Алиса бьет точно в сердце Alice strikes heart

Я хотел подарить тебе свое сердце, но не смог его отыскать.

День-деньской бродит Алиса по лесу. Ее ботинки запылились, а платье изорвано иголками. Лес густой, он цепко держит ее в своих объятьях, мешая и сбивая с пути. От его ласк ей чуть-чуть боязно, чуть-чуть приятно, чуть-чуть неудобно. Вместо плюшевого медвежонка руки Алисы сжимают большой кухонный нож. Она порезалась им уже два раза, но это ее мало волнует. Нож напоминает ей о еде. Алиса голодна, и ей кажется, что сейчас она съела бы даже отвратительный пирог с капустой, который так любит готовить ее мамочка.

Сейчас она идет уверенно, как зверь на запах, даже сама иногда задирает голову, и нос ее, который оказывается в этот момент на самом верху, шевелится, расширяется и шумно втягивает ноздрями воздух. Но она идет вовсе не на запах, она идет на звон, мягкий, вибрирующий, как затухающий отзвук колокола. Он, как патока, заливает ей уши и капает прямо в горло, отчего ее чуть подташнивает. Это мой любовный зов.

Алиса любит громкую музыку, и однажды она была на концерте известной группы. «Ничего интересного» - сказала она подругам, а сама отправилась в салон и сделала себе татуировку. Он сделал ей татуировку прямо там, возле вечного кладбища не постигнутых ни одним из мужчин тайн – нарисовал ромашку и радугу. Он сделал ей татуировку, не такую, как она хотела, но зато он сделал ее бесплатно. И теперь Алиса бродит в этом лесу, который розовым туманом расстилается перед нею.

***
На небольшой поляне, чудесной музыкой привлек ее Пастух. «Ты не знаешь…» - начала она. «Знаешь? Не знаешь? Я в эти детские игры более не играю, они надоели мне, и я ушел сюда. Вот, теперь здесь…играю» - прибавляет он, как бы раздумавши о том, чем же он здесь взаправду занимается. «А во что ты играешь?» Он очень трогательный, этот пастушок: кудряшки белые, шапочка, дудочка, на вид не более шести лет. Вместо рта его торчит свирель. Он заслоняется рукой от бликов ножа на солнце. «Мы засеваем берега реки абрикосовыми косточками, а потом из земли поднимаются деревья, когда я играю на дудочке. Деревья вырастают разные. Потом мы очищаем их огнем. Мы притаскиваем сюда старых людей, разрезаем их, и развешаем их плоть на ветвях – нутро, жилы, мясо, натягиваем кожу и зашиваем сзади. Их старым хозяевам они уже не пригодятся. Только деревья растут корнями вниз, и когда мы их срубаем, получается пенек. А мы переворачиваем дерево, получается тело без головы. Потом к нему ладят голову со светящимися глазами». «Кто?» - просто спросила она. «Хозяин черепов» - просто ответил ей Пастух.

***
Я наблюдаю ее, каждый ее шаг доставляет мне удовольствие и жжет меня, и бьет меня. Каждый шаг ее сопровождает мое тяжело дыхание. Моя комната залита светом из окошка. Ее глаза заставляют меня ежиться в постели, и если бы я мог встать с нее, я бы задернул бы занавеску, чтобы не видеть их никогда. Но я не могу. Тугие ремни стягивают меня, мешают мне дышать, я не могу покинуть свое ложе. Я нем и обездвижен. В моих глазах такая тоска, которая бывает только на празднике, среди толпы, когда хочется рыдать вместе с клоунами.

Ее черные волосы пересекает розовая лента, и от этого они выглядят еще более зловеще, они похожи на змей, с желтыми глазами. Почти как те, что жили на голове у Медузы, только обсидианового, черного цвета. Я не хочу ее прихода, но жду его, как ребенок в утробе ждет день своего рождения, и я знаю, что она придет.

Но пока мой дом стережет человек с огромными кустистыми бровями и черной пастью. Он гол и страшен. Он голоден и не брит. Он сидит на цепи возле дома и пугает непрошенных гостей криками младенца. В миске его лежат шматы человеческой плоти, и когда он улыбается, то со всех мест слетаются вороны, дабы выковырять куски мертвечины из его огромных зубов. Алиса хочет его отравить. Она поймает кролика, вскроет его белое брюшко ножом, и набьет его самыми ядовитыми поганками, а также трупным ядом, который подарил ей Хозяин Черепов. Она бросит его, и человек проглотит кролика, и будет три часа выть от боли и ненависти, бессильно мечась на своей цепи, пока не умрет. На это время Алиса заткнет уши пальцами.

***
Она идет вперед со всех ног, что-то крича на ходу, не оглядываясь по сторонам, и спотыкаясь, пока с размаху не уткнется лбом во что-то упругое. Она опрокидывает полку, и сверху ее засыпает белыми-белыми и легкими шарами. Тридцать семь с половиной тысяч человеческих черепов лежит вокруг Алисы – она пересчитала их все, и в каждом из них было что-то неуловимо знакомое.

Его стопы массивны как две глыбы, маленькая голова обтянута коричневой кожей, висящей на ней, как мешок на голове висельника. «Я Хозяин Черепов» - представляется Алисе Хозяин Черепов – «Я полирую черепа и вставляю им в глазницы драгоценные камни». «А какая от этого польза?» - поинтересовалась Алиса. Ты читала Экзюпери? Польза – оттого, что красиво. И к тому же и мне и им это приносит радость. Я уже мертвому предаю признаки красоты, и оттого оно становится снова живо». Черепа улыбаются, и все семьдесят пять тысяч, без одного, глаз светятся неподдельным бриллиантовым счастьем и умиротворением. «Вон там я их выкапываю из земли» - кривым, как коряга пальцем, он показывает куда-то в сторону оврага. Весь он похож на дождевого червя – розово-коричневый, худой, узловатый, как будто на время вылезший из огромных своих ног. И ни одного глаза. «Я сам себе их выколол» - хвалится червяк – «мне их не надо». «А что ты делаешь с остальным? Ну…с тем, что выкапываешь в овраге из земли». «Я строю себе дом из костей. Хочешь, я тебе тоже построю дом? Мы будем жить в нем вместе». «Пожалуй, не хочу» - отказывается Алиса – «Мне надо идти». «Хорошо. Тогда, пожалуйста, отнеси эту корзинку с черепами Механику. Он живет там, за оврагом». Алиса со вздохом хватает большую корзину, но та почти ничего не весит. «Наверное, в них нет мыслей» - думает она.

***
Она видит поляну с цветами, солнце. Звон в ушах чуть поутих, ей хочется сбросить с себя мое заклинание. На мгновение Алисе кажется, что она может это сделать, и выйти из леса, просто перейдя на другую сторону этой поляны. Она бросается через нее, и тысячи растревоженных ею пылинок устремляются вверх. Лес принимает ее на другом краю поляны и потом замыкается за ней плотной стеной. Ветер, рвущийся из-под ветвей, забирается Алисе под платье. Она оборачивается, но дороги назад уже не видит. Поворот обманул ее, сбежав прямо из-за спины, и вот он вкрадчиво произносит: «Привет. Я давно уже жду тебя». Он стоит перед ней, весь голый, совсем, абсолютно обнаженный. «Они не любят меня, потому, что я видом своим попираю их нравственность. Я местами коварен. Но только я делаю для них из голема Человека, только я даю ему право на ошибку, и он становится тем, кем должен быть». Поворот тянется к ней, пытаясь обнять, она нервной рукой теребит подол платья. «Некоторым для того, что бы уйти не достаточно того, чтобы их взяли за руку и повели прочь» - слышит она, и скорее, скорее несется прочь. Опять вперед, без оглядки. И вот, часто дыша, она вбегает внутрь, и уперевшись спиной в захлопнувшуюся позади нее дверь, наконец широко распахивает глаза. Корзинку она потеряла где-то по дороге.

***
«…сначала утром, в дождь, у реки мы собираем небольшими ковшиками пенистую воду. Потом мы сушим ее и делаем из нее зубы». «А потом?». «Потом в холодной утренней сырости на анисовых полях всходят семена и черепа и чресла покроются волосом». Они с Механиком сидели на неудобных черных стульях с высокими спинками. «Ногти растут как цветы, на полянах. Я собираю все это вместе, и получается голем. Но голем – это только голем. Зачем он нужен я даже и не знаю». «И я не знаю. Но я все хотела спросить, не знаете ли вы, как пройти к тому дому, где…». «Ах, к тому дому» - Алису сегодня все перебивают - «Так вот куда ты идешь». Он едва касается своей макушки, в которую, как будто вбили гвоздь, макушки, похожей на шипастую палку. «Что ж, тебе осталось совсем не далеко. Только лишь добраться до тех вон желтоватых гор. А там и всего ничего. Давай, отправляйся, тебя ждет Верховный Певец».

Теперь она уже то и дело бросает взгляды на прячущееся за елки солнце. Скоро оно сядет, и Алиса окончательно потеряет уверенность в себе, чутье, и твердое ощущение того, что найдет то, что ищет. Тогда она возьмет нож двумя руками, станет держать его  перед собой, и забавно пятиться от каждой тени, пока не споткнется. Тут-то, упав на одну голую коленку, она, возможно, расплачется, пользуясь тем, что ее никто (кроме меня) не слышит. Ни одному мужчине она бы не позволила слышать и видеть, как она плачет, но у нас-то с ней особые отношения.

***
Когда среди песчаных пригорков на огромном каменном троне Алиса видит эту несметную тушу, взрезанную широкой пастью, она думает, что ее опять обманули. Она полагала, что Певец должен быть молод, красив, и нести в руках лиру, (или что там бывает в руках у певцов), а это чудовище, ни на что не способно, кроме как просто слопать ее. Голос его звучит как гонг.

«Я Верховный Певец, я пою Человека, мою глотку венчает сто тысяч медных труб. Я выдуваю его, как мыльный пузырь. Пузыри летят к небу, пока не лопнут. Тогда тело Человека свалится к нам сюда, вниз, и снова станет тем, чем оно и было всегда». Так говорит он и глотает огромной пастью, одним за одним, големов, которых приносят ему другие - вчетвером несут их, распластавшихся и похожих на крест. А потом он поет и выдувает искрящиеся пузыри, и тогда големы оживают. Алиса заметила про себя, что эта была одна из самых красивых вещей, которых ей приходилось видеть. Это было лучшее пение на свете.

«Алиса, я вовсе не намереваюсь, как ты выразилась, «слопать» тебя, но ты должна знать, что прежде, чем ты сможешь пройти дальше, ты должна отдать мне свой мизинец. Мне нужен женский мизинец, потому, что старый я уже сгрыз, а без мизинца во рту я не могу петь. За этим ты сюда и пришла». «Ну, положим, не только за этим…» - и Алиса, легко, как уроке музыки, отсекает свой левый мизинец, и бросает его прямо в пасть Верховному Певцу. Он довольно мурлычет, и из его рта вырывается всего один огромный разноцветный пузырь, который подхватывает Алису и несет ее прочь. Несет ее ко мне.

***
Слезы ее капают прямо на согретую руками сталь. И я предвкушаю, как теплое, неудобное, лезвие ножа проникнет мне в сердце, завертится там, защебечет, утомит меня своей роковой любовью, а потом бросит до самой смерти от одиночества на одно лишь короткое мгновение, которое покажется мне вечностью. Мясницким точным ударом она разрубит сердце пополам, оближет кровь с ножа и обнаружит себя лежащей в детской кроватке ранним летним утром после недолгой ночной грозы. Она всегда так хотела вернуть себе невинность.