойди на кухню и налей из-под крана.
- Вот в этом вся твоя английская сущность, моя дорогая эгоистка…
«Когда же я наконец освобожусь от этой напасти? – встряхнул головой Кирилл. – Сил уже нет никаких. Какая-то энергетическая зависимость что ли? Уж и обломали меня, и чуть не убили, а я все равно о ней думаю. Бред, полный бред! Неудовлетворенное либидо». Он провел рукой по лицу и оглянулся по сторонам. Пляж был пуст, лишь далеко на камнях купались две турецкие девушки в одежде. Они брызгались и игриво хохотали, периодически бросая на него лукавые взоры. Кирилл стоически отвернулся и направился в порт за феллукой. Нужно было успеть на континент до вечера.
ГЛАВА 9
- Я тебе, милая, так скажу. Сейчас ведь не те уже времена. Это раньше сто пятьдесят согласований, отдел кадров, всех умаслить, всем косынок и зонтиков привезти. А теперь все капитан решает. Сказал – беру, значит, ты уже на борту. Мне в свое время из-за этих косынок чуть контрабанду не пришили. Шерстили же всех тогда страшно, а я спрятал их плохо в чемодане, думал, дурак, что уже никто проверять не будет, наша смена стоит. Оказалось, что у них проверка какая-то была, так таможенники давай протокол составлять. Еле отвертелся.
Словоохотливый старик вот уже часа полтора рассказывал Кате про свою жизнь. Его темные глазки-бусинки иссверлили девушку насквозь, а седая шерсть на загривке, казалось, стояла дыбом. Он много и охотно улыбался, оголяя стройные ряды золотых зубов, среди которых лишь изредка мелькали белые пятна немногих оставшихся своих. Катя уже узнала и об «артелке», и о том, как по черному пьют, и о том, как сбрасывают еду за борт, чтобы уместить больше груза, - главное не перевернуться в шторм.
- Сегодня у всех мобильники, работают в каботажном плавании когда. А раньше-то весточку домой толком и не пошлешь. Плаваешь там бобылем, а посудомойка или повариха тоже ведь не железные – всех удовлетворить не могут. Вот и пьешь с тоски. Да уж лучше водка, чем проститутки. У нас, вон, Гошка подхватил заразу в Кейптауне. Развлекался бы, как все - пингвинов бы погонял. Они такие тупые, я тебе скажу, просто ужас. И жутко любопытные – ничего, черти, не боятся. Подходят прямо к тебе деловито так, переваливаясь с лапы на лапу, и смотрят своими пуговицами. Или еще фортели на воде выделывают, - старик явно отвлекся от главной темы. - Так вот, Гошку на экзотику потянуло. А я не люблю этих негритянок – вечно от них пахнет как-то слащаво, волосы эти жесткие курчавые везде. И вообще сами черные, а пятки – розовые, как будто они немытые какие-то. Оттянул он эту негритянку, значит, довольный такой. Все похвалялся, что очень за дешево, якобы размерами ее поразил в самое сердце, ну, или не в сердце там, а куда пониже. В Амстердам пришли, а там всех на анализ крови. Бац – у Гошки ВИЧ этот проклятый. Молодой парень, двадцать пять лет, женился только, а уже вся жизнь наперекосяк. Жена, естественно, бросила, а он в запой ушел – все равно, говорит, теперь от любого насморка сдохнуть могу.
- И часто у вас медкомиссии? – просто для поддержания разговора спросила Катя, думая о своем.
- Регулярно. Теперь с 30 лет надо полную кардиограмму давать, а то очень много трупов привозить стали. Хлипкий народ стал – нагрузок не выдерживает. Естественно, справки покупают – жить-то надо, - а сердечно-сосудистая не справляется.
- Что, неужели много зарабатываете?
- Да, прилично на круг выходит. Пока плаваешь, денег особенно тратить не на что, за полгода накапливается солидно. Все же теперь «флажники» - под всякими либерийскими да греческими флагами ходят, в валюте платят. Мы раньше прилетаем в Москву, пока там наш сухогруз где-нибудь в Гамбурге парится, на автобус и домой на юг. А рэкетиры подмосковные уже знали наш маршрут, поэтому автобусы грабили нещадно. Что, говорят, папаша, заработал тысяч шесть? Ну вот, пять отдай, а одной тебе и так хватит на старость. Совсем обнаглели. Так мы стали РУБОП нанимать, с автоматами, все, как положено, эскорт до самой границы Московской области. А один раз автобус замерз и встал. Менты потыркались-потыркались, а помочь завестись никак не могут. Уехали в ближайший населенный пункт за подмогой, да дело под Новый год было – все пьяные уже в дым. Так мы до утра и простояли. Замерзли, как цуцики, думали, что все – хана. Вот смех бы был – ледокола типа не дождались.
Катю слегка утомили эти разговоры домовитого моряка, и она повернулась к окну. За стеклом тянулся унылый греческий пейзаж – пожухлая от жары травка, чуть подернутые пылью оливковые деревья. Немного укачивало.
- А ты куда едешь-то? Никуда? Если хочешь, могу похлопотать, устроим к нам на сухогруз. Нам как раз повару помощница нужна – резать там, посуду мыть. Бесплатно до дому доедешь, денег подзаработаешь. Да тебя капитан без звука возьмет. Он у нас мужик тертый, но обхождение понимает, лапать зазря не будет.
Катя улыбнулась.
- И надолго в плавание?
- Да мы послезавтра отходим из Афин и прямиком по Суэцкому каналу в Коломбо. А там уж как получится – может, заставят какие-нибудь «тойоты секонд-хэнд» повозить туда-сюда. Заодно можно себе машинку подобрать. Главное – с капитаном договориться. Правый руль – это ничего, приспособиться быстро можно. Вон, мне ребята с Владивостока рассказывали – у них там весь тихоокеанский флот уже отоварился. Японцы-то хорошие авто на помойку выбрасывают. В общем, на полгода точно можешь зафрахтоваться, - оживился старик.
Автобус подъезжал к автовокзалу. Катя снова улыбнулась:
- Звать-то Вас как, вербовщик морского дьявола?
- Иван Васильевич.
- Вот что, Иван Васильевич. Спасибо за предложение, я обязательно над ним подумаю. Тем более, что денег у меня и, правда, осталось не так много, не знаю, хватит ли даже на билет до дома. Если у меня все сложится, то послезавтра я Вас в порту найду. Как сухогруз называется?
- Дочка, может, лучше завтра зайдешь? Я с капитаном бы переговорил, он меня слушает, - важно отметил Васильевич.
- Может быть, и завтра, у меня здесь просто дела кое-какие, надо туда-обратно обернуться, а сколько времени это займет, я пока не знаю.
- Ладно, смотри сама. Отходим ровно в полдень. Сухогруз «Дербент». Легко запомнить – фильм такой был или книга что ли про танкер. В порту спросишь, тебе покажут, где мы стоим. Если что, флаг у нас теперь либерийский.
Они тепло попрощались, и Катя отправилась на поиски нового автобуса. Греческие буквы казались китайской грамотой, хотя многие из них были так похожи на русские. Но даже во сне она могла бы без запинки назвать то место, где ей пришлось пережить столько ужасных минут. При воспоминании о Сандро и о трагедии на кухне в сердце закрался холодок страха. Раз ее еще искали, значит, они по-прежнему жаждут мести. Наверное, даже не из-за денег, а из принципа – найти и на глазах у всех наказать, чтобы другим неповадно было. Она вспомнила Ленкины истории, пестрящие кровавыми подробностями, типа группового изнасилования или отрубленной топориком для мяса головы, и поежилась. Ехать совсем не хотелось, но бросить девчонок на произвол судьбы тоже было нельзя.
Рейсовый автобус залихватски развернулся и подъехал к остановке. Катя еще минуту поколебалась, а затем подошла к очереди у открывшихся дверей…
Серая лента Днепра тянулась через город. Кирилл стоял на холме в окружении голых деревьев и смотрел на немного унылый зимой Киев. Река казалась совсем не такой широкой, как ее описывал Гоголь. «Да тут любая птица долетит до середины. Только если Николай Васильевич не петуха в Днепр бросал», - усмехнулся Кирилл.
Вдали виднелись расписные и порой немного квадратные купола церквей. Они были совсем не похожи на «луковки» Москвы, кичившиеся своим златоглавием. У здешних соборов было что-то домашнее, уютно-местечковое, да и краски были ярче, словно южное солнце не смогло пройти мимо, не оставив свой жизнерадостный след на этих стенах. На Крещатике стучали отбойные молотки: как говорили его украинские друзья, улицу мостили по два раза в год, закапывая в землю отнятые у остальной Украины зарплаты шахтеров и гроши пенсионеров. Холодно блестел мрамор непонятных стел на Майдане Незалежности вместе с его возводившейся копией подземного комплекса московского Манежа. «Москалей ругают, а сами нас во всем копируют, - мелькнула в голове шовинистическая мысль. – Все фильмы на русский дублируют, а рекламу нашу по-украински дают». Кирилл улыбнулся, вспомнив про Петренко или Сидоренко, который чистил зубы какой-то особой пастой на зависть всей украинской школе, при этом скрываясь под оперативным псевдонимом Петров при прокате ролика по российскому телевидению.
Перелет из Лондона в Киев оказался довольно приятным. Украинские международные авиалинии показали верх совершенства – кормили на убой, поддерживали стерильную чистоту и вообще всячески стремились «облизать» клиента.
- Девушка, а у вас есть какая-нибудь книга жалоб и предложений? – спросил он крашеную блондинку с большой грудью, которую не могла сдержать синяя униформа.
- Тю-ю, - удивилась та. – А зачем Вам? Неужели не понравилось?
- Наоборот, очень понравилось, - Кирилл посмотрел прямо в ясные телячьи глаза. – Хочу благодарность написать.
Дело приняло неожиданный для стюардессы оборот, и она отправилась посоветоваться к командиру экипажа. Через пару минут она вернулась, вся сияя.
- Нет, у нас только маршрутный лист. Можете, на этой стороне написать, там, где записи о рейсе. Вот, я Вам ручку принесла.
Остаток пути Кирилл был окружен двойным вниманием и заботой. Призывно колыхавшаяся грудь неизбежно поднимала настроение, хотя флиртовать, честно говоря, особого желания не было. Он лишь подумал, почему «Аэрофлот» выбрал для себя британскую модель развития компании и держит стюардесс-пенсионерок. Наверное, из-за высокого уровня социальной ответственности, оставшегося еще с советских времен.
На земле все испортили украинские «шерифы». «Кто же им такую форму странную придумал? Наверное, какой-нибудь местный Юдашкин», - решил Кирилл сердито. Просто по прилету в Украину - Кирилл никак не мог приноровиться к этому «в», хотя украинская незалежность прошла за это время долгий путь, - пограничники долго рассматривали его паспорт и задавали наводящие вопросы. Денег им давать не хотелось – было лень. Кирилл безропотно заново заполнил похожую на клубный флаер миграционную карточку с рекламой проката автомобилей и стал в очередь. «Только хохлы могли додуматься до объявлений на миграционных картах. Хорошо, что не сдают в аренду государственную границу кусочками по пять метров», - подумал он. Хмурый пограничник еще чуть повертел документы и наконец соизволил поставить штамп.
-А почему так долго? Вы ведь всех англичан передо мной вон как быстро пропустили, – поинтересовался Кирилл, взяв паспорт.
- Ну, так ваши же наших проверяют нещадно, будто мы шпионы какие или враги. И мы так разумеем – порядок есть порядок, - буркнул прапорщик.
«Многочисленные препоны – таможенные, пограничные, административные, - возникшие на постсоветском пространстве, отнюдь не способствуют интеграции трех славянских государств, а напротив, ведут к ослаблению роли России в зоне ее традиционного влияния», - решительно говорил в тот день Кирилл, выступая на конференции о будущем СНГ.
После конференции был прием в английском посольстве. Посол почему-то напомнил Кириллу героя мультфильма, снятого по рассказу Марка Твена о человеке, который учился кататься на велосипеде. Лысенький, тихий, вежливый и интеллигентный посол в очках находился под полным влиянием своей жены, похожей на сухонькую старуху Шапокляк или даже на крысу-кучера из «Золушки». Все лицо ее жило отдельно от остального организма. Мимика присутствовала на нем даже тогда, когда она на считанные секунды умолкала – то брови начинали шевелиться, то голова покачивалась. Кириллу сначала было неловко с ней разговаривать – он боялся засмеяться или начать дергаться в такт ее движениям. Но потом он приноровился, украдкой наблюдая за невысокой девушкой из белорусской делегации, которую поймал в свои сети человек с явным штампом первого секретаря посольства на лбу.
У того было лицо типичного отрицательного героя, хотя и в нем наблюдались некоторые элементы комичности. Смесь Спартака Мишулина в роли Карлсона и мужа Анжелики в фильме «Анжелика и король», он был от себя явно без ума и двигался изящно, словно фехтовальщик, яростно жестикулируя и доказывая свою позицию о нарушении прав человека в Белоруссии. Девушка напряженно слушала, и уши ее постепенно краснели, словно их нагревала телефонная трубка.
«Надо спасать девчонку», - промелькнуло в голове у Кирилла, и он, извинившись перед крысой-кучером, подошел к дискутирующей парочке.
- Вы же понимаете, Анна, что все достижения Белоруссии существуют только на бумаге. Страна не может занимать первое место по индексу развития человека среди государств бывшего СССР, объективно не может. Просто ваши статистики очень хорошо умеют приспосабливаться и подавать нужные сведения в соответствующие международные организации, - возмущался Карлсон.
- И, тем не менее, нельзя отрицать многие социальные льготы, которые имеют граждане этой страны, - вмешался в разговор Кирилл. – Просто признайтесь, что не всем нравится независимая внешняя политика этого маленького, пусть местами авторитарного, но все же европейского государства.
- Вот именно авторитарного. Вы же понимаете, что режим игнорирует интересы большинства населения, которое по советской традиции продолжает ему подчиняться. Я понимаю, что еще Черчилль сравнивал демократию со штыком, на котором неудобно сидеть. Но ведь приходится, когда под рукой нет ничего более подходящего. Отсутствие либеральных ценностей фактически тормозит полноценную интеграцию Белоруссии в Европу.
- А кто Вам сказал, что она туда стремится? Да, они остановили татаро-монгольское нашествие – Боже, этот аргумент используют сегодня и украинцы, и россияне, - но на этом их вклад в европейское развитие и закончился. И вообще демократия ведь в чистом современном виде – это власть меньшинства. Меньшинство всегда стремилось к власти по законам элиты и по элементарным законам управления хаотической системой – большинство же не имеет навыков самоорганизации и гораздо менее продвинуто в своем развитии.
- Позвольте, однако демократия – это власть большинства, где права меньшинства надежно защищены, - попробовал возразить англичанин.
- Возможно, она и была выдумана, чтобы, с одной стороны, защитить права этого несчастного послушного стада, а с другой стороны, обеспечить легитимацию действий элиты. Сегодня же защита прав меньшинства трансформируется в фактическое господство над большинством – в тех же США у сексуальных, этнических и иных меньшинств прав больше, чем у белого протестанта нормальной ориентации откуда-нибудь из одноэтажной Америки. Нужно быть одноногой чернокожей лесбиянкой, чтобы стать советником президента в рамках существующих квот. Но есть ведь и другие способы легитимации элиты. В частности, в Китае можно наблюдать равноправие мужчин и женщин в отличие от Японии, где женщины продолжают занимать подчиненное положение. Знаток глобализации Кастельс говорил, кажется, что это происходит из-за исторического уважения к мужчине, который вынужден воевать или даже погибнуть, а женщины, принимая это во внимание, терпят, - закончил свою тираду Кирилл, с удовольствием отметив, что у дипломата тоже покраснели уши.
- Кстати, я внимательно слушал Ваше выступление сегодня, - Кирилл тоже вспомнил, что он уже видел мельком англичанина днем. – Вы говорили очень интересные вещи – я не ожидал такой самокритики от русского, да еще и работающего в государственном научном учреждении. Вот моя карточка. Марк Карлсен.
«Вот, блин, не зря я ему кличку дал» - усмехнулся Кирилл.
- Мой отец был родом из Дании, - словно прочитав его мысли, отметил англичанин. – А Вы надолго в Киеве? Или завтра уже в Москву?
Честь Белоруссии была спасена, и девушка, почувствовав смену темы, с заметным облегчением направилась к столу с напитками.
- Нет, я сейчас работаю в Лондоне. Программа стажировки. Кстати, у нас с Вами, кажется, есть общая знакомая, - Кирилл назвал фамилию Джоан и выразительно посмотрел на Марка.
«Поскольку конференция все равно проходит на деньги нашего Департамента международного развития, то они обязательно пригласят вас в посольство. Там будет один человек, с которым тебе обязательно стоит познакомиться. Марк Карлсен. Запомнишь? Карлсен, первый секретарь посольства, - говорила ему Джоан перед отъездом. – Он большой специалист по России и Украине, в свое время, кажется, даже защитил диссертацию о роли выходцев из компартии Украины в советской элите. Пообщаешься с ним, я думаю, что он предложит тебе несколько тем для тех аналитических записок, которые ты готовишь для меня».
«Пообщайся, пообщайся с ним, Кирилл, - вторил наш резидент, отхлебывая чай с жасмином в маленьком китайском ресторанчике, где за пять фунтов можно было получить неограниченный доступ к столу-буфету с небогатым набором традиционных кантонских блюд. – Нам украинская служба безопасности не все докладывает – все-таки единой страны-то больше нет, - но о том, что он липовый дипломат догадаться не трудно. Присмотрись, что им интересно, на кого они ставки делают. В общем, выжми максимум пользы из этой поездки».
Прием они с Карлсеном решили продолжить в ресторане. Будучи знатоком Киева, тот увлек его в типичный украинский шинок с отделанными бревнами стенами и официантами в живописных шароварах и расписных рубахах.
- Девушка, можно мне что-нибудь национальное? – попросил Кирилл.
- Чисто наше? – официантка сморщила покрытый мелкими веснушками носик и на секунду задумалась. – Давайте, я вам пиццу принесу…
На минарете призывно возопил муэдзин, и Кирилл открыл глаза. «Молодой еще, самоутверждается, наверное», - промелькнула хмурая мысль. Вставать совершенно не хотелось, да и делать было особенно нечего. По стене рядом с потрескавшимся зеркалом над раковиной, стоявшей в углу комнаты, медленно полз черный таракан – исчезающий вид, страдающий от засилья рыжих «прусаков». «Янычар», - вырвалось у Кирилла. Перед глазами открылась неприятная перспектива – всю жизнь метаться по таким вот съемным комнаткам в бедных кварталах, слушать стоны парочек, занимающихся любовью за стеной, утираться несвежим вафельным полотенцем и до одури курить кальян, безуспешно стараясь навсегда забыть настоящее имя и всю прошлую жизнь.
«Незавидная все-таки судьба у русских в Константинополе, - на ум почему-то пришли ассоциации с булгаковским «Бегом». – Даже нагана нет, чтобы застрелиться. Ладно, надо подниматься, а то клопы сдохнут от переедания, что противоречит директиве Европейского Союза номер такой-то. Это очень расстроит чиновников Еврокомиссии, и они найдут очередную отговорку, чтобы не принять эту замечательную страну в свой благородный союз».
Он заказал чашку кофе по-турецки и рогалик, а затем встал и подошел к киоску по соседству, чтобы купить себе какой-нибудь журнал на английском. За ночь вся пресса подорожала еще на пару миллионов лир, поэтому ему пришлось долго рыться в карманах, пытаясь наскрести необходимое количество замусоленных блеклых бумажек. Анонимные авторы «Экономиста», как всегда, анализировали ситуацию в разных странах и континентах, но акцент в этот раз был сделан на проблемах Южной Азии.
Небрежно перелистывая страницы, Кирилл в очередной раз поразился тому, как из множества ничего не значащих вербальных нот, бесед на приемах и общих слов во время публичных выступлений вдруг рождается внешняя политика, некий стратегический курс, который оформляется в очередную концепцию и толкает весь паровоз дальше. Особенно была интересна в этом смысле роль прессы - полуграмотных журналистов, которые, нахватавшись умных мыслей от экспертов и обрывков фраз от чиновников, вдруг выдавали на гора статьи, становящиеся «объективным отражением» общественного мнения и фактически формирующие это самое мнение.
Отдавая должное профессионализму обозревателей «Экономиста», он зачитался материалом про урегулирование уже давно утомившего всех конфликта на Шри-Ланке. «Тигры освобождения» - Кирилл представил себе этих самых повстанцев в тигровых шкурах, добытых во время охоты в джунглях - подписали с правительством недолговечное соглашение о прекращении огня, и эксперты уже рисовали радужные перспективы экономического развития острова. На фотографиях были изображены белоснежные многоэтажные отели на песочных пляжах, зеленые холмы чайных плантаций и радостные щербатые улыбки ланкийских женщин, обретших мир, а вместе с ним и горы мешков с гуманитарным рисом.
«Вот он, край земли», - подумал Кирилл, глотнув кофе. Мозг на секунду привычным движением извилин зафиксировал эту мысль, и вдруг принялся лихорадочно развивать ее. Отряхивая со штанов крошки от рогалика, Кирилл уже знал, что нужно делать. В ближайшем интернет-кафе он прочитал о Шри-Ланке все, что только можно было вытащить из масштабных, но порой абсолютно бесполезных ресурсов «всемирной паутины». Оказалось, что русским туда не требуется визы, не нужны прививки от желтой лихорадки, малярии и прочей тропической заразы, разница во времени пустяковая, а самое главное – все сайты рекламировали удивительную дешевизну местных пятизвездочных гостиниц и продуктов питания. Обнулив последнюю кредитку и сняв деньги со своего тайного счета, открытого в одной из оффшорных зон еще во время пребывания в Лондоне, Кирилл направил стопы в туристическое агентство.
Торговался он с ними, как на стамбульском базаре, но дело стоило того. «Посмотрю на экзотику в последний раз, а потом… Тьфу, даже думать не хочется. Как душа греху-то сопротивляется! Интересно, а буддисты эти цейлонские трупы жгут так же, как индийцы? Запалят меня, как Раджив Ганди свою мамашку, и вперед, в цепь перерождений», - он с силой сжал в руках билеты и выписанный ваучер… на Кипр.
Самолет туда был только через неделю, поэтому любые попытки пробить его через компьютер привели бы к предсказуемому результату – и англичане, и наши могли лишь мобилизовать своих на Кипре и отправить группу в точку вылета, т.е. в Стамбул. Назавтра Кирилл планировал взять на прокат какое-нибудь древнее «Ауди-80» и добраться до столицы. Конечно, был риск, что прямо в аэропорту билет купить не удастся, но, в конце концов, кто уж так часто летал из Турции на этот Богом забытый остров в Индийском океане? С местным турагентом, найденным через интернет, он уже списался по электронной почте, но бронировать пока ничего не стал, чтобы лишний раз не «светить» кредиткой.
«Все-таки любые прятки и догонялки – это всегда колоссальные расходы, - подумал Кирилл. – Как же им не просить увеличить бюджет на борьбу с терроризмом. Ведь надо же ловить таких, как я». Послышался шум открываемого окна, и неожиданно рядом с Кириллом пролился на землю мыльный ливень. Он поднял глаза, увидел ловко исчезнувшие в оконном проеме пухлые женские руки с пластмассовым синим ведром, чертыхнулся и побрел вниз по узкой улочке, стараясь глубоко не вдыхать запахи «города контрастов»…
- Ты с ума сошла! – и без того крупные Ленкины глаза стали размером с юбилейный рубль, выпущенный Госбанком на День космонавтики.
- Лен, расслабься. Я надеюсь, что за тобой не следят? – Катя поправила на носу очки с простыми стеклами и, наклонившись, чтобы якобы одернуть мини-юбку под столиком, посмотрела в сторону входа в бар.
Ленка судорожно глотнула виски и знаком показала бармену – повторить.
- Ну, ты даешь подруга. Как ты сюда попала? Сандро, знаешь, какой был злой. Три дня ходил с башкой забинтованной, нас всех измордовал со своими барбосами – все пытались выяснить, есть ли у тебя кто в Греции и где тебя в России искать. «Бычков» об меня натушил, сволочь, - Ленка развернула руку и показала несколько круглых пятен от ожогов.
- Как тебя выпустили? – Катя недоверчиво посмотрела на подругу.
- Гиви пришлось ублажить. У-у, здоровый бизон. У меня во рту не помещается, а он, знай, тыкает и тыкает. Думала, просто задохнусь с этим уродом. Его Сандро вызвал из Кутаиси, родственник какой-то. Он теперь всей охраной верховодит, но очень блондинок любит, готов даже про наш тюремный режим забыть. Грех такой слабостью не воспользоваться. Катька, неужели это ты Васька тогда замочила?
- А что мне оставалось? Сандро еще легко отделался, надо было его кастрировать. Держи паспорт. Поздравляю с возвращением в российское гражданство.
- Ух ты, Катька, спасибо. Почему у меня не торжественное лицо? Очень торжественное. Что ты хочешь, чтобы я ответила? Служу Советскому Союзу что ли? – Ленка хрипло рассмеялась.
Бармен бросил на них косой взгляд, и девушки снова перешли на полушепот.
- Ленка, здесь остальные паспорта и деньги. Там немного, если на всех разделить, но на то, чтобы до нашего консульства в Салониках добраться, должно хватить.
- Нет, я не возьму. Я, конечно, понимаю, что ты филантроп, но я в отличие от тебя задницей своей рисковать не собираюсь. Свой-то «серпастый-молоткастый» я как-нибудь спрячу, а другие я куда дену? Гиви же обязательно на входе облапает. Он и так сколько корячился, чтобы выпустить. И вообще, Кать, к чему мне теперь туда возвращаться? Паспорт есть, деньги тоже, вещей у меня особых там не осталось, ты же понимаешь… Давай рванем вместе в Москву, а?
Катя с укоризной посмотрела на Ленку, и та осеклась на полуслове, а затем перешла в наступление:
- Да, вот такая я мерзкая, гадкая, только о своей любимой заднице и думаю. Чего ты на меня так смотришь? Имею право, нахлебалась, хватит. Пока ты там на кухне бокалы терла, меня имели во все дырки вокруг шеста и в кулуарах, как говаривал Михал Сергеич. Больше не хочу, прощайте, скалистые горы.
Ленка вдруг опомнилась.
- Кать, прости меня дуру, пожалуйста. Но ты же понимаешь, что мы им помочь ничем не сможем. Ну, получат они паспорта, а дальше что? Устроят бунт восточных женщин или групповой побег? Надо как-то по-другому сделать. Тот мужик, который мне от тебя записку передал, надежный?
- Да я его первый раз в жизни видела. Просто соврала что-то и попросила передать тебе бумажку. Он же иностранец, к нему у охраны вопросов бы не было – клиент и клиент, что они их обыскивают что ли?
- Ну, ты даешь, Катерина! А если бы он по пьянке, даже не из злого умысла, чего-нибудь брякнул? Подвела бы и себя, и меня под монастырь. М-да…Может быть, все паспорта в наше консульство отправить с письмом – мол, там-то и там-то сексуально эксплуатируют женщин?
- Кому это надо? Можно подумать, что они будут разбираться.
- А мы копию в полицию?
- Сама же говоришь, что местные все куплены.
- Местные-то да, но сигнал поступит, и они обязаны будут принять хоть какие-то меры. Можно отправить их начальству в Афины, например.
- Нет, Ленк, это бред.
- Тогда я не знаю, но возвращаться точно не буду, даже не проси и не стыди.
- Хорошо, - смалодушничала Катя. «С совестью я как-нибудь договорюсь, а вот Бог меня обязательно накажет. Но, в конце концов, почему я все время должна геройствовать? Я слабая женщина, это отнюдь не мой удел, я хочу домой, у меня мама больная. А они все давно не девочки, из школьного возраста вышли, должны были сами понимать, куда едут», - успокаивала себя она. – Знаешь, Лен, давай, действительно, сделаем так, как ты сказала. Кому надо, те разберутся. Из нас с тобой все равно ангелов Чарли не получится.
- Вот и отлично, а потом сразу домой. Больше нас с тобой, правда, в шенгенскую зону не пустят – визы-то давно просрочены. Ну, и хрен с ним, паспорта-то в порядке, и пускай они идут со своей Европой…
Ленка ругнулась так витиевато, что даже Катю поразила сложность маршрута эротического путешествия.
«Только вот мне домой путь заказан, при хорошем раскладе – Москва и или Питер, - подумалось ей. – И чего нас провинциалов так тянет в крупные города? Наверное, потому что возможностей больше, да и энергия в нас кипит. Вон, проституток из плена освобождаем, от наркобизнеса по всему свету бегаем. Эти, небось, тоже про меня еще не забыли. Они не меньше Сандро мстительные». А вслух сказала:
- Нет, Ленка, мне домой еще рано. Маму бы повидать, конечно, хорошо, соскучилась я. Но надо где-то полгодика еще подождать, сейчас не могу ехать. Меня тут в плавание приглашали. Представляешь, вопреки всем приметам про женщину на корабле! Может быть, и вправду подамся вокруг света, глядишь, еще и заработаю чуть-чуть.
- Смотри, Кать, как знаешь, тут я тебе не советчик. Что, еще по одной и отчаливаем? – в Ленкиных глазах засверкали бесовские искорки.
- Пьяная баба, Лена, чему-то там не хозяйка. Платим и уходим. Не могу больше здесь находиться, да и тебя скоро хватиться могут.
Катя помахала бармену купюрой, дабы тот вдруг не подумал, что они пытаются сбежать, и подложила ее под стакан с коричневатым от виски почти растаявшим льдом. Когда они уже подходили к выходу, дверь распахнулась, и на пороге возник Сандро. За его спиной нависал Гиви и местный сержант полиции, которого девчонки прозвали «Японский городовой». Катя в отчаянии оглянулась по сторонам: Ленка уже стояла около столика и виновато улыбалась, мол, извини, подруга. За стойкой ехидно ухмылялся смуглый бармен, на кисти которого она только теперь различила синий якорек с надписью «ЧФ».
- Далеко собралась, красавица? – Сандро зло осклабился. – За тобой должок. Правда, господин сержант? Наша задача лишь помочь правосудию свершиться. Гиви, тащи ее в машину.
Помощи в опустевшем баре было ждать не от кого. Что ж, она сама была виновата в том, что сунулась в этот город, что выбрала именно этот тихий и безлюдный бар, что поверила Ленке, как последняя дура, и поддалась на всю эту грандиозную провокацию. От злости на глаза накатились слезы, и Катя со всего маху саданула ногой Сандро в пах. Не ожидавший такой прыти Гиви только и успел схватить ее в охапку, но шефа это уже не спасло. Сандро перегнулся от боли:
- Ты и за это ответишь, б.…, - прошипел он…
Кириллом вдруг овладело какое-то беспокойство. Он бродил по комнате и не мог понять, что же именно его так тревожит. Никаких оснований для этого не было – им никто не интересовался, деньги были на месте, и даже Янычар отсиживался сегодня в какой-то щели. Но на душе было пусто, и этот вакуум невозможно было заполнить. Хотелось активных действий, но каких было неясно. Он уже раз сорок отжался, боксируя попрыгал вокруг кровати, насколько позволяло место, но физические упражнения не помогали. Мыслями он постоянно возвращался к Кате, хотя и осознавал, что за оставшиеся дни не сумеет ее найти, даже если приложит для этого максимум усилий. Она вполне могла все еще оставаться на острове или уже давно переплыть на Родос. «В конце концов, - думал он. – В отличие от меня она в любой момент может вернуться домой: она сама говорила, что поездка ее заканчивается».
Ехать предстояло долго, поэтому он заранее выпил крепкого кофе и на всю катушку включил радио, чтобы часом не заснуть за рулем. Из колонок неслась витиеватая турецкая музыка, под которую хотелось обязательно двигать плечами и покручивать баранкой. Он понял чувство, охватывавшее шоферов на Военно-грузинской дороге, но предпочел не поддаваться эйфории и не расслабляться до тех пор, пока не сядет в самолет. На одном из поворотов его остановила для проверки документов полицейская машина, но спустя полминуты со словами «русский, русский» его отпустили. Молва о русских водителях-лихачах, не боявшихся извилистых дорог пьяными турецкими ночами после очередного «все включено» и дискотеки, была страшной силой, совсем неожиданно открывавшей порой нужные двери.
Купив билет и ожидая рейса, Кирилл думал о странной энергетической связи, которая вдруг установилась между ним и Катей за какие-то несколько дней. Пожалуй, можно было бы забыть об этом приключении и не придавать ему большого значения, если бы не Катино лицо, которое постоянно возникало, стоило ему закрыть глаза. Мысли о Кате почти вытеснили из его головы образ Джоан, и, не имей он профессиональной зрительной памяти, он бы с трудом вспомнил черты некогда любимой блондинки. С Катей ему было удивительно легко и радостно, он практически избавился от того напряжения, которое сковывало его все последние дни до приезда на греческий остров. Он только сейчас понял, как ему тогда был нужен отдых. Долгие переезды на разных машинах через несколько границ; чудесное присоединение к группе путешествующих шотландцев, среди которых ему удалось затеряться, словно белке в сосновом лесу; ожидание погони даже на маленьком островке; наконец, воспоминания о предательстве любимого человека – все это далось весьма тяжело.
Впрочем, он всегда понимал, что ни к чему хорошему связь с Джоан не приведет – эти отношения были обречены. И все же не удержался, влюбился, уступил позывам сердца и «нефритового стержня», отбросив доводы разума. Этот заплыв в омуте любви закончился трагически – сейчас он это понимал вполне отчетливо. Единственный вопрос, который все еще мучил его, был лишь проявлением мужского самолюбия: а переживает ли Джоан так же, как он? Или для нее это тем более было расчетливой шпионской игрой? По опыту он знал, что даже самые сильные женщины, когда их бросают, всегда превращаются в беспомощных и слабых существ со всеми их такими естественными и потому вызывающими неизбежную жалость бабскими страданиями. Тем более, когда к страданиям души прибавляется охотничий азарт, вызванный тем, что жертва ускользнула из расставленной ловушки.
«Женщины вообще странные существа, - неоригинально размышлял Кирилл. – Иногда их логика нам совершенно не понятна. Может быть, это и хорошо. Все-таки в отношениях полов должна быть скрыта какая-то тайна».
Ему пришла в голову история одной его индийской знакомой, с которой они вместе стажировались в Англии. «Молодой человек дружил с девушкой, просто дружил, чуть ли не с самого детства. А потом на Новый год решил прислать ей подарок через свою мать, - рассказывала она. – Этот придурок купил двух совершенно одинаковых плюшевых мишек для нее и для своей герлфренды. Ничего бы не открылось, если бы на ухе у медведя не висела бирочка с именем любимой девушки. Его герлфренда позвонила той подруге – мол, давай поменяемся. А та вообще обиделась и с ним разговаривать перестала». Кирилл тогда улыбнулся: «Господи, какая трагедия! Оторвала бы бирку и забыла. Нет, женщины иногда обижаются на такие странные вещи».
Он вспомнил, как они лежали в изнеможении на его постели, разморенные и счастливые. За окном царил послеобеденный зной, хотелось просто валяться и наслаждаться друг другом. Кирилл медленно гладил Катю по голой спине, едва касаясь кожи подушечками пальцев. Неожиданно он высвободил руку, перевернулся на бок и наполовину сполз с кровати. Взяв в руки блокнот и ручку, лежавшие на ночном столике, он принялся что-то усердно записывать. Удивленная Катя привстала на локте:
- И как это понимать?
- Просто мысль пришла, сейчас, подожди.
Катя чуть выпятила вперед нижнюю губу – верный признак того, что она была недовольно и начинала дуться:
- Неужели не подождет? Или я для тебя совсем безразлична?
- Катюш, пять секунд. Если сразу не записать, то потом обязательно из головы вылетит. «Проверено. Занусси». Иногда думаю, что надо диктофон купить. Знаешь, такой маленький, как у американских юристов в кино. Мысли, блин, летят быстрее, чем рука успевает их записывать. Жалко, что до сих пор мелафон не изобрели. Помнишь, «Алиса, ме-е-е-лафон у меня». Мы с ребятами после этого фильма столько этого козла да Вертера копировали. Жертвы советского кино, - он снова отвернулся и продолжил писать.
- Оригинально. Потрахались, поюзали меня, и за работу? А как насчет чуточки внимания для любимой женщины?
- Кать, ну что ты, как девочка-подросток, которая пишет письма в журнал «Cool Girl». Мой парень совершенно не уделяет мне внимания после секса, как избавить его от этого пост-коитального синдрома? Наоборот, ты можешь гордиться тем, что пробуждаешь во мне вдохновение и всякие умные мысли. Представь себе, что ты в некотором роде моя муза, без которой нищий российский ученый умер бы с голоду.
- Нищие российские ученые в Грецию на острова отдыхать не ездят, - прохладно сказала Катя.
«Чуть не прокололся, - подумал Кирилл. – Вот расслабился. Тебе же даже индийский астролог говорил, думай, Кирюша, что говоришь и когда говоришь, и все у тебя будет в порядке».
- Я же тебе уже рассказывал, что у меня чуть-чуть денег от английской стипендии осталось. Что же мне их надо было английским налогоплательщикам вернуть? С какой стати? Тем более, что я за них уже отчитался. Я много работал, мне нужен отдых.
Катя недоверчиво и, как ему показалось, насмешливо посмотрела на него.
- Ты можешь писать быстрее?
Кирилл закончил фразу, поставил жирную показную точку и повернулся к ней.
- Хватит дуться, - он потрепал ее за щеку. – Видишь, я уже здесь, любовь моя. Музочка моя сексуальная, улыбнись…
«Так грустно, что хочется курить», - вспомнилась песня из раннего «кабацкого» периода творчества Анжелики Варум. Действительно, очень остро хотелось закурить. Белые патрончики сигарет «Вест» на рекламном плакате зазывно смотрели на него. «Вот еще глупости, - одернул себя Кирилл. – Начинать не собираюсь». «Никотин успокаивает, - шептал внутренний голос. «Курение убивает. Директива ЕС номер такой-то, - усмехнулся он. – Даже убийство у них без европейской директивы не обходится». Нудный голос диспетчера, подобно утреннему муэдзину, зазывал пассажиров к выходу номер пять. Кирилл поднялся. «Все-таки мне будет трудно ее забыть. Странно это все. Где ты, Катюш?»
ГЛАВА 10
Гиви и Сандро о чем-то быстро переговаривались на грузинском. Катя лежала на топчане в местной «комнате пыток». Так называлась в их стриптиз-баре маленький темный чулан, в котором обычно хранился всякий хлам. В него иногда запирали строптивых девушек на несколько дней, оставляя их почти без еды. Бывали случаи, когда новички не сразу соглашались работать на Сандро, поэтому «менеджментом» была предусмотрена система поощрений и наказаний, как в любой современной конторе. Ныла разбитая губа, болели синяки на руках, чуть солоноватый привкус во рту вызывал легкие приступы тошноты.
- Один мой канадский знакомый всегда говорил, что в присутствии иностранца надо говорить на его языке или хотя бы так, чтобы он понимал, - Катей на мгновение овладел гонор «блудного попугая» Кеши.
- Заткнись, женщина, - Сандро зло зыркнул на нее.
Видно было, что решение дается им нелегко. Гиви, насупившись, молчал, слушая распинавшегося перед ним родственника. Подобно горе, он нависал над округлившимся, потным Сандро, который, судя по всему, пытался уговорить его не принимать радикальных мер в отношении забившейся в угол Кати. В конце концов, это у него, Сандро, был здесь бизнес, это ему, Сандро, предстояло, если что, разбираться с полицией. Нет, он не трус, и ему совсем не жалко какую-то там шлюшку, которая чуть не создала им проблемы, но, может быть, все-таки можно обойтись без крайностей. Ну, припугнуть ее там, пропустить через взвод мужиков, посадить на иглу, наконец, и она сама заткнется раз и навсегда. И дисциплина будет среди девушек безо всякой показательной казни. Это же не Китай, не Кавказ, это пусть и бесшабашная, но европейская страна – здесь так не делают.
Молчавший до сих пор Гиви буркнул пару фраз, и Сандро затих. Только еще сильнее прилипла к мокрой спине рубашка, да как-то поникли вдоль тела длинные волосатые руки. Он подошел к Кате – в глазах его явно запечатлелись животный страх и крошечки грусти, но скорее за себя, чем за нее:
- Что ты наделала, идиотка? Зачем надо было бежать? Ты хотя бы понимаешь, что тебя теперь ждет?
- Панымает, панымает, - криво ухмыльнулся Гиви. – Не тяни резину, брат. За нее отвечаешь ты, поэтому давай, закрывай эту тему. Неужели еще я тебя буду учить, как решать вопросы?
Гиви полез в кобуру за пазухой, вытащил оттуда пистолет и протянул его Сандро. Тот испуганно посмотрел на оружие, поблескивавшее в пробивавшемся через решетчатое окошко одиноком луче. Он, как загипнотизированный, потянулся было дрожащей рукой к пистолету, но затем отдернул ее, словно обжегся. Очевидно, он никак не ожидал такого поворота событий.
- Я? Почему я? Можно же ребят позвать?
- Нет, брат. Твоя подопечная, тебе с ней и разбираться. Ствол чистый, я его потом сам и утоплю. Не волнуйся. И вообще – эта б… тебя оскорбила. Докажи, что ты мужчина, - Гиви грозно нахмурился и достал сзади из-за пояса своего «стечкина».
Сандро судорожно сжал рукоятку пистолета и направил его в невидимую точку прямо между широко распахнутых Катиных глаз.
- Можно я молитву прочитаю? – спросила она.
- Ишь, какая верующая, - усмехнулся Гиви. – Ладно, брат, дай ей еще полторы минуты.
«Вот и все. Финита ля комедия», - подумала она и закрыла глаза. Страх прошел, наступило какое-то неожиданное успокоение. Вся суета, все страхи и переживания отошли на второй план по сравнению со столь зримой перспективой смерти. Почти как к той мухе, смерть пришла к ней в грязных тапочках, потной и вонючей.
«Неужели он сейчас нажмет на курок, и все закончится? Никуда не надо будет больше бежать, мучиться, переживать? Мама зайдется в кашле и так и умрет, не увидев ее перед тем, как заснуть и уже больше никогда не проснуться? Мамочка, эгоистка моя любимая, как же ты там без меня? Они ведь никто о тебе нормально не позаботятся. Что они умеют? Даже похоронить тебя не смогут по-человечески, совсем ведь к жизни не приспособленные. Как же я могла-то бросить тебя? - ее мысли стремительно обгоняли одна другую, пока еще живой мозг лихорадочно работал, словно пытаясь надуматься впрок. – Кирилл, зачем ты уехал тогда один? Почему не взял меня с собой? Что там у тебя за заморочки такие? Как мне плохо без тебя, милый, как мне не хватает тебя сейчас. Да что я говорю – как мне не хватало тебя всю мою жизнь. Сильного, умного, надежного, красивого, черт возьми. Ну, почему мы с тобой так не вовремя встретились? Неужели за столько лет судьба не могла устроить нам свидание где-нибудь в Москве? В лифте, в кафе, да просто на улице? Ты сволочь, я ненавижу тебя. Ты разрушил всю мою жизнь, я влюбилась в тебя, как последняя дура, совсем потеряла голову, а ты меня кинул. Господи, да с тобой бы мне было не опаснее, чем без тебя. Но, по крайней мере, тогда рядом был бы ты. Прости-прости, что я такое говорю. Конечно, я люблю тебя, я не могу без тебя жить. Днем я думаю о тебе, а ночью ты приходишь во сне и целуешь меня. Любимый мой, вот видишь, я не могу без тебя жить и, похоже, уже не буду. Я же говорила тебе, что мы больше никогда не увидимся – я была права. Как здорово было бы обнять тебя сейчас, прижать к себе, закрыть от всех напастей, взъерошить волосы и целовать, целовать тебя, такого родного и близкого мне человека! Так и уйду на тот свет одна-одинешенька – никакое смерть не избавление от одиночества, все врали все твои философы. Лю…». Сопение Сандро прервал хлопок выстрела…
В Дубаях пришлось пересесть на самолет шри-ланкийских авиалиний. Смуглые стюардессы в открытых сари с аппетитно торчащими из под зеленой ткани шоколадными боками ласково расточали белозубые улыбки загружавшимся в «Боинг» пассажирам. Казалось, все в этом лайнере было предназначено для того, чтобы максимально подготовить туриста к национальному колориту «чайного острова». Острый цыпленок с традиционным кари, свежезаваренный цейлонский чай, буклеты о прелестях джип-сафари по национальным паркам юга. Столь странный для европейца салон, полный загорелых от природы людей в хлопковых белых рубашках или разноцветных сари. Людей, радующихся тому, что они возвращаются домой, несмотря на то, что в свое время при вылете со Шри-Ланки с них взяли налог – как и с каждого, кто осмелится покинуть этот чудесный остров.
Садились они еще до рассвета. За стеклом иллюминатора уже начинало сереть небо, но стоило им снизиться под облака, и все вокруг окутала плотная тьма. Лишь отдельные огоньки светились внизу, намекая на то, что где-то в бескрайнем и еще спящем океане скрыта целая страна. Кирилл жадно вглядывался в окошко, пытаясь рассмотреть хотя бы очертания загадочной земли.
У выхода из прохладного аэропорта его встречал пожилой гид. Похож он был на маленькую ручную обезьянку, которая обычно сидит на плече у шарманщика. «Гомес, - представился он. – Зовите меня просто Гомес, сэр, у меня слишком сложное для европейцев имя». Он суетливо подхватил Кириллову сумку и направился к стоянке. «Подождите меня здесь, сэр, через несколько минут я подгоню машину», - и он растворился в толпе.
В лицо пахнуло теплым тропическим ветром. Несмотря на мельтешение ланкийцев, гудки автомобилей, окрики полицейских, Кириллу вдруг показалось, что все вокруг просто разит необыкновенным спокойствием. Казалось, что здесь не будет того, что мучило его в той, прошлой жизни – бесконечная работа, нехватка времени, холодные люди, в каждом из которых мог быть скрыт враг. Внутренняя пружина, сжатая так долго, расслабилась, как тогда, в те несколько дней, проведенных с Катей.
Невысокая двухэтажная гостиница напоминала колониальный особняк. Услужливые портье и маленький носильщик, безропотно ворочавший огромные чемоданы выписывавшихся американцев. Плетеная мебель на небольшом балкончике, смотрящем прямо на океан. Темно-желтый, сырой от утреннего тумана песок, по которому горделиво вышагивает иссиня-черный ворон, не обращающий внимания на беготню бурундуков. Уходящие в море рыбацкие деревянные катамараны, почти как у Сенкевича и Тура Хейердала, - огромные белоснежные паруса развеваются под напором свежего ветра. Мычание коров, перемежающееся гортанными криками муэдзина – «У нас на Шри-Ланке, сэр, не делают никакого различия между религиями. Рядом с мечетью легко можно увидеть буддистский или индуистский храм».
Он растянулся в кресле, положив ноги на низенький столик, и залюбовался медленно пробуждавшимся океаном. Кирилл прикрыл глаза и почувствовал, как сжимается сердце при воспоминании о Кате.
- А чем ты в Англии занимался?
Катя приподнялась на локте на подушке и с интересом и любовью смотрела на него.
- Да так, ничего особенного. Стажировку проходил в Лондоне.
- Что за стажировка?
- Пытались меня англичане научить демократии и тому, как ее надо строить в отдельно взятой стране. У них же модные такие программы для русских. Они не понимают, дурачки, что нам это все на фиг не надо.
- Почему же это?
- Ну, хотя бы потому, что у нас в стране эти знания на практике применить будет почти невозможно. А если и применятся они, то в стиле «хотели, как лучше – получилось, как всегда». Справедливости ради надо отметить, что учат они все-таки хорошо. По крайней мере, подход от американского в корне отличается. Помнишь эту байку про Робинзона и рыбалку?
- Как накормить голодного туземца?
- Вот именно. Американцы дадут рыбы и забудут, а англичане рыбы не дадут, но научат ее ловить. А чего это ты вдруг заинтересовалась? – внутри Кирилла повеяло холодком недоброго предчувствия.
- Просто так, - Катя простодушно улыбнулась. – Я же так мало про тебя знаю. Ты сам ничего не рассказываешь, приходится все клещами вытаскивать. Вообще, у меня иногда складывается впечатление, что твоя прошлая жизнь надежно закрыта на сто тысяч замочков, и ты даже сам боишься расстегнуть хотя бы один из них. И мне бы совсем не было до этого дела, если бы я тебя не любила.
- Ну, извини, не обижайся. Раз уж я стал малюсенькой частичкой твоей жизни, готов тебе честно признаться: я агент 007, работаю под прикрытием, выполняя опасные задания правительства. А в Грецию меня отправили в отпуск, чтобы я мог расслабиться с красивыми девушками и попить «мартини с водкой, смешать, но не взбалтывать».
- Опять ты смеешься!
- Вот почему, когда говоришь правду, но улыбаешься, то все думают, что это ложь? Ладно, я действительно пошутил, больше не буду. У меня просто осталось две недели до защиты моей выпускной работы, которую я по идее должен был написать по окончании стажировки. Поскольку я все закончил раньше, чем планировалось, то решил рвануть сюда и насладиться бархатным сезоном на Средиземном море. Вернусь, все сдам, а потом обратно в Москву, и до следующего гранта. Чего тебе рассказывать – сама знаешь, как это бывает, наверное? – Кирилл нежно погладил ее по плечу.
- И что? Собираешься вот так всю жизнь кочевать по миру?
- Катюш, во-первых, я еще молодой и хочу посмотреть на нашу планету. Во-вторых, я не женат, поэтому, собственно говоря, меня ничего не держит. А, в-третьих, мне это нравится и совсем не утомляет.
- Но ведь должна же быть какая-то привязанность, постоянство, смысл жизни, наконец?
- У меня профессия такая смешная, которую можно охарактеризовать старомодным словом «балагур». Вот ты считаешь – надо обязательно что-то делать в жизни, да?
- Да, работать, а не становиться кем-то. Потому что становиться кем-то можно всю жизнь. Это же процесс, а процесс не может быть задан в качестве цели. А вот если делаешь что-то, то тогда в ходе этого и станешь кем-то.
- О, какой глубокий философский подход. Станешь человеком с большой буквы?
- Нет, ну, хотя бы, например, врачом. Можно постоянно учиться на врача и «становиться» врачом, не умея при этом толком элементарно выписать рецепт на латыни. И можно лечить людей и делать дело, выбрав для себя это призвание и полностью реализовавшись в нем.
- Звучит как нравоучение…
- Извини, я не хотела. Просто…
- Что просто? Ведь именно в движении к цели человек и находит удовольствие. Поэтому процесс столь и интересен. Но стоит достичь желаемого, и тут же приходят скука, пресыщение, разочарование. Я пока не хочу страдать от «аглицкого сплина». Скажи мне, вот у тебя, какое призвание? Ты какое такое дело делаешь?
- Не раздражайся. Просто ты, в самом деле, так стремительно вошел в мою жизнь, что я, как любая нормальная женщина, не могу не беспокоиться твоим будущим и не интересоваться твоими планами. А дело? Когда мы с наркотой боролись у себя в городке, это было дело. Мы же не красовались, не пытались какие-то лавры огрести, старались с пользой каждую минуту провести. С таким энтузиазмом работали – я думала, что это только во времена комсомольских строек было.
- И почему же бросила все это?
- А кто тебе сказал, что я бросила. Просто теперь все налажено, появилась какая-то рутина, и отсюда возникает неудовлетворенность. Вот и решила все бросить на пару недель, поехать развлечься, сменить обстановку. А там, глядишь, накопиться дел за это время, и снова можно будет в их водоворот окунуться и забыться.
- Так, дорогая моя, получается, что ты ничуть не лучше меня. Только ты пытаешься за ежедневной суетой и ворохом текучки скрыть то, что я прячу за якобы успешной научной карьерой и многочисленными зарубежными командировками, которым все завидуют у нас в институте. А якоря-то ни у тебя, ни у меня нет.
- Знаешь, Кирилл, мне кажется, что у меня начинает появляться этот самый якорь, - Катя хитро улыбнулась…
Тишину нарушил писк и возня, и неожиданно на угол балкона буквально выпал бурундук. На несколько секунд он замер, разглядывая сидящего в кресле гостя-чужестранца. «Белок, птиц и прочую живность не кормить. Они могут быть более опасны, чем кажутся на первый взгляд», - вспомнил Кирилл грозную надпись в гостиничном справочнике. Молчавший доселе бурундук уставился на него черными блестящими глазками, и вдруг тонко и довольно противно заверещал.
- Ну, вот, чего ты орешь? – Кирилл наклонился вперед и протянул руку. – Иди отсюда, попрошайка. Велено тебя не кормить. Не мешай людям культурно отдыхать.
Бурундук на миг замолчал, а потом послушно развернулся и отправился восвояси. «Ишь ты, блин, даже животные меня слушаются, - загордился Кирилл. – Еще бы люди верили и не подставляли…».
Катя открыла глаза и увидела, как вдоль стены медленно оползала, чуть завалившись на бок, туша Гиви. В дверях стояла Ленка, и ее пистолет был теперь направлен на Сандро. Лицо последнего выражало крайнюю степень растерянности и испуга.
- Леночка, девочка, только не стреляй, - он бросил свое оружие на пол. – Только не стреляй. Я для вас все сделаю, девочки. Это все Гиви, он меня хотел заставить. Хотите уходить – уходите, вас никто не тронет, я прикажу.
- Приказчик нашелся, - зло обронила Ленка. – Кать, подними его пушку, пожалуйста. Спасибо, молодец, подруга. Конечно, нас никто не тронет, потому что некому будет. – И она вновь нажала на курок, а потом еще раз и еще. Сандро рухнул, чуть не придавив Катю, которая еле успела отползти.
- Вот так! – Ленка решительно мотнула головой. Катя с удивлением смотрела на подругу, от которой при всей ее резкости вряд ли могла ожидать такой решительности и хладнокровия. Но удивление длилось недолго. Спустя секунду Ленкино лицо исказилось, она отшвырнула пистолет, опустилась на колени и разрыдалась.
- Лен, чего теперь плакать? Все хорошо, все уже позади, - Катя прижала ее голову к груди. – Ленка, Леночка, ты моя спасительница, ты моя суперменша, как у тебя сил-то хватило только. Ну, все, бедная моя, успокойся. Пойдем отсюда, пойдем.
В коридоре послышался топот. На пороге возникли зловещие тени охранников, которые обескуражено уставились на мертвые тела боссов. Катя чуть толкнула Ленку в сторону и передернула затвор.
- Спокойно, ребята. Я слабая женщина, могу повести себя неадекватно. Давайте разойдемся мирно. Лавочка закрыта, вы свободны. Зарплату вам Сандро должен был вчера выдать, если я правильно помню. Он бухгалтерию свою вел аккуратно, без просрочек по платежам.
- Ты чего, б…, совсем что ли…? – начал было один из охранников, но второй остановил его.
- Подожди, Серый. Зачем нам с тобой четыре трупа? Ни перед чурками этими чернозадыми никогда не отмажемся, ни перед ментами местными. Девка дело говорит. Мы люди маленькие. Раз охранять больше некого, надо ноги делать.
- Да, - Серый почесал затылок. – Только сначала сейф ломанем. Этим б…ям деньги все равно ни к чему.
Все происходящее потом напоминало Кате фильм про Ленина в восемнадцатом году. Она чувствовала себя впавшим в эйфорию пламенным трибуном-революционером, особенно когда провозглашала свободу ошеломленным девушкам, собравшимся на танцполе клуба. Вместо хлебов и рыбы всем были выданы паспорта и понемногу денег, которые удалось вырвать, приставив пистолет, в прямом смысле из горла у прижимистых охранников. Когда все закончилось, и они с Ленкой вышли из заведения, она не удержалась и спросила:
- Лен, почему?
- Что «почему»?
- Ну, сначала исчезла в баре, а потом вдруг стрелять начала. И где ты оружие-то вообще взяла?
- Ты что думаешь, это я тебя подвела тогда? Блин, вот спасай после этого людей! Говорил мой дедушка – не делай людям добра и не получишь в ответ зла! – Ленка выругалась. – Я-то тут при чем. Посмотрите на нее. Сама подстроила авантюру, передает записки с какими-то неизвестными мужиками, а я виновата.
- Лен, прости, пожалуйста, я не хотела. Просто все так сложилось до кучи… Ну, извини, честное слово.
Ленка в возмущении пожала плечами.
- Скажи, какой мне смысл был тебя сдавать им? За деньги? Не нужны мне их вонючие хилярики. Запугали? Да чего бы они мне такого сделали, чего раньше не делали? Это бармен стукнул. Помнишь, тот морячок-черноморочка? Оказывается, у них какие-то там дела были – то ли наши грузины ему девок периодически поставляли, то ли наркоту через него сбывали. Но факт тот, что подозрительными ему показались две русские девчонки посреди этой дыры. А поскольку им быть неоткуда, кроме как из заведения Сандро, то непонятно, чего они там паспортами и долларами размахивают, да еще водку пьянствуют.
- А пистолет?
- Стянула у Сандро в кабинете. Все же были так тобой озабочены, да и расслабились, что бунт окончен. Так что никто даже внимания не обратил, как я там пошуровала быстренько. Теперь вот только избавляться придется от этого железа. Надо еще, чтобы «Японский городовой» нас не сдал. Хотя ему не выгодно – свалит все на разборки русской мафии, и концы в воду. Куда мы в итоге едем? В Афины? Домой?
- Нет, Лен, до Афин мы с тобой доедем, а там разойдутся стежки-дорожки.
- Ты чего, Кать? Ты куда собралась? Мало приключений на твою мадам-сижу?
- Рано мне еще домой ехать, понимаешь? Меня тут старик один в плаванье приглашал…
- Сумасшедший миллионер на яхте? Ну, ты даешь, круто!
- Если бы миллионер… Нет, Лен, сухогруз у них. Полгода в плавании, и только честный труд, которым на яхту не заработаешь. Они отходить должны были, хочется верить, что еще успею. Может, задержат их там. Ну, а если нет, то на любой другой зафрахтуюсь. Тем более, что мы с тобой теперь особо опасные рецидивистки получаемся – не одна душа на нас с тобой висит, а целых три. Поэтому лучше уж поскитаться чуть-чуть по свету, пока страсти не улягутся.
- Тогда я с тобой.
- Как со мной? Тебе же в Москву надо. Ты красивая, молодая, талантливая. На фига тебе в консервной банке вместе со мной, апатридом, париться?
- Катя, я тебя прошу при мне такими словами не выражаться. А потом раз уж сбежали от всего этого бедлама вместе, то теперь нам, подруга, сам Бог велел друг за друга держаться. Заодно мир посмотрим. Не зря же мы с тобой в свое время на Запад этот треклятый подорвались. Да и не справишься ты одна. Если что, я тебя подстрахую с морячками, - Ленка заговорщически подмигнула.
- Ладно, страховой агент, - засмеялась Катя. – Только без выкрутасов и разврата.
- Катя, ты просто ангел. Я бы даже сказала, коммунист по натуре.
- Это как?
- Ну, в смысле, что ищешь работу не для того, чтобы заработать денег. А исключительно потому что испытываешь высокую потребность в труде и в том, чтобы приносить пользу обществу. К тому же прекрасная возможность косвенно удовлетворить собственное самолюбие и тщеславие.
- Это вас в Томском университете учили?
- А что? Мне философия всегда нравилась. У нас все девчонки стонали вечно – скука сплошная, занудство. Но это, я тебе скажу, зависит от того, кто преподает и как. Вот я нашему бородачу-аспиранту очень нравилась. Поэтому в ходе индивидуальных занятий - ты меня понимаешь – я здорово подтянулась по этому сложному предмету.
- Ой, Ленка, слаба ты на одно место, и когда-нибудь это тебя погубит.
- После того, что мы здесь пережили, я уже начала в этом сомневаться. Все-таки это слабое место классно помогает голове выбираться из самых безвыходных ситуаций. Кстати, что касается учебы, то я всегда хорошо училась. Потому что у меня, дорогая моя, внутри стоит механизм ответственности – мне в первую очередь перед собой было бы стыдно плохо учиться.
- Хорошо, тебя не переубедишь. Пошли, на автобус опоздаем.
Через три часа они уже стояли в каюте капитана «Дербента» и доказывали ему, почему две женщины на корабле вопреки всем приметам гораздо лучше, чем одна. Спустя двадцать минут морской волк сдался на милость победительницам, но пригрозил, что за любую провинность и шашни с командой моментально спишет их на берег, прямо в каком-нибудь Египте.
- А если вас повар, старый хомяк, будет склонять к сожительству, вы обязаны немедленно сообщить мне.
- Да мы с ним и сами разберемся, - с подчеркнутой нежностью сказала Ленка.
- Отставить шуточки. Я вас предупредил. У меня на борту абсолютный порядок, и нарушать его не позволю никому, даже… - капитан на секунду замешкался. – Даже таким красавицам, как Вы, Елена. Я и так грех беру на себя с вашими просроченными визами – меня же местное портовое начальство в бараний рог скрутит.
- Мы вас раскрутим обратно, кэп, не переживайте. С превеликим удовольствием, - Ленка стрельнула глазками. Было видно, что даже под бородой капитан покраснел. Несмотря на свой суровый вид, долгий опыт плавания и не одну задранную портовую юбку, он все еще смущался от каких-то невинных вещей. Ленка ему явно нравилась и, казалось, была в полной его власти, но, как настоящий русский морской офицер, еще не растерявший остатки чести в стихии рыночной экономики, он не мог так грубо воспользоваться ситуацией.
- Лен, хватит паясничать, - Катя строго одернула подругу. – Извините, товарищ капитан. Мы пошли, да?
- Конечно, конечно, - капитан потер бороду. – Я сейчас распоряжусь, чтобы вам выделили отдельный кубрик. К сожалению, условия у нас все-таки не ахти. Не для женщин, прямо скажем.
Девушки вышли из каюты, а капитан долго еще какое-то время и смотрел им вслед. Потом неожиданно до хруста сжал в руках карандаш и, бросив обломки на стол, принялся внимательно изучать уже многократно прочитанные им документы на давно отгруженный товар…
За несколько дней Кирилл успел объехать большую часть острова. Развалины Анурыдхапуры и Полонарувы – двух древних столиц Цейлона – выглядели не очень впечатляюще. Остатки былой мощи ланкийцев, разрушенной в пыль индийскими завоевателями, оставляли тоскливое впечатление. Поросшие травой и мхом серые колонны некогда величественных пагод и ступ, среди которых беспрепятственно гуляют коровы и носятся стаи озорных и любопытных обезьян. Зеленые затхлые пруды – все, что осталось от некогда лучшей в мире ирригационной системы и терракотовых водопроводов. Многочисленные посты, установленные после того, как исламские фанаты пытались подорвать некоторые из буддийских святынь. Кирилл поразился обилию контрольно-пропускных пунктов на дорогах, каждый из которых был к тому же украшен каким-нибудь рекламным плакатом. «Спонсор этого поста - Мицуи-цемент, - улыбнулся он. – Почему бы нашим в Чечне тоже такую практику не ввести? Может, поборы с простых граждан меньше были бы».
Зато его просто сразило великолепие Сигирии – огромной черной горы, на которой когда-то располагался замок очередного ланкийского принца. У подножья ее окружали рвы, бассейны-пруды и сады, питавшиеся водой даже в засушливый период, благодаря мудро устроенной системе. Сотни, если не тысячи ступенек были высечены в камне трудолюбивыми шри-ланкийскими умельцами и индийскими рабами. Кирилл представил себе, как несли по ним наверх на носилках слегка обрюзгшего принца – героя-любовника, у которого были сотни наложниц из разных стран мира, - и ему стало искренне жаль воинов-носильщиков. Не меньшее уважение вызывало и другое произведение древнего мастерства – отполированная до блеска каменная стена, в которой, как в зеркале, отражались фрески-портреты любовниц принца – пышногрудых азиаток и африканок, в изображения которых рука художника самопроизвольно внесла нечто от ланкийского и индийского эталонов красоты.
Самым смешным эпизодом оказался разговор с проводником, который, как выяснилось, свободно владел четырьмя языками и подрабатывал экскурсиями на Сигирию. В основное от работы гидом время он, оказывается, трудился на рисовом поле вместе со своей многочисленной семьей, проживавшей в одной из деревень неподалеку от горы. «Вот и я так закончу свой век, - подумал Кирилл. – Уеду со своими языками в деревню, как Лев Толстой, и начну трудиться, как чеховские три сестры».
В Канди, оказавшись в длинной очереди паломников в храме Зуба Будды, он на мгновенье задумался, какое же желание стоит загадать ему. Всем своим существом он ощутил, как сильно ему не хватает Кати. «Господи, хотя бы просто поговорить с ней. Дожить до такого зрелого возраста и не иметь никого, кому можно было бы выложить душу. Просто «Секс в большом городе» только в мужском варианте. Как все-таки это ужасно», - сокрушался он, медленно продвигаясь и шурша босыми пятками по мраморному полу. Когда он приблизился к маленькому окошку, за которым, словно блюдо в дорогом ресторане, под серебряной крышкой хранился священный реликт, желание созрело само собой. Он, не скупясь, бросил на поднос бритоголовому красно-желтому монаху десять долларов, и направился к выходу.
Спустя неделю, лежа на кровати в шикарном номере гостинице «Тадж» в Коломбо, Кирилл размышлял о том, как печально заканчивается его путешествие. Утром он отпустил старичка-гида, который долго не хотел уезжать. Он что-то жужжал про колоссальную ответственность, которую несет за его, кирилловскую, жизнь и безопасность. Получив «портрет Франклина», он наконец удалился, взяв с Кирилла честное слово, что тот позвонит ему, когда нужен будет трансфер в аэропорт. И что тот не будет общаться на набережной с мальчиками, которые расскажут кучу сказок, а потом заведут в какой-нибудь тупичок и… «Что? Изнасилуют, ограбят или убьют?» - отшутился Кирилл. Ответ был еще забавнее, чем он ожидал. «Нет, просто обманут», - серьезно ответил Гомес.
И вот сейчас он изучал золотые узоры на мрачной темно-синей обивке стен, чувствуя, что совершенно не готов к самоубийству, для которого он сюда собственно и приехал. Путешествуя по Шри-Ланке, он искренне любовался спокойствием и жизнерадостностью этих людей - невысоких, сухопарых от своей вечной подвижности, бедных и клянчащих чаевые, но делающих это столь естественно, что даже не испытывающих стыда, трудолюбивых и довольных условиями своего незатейливого существования. Даже они, борясь с грязью и нищетой, не падали духом.
Кириллу стало стыдно, но выхода из своего положения он не видел. Всю жизнь скитаться под чужим именем и в страхе, что когда-нибудь тебя обязательно обнаружат? Вернуться домой, где тебе никто никогда не поверит? Уж он-то знал, несколько раз побывав на Лубянке, как скрупулезно изучают там офицеры на входе паспорта визитеров. Они даже своим не доверяют, кто со служебными удостоверениями, а тут мнимый перебежчик, который к тому еще и резидента покалечил. Да и потом что? Подобно другим провалившимся на задании, стать заурядным преподавателем в академии с мизерной зарплатой или работать где-то под вечным колпаком спецслужб?
Нет, такая судьба была не для него. Кирилл встал и прошелся по комнате. «Может быть, все-таки удастся что-нибудь придумать? Ну, не бывает же безвыходных ситуаций, правильно?» - убеждал он себя, безуспешно потирая лоб. Наконец он остановился перед зеркалом, в отчаянии посмотрелся в него и, махнув рукой, выскочил из номера – пусть лучше «мальчишки» сделают это за него.
Набережная была практически пустынной. Обычно все горожане выползали на нее вечером, когда на смену тяжелой жаре приходили прохлада и океанский ветер. Тогда кругом появлялись мелкие торговцы с водой, сладкой ватой и прочей дребеденью, загорались огни каруселей и иных аттракционов. Можно было просто сидеть на берегу, смотреть на белые барашки волн и точки звездочек, усыпавших небо, и дышать соленым морским воздухом, который здорово прочищает мозги. Но поздним утром ожидать наплыва ланкийцев было невозможно. Да Кириллу, собственно говоря, и не нужны были сейчас люди. Вернее, он желал бы ринуться в толпу и раствориться в ней, но понимал, что это совершенно не спасет его от томящего душу чувства одиночества и безысходности. Он мог разобраться с этим лишь сам, без посредников.
Шумели пальмы, пенистые буруны очередной миллион лет играли с бетонной набережной, разбиваясь об нее с разбега, что-то кричали голодные чайки, выписывая круги над водой.
… Они с Джоан стояли на смотровой площадке в «Саксонской Швейцарии». Где-то там впереди лежала граница с Чехией, и Кирилл вдруг подумал, как абстрактны бывают границы, когда в основе их лежат какие-то элементы природы. Зеленые поля, густые леса или серые гранитные горы не менялись в зависимости от своей немецкой или чешской принадлежности – это была просто Земля, дышавшая поздней весной. С другой стороны, все это очень напоминало конструктор «Лего» – почти игрушечная железная дорога, ровные линии ухоженных полей, пароходики с большими колесами, плывущие по реке.
- Красиво, но немножко искусственно, как ты думаешь?
- Кирилл, ну, не везде же можно встретить красоту дикой, необузданной русской природы.
- Да, только все же это чуть-чуть фальшиво. Вон, видишь, пароходик? Он, как старик со вставленными пластмассовыми зубами. У них старые паровые машины, но работают они уже не на угле, а на бензине – цивилизация, металлокерамика. Пойдем.
Они пошли по одному из пеших маршрутов. Как всегда у немцев, в лесу были сделаны аккуратные тропинки, лавочки, урны, бревенчатые мостики и множество указателей. Все это называлось общением с природой путем прогулки по окультуренным горам. Особенно Кириллу понравился водопад, который можно было купить за пару мелких монеток. «Я купил тебе водопад», - улыбнулся он Джоан, отдавая деньги буфетчику. Он поставил ее рядом с ручейком, бившим из скалы, и замер рядом, держа наготове фотоаппарат. Неожиданно немец нажал кнопочку, давление усилилось, пробило заслонку, и в сторону Джоан выстрелил настоящий каскад воды. Она взвизгнула и отскочила, но было уже поздно. Брызги достигли даже мирно сидевших за соседним деревянным столом и уплетающих сосиски с горчицей немцев, которые одобрительно загоготали. Кадр получился отменный, но потом Джоан еще полчаса дулась на него, встряхивая мокрыми волосами.
Потом они обедали в беседке, увитой виноградной лозой, и жарили себе мясо маленькими кусочками на раскаленных камнях. Без особой сноровки в этом экологически чистом виде кулинарного искусства было не обойтись, ибо мясо постоянно норовило пригореть или, напротив, брызгало кровью.
- Ты знаешь, здесь недалеко уникальный собор. Таких только три на весь мир, - блеснул эрудицией Кирилл.
- И в чем же его особенность?
- Когда-то местные католики и протестанты решили, что они не будут больше враждовать и поделили здание между собой. Посередине поставили стену, а в своей половине каждый украсил все так, как должно быть в классическом католическом соборе или протестантской церкви. Через столетия стену убрали и просто развели службы по времени, но внутреннее убранство осталось неизменным. Такой классический пример дружбы народов, удивительной терпимости и культурного многообразия.
- Кирилл, откуда ты берешь все эти байки? Я всегда этому поражаюсь.
- Просто у нас с тобой тоже так. Стену мы с тобой убрали, а вот сможем ли достичь совместимости – не понятно.
- Тебя что-то не устраивает?
- Да нет, пока все устраивает. Просто начинаю думать о будущем и вижу, как нам будет трудно. У нас ведь такое разное прошлое, разные представления о жизни. Мне даже пошутить с тобой иногда бывает сложно – ты ведь не знаешь наших фильмов или песен, не можешь посмеяться над какими-то крылатыми выражениями, которые русская подхватила бы с полуслова или даже с полумысли. Мы с тобой родом из разного детства. Ты ведь даже большого плюшевого медведя, которого я тебе подарил на День Святого Валентина, отдала детям-сиротам! Я тащил его через весь город, вызывая улыбки и удивление прохожих, хотел тебя порадовать, намекнуть, что это я, твой русский медведь, а ты со своей политкорректностью…
- По-моему, ты преувеличиваешь. Во-первых, мы любим друг друга, а это уже большая сила. Во-вторых, ты вполне европеизирован, поэтому тебе легко будет адаптироваться к нашей жизни. Наконец, надо жить сегодняшним днем. Когда ты это поймешь!
- Я тут конкурс Евровидения смотрел. Плевался, что и говорить, но досмотрел до конца. Не выспался потом и целый день ходил сонный и злой, как черт. Вот это и есть современная европейская культура, в которую нас русских зовут, с которой мы должны интегрироваться. Но ведь просто смешно присоединяться к таким ценностям. Наоборот, это мы еще можем помочь вашему духовному возрождению, если только сами окончательно не деградируем.
- Но ведь у нас в Англии все несколько по-другому. Традиции как-то сильнее. По крайней мере, так считается. Хотя ты прав, молодежь – это совсем иной мир. Тем более, когда среди них половина – это недоумки, а другая половина – иммигранты, которые к нашей стране имеют очень опосредованное отношение.
- Знаешь, я всегда восхищался тем, как вы умеете выражать свои мысли. Вот даже в лондонской подземке едешь и читаешь поразительные надписи порой. «Obstructing the doors can be dangerous». Никакого тебе императива, никакой грубости, а такой полудружеский совет – мол, может быть опасно, а может быть и не опасно, но лучше не препятствовать закрытию дверей. Или в университете я один раз увидел. Кстати, почему у вас всегда в университетах так мерзко пахнет? Типичный университетский запах – запах вонючего линолеума. Ладно, это лирика. Так, вот, прошу прощения за подробности, зашел в туалет. И что же? Висит табличка: «Наши уборщики могут быть и мужского, и женского пола, поэтому они будут стучать перед тем, как войти». Я просто чуть в осадок не выпал. Можешь себе представить, чтобы в России где-нибудь уборщица постучала перед тем, как войти в мужской туалет со своей грязной тряпкой?
- Но это же нормально. Что тебе не нравится тогда?
- Извини, я просто боюсь, что мы не сможем преодолеть эту культурную «пропасть». Вот такая разница в уровнях, как в компьютерной игре. Помнишь, как по-немецки будет «уровень»? Правильно - Ebene. Очень точно отражает разницу это слово, потому что нам русским все до этой самой «уровневой» матери, а для вас все-таки расчет всегда превыше всего. Прости, но иногда мне кажется, что ты не до конца искренна со мной, поэтому, наверное, я и переживаю.
- Тебе не кажется, что ты заходишь слишком далеко? Что ты меня этим обижаешь, наконец?
- Не сердись. Я верю, что ты вполне искренна со мной в постели, что ты тоже любишь меня, но порой ты где-то очень далеко, и я понимаю, что не могу достать тебя, что в этот миг ты уходишь, а как проникнуть в этот раковину улитки, я не знаю.
- Милый, но я тоже человек, у меня могут быть какие-то свои заморочки. А так-то посмотри на нас со стороны? Мы же с тобой, как голубки.
- Я бы сказал, что это очень опасное сравнение. Ведь голуби убивают себе подобных безо всякого сожаления! Когда голубка сидит на гнезде, самец не дает ей с него слезть и может даже забить насмерть, если она все-таки ослушается. К тому же он еще и не кормит ее, пока она яйца высиживает. Это только в фильмах показывают, как голуби улетают за три девять земель, если голубка их позовет. А лебеди кружатся и поют свою лебединую песню над мертвым телом любимой. На самом-то деле, часто самки от голода умирают на яйцах. Да и потом, когда птенцы вылупляются, то голубь кормит в первую очередь их, а не ее.
- Господи, какие гадости ты говоришь!
- Нет, просто голуби тоже себе на уме, а самцы, как все мужики, тщеславны и эгоистичны, и заботятся только о продлении рода.
- Деликатно намекаешь, что тебе тоже доверять не стоит?
- Нет, не намекаю, прямо говорю. Хотя, наверное, я все-таки лучше.
- Да, несомненно, - ее рука накрыла его. – Иначе я бы никогда не выбрала тебя.
Кирилл улыбнулся, встал, поднял ее со стула и прижал к себе. Его руки крепко сжали ее за талию…
- Сэр, купите воды!
Звонкий голос мальчишки привел Кирилла в чувство.
- Спасибо, не хочу.
- Сэр, ну всего шестьдесят рупий, - клянчил мальчишка. – Купите воды. Скоро будет совсем жарко, и Вам захочется пить. Пожалуйста, сэр. Это же так дешево. Специальная цена только для Вас, сэр, – он знаками показал, как мало ему платят с каждой проданной бутылки, как он хочет есть.
Кирилл бросил ему сто рупий и взял бутылку воды.
- А у меня еще есть брат, сэр. Может быть, Вы дадите ему тоже хоть чуть-чуть денег? Он совсем маленький, даже в школу еще не ходит.
Действительно, к ним уже стремительно подкатывался маленький пухленький мальчишка.
- Он у тебя с голоду пухнет что ли? Марш отсюда, денег больше не дам. И не просите, - Кирилл постарался придать максимальную строгость голосу, хотя получалось плохо и слишком уж нарочито грубо. Тем не менее, мальчишки отстали.
«Боже мой, как странно, какой реальный сон! Неужели моя рука до сих пор помнит, как чувствует ее талия? - подумал он. Вспомнилось, что во сне люди погружаются в свое подсознание, и только тогда начинают жить истинные чувства. - Может быть, все-таки неважно, с какой женщиной просыпаешься, а важно, с кем в мыслях засыпаешь? Вот так взять напиться таблеток и заснуть себе здесь на берегу навсегда». Он представил себе свое мертвое тело, на которое накидываются мальчишки-босяки и стаскивают с него одежду, часы, тянут деньги из кармана, грызутся между собой, словно стая стервятников. Ему стало смешно и противно одновременно. «Да, лучше сделать это в номере. Найдут мой хладный труп, похоронят под чужими документами или еще лучше спалят по своему обычаю, а прах развеют над океаном. Очень романтично, блин», - Кирилл поднялся со скамейки и двинулся по тропинке между пожухлыми газонами в сторону гостиницы.
Его теперешнее положение все больше напоминало ему лабиринт, в котором он однажды оказался в той же Германии. В нем, действительно, было легко заблудиться и не только трем джентльменам с их собакой, но и вполне обычным людям. Вечнозеленые кустики казались внешне низкими и маленькими, но на самом деле, были тесно переплетены между собой, а жесткие ветки мгновенно обкорябали ему руки. Перелезать через эту живую изгородь было неудобно, продираться – больно. Его тогда на мгновение охватил страх заблудшего ягненка – нервная система в условиях постоянного перенапряжения давала сбои. В конце концов, он, конечно, нашел выход и спустился на тросе с вышки в середине лабиринта прямо на песочную площадку, где его ждала смеющаяся Джоан. Где-то должна была быть эта вышка – ему сейчас очень не хватало ориентира.
Погрузившись в свои мысли, он не заметил, как толкнул кого-то. Машинально бросив на ходу «Сорри», он уже собирался идти дальше, когда услышал:
- Сорри, блин. Не смотрят, понимаешь, куда идут. Чуть с ног меня не сшиб, бизон этакий, - пожаловалась одна девушка другой.
- Кирилл?!!
Он обернулся и ошарашено посмотрел на Катю. В правом глазу ее блеснула почти незаметная слезинка…
ГЛАВА 11
В порт Коломбо их сухогруз пришел вовремя. Всю вторую половину плавания Ленка уже откровенно крутила любовь с капитаном и подолгу пропадала в его каюте. Вечерами, когда у капитана были неотложные дела, она измотанная возвращалась в их с Катей кубрик и попадала под град шуток со стороны подруги.
- Ленка, говорят, что худые женщины – это энергетические вампиры. С ними сексом заниматься очень опасно – они вечно голодные, поэтому могут мужчину довести до истощения. Ты вроде неполная у нас, а, похоже, что капитан тебя совсем заездил.
- Чего ты хочешь? Мужчина который месяц в плавании, а до женского тела только сейчас дорвался. Но я худею на глазах – видно, это и правда самая лучшая в мире зарядка, сжигающая массу калорий. Хотя ты еще худых не видела. У меня знакомая была – ну, как щепочка. Она замуж вышла очень рано, просто чтобы родительские запреты обойти и иметь возможность с законным супругом заниматься любимым делом столько, сколько душе влезет. Без всяких там посторонних шарканий, покашливаний и просто многозначительных сочувственно-завистливых взглядов. А главное – муж у нее тоже был под стать, почти тень. Она всегда шутила: «Представляешь, какой треск стоит, когда мы трахаемся».
- Лен, но кэп хотя бы серьезно настроен?
- Брось, Катюш, ты же знаешь, что после нашего бара все это вообще не повод для знакомства. Он очень сильный мужик, и от него какой-то искренностью и надежностью веет. А уж что у него там в голове, одному Богу известно. Окрутить его даже не думаю, а вот привязаться – боюсь.
- У меня тоже в Греции был один, - вздохнула Катя. – Теперь жалею, что привязалась. Всего-то чуть-чуть времени прошло, а прилипла к нему намертво. Пыжусь сейчас, делаю вид, что не думаю о нем, а сердце все равно не на месте. Даже обиды не чувствую – может быть, действительно, что-то важное у него было, раз он ушел…
- Да-да, и вынудило сбежать! – Ленка возмущенно присела на своей постели. – Придумал что-нибудь и свалил, да? Слушай, а когда же ты успела-то? Он хоть иностранец был? Неужели наш?
- Наш, конечно. Познакомились на пляже, гуляли, веселились, а потом в один миг собрал сумку и исчез. Представляешь до чего опустилась? Только имя его знаю, а кто он, что он – тайна, покрытая мраком.
- Наверное, тоже капитан, только подводной лодки стратегического назначения! Ну, ты, Катюха, оказывается, еще та авантюристка. Я думала, что за мной не угнаться, а тут такой тихий омут рядом. Расскажи про него, а?…
Кирилл подскочил к Кате и крепко обнял ее. Боковым зрением отметил на себе удивленный взгляд Ленки, и по позвоночнику прошел холодок. Профессиональная память на лица не подвела – эту девушку он видел пару лет назад в коридорах своего института «повышения квалификации». Она была на год или два младше, но пришла из другой среды - постоянно тусовалась с выходцами из Академии ФСБ, явно ее однокашниками. Значит, скорее всего, это ее первая серьезная командировка после выпуска из разведшколы.
«Что делать? Неужели нашли меня и здесь?» - Кирилл лихорадочно прокручивал варианты поведения. Самый простой – сделать вид, что не знаком с девицей, а потом при любом удобном случае попытаться вырваться из-под опеки. Бежать сейчас было бы все равно опрометчиво. К тому же не хотелось оставлять Катю. «Катю… А она точно одна или работает с группой? Катя с ней?! – мелькнула вдруг страшная мысль. – Она тоже из конторы?» Кириллу стало обидно, что его провели – следили за ним с самого начала, как за нашкодившим юнцом, вычислили без особых трудностей. «Ну, нет! Неужели годы обучения прошли зря!» - он чуть отстранился от Кати и улыбнулся Ленке. Настороженный взгляд подруги растаял под маской кокетства.
- Катюш, я же говорил, что судьба обязательно сведет нас вместе. Видишь, какой маленький этот мир. Ты решила продолжить сезон путешествий, но теперь уже с подругой?
Катю чуть передернуло внутри от этого тона, но обида не успела еще расцвести махровым цветом. Лишь маленький звоночек недовольства брякнул где-то в глубине души.
- Извини, это Лена, моя подруга. Мы с ней дикарями катаемся – в счет оплаты трудимся на сухогрузе. Только сегодня пришли в Коломбо.
«Странная легенда, - подумал Кирилл. – Впрочем, меня бы все равно не пустили на корабль проверить. А если, по мнению наших, здесь есть местный резидент немцев, что маловероятно, или американцев, то нормально «пробить» девчонок он сможет не раньше, чем через сутки или двое. За это время они уже сто двадцать пять раз от меня избавятся».
Ему вдруг стало смешно. Еще несколько минут назад он желал свести счеты с жизнью, пусть даже и чужими руками, а сейчас словно второе дыхание открылось. Толи близость любимой женщины на него так подействовала, толи азарт какой-то проснулся – этакая спортивная злость, – но умирать ему совершенно расхотелось. «Главное взять себя в руки. Я спокоен, абсолютно спокоен, - скороговоркой произнес он про себя привычное заклинание из упражнений по аутотренингу. – Нужно постараться быть все время на виду. В конце концов, есть шанс, что на людях они не решатся это сделать. Хотя кто тут будет проверять, подлинная ли сердечная недостаточность у европейца, наевшегося излишне острой пищи». Тем не менее, это была единственная возможность оттянуть приведение приговора в исполнение.
- Девчонки, а не пойти ли нам пообедать? Здесь рядом есть приятный ресторан с вполне цивилизованной кухней. Вы уже успели попробовать местные деликатесы? – Кирилл вышел из почти незаметного оцепенения.
- Нет, я же говорю, мы только приплыли. Лен, поверим этому ловеласу? – Катя хитро подмигнула подруге.
От этого знака Кирилл насторожился, но продолжал играть выбранную роль. Они отправились в соседний бизнес-центр, где, действительно, можно было вкусить все прелести шведского стола по-ланкийски. Впрочем, набор было довольно стандартный – разные вариации риса с овощами, горшочки с мясом под пряными и жгучими соусами, разморенные на жаре враги санитарии – сладости в английском стиле с большим количеством крема. Кирилл в первые же пару дней утратил всякую способность ощущать вкус – во рту постоянно горело, и даже перец казался лишь какой-то горькой гадостью. Поэтому его вполне все устраивало, он лишь старался брать наименее опасные с точки зрения гигиены блюда. Девушки же были явно поражены разнообразием ланкийского буфета. Сначала их приятно удивили смехотворные цены, потом их добило обилие специй.
- А что делать, если у людей не было денег на то, чтобы есть мясо? К тому же они все буддисты. Вот и питаются подножным кормом – рисом, да овощами с огорода, - ехидничал Кирилл.
- Но зачем столько всяких приправ? – спросила Катя.
- Ты попробуй каждый день есть рис. Я думаю, что ты взвоешь. А со всякими добавками это хоть какое-то разнообразие. К тому же перец заодно и микробов убьет – при их-то заразе бродячей повсеместно. Девушки, я вас покину на минутку, - Кирилл направился в сторону туалета.
Выходя из зала, он оглянулся – Катя и Ленка мирно беседовали и, казалось, совершенно не обращали на него внимание.
Убегать в очередной раз не хотелось, хотя, наверное, сейчас это было бы сделать наиболее просто. С одной стороны, не позволяло честолюбие, с другой – надоело мотаться в попытках обмануть судьбу. Нужно было принять очередной бой, и он был готов это сделать. Другое дело, что противник в этот раз оказался столь неожиданный. Ему очень трудно было настроиться на мысль, что Катя – это тоже враг, лживый и лицемерный, коварный и несущий прямую угрозу его жизни. Казалось, что после разочарования с Джоан снаряд уже не сможет упасть в ту же самую воронку. Конечно, жизнь внесла некоторые коррективы, но легче от этого ему не стало. Когда он вышел из туалета, в небольшом предбаннике стояла Ленка…
- Это твое первое задание, поэтому я знаю, как сильно ты волнуешься, - майор Седов внимательно посмотрел на нее. Васильковые глаза – предмет зависти многих мужчин и влюбленности девчонок с ее курса – ласково прощупывали каждый сантиметр ее лица.
Седов не был атлетически сложен, даже роста он был скорее среднего. Он любил повторять, что разведчик, а тем более контрразведчик должен иметь внешность серую и не запоминающуюся. Ведь двухметрового детину всегда невольно выделяешь в толпе. Поэтому у Седова было бы вполне заурядное, хотя и симпатичное лицо, если бы его не выдавали глаза. Этим своим оружием он владел в совершенстве. Про него ходил слух, что в школу он попал после одной из амурных историй.
Тогда он еще был на хорошем счету у начальства, неоднократно выполнял довольно сложные задания, но всегда мечтал о чем-то экзотическом. Очевидно, лавры Джеймса Бонда не давали ему покоя, поэтому, когда неожиданно на горизонте замаячила годовая командировка в Пакистан, Седов поднял все свои женские связи, чтобы отправиться в эту поездку. По возвращении ожидались две заслуженных звезды подполковника и неплохие коммерческие перспективы в виде дешевой видеотехники, хлопковых рубашек и афганской кожи. Но планы руководства изменились, и Седов вместо богатого Карачи оказался практически посреди афганской пустыни, отслеживая передвижения наркокурьеров и боевиков. За год у него, несмотря на спокойную работу технического специалиста, прибывшего помочь в строительстве какого-то сельского социально значимого объекта, прибавилось седых волос, так не соответствовавших его еще в принципе моложавому лицу.
Поэтому когда командировка наконец закончилась, он был несказанно рад. Счастья добавлял и тот факт, что домой надо было лететь кружным путем – через Дубаи. В конце концов, в местном магазине беспошлинной торговли можно было затовариться по полной накопленными, но так и не истраченными в пустыне деньгами.
Ничего не предвещало беды до тех пор, пока Седов не зашел в самолет. Там его встретила лучезарной улыбкой такая пакистанская прелестница, что на почве сексуального голода у майора произошел нервный срыв. Ее коленки так призывно глядели из-под мини-юбки, когда она с прямой спиной замирала напротив Седова в откидывающемся кресле стюардессы при взлете и посадке, что случилось непредвиденное.
Офицер, который приехал встречать его в Шереметьево, после полутора часов ожидания обнаружил, что такого пассажира на прибывшем рейсе не было. Более того, в Дубаях никто похожий на Седова в самолет тоже не садился. В Москве началась паника – пропажа агента еще не была в порядке вещей, а считалась серьезным ЧП. Подняли на уши всю резидентуру в Арабских Эмиратах, но майор канул где-то в пакистанском или аравийском небе, а может быть, и в водах Персидского залива.
Он явился с повинной лишь через неделю. Чисто выбрит, одет с иголочки и с абсолютно счастливым, но безумным взором. Всю эту неделю они куролесили на пару с пакистанской стюардессой, которая позволяла ему вытворять с собой такие штучки, на которые никогда бы, даже в страшном сне не пошла его жена. Еще две недели его проверяли и перепроверяли, прогоняли через детектор лжи и сыворотку правды. Молодые лейтенанты краснели ушами, но с восторгом слушали и по долгу службы конспектировали его рассказы об эротических похождениях, которые он часами выдавал под гипнозом, почти не сбиваясь на раскрытие секретной информации.
Грозил Седову после этого в самом лучшем случае полный позор и увольнение из органов, а в худшем – статья об измене Родине. О моратории Совета Европы на смертную казнь тогда слыхом не слыхивали. Но попал он под горячую руку очередной реформы спецслужб и, будучи человеком довольно ушлым, растворился в круговерти всеобщего бардака. Ну, а потом вдруг выяснилось, что органы наши обескровлены, что надо ценить каждого специалиста, а пробелы в личной жизни – с кем не бывает. Пакистанское приключение лишь придало Седову славы в глазах матрон бальзаковского возраста, призванных блюсти семейный очаг пожилых и уже ни на что не способных седовских начальников. Поэтому волею судеб, которым помогли заботливые женские руки, он в результате оказался в разведшколе, хотя про продвижение по службе пришлось забыть – возможно, что уже навсегда.
И вот теперь он стоял перед Ленкой и инструктировал ее в последний раз. Собственно говоря, это была ее собственная инициатива, потому что задание ей уже сообщили и без Седова, все распоряжения она выучила наизусть, да и разгласить суть предстоящей миссии не имела никакого права. Но ей важно было «проконсультироваться» со старшим товарищем с большим опытом оперативной работы, и ей разрешили встречу с наставником перед отправкой в Грецию. Ленке предстояло внедриться в сеть наркоторговцев, проследить простейшие схемы, выяснить по возможности имена крупных поставщиков и покупателей, стараясь избегать ненужного риска. К тому же нужно было вжиться в роль девушки облегченного поведения, а кто, кроме Седова, мог лучше помочь с этим справиться. Вообще ей просто нравились его васильковые глаза, да и по борьбе с наркотрафиком у нее всегда были «пятерки»…
- Давно не виделись, Кирилл, - Ленка была настроена вполне миролюбиво. – Ты здесь на отдыхе или по делу?
- Некорректные вопросы задаешь. Будем считать, что на отдыхе. Ты, я полагаю, тоже? Хотя довольно странный способ путешествия избрала: сухогруз – это все-таки не самый комфортабельный лайнер.
- Да это Катюха уговорила. Мы с ней так в Греции сдружились, что вот уговорила поехать поискать приключений. А что, время свободное есть, почему бы не прошвырнуться на свежем океанском ветру? Когда бы я сама-то собралась на этот остров! Она мне много про тебя рассказывала. Никак не ожидала тебя встретить, честное слово.
Кирилл выдержал Ленкин взгляд и по затянувшейся паузе понял, что рассказывали-то про него как раз не очень много, без лишних подробностей. «По крайней мере, Катя не с ней. Или маскируется? Тогда очень ловко. Господи, неужели я зря в ней сомневался!»
- Так она не из наших? – спросил он в лоб.
- Нет, - удивленно ответила Ленка. – Я тоже про это подумала, когда оказалось, что ее гениальный возлюбленный - это ты. Видимо, не из наших, раз ты меня об этом спрашиваешь. Хотя выдержка у нее будь здоров, должна тебе заметить. Хоть завтра может смело в киллеры записываться – чуть-чуть подготовки, и вполне получится из нее вторая Никита.
- Ты о чем?
- Да так. Ты-то ее не по салону пас?
- Нет, - Кирилл чувствовал себя полным идиотом, но поддерживал видимую многозначительность.
- Ладно тогда. Я ее еще пощупаю, если не возражаешь. Так просто, на всякий случай. Кстати, если что-то надо передать, то у меня есть канал. Капитан на сухогрузе просто паинька, да и с рацией прекрасно обращается, - Ленка плотоядно провела языком по верхним зубам. – В конце концов, он и мужик оказался ничего.
- Катя – чистая, - отрезал Кирилл. – Я думал, что вы в паре работаете. Но, видимо, она тот самый простой обыватель, который оказался на пересечении агентов спецслужб.
- Брось, у нее есть какие-то завязки на Родине именно по моему теперешнему делу. Может на нее кто и клюнет, как на живца.
- Хорошо, посмотрим. Но нашего знакомства мы никак не афишируем, я надеюсь?
- О чем разговор, Кирилл. Иди, а то она одна там, и тебя заждалась, наверное.
После ресторана решили разойтись. Ленка деликатно отпустила их побыть вдвоем, а сама под предлогом встречи с капитаном отправилась обратно на корабль. Кирилл мысленно поблагодарил ее за столь любезное поведение, которое давало ему еще несколько часов до тех пор, пока ее данные достигнут центра и оттуда придет ответ.
Фойе «Таджа» с его аляповатой, несколько нарочитой роскошью приводило Кирилла в уныние. По нему прогуливались высокие снобы-индийцы, почти все в пиджаках с золотыми пуговицами. Среди маленьких и бедных ланкийцев они чувствовали себя большими боссами и откровенно гордились этим, почти как «новые русские» на Украине. Кирилл с Катей быстро проскользнули по мраморному натертому полу к лифтам, и пока поднимались на восьмой этаж чувств своих уже не сдерживали. Он все порывался нажать кнопку «стоп» в подражание героям американских фильмов, но хорошее воспитание, данное в детстве, все же удерживало его от этого опрометчивого шага.
Зато когда они вихрем ворвались в номер, здесь уже воедино слилось все – широкая удобная двухспальная кровать, рубашка и трусики, шлепанцы и большое зеркало на стене, которое смущенно следило за теми безобразиями, которые творились среди бела дня в только что тщательно убранном горничной номере. Впрочем, в памяти зеркала осталась и сама шестнадцатилетняя горничная, которая вместо того, чтобы лишний раз пропылесосить под кроватью смотрела индийский сериал по телевизору, отхлебывая кока-колу из минибара.
- Милый мой, как я по тебе соскучилась, - прошептала Катя, проводя рукой по его непослушным и чуть влажным после секса волосам.
- Я тоже, - Кирилл чмокнул ее в нос. – Ты знаешь, мне почему-то казалось, что мы с тобой обязательно еще встретимся. Глупо, наверное, но я почти поверил даже в существование некой энергетической связи – слишком уж часто ты мне снилась.
- Почему ты тогда ушел? Теперь-то можешь рассказать?
- Катя, это очень долгая история, а у нас есть всего несколько часов, - его голос звучал уже вполне деловито, несмотря на «маленькую смерть», пережитую пару минут назад.
- Ты опять исчезнешь?! – с ужасом воскликнула она.
- Дело не во мне. Просто нам нужно решить, что делать дальше. А для этого ты должна мне рассказать о том, как ты оказалась в Греции, и какое отношение имеешь к наркотикам.
- Что ты такое говоришь? Какие наркотики?
- Катюш, твоя подруга – специалист отдела по борьбе с торговлей наркотиками. Скорее всего, старший лейтенант. Не самая крупная сошка, но раз она за тебя зацепилась – это неспроста. Такие люди просто так не приплывают на сухогрузе на Шри-Ланку и не отправляют шифрограммы из капитанской рубки, правда ведь?
Катя ошарашено смотрела на Кирилла.
- Но этого не может быть. Мы же с Ленкой вместе... Ты что-то путаешь. Она же филолог из Томска, мы с ней бок о бок…
Катя сникла. Теперь ей стало ясно, почему Ленке так легко удалось справиться с пистолетом, почему она всегда старалась быть поближе к хозяевам, за что ее не очень любили другие девушки. Стало понятно, почему Ленку так интересовала сама Катя, которая неожиданно для всех оказалась на кухне, а значит, в более привилегированном положении, чем все остальные. Неужели судьба догоняет ее и здесь? Она же так хотела забыть про все эти дела, оставленные где-то нереально далеко, на самом Урале.
- Катенька, ну, не плачь. Чего ты так расстроилась? Да-да, моя хорошая, все будет нормально. Нельзя же так разочаровываться в людях, - Кирилл уже жалел, что затеял весь этот разговор и втянул ничего не подозревавшую девушку во все эту историю.
Когда она наконец закончила свой рассказ, Кирилл поразился, насколько все же похожа их жизнь. Неужели она, действительно, была его половиной, потерянной когда-то рассеянными греческими богами?
- Пазы сходятся, - произнес он вслух.
- Что? – не поняла Катя.
- Да это я так. Я ведь Ленку давно знаю. Потому что мы с ней учились вместе. Знаешь, иногда возникает в молодости необъяснимое желание служить Родине. Наверное, все это происходит в наивном стремлении помочь людям, обеспечить счастье всего человечества или хотя бы отдельно взятого народа. У многих с возрастом это проходит, они начинают служить самим себе, просто используя этих самых людей, которым хотели когда-то помочь. Забывается великая цель, бледнеют в ежедневной суете душевные порывы, покрываешься какой-то эгоистической коростой – деньги, карьера, удачные знакомства, - этакий порочный круг, из которого уже не вырваться. А там уже жена, дети и конец всякой независимости. Потому что будь ты даже сто тысяч раз благородным, а ответственность перед семьей великое дело. И становишься ты слабым, уязвимым по всем пунктам - тут уже не до священного долга и служения Родине.
- Зачем ты так об этом, Кирилл?
- Понимаешь, все это еще полбеды. Это не самый худший вариант, пожалуй, даже наилучший из возможных. Разумный эгоизм Рахметова и забота о близких тебе людях – всем этим можно как-то оправдать себя в своих собственных глазах. Гораздо труднее, когда истово служишь этой самой Родине, а она это совершенно не ценит. Вопрос даже не столько в зарплате, сколько во всеобщем недоверии, каких-то мелких интригах из-за всякой ерунды. И, в конце концов, приходит огромное разочарование. Потому что выясняется, что все твои усилия направлены не на благо страны, а на благо отдельных ее представителей. Помнишь, как в советском анекдоте. Все во имя человека, все во благо человека. А чукча говорит: «Я знаю имя этого человека». Так и здесь. Работаешь ради реализации карьерных устремлений своего начальства, ради поддержания прочности некоего режима, системы, даже если она ошибается в своих действиях. А ты ничего не можешь сделать, потому что, как и все, повязан правилами игры, круговой порукой и вынужден соглашаться, делать то, что от тебя ожидают. Вот так теряется свобода.
- Но ведь можно же вырваться, если действительно этого хочешь! Ты же сам всегда говорил, что нельзя пасовать перед обстоятельствами.
- Знаешь, Кать, вот я как-то вырвался. Оказался свободный и ничей. Думаешь, от этого легче стало? После того, как мы с тобой расстались, я, словно атом, хаотично мотался в абсолютной свободе почти броуновского движения. Только от себя же не убежишь – ты мне сама только что об этом сказала. Вы просто с Ленкой вовремя появились, потому что я почти поставил точку на этой бессмысленной траектории.
- Что же теперь делать?
- Теоретически, можем продолжать, как и раньше. Я тебя люблю, ты знаешь об этом? Ну, по крайней мере, догадываешься.
- А я тебя. Но мы же можем быть счастливы вдвоем? Нам ведь никто не нужен с тобой. Мы молодые, здоровые, красивые, умные, всегда сможем как-нибудь заработать себе на жизнь в любой точке земного шара. Отправимся в какую-нибудь глухомань, где нас точно никто не достанет.
- Эх, Катенька, сегодня нельзя быть в полной безопасности даже среди папуасов Новой Гвинеи. Неоткрытых наукой племен и мест осталось так мало на белом свете, что скрыться почти невозможно. А потом у тебя мама больная, сестра, мои тоже – их тоже на всю жизнь забыть? Нет, так у нас ничего не получится, даже если мы последуем заповеди про «прилепися друг к другу».
- Не «прилепися», а прилепитесь. Ты даже здесь не можешь оставить свои шуточки. Мне однажды кто-то рассказал интересную теорию, теорию замен. Если что-то не волнует тебя сегодня, значит, этому нашлась хорошая замена, которая вполне устраивает. Я тут думала про друзей, про жизнь в нашей стране и поняла вдруг, что, как только появился ты, мне все это стало совершенно безразлично. Наверное, потому что я нашла свою замену, которая для меня важней всего того, что осталось в прошлом.
Кирилл задумался. С одной стороны, Катя была, безусловно, права. В конце концов, можно было скрыться и на той же Шри-Ланке, а потом, переждав, перебраться в еще более тихий рай на Земле. С другой стороны, он помнил правила. Его будут искать и те, и другие до тех пор, пока не случится какой-нибудь очередной бардак, революция, переворот, пока не затеряется в архивах его дело, пока не уйдет на пенсию тот офицер, которому поручили курировать его, Кирилла, поиски. А уж этот будет рыть землю просто ради очередной звездочки.
- Я не знаю, Кать. Если честно, то я не знаю, что делать. Мой рациональный ум не справляется с этой задачей. Мне вернуться и попытаться доказать всем, что я не верблюд? Дело почти гиблое. Тебе вернуться, чтобы попытаться посадить твоих братков? Это может жизни стоить, а твоя жизнь мне еще пригодится. Скрываться ото всех подряд, лишь стимулируя дополнительные подозрения? Тоже не выход. Наверное, надо бы мыслить в категориях оригинальной геометрии Лобачевского, но я так не умею. Я очень устал. Не физически, а именно душевно. Даже не ожидал от себя, не думал, что меня можно вывести из равновесия.
- Так, началась хандра. Чего ты предлагаешь?
- Домой?
- Ты сумасшедший. Но если ты скажешь домой, то я поеду с тобой домой. Я вообще с тобой готова ехать хоть на край света.
- Смешно. Когда-то давно, в те далекие молодые годы я думал, что любовь – это когда подходишь и спрашиваешь у девушки: «Девушка, а Вы поехали бы со мной на край света?», а она, не раздумывая, отвечает: «Да». И вот так с первого взгляда понимаешь, что встретил своего человека в этой жизни. Потом я повзрослел и осознал, что это чистый воды авантюризм. А вот сейчас, когда ты это вслух произнесла, подумал, что не так уж и плохо быть романтиком. Нам будет очень фигово, ты же понимаешь. Причем бить будут по мне, а доставаться будет и тебе тоже. Не боишься?
- Уже нет. Встаем, одеваемся, у нас есть еще чуть-чуть времени, чтобы вкусить жаркой экзотики перед тем, как мы с тобой окажемся в холодных застенках, мой любимый.
- Фу, как цинично. В таком случае лучше уж поваляться здесь. Может быть, с Ленкой еще обойдется, а терять нам, собственно говоря, больше уже и нечего. Отчаяние самоубийц. Не могу сказать, что у меня спокойно стало на душе, но я знаю, кто сможет утихомирить в ней огонь, а даже коня на скаку остановить. Дай я тебя обниму…
Тепло утреннего солнца было нежным и еще совсем не обжигающим. Свет мягко рассеивался в дымке неба, и невозможно было поверить, что всего через час ласковый желтый диск станет слепящим, а духота тропического города невыносимой. Окончательно пробудятся ото сна все гнилостные запахи, зажужжат мухи на мусорных кучах, разбросанных за картонными подобиями домишек вдоль зеленой зловонной реки. Загудят автомобили и «тук-туки», эти крытые мотоциклетки, водители которых будут гортанно браниться друг с другом. Забурлят толпы около торговых центров, очнуться от утренней дремы часовые в квартале, где, как грибы, натыканы дипломатические представительства.
Возле здания российского посольства появились две фигуры. Мужчина и женщина медленно шли вдоль ограды к воротам, вероятно, по какому-то важному делу. Только по их спинам кто-то более проницательный, чем белозубый добродушный ланкийский сержант, мог определить, какой тяжелый груз они несут на своих плечах. Казалось, еще минута, и они пройдут мимо, продолжив прогулку по тенистой пальмовой аллее. В последний момент двое все-таки приблизились к воротам, и мужчина нажал на кнопку вызова…
Рейс из Лондона прибыл, как всегда, вовремя. Джоан одной из первых прошла по пустому залу, затормозив лишь на несколько мгновений возле стойки контроля. Ланкиец в белоснежной рубашке с серьезным видом покрутил ее дипломатический паспорт, механически поставил штамп, и тут же обернулся к следующему пассажиру. У выхода из аэропорта ее ждал улыбающийся Гомес.
- С приездом, мисс. Добро пожаловать на Шри-Ланку. Я ждал Вас раньше. Жаль, что Вы так задержались…
Лондон – Москва - Обераммергау, январь 2002 – январь 2005 гг.
Побег от судьбы
© Copyright: Дмитрий Поликанов, 2005
Свидетельство о публикации №205011900203
Свидетельство о публикации №205011900203
Рецензии