Солнце-Море-Ничего

Четырнадцатый день января. Солнце. Море. Надоело все.
Кажется, четырнадцать дней назад раздвигали стол в большой комнате, прожигали свечи и электричество в неумеренных количествах, правда, зачем – как-то сразу и не вспомнится. Еще он приходил, сидел рядом, все говорил про солнце, море… улыбался так уверенно и безумно, что казалось, будто и вот оно – здесь, навсегда, и можно успокоиться и перестать заглядывать за горизонт и чего-то еще искать там.
Кажется, четырнадцать дней назад он остался в её квартире и, может быть, даже еще тут где-нибудь на кухне ошивается, завтрак сооружает.
Она нахмурилась и перевернулась на другой бок, но заснуть уже не смогла – за стенкой действительно кто-то копошился в её шкафчиках, чихал, шипел сковородкой, звенел столовыми приборами, тихо вздыхал. Потом выключил свет и запер входную дверь изнутри. Только тогда она решилась встать. Цепляясь за стены и протирая глаза, обнаружила грязные следы в прихожей, на кухне газ – невыключенным, сковороду – невымытой, кран – неплотно закрытым, и весь в крошках обеденный стол.
- Ладно, хоть свет выключил…
Вообще-то сегодня выходной. И не надо весь день заискивающе улыбаться, предлагая молочные реки и кисельные берега в самых разных частях света, где солнце и море (а может, вам больше нравится отдых в горнолыжном курорте – у нас есть несколько заманчивых предложений), тупо смотреть в экран компьютера, где всегда будет одно и тоже – 3, 4, 5 звездочек, цены в долларах и евро, подробные описания, красочные картинки. Кофе в 13-00 с коллегами – и вот уже можно до семи бодро изображать из себя вполне интеллигентную и приятную такую, цивильную европеизированную леди. В принципе, не так уж плохо, никто не жалуется. Но сегодня этого не будет. Когда-то же надо оглядеться вокруг и увидеть, что за окном – не море-солнце, а зимняя слякоть – давненько не было такой теплой зимы - +2С.
Радио. Старая такая песенка – “Моя сладкая N”. Она стоит в ванной комнате, попирая босыми ногами белый кафель, и стирает в раковине лифчик, смотрит на свое отображение в забрызганном пеной для бритья зеркале. Что-то было сегодня ночью. Наверное, сон. Был какой-то особенный сон. Ей снилась первая, самая первая любовь – русоволосый мальчик с тонкой шеей и голубыми кукольными глазами. Зеленый-зеленый газон, красная кирпичная стена, багровое небо. Она его нашла. Бассейн. Его влажная головка на её коленях. Он плачет, потому что влюблен в неё, потому что трава, потому что небо, потому что этого никогда не было – всегда она, она, он только глазами съедал и молчал, потому что ему все равно, мальчишкам всегда непривычно, ведь ему было где-то 13, он уже курил за углом, а она – ни-ни, принципиально, невинно и – боже, какая чистейшая, какая безусловная, безудержная влюбленность – разве такое когда-нибудь возвратится…
Она с удивлением заметила, как слезинка сбежала из левого глаза и попыталась посмеяться над собою. Скоро четвертый десяток пойдет, и вдруг такие сантиманты. Прелестно!
“А я сидел и молчал, и думал,
С кем и где ты провела эту ночь, моя сладкая N?”
Действительно? Надо выяснить, ну… вспомнить, что… как это оказалось, что 14 дней с нею… и как его, хотя бы, зовут??
_

- И что ты собираешься делать?
- Жить с тобой.
- Да? Как мило!
У него такие глаза, такие… с диким прищуром, дымчатые; в общем-то, красиво, но что из этого?
- В принципе все равно. Только, пожалуйста, кран плотно закрывай. Меня бесит, когда капли воды бьются, разбиваются – вдребезги! – о раковину. Хорошо?!
Он ничего не сказал. Щелкнул тостер. Он достал хлеб, налил себе чай и стал один есть. Замечательно. Теперь в её доме живет мужчина.
- Как тебя зовут-то?
Он молча включил радио и развернул газету. Радио объявило, что сейчас будут петь Cranberries – “My imagination”.
- Это моя любимая песня! – она бросилась делать погромче и с разбегу вписалась лбом в угол двери, упала на пол и закрыла глаза.
“is not my imagination,
not my imagination,
not my…”

…Бывают сны, которые нельзя описать. Это сон-состояние, сон-бытие, самая невероятная реальность. То, что ты хочешь, то, о чем ты всегда мечтал, даже когда, например, подметал коврик в прихожей к приходу гостей или покупал продукты в супермаркете, когда стоял в очереди к зубному врачу или объяснял очередной обеспеченной, но уставшей женщине, чем отличается трех-звездочный отель от черырех-звездочного, где все те же солнце и море…
Быть может, ты в душе считаешь себя скучным и совсем неинтересным человеком, которому совершенно нечего рассказать коллегам о своей жизни за чашечкой кофе в обеденный перерыв – и вот неожиданно тебе снится такой сон, и всё меняется.
Ты идешь по широкой шумной улице; мчатся машины, трамваи, прохожие, а ты идешь, пальто нараспашку, и нежно улыбаешься этим облакам, этим одинаковым зданиям, этому городу, потому что у тебя теперь есть сон, и разве теперь что-то может быть важно после такого? Некоторые, наверняка, и посмеялись бы, но им-то ты точно не расскажешь, разве им понять твой сон, для них все сны – невещественны, они считают деньги и калории, перебирают телевизионные каналы и старые фотографии, болтают по телефону и в чатах – и принимают все это за реальную действительность, ради которой стоит тратить свое время.
И ты идешь дальше и дальше, вниз по улице легкими шагами, и счастлив, и полон знанием того, что у тебя есть выбор.

_

“А я ничего не хочу, ничего. Чтобы совсем ничего не было, никакой работы, никаких денег, никакой квартиры, никаких мужчин на кухне. Никакой реальности. Ничего не надо. Ничего.”
Она зарывается головою, руками, всем телом в складки одеяла, там темно и тепло, “совсем как в норке, и достали все, кому какое дело, как я живу; как хочу, так и убиваю свое время; вот буду целый день, а может, и два – все выходные тут лежать, свернувшись калачиком, или даже на работу не пойду, потому что нет никакого бирюзового моря, белого бархатного песка, нет вечнозеленых пальм и ароматных экзотических цветов – всё это иллюзия. Стало быть, работа моя – иллюзорная: люди покупают билеты на иллюзорные самолеты, бронируют места в несуществующих отелях и исчезают с лица земли. А он тут спросил – ну что тебе ещё надо? А ничего. А ничего чтобы не было – вот чего!
Сегодня конец января, может быть, 23-е или 25-е, а возможно, уже февраль начался, но это было бы слишком странно, хотя что уж теперь, если вся жизнь идет по своим неписаным, непредсказуемым правилам. Пора перестать удивляться и просто уметь наслаждаться всяким маленьким радостям – например, сходить в воскресенье в кино или посидеть с подружкой в среду в уютном кафе, а в пятницу вечером почитать любимую книжку, укутавшись в клетчатый плед – так советуют разные женские журналы, рассчитанные на тупых идиоток. Middle class. Middle mind. Middle life. Поздравляю – ваша жизнь не хуже, чем у других!”
К вечеру у неё поднялась температура и появился насморк. Ощущение сырости, отверженности и полной неопределенности. Он пришел откуда-то – может, с работы, может, с прогулки и сказал, что это всегда такая фигня, когда простужаешься, что так ещё дня три или пять, а потом все будет ок, не хуже, чем у других. Сказал, что ей надо отдохнуть, ну там, отпуск взять, съездить, что ли, куда-нибудь, где тепло, где вечное лето, принимать солнечные и морские ванны и ни о чем не думать. Недельки две такого отдыха просто необходимы, и будешь нормальная женщина, “может, вдвоем съездим?”..
Кажется, потом был сон, очень долгий и монотонный, какое-то безрадостное бдение между мирами, между смыслами. И все-таки не хотелось просыпаться. Она пробуждалась и заставляла себя снова засыпать. Это был очень-очень длинный и запутанный сон. А может быть, только иллюзия сна?

_

- Здравствуйте.
- Добрый день!
- Я лечу в Австралию.
- Правда? Замечательный выбор! Вы уже определились, куда именно? Вы один отправляетесь?
- Нет. Вы летите вместе со мной.
- Я? А что там будет?
- В смысле?
- Ну, зачем в Австралию? Что там будет, в этой Австралии?
- Ничего.
- Ничего?
- Там ничего не будет. Значит, два билета на ближайший рейс?
- Ага.