Светозар

Матрена Ивановна дрожала подобно осиновому листку. Зарождаясь в сердце дрожь кругами расходилась по телу, добиралась до зубов и конечностей, там усиливалась подобно волне на мелководье и выплескивалась наружу щелканьем зубов и стуком ног об пол. Этот физиологический акт был для тети Моти чем-то очень родным, теперь она даже не могла припомнить, когда же он возник у нее первый раз.
Однако у акта дрожевыделения была, разумеется, своя причина - появление у Матрены Ивановны скромных сумм денег, которые представляли собой либо грошовую пенсию, либо такую же грошовую зарплату за исполнения обязанностей вахтера в медленно подыхающем НИИ. По каким-то ей самой непонятным причинам и те и другие деньги она получала как раз в те горькие денечки, когда ее сын, 40 летний Ваня, оставался без средств к существованию. Существование же его заключалось в непрерывном употреблении алкоголя и залечивании увечий, доставляемых им.
С целью сокрытия своего дохода Матрена Ивановна придумывала самые разнообразные ухищрения и никогда не называла сыну точной даты. Деньги же она прятала то под полом, то под обоями, а иногда просила об этом сердобольных соседей по коммуналке. Однако Ваня всегда определял место их нахождения с точностью до миллиметра, отчего град летящих на мать ударов становился заметно сильнее, так что лучше было отдать подобру-поздорову, что однако тоже не спасало ее от пляски кулаков сына.
Сейчас тетя Мотя с тоской вспоминала последний подобный случай и поглаживала еще не зажившую шишку на своем лбу. В тот раз Ванечка приплелся домой в состоянии полной невменяемости, которое стало для него естественным, ибо все цветные и веселые стороны пьянства уже давно были сожжены лошадиными дозами бухла. Тогда он очень больно и как-то безнадежно избил Матрену Ивановну, однако быстро успокоился и даже немного усовестился, получив желаемое. “Вот сейчас откроет дверь - и начнется...” - тоскливо предсказывала она свое невеселое будущее.
Однако предсказание не сбылось, ибо Иван дверь так и не открыл. Вместо этого он ее вышиб массивным ударом давно “просящего каши” ботинка, отчего тот приобрел совсем уж непотребный вид.
- Мать, деньги давай! - прорычал он.
- Нет, сынок, денег, не получала еще...
И тут же сознание погрузилось во вспышки пронзительных молний, вызываемых ударами Ваниных кулаков-гирь. Самой Матрене Ивановне в такие минуты казалось, что привычный ей с детства белый свет перестает существовать, неотвратимо превращая все свои части в беспощадно блестящие молнии. Однако вскоре пламень молний угас, и Матрена Ивановна с огромнейшим удивлением отметила, что мир пока еще стоит достаточно нерушимо.
 - Получила ведь сегодня! Я знаю! Если у меня нет денег - значит ты получила!!! Так всегда бывает! - пророкотал громовой голос.
В этот момент бабка Матрена с удивлением разглядывала стекающую с левой брови кровь и с удивлением думала “Неужели это я породила такого?! Не может быть!”, после чего из ее голубых глаз полились крупные блески слез. Впрочем, порядочно сотрясенный мозг все-таки смог оценить ситуацию и сообразить, что держать дальнейшую оборону - бессмысленно, ибо ждать подкрепления все равно неоткуда.
- Возьми там, в шкафчике... - всхлипнула она.
Послышались шаги и тихий бумажный шелест, и бабка Матрена подумала было о том, что ей удалось умилостивить победителя, однако голос прогромыхал над ней вновь:
- Не-ет! Ты думаешь, мне деньги нужны?
- А что-что ж-же, Ванечка, - сквозь всхлипывания пробормотала она.
- Э-эх, ты, а еще мать называешься! Зачем родила меня, спрашиваю!!!
- А-а-а???
- Зачем родила, сука! Отвечать! Быстро! Мучить захотела?!! Небось в детстве котятам шеи сворачивала, а потом решила над человеком поиздеваться!!! - проревел он, вкладывая в каждое слово такой бронебойный смысл, что Матрена Ивановна задрожала как от пытки электротоком. “А ведь я его любила...” - шелохнулось на дне избитого мозга. Хотя, что она любила, Матрена Ивановна сказать уже не могла - все было выбито напрочь, а остатки образа сына-ребенка размылись и слились с образом других малышей (она когда-то работала нянечкой в Доме Ребенка) настолько, что практически перестали существовать. Не помнила она и множество причин, сделавших жизнь ее сына столь гадкой, остались только сухие факты - в двадцать лет сел первый раз, в тридцать три - во второй, да еще по гадкой статье. Потом он так и ни разу и не женился, после последней отсидки начал безмерно пьянствовать, из-за чего быстро облысел и лишился зубов... Да, ему и не следовало рождаться. Но ничего уже не сделать...
Мысли прервал очередной огненный фейерверк в Матренином сознании, и она даже не сразу сообразила, что ее снова колотят по голове.
- Иди за водкой! - взвизгнула она, - Получил ведь свое, так успокойся!
- У-у-ух, сука, ты ничего не поняла! - раздался звероподобный рык, заполнивший все окружающее пространство, - Зачем родила, гадина?! Буду ****ить, пока не ответишь!
В этот момент снова мигнула вспышка, и Матрена Ивановна постаралась опередить вторую:
- Ре-ребе-ночка хо-хотела...
- А-ах, вот ты чего! С куколкой поиграть!!! Ну, так играй!!!
Сплетение молний, комет и факелов вновь заполонило Матренино сознание. Она решила ничего не отвечать - может хоть когда устанет успокоится, другого выхода у нее не было. Обычно он успокаивался гораздо быстрее, но на этот раз...
Картинки, вспыхивающие в сознании были самые разнообразные - оконные рамы, ножи, шпаги, даже русалки. Но очередной, особенно мощный удар породил видение младенца, который выглядел даже более явно, чем страшный Ванька.
Серия ударов прекратилась - Иван пошел-таки за добавкой. “Если дружков встретит, то до вечера отдохну”, - прокатилась вязкая капля мысли, но тут же исчезла.
Окровавленная Матрена Ивановна лежала на кровати и не хотела открывать глаза. Все ее мысли были прикованы к явившемуся на несколько мгновений младенчику. Нет, кое-что память все-таки сохранила.
Шестьдесят четвертый год, Из гнилой и тощей псковской деревушки Почап в Питер приехала бойкая девчонка Матрена - поступать аж в Театральный институт. Разумеется, не поступила и решила на следующий год поступать в ВУЗ попроще - легкой промышленности. Но, возвращаться в Почап у нее не было ни малейшего желания, из-за чего Матрена твердо решила остаться в Питере, который тогда уверенно назывался Ленинградом. Для реализации этого решения она устроилась работать штамповщицей на завод “Красный треугольник” и получила комнатенку в заводской общаге, в которой и осталась на всю жизнь.
Дальше все пошло как по нотам дурной песни. Появился веселый парень, потом - большое пузо, при виде которого весельчак тут же исчез. Это привело Матрену в зал с белыми кафельными стенами - абортарий ближайшего роддома, где то нечто, которое росло в ее чреве было превращено в несколько кусков слизи и ворох окровавленной марли. Этот белый зал поставил в ее жизни огромную запятую, хотя в те времена ей казалось, что это - самая обычная буква в бесконечном множестве других буковок - жизненных событий.
Потом, разумеется, появился другой, не менее веселый парень, и снова у Моти был огромный живот. Правда на этот раз паренек исчез не сразу, дождался исполнения ребенку, то есть Ивану, двух лет, а потом подкидывал понемногу деньги.
 Матрена Ивановна перевернулась на другой бок, избитое тело заныло. Теперь все ее сознание намертво приковалось к тому, отвергнутому. Теперь, по прошествии четырех десятков лет, она наконец-то попыталась понять смысл всего происшедшего с ней тогда. “В каждом человеке есть добро и зло. Так, может, тот не рожденный - это добро и было, а зло ушло в Ваньку. Однако нерожденный где-то все равно остался, и равновесие между добром и злом не нарушилось. Но где он? Во мне? В Иване, составляя какую-то его частицу, самую потаенную? Или вообще неизвестно где?”
И тут вся ее боль, все беды отлились в громаднейшую, ни с чем не сравнимую любовь к своему так никогда и не увиденному отпрыску. Град слез, теперь уже жарких слез любви, хлынул из ее заплывших глаз.
- Милый... Дорогой... - причитала бабка Мотя, не зная как назвать его, но вскоре само собой возникло и имя, - Светозар, мой Светозар.
Она живо представляла себе Светозара. Большой, добрый, веселый и... всегда молодой. Как бы было, если бы он сейчас присутствовал зримо, был ощутим?
Но ответить ей на этот вопрос не мог уже никто. Вместо ответа мерзко скрипнула висящая на одной петле дверь и пространство заполнил безнадежный запах спиртяги:
- Н-ну! Чего разлеглась! - промычало нечто и пространство опять озарилось красными всполохами.
Матрена хрипела, крякала, хрюкала и бормотала что-то невнятное. “Что-то сегодня он как никогда злой, наверное денатурата какого-нибудь хлебнул!” - успело пронестись у нее в голове. Серии ударов сопровождались хрипением и самым животным мычанием. “Что он, совсем уже не человек?!” - вспыхнул кроваво-красный вопрос.
Новая порция тумаков не заставила себя долго ждать. Каждый удар содержал в себе переплавленный в свинец вопрос о первопричине Иванова страдания, и поэтому они были тяжелы, как весь этот мир. Матрене казалось, что наступил таинственный час расплаты за все прошлое, а все предыдущие избиения были просто так, репетиция. Постепенно крики и мат Ивана перестали быть слышными для Матрены, а тяжелый посюсторонний мир укатился вместе с своим прошлым и будущим в неведомую черную дыру.
Среди фейерверка огненных всполохов мелькнул несколько необычный предмет. Самолет, это самолет! Да нет, не похоже, скорее - космический корабль. В двадцать лет она рисовала его на плакате заводской стенгазеты, и поэтому знала, как он выглядит. Но причем здесь космический корабль, среди всего этого кошмара? Ну да, ведь Светозар стал бы космонавтом! Кем еще мог стать мальчик, рожденный в 1964 году! А вот и он сам, в шлеме, улыбается сквозь стекло после того, как совершил невиданное - пролетел сквозь Солнце. Наверняка этот подвиг не был совершен только потому, что не родился Светозар!
Через мгновение Светозар предстал в виде огромного бронзового памятника - восседающий на лихом коне славянский князь, закованный в сверкающие на Солнце доспехи. На постаменте надпись - “Праведный царь”. Вот он - праведный и мудрый правитель, который так никогда и не родился, но прихода которого с таким нетерпением всегда ждал русский народ! Именно вокруг него создано столько легенд, начиная от фольклорного царя Берендея и заканчивая царевичем Дмитрием!
Осознание этого повергло Матрену в глубочайший трепет, в сравнении с которым все прежние страхи - полное ничто, как хозяйственная спичка в сравнении с водородной бомбой. Только подумать, через нее мог бы проявиться Праведный Вождь, но он так и не проявился. Однако непроявление - вещь еще более таинственная, чем проявление, и от встречи с такой тайной Матрену затрясло со страшной силой, она даже совсем забыла о том, что в этот момент ее бьют, и ни кто-нибудь, а тот, кто по паспорту считается ее родным сыном...
В этот же момент ей привиделась золотая страна, освящающая своим горячим сиянием безбрежный космический мрак и лед. Потом она разглядела счастливые лица людей этой страны, не просто довольные, а по-настоящему счастливые, словно согретые жаром, пышущим внутри них. На секунду она сама стала жительницей этой страны, и ее охватила невиданная радость, выразившаяся веселым пронзительным смехом.
Ответом на смех было усиление ударов снаружи, но Матрена Ивановна их уже не замечала. На фоне Золотой Страны выросло огромнейшее лицо ее сына Светозара, заслонившее собой всю черноту космоса. “Вот кто мой сын, моя сила”, - прошептала она, но находившийся снаружи Иван этого даже не понял.
Матрене Ивановне стало так хорошо, как не было никогда в этой жизни, ни в деревне Почап среди мерзлого суглинка и мелкой картошки, ни в убогой трущобной комнатушке да еще и под кулаками “сына”. Удивительный мир так никогда и не реализованной Руси под властью ее так никогда и не рожденного сына захватил Матрену полностью, не оставив здесь никакого остатка. Она уже забыла про свое избитое и больное тело, про серое питерское небо и вечную поднебесную тоску. Прошлое покинуло ее, не оставив после себя даже искорок воспоминания.
Лицо Светозара тем временем приобрело живую окраску, стало дышать, и вскоре открыло рот, собираясь что-то сказать. Тут уж Матрена Ивановна собрала в кулак все свои последние силы и направила их на своего Светозара.
- Здравствуй, мама! - произнес он, и она ощутила растворение своего старого греха в безбрежном море любви, - Не поверишь, но я ждал тебя!
 Вместе с тем Матрена осознала, что с этого мгновения они снова - мать и сын, и отныне это будет уже навсегда, над всяким временем и пространством.
Проснувшийся Иван с удивлением обнаружил возле себя кроме пустой бутылки и лужи блевотины еще и холодное тело матери. Послушал дыхание - не дышит! Сквозь облака отравы в голове пронесся самый настоящий рой мыслей, крайне тупых и никому уже не нужных, однако главное было настолько кошмарным и рельефным, что сразу открылось даже ему.
Кое-как осознав себя способным к движению куском мяса, Ваня вскочил на ноги и принялся интенсивно тереть тело матери, произнося при этом сбивчивые слова прощения:
- Мама, это того, прости! Я это, бля, не нарочно... Просто, бля, бухой был, сам не знал, что делал. Ну, мама, не надо, прошу тебя! Теперь же я бля до смерти буду, такое сотворил! Мама!
Холодное тело не внимало его речам. Тяжесть греха согнула Ивана в три погибели, а его глаза впервые за всю жизнь извергли из себя слезы. Что-то внутри съеденного алкоголем сознания Ивана говорило, что с утратой матери он потерял и еще что-то бесконечно важное, сидевшее в самых потаенных глубинах. Наконец раскаиваться дальше стало невмоготу:
- Ну умерла... Все равно бы померла, годом раньше или годом позже, еще бы и намучилась, меня бы намучила, а так раз - и все... - интенсивно бормотал он, заклиная самого себя.
В глазах Ивана застыл гигантский кровавый крест, который он уже давно поставил на себе.

ТОВАРИЩ ХАЛЬГЕН
2004 год