Рельсы и шпалы

- Никогда не видел желтую тундру, даже представить себе такую не мог! - сказал Семен Маркович, тряхнув своей куцей бородкой.
- А какой Вы ее себе представляли? - спросил кинорежиссер Владимир Андреевич Карсов, наряженный в камуфляж и огромные сапожищи.
- Прежде всего, конечно, белой. Ну, может один месяц в году - зеленой, но чтоб желтой!
- Все верно, - рассудительно промолвил режиссер и вставил в рот сигарету “Русский стиль”, - Зимой она, конечно, белая, летом - зеленая, так какой по-Вашему должна она быть осенью? Синей?
- Так ведь желтеют деревья, а тут чему желтеть?
- А под Вашими ногами что? Ведь все эти маленькие кустарнички, морошки разные - тоже деревья, и осенью они желтеют. В наших лесах только этого не заметно из-за облепленных желтыми листьями деревьев больших, но тут таких нет, и они на самом виду.
Несколько шагов прошли молча, только за спинами ревел мотор вездехода, перевозившего съемочную группу. Под ногами бесконечной линией тянулись рельсы и шпалы не имеющей названия железной дороги, по которой никто никогда не ездил.
Карсов вспоминал долгую дорогу сюда, в эти холодные и безлюдные земли. Сперва самолетом они добрались до Воркуты, потом на вертолете ракетчиков трепыхались до глухого заполярного поселка со смешным названием Каратайка, жители которого носили во рту гнилые зубы, а в глазах - черную как товарный паровоз тоску. В поселке съемочную группу принял заранее нанятый вездеход и они двинулись дальше по ходу странной магистрали.
Целью экспедиции было ознакомление с местом, где по сценарию должны были разворачиваться события этого фильма. Тащить в эти места артистов и декорации, разумеется, никто не собирался, съемочную площадку с маленькой искусственной “тундрой” планировалось развернуть прямо в Москве, в тепле и уюте, где ни одно тонкое актерское тело не пострадает от укуса злого тундрового комара. Однако для ее правильного разворачивания требовалось определенное знакомство с реальной местностью, к тому же в фильм планировалось включить и некоторые документальные кадры, созданием которых занимались сейчас кинооператоры. Они уже успели снять какие-то деревянные обломки с колючей проволокой (остатки барака?), несколько попавшихся под ноги человеческих костей (останки одного из строителей? Или так и не преодолевший тундры беглый зэк более позднего времени? Или просто случайно погибший и не найденный охотник из местных аборигенов? Для фильма остановились на первом) и собственно железную дорогу с разных ракурсов.
Об этой железной дороге в округе никто ничего не знал, хотя проходила она прямо через Воркуту, и об нее нередко спотыкались местные жители, бредя от шахты к своему дому через водочный магазин. Однако интереса она у них не вызывала - ну идут куда-то в тундровые дали рельсы, ну и пусть себе идут, хрен с ними, мало ли других проблем в жизни?! Не больше знали о ней и сами железнодорожники - на эксплуатации эта ветка не стояла, на железнодорожных схемах отмечена не была, никогда не переводимая стрелка на этом ответвлении навсегда проржавела. Владимир Андреевич узнал о ней совершенно случайно от одного знакомого, знакомый которого был заядлым туристом - экстрималом и собирался идти в эти края в поход. Откуда же узнал о таинственной железной дороге он сам - история прочно умалчивает. Информация о заброшенной железнодорожной ветке очень заинтересовала восходящую звезду кинематографа и подала ему идею создания нового фильма.
В это время раздался звонкий шлепок ладонью по лбу.
- Ну и комарья тут! - возмутился Семен Маркович.
- Сейчас уже мало, сезон прошел, - ответил Владимир Андреевич, - Летом от них тут черно, без сетки-накомарника и минуты не пробудишь.
- Вот страдали тут люди, вот мучались! Под секущими ледяными ветрами, под тучами комарья, под тяжестью рельсов и шпал, которые тогда таскали руками. И все зря, никому не понадобилась эта железная дорога, да и не могла понадобиться. Что по ней возить? Лед из Арктики? - разразился речью Семен Маркович, - Просто так много людей посадили, что даже нормальной работы им было не найти, Магниток и Днепрогэсов на всех не хватило. Тогда ведь за все сажали, план был у НКВД, и они его регулярно перевыполняли. Вот от того, что некуда было людей деть и придумывали такие стройки века, апофеозы бессмысленности.
- Почему бессмысленности? Здесь марганцевая руда вроде бы есть, - совершенно равнодушно отозвался режиссер.
- Но кто ее из-под мерзлоты ковырять будет? И везти Бог знает куда. Нет, единственный смысл всех этих работ - унизить людей, показать что они никто, говно, пустое место! - продолжал выступать Семен Маркович, - И Вы, наверное, отобразите в своем фильме их колоссальные страдания, их Голгофу, которая оказалась совершенно бессмысленной, вернее все сразу планировалось как бессмысленное. Ведь Сталин и Берия - два монстра, издеваться над людьми было для них в радость, и здесь была работа ради издевательства. Называлось это у них, конечно, красиво - “Трудовое перевоспитание”.
Семен Маркович был директором “Института ГУЛАГа”, весь смысл существования которого состоял в тихом подкармливании (конечно, не особенно жирном) “демократов первой волны”, в большинстве своем влачащих тягостное и безвестное существование, говоря русским языком - “болтающихся как говно в проруби”. В “консультанты” Карсов взял его исключительно из чувства жалости (а такие люди и не способны вызывать каких-то иных чувств) и Семен Маркович это прекрасно понимал, из-за чего упорно стремился принести хоть какую-то пользу, чего у него, однако, упорно не получалось и что он тоже отлично понимал.
Тем временем Карсов упорно размышлял над смыслом этой железной дороги. Неужели у нее и на самом деле нет никакого смысла? Но тогда это очень непохоже на Сталинский стиль... Хотя, впрочем, можно будет снять фильм под названием “Бессмысленность” про деда, сына и внука. Дед под роями комаров вместе с другими зэками (впрочем, лучше комсомольцами - добровольцами, это будет гораздо интереснее, ведь тогда он пошел на эту бессмысленность по зову своего сердца, что делает его образ намного ярче) таскал рельсы через тундру, его сын проектировал танки, которые не сделали ни одного боевого выстрела и в конце концов были переплавлены на сковородки, а внук двенадцать часов в сутки мается в качестве менеджера по продажам компьютеров, которые не отработав и десятой доли своего ресурса летят на свалку, чтобы на их место вставали новые, которые скоро полетят туда же. Три поколения бессмысленности, два из них - коллективной, одно - индивидуальной, что в конечном счете одно и то же, только в последнем случае беспросветность жизни вырисовывается гораздо ярче. Смысл же фильма будет состоять в том, что нет в жизни никакого смысла, как ты ее ни крути.
Перед глазами Карсова уже пронеслось несколько будущих кадров. Вот уставший, с опухшим лицом Строитель опускает тяжеленную кувалду и смахнув пот со лба довольным взглядом окидывает построенные за день метры железной дороги, а в его голове ритмично стуча колесами проносится полный веселых пассажиров крикливый поезд. Следующий кадр - та же железная дорога в дне сегодняшнем, с покореженными ржавыми рельсами и останками нескольких паровозов, как единственный плод его непосильного труда. Затем появляется его сын, Конструктор, который сперва оживленно чертит что-то за кульманом, а потом ходит по танкодрому и любуется на свои детища, ласково поглаживая их по броне. Его голова заполнена стальными лавинами, поражающими всех врагов, и от предчувствия этих побед его ноги готовы сами собой пуститься в пляс. Можно ради хохмы даже показать разрушенный Пентагон с развивающимся над ним красным флагом, а вокруг - безбрежное море советских танков, неизвестно как форсировавших Атлантический Океан. Но после этого на экране появляется склад металлолома, где те же танки стоят уже без пушек, со снятыми гусеницами и башнями, безропотно дожидающимися своей очереди в печное пекло, на переплавку. И, наконец, в кадре внук. Со слащавой улыбкой и лакейскими движениями он всучивает очередному покупателю электронное чудо, долго объясняя как его включать и выключать. Но почти моментально (фильм, как известно, быстрее жизни) это чудо оказывается на помойке, рядом с рваными портками и пустыми бутылками. Вскоре появляется помоечный человек и подбирает портки - надеть и бутылки - сдать, но не обращает никакого внимания на стоящее тут же и сверкающее блестящим экраном чудо техники. Зачем оно ему? С работой на нем он вряд ли знаком, да и включать кроме своего носа его некуда. Продать? Кто у него его купит? Вы когда-нибудь покупали компьютер у бомжа, пусть даже и по бросовой цене? Вот и все кино, точнее - его скелет, но когда есть скелет - нарастить мяса не проблема. Например, можно ввести в сюжет женщин и создать еще одну линию - любовную. Плачущая, напряженно ожидающего возвращения со Стройки своего мужа жена Строителя, сперва довольная и веселая, но потом истерзанная жизнью, безропотно выносящая злое пьянство несчастного мужа, не выдержавшего развала родного танкового КБ жена Конструктора и бессмысленная, ожидающая лишь дорогих подарков сожительница Менеджера.
Теперь Владимир Андреевич уже задумался над технической стороной фильма, то есть каких актеров подобрать, какие заказать декорации и т.д., но его перебила безудержная болтовня “консультанта”, который наивно рассчитывал с ее помощью оказать режиссеру хоть какую-то услугу. “Надо бы и его в фильм включить, какую-нибудь роль ему дать. Может, например, сыграть бухгалтера на Стройке или мелкого диссидента в танковом КБ. Вторая роль, пожалуй, подойдет ему лучше. Будет он этаким себяедом - неудачником, который сперва потратил силы на создание системы, облик которой он тогда еще слабо себе представлял, а потом его же детище сожрало родное КБ вместе с ним”, - промелькнула небесполезная мысль в голове Владимира Андреевича и он невольно прислушался к словам “консультанта”.
Тот вещал:
- У меня есть проект создания музеев ГУЛАГа под Москвой и под Питером. Выглядеть они должны примерно так: снаружи забор с колючей проволокой и вышками, кругом прожектора. У забора стоит “черный ворон” - тоже часть экспозиции, если недалеко есть железная дорога, то можно поставить несколько столыпинских вагонов и тоже включить их в экскурсию. Внутри забора будут стоять бараки, а между ними - манекены заключенных и конвоиров. Разумеется, все зэки - дохлые, еле ноги тащат, несколько из них - полные доходяги, один почти падает и его подгоняет собака породы русский терьер, которую держит на натянутом как струна поводке солдат, одетый в бушлат и ушанку. Собака эта почти впивается своими острыми зубами в ногу заключенного, и тот вынужден хоть как-то ползти. В бараках будет собственно музей - фотографии репрессированных знаменитостей, их личные вещи, дневники, возможно - и их восковые “копии”. Надо еще предусмотреть бараки, в которых любой желающий сможет полежать на жестких нарах, посмотреть на “небо в клеточку”, подышать парашей - почувствовать себя репрессированным. В специальном бараке-столовой он сможет отведать лагерной баланды, которую будут готовить специально обученные повара. В бараке - кинозале будут показывать хроники и документальные фильмы про Беломорканал, Соловки, Колыму. Должно быть в музее и радио с бравурными советскими песнями вроде “Нас утро встречает прохладой, нас ветром встречает река” вместе с матерными командами лагерного начальства. Над входом повесим табличку с номерами статей, по которым тогда сидели, а на выходе - положение о посмертной реабилитации.
В глубине души Карсова зародилось неосознаваемое чувство пустоты и тревоги, связанное с открытой и мысленно экранизированной им бессмысленностью жизни. Это чувство повергло его в тоску и злобу. Так как в данный момент Семен Маркович его весьма раздражал, то сорвать зло он решил именно на нем:
- Проект отличный, - сказал Володя, - Лет пятнадцать назад прошел бы на “ура”, народу бы приходило в этот музей больше чем в Третьяковку в Москве или в Эрмитаж в Питере. Места в очереди с вечера бы занимали, дрались бы даже.
- Ну а теперь, - с расстройством в голосе спросил Семен Маркович.
- Теперь это стало не актуальным и уже никому не интересным. О репрессиях и так все очень много слышали. Вот Вы сами в свое время хвалили американских менеджеров и охали о том, что у нас таких нет, потому что мы “дикий и отсталый народ”. Однако Вы сами оказались менеджером некудышним, совершенно не чувствующим рынка и создающим коммерчески неэффективные проекты.
- Почему? - с плачем в голосе удивился Семен Маркович, хотя сам прекрасно понимал, что это - чистейшая правда.
- Да потому, что рынок надо чувствовать, то есть - желания людей, пусть даже самые низменные. Откроете Вы, допустим, свой музей, люди придут, посмотрят, быть может подивятся как ловко все устроено, но больше уже не захотят туда заходить. Не интересно им это. Надо ориентироваться на чаяния современного человека, а не того, что был когда-то.
- Как же это?
- Что интересует современного человека? По своему опыту скажу, что в каждом из нынешних людей стремительно рождается монстр, желания кого-то помучить и поистязать или быть истязаемым самому выходят на поверхность, все остальное уже приелось. А где в Вашем музее истязания? Предполагается, что их производят внешние силы: холод, голод, и тяжкий труд. Но это неинтересно, ведь людей теперь привлекает прямое истязание человека человеком. А где трупы? Никто никого не убивает, если умирают - то только сами собой, пусть даже из-за условий содержания. Ну, бывает, убьет кого-нибудь конвойный при попытке к бегству - так то ЧП, а о планомерной смерти и речи нет. И эстетики мало, некрасиво все как-то. Отрицательный герой - солдат НКВД в зеленом бушлате размером на двух таких же солдат, в шапке-ушанке, которая ему на глаза спадает, да вдобавок еще и в валенках. И это - злодей?! Смех, да и только!
Злодей должен быть элегантным, черным, желательно - в коже и с плеткой, им должны восхищаться.
- Что Вы предлагаете? - вызывающе спросил Семен Маркович.
- Средства массовой информации давно уже создали гитлеровской Германии образ злодейского государства. Теперь уже трудно сказать, что из сказанного правда, а что - вымысел, информация въелась за шестьдесят лет настолько глубоко, что ее теперь тяжело подвергнуть какой-либо критике. Однако у создаваемого так тщательно образа садистской Германии теперь появляется реальный потребитель - современный человек, в обычной жизни - тихий и спокойный обыватель. Вот из созданного образа Рейха я и сделаю свой музей, доведя его до логического завершения. Разумеется, это не будет садо-мазохистский бордель, но и пыльным архивом он тоже быть не должен.
- Но подобный музей есть в Освенциме, - не понимая о чем идет речь вставил Семен Маркович.
- Когда-то я туда ездил, и скажу Вам - там все так же занудно, как и в Вашем проекте. Мой музей будет похож на нынешний Освенцим, как матерый волчара на карликовую таксу.
Итак, снаружи все как у Вас - колючка, заборы, решетки. Однако на входе все желающие смогут одеть черную эсэсовскую форму и получить по своему вкусу красивую фирменную плетку или палку. На территории так же будут манекены эсэсовцев и заключенных, только последние я сделаю автоматизированными, чтобы при битье они визжали и из них текла красная жидкость. Опробовать свою силу на них сможет любой посетитель. Потом будет барак - газовая камера, где в камере будут сидеть такие же манекены, а посетители вертеть в ней краник. Краник слегка повернут - манекены кашляют и задыхаются, сильнее - прыгают, еще сильнее - катаются по полу и кряхтят, еще сильнее - лежат и охают, и наконец - затихают, изображая из себя трупы. Сделаю и расстрельную площадку, где каждый сможет потренироваться в стрельбе по муляжам из пневматической винтовки, победитель получит в награду кружку хорошего немецкого пива. Ну и наконец для самых гурманов будет оборудована камера пыток со всем инструментарием, а изображающий пытуемого манекен повторит все движения и слова человека, оказавшегося в подобной ситуации.
Оттянувшись таким образом по полной программе люди снова разойдутся по своим семьям и работам в очень хорошем настроении. Ну, как Вам, Семен Маркович, нравится такое приближение Вашего проекта к реалиям сегодняшнего дня.
- Вы... Вы... - крикнул “консультант” и не найдя что еще сказать кинулся в протяжный отвратительный рев.
Володя понял, что ненароком обидел “консультанта”, затронув весьма скользкий вопрос. “Как же я забыл про это обстоятельство, связывающее Семена Марковича и германские лагеря смерти, пусть даже и виртуальные?!” - досадовал он. Ничего не поделаешь, придется извиняться.
- Извините меня, Семен Маркович, - стал оправдываться он, - Я не хотел Вас обидеть, просто я, как творческий человек, дал волю своему художественному воображению. Не воспринимайте всерьез, это просто шутка!
Однако Семен Маркович только замахал руками и вытря рукавом сопли полез в вездеход. Володя залез туда же.
Вскоре из-за совершенно лысой сопки показалось несколько каменных домиков.
- Да это ведь станция! - крикнул Владимир Андреевич и мигом спрыгнул на землю. Домики оказались в удивительно хорошем состоянии, а внутри того здания, куда зашел Володя, потолок был разукрашен не хуже, чем в знаменитых московских “высотках”. Крыши же этих небольших станционных построек увенчивали шпили, на каждом из которых ангелом восседала пятиконечная звезда.
- И здесь Империя, - зачем-то прошептал он и крикнул операторам:
- Слезайте с вездехода и снимайте все. Станцию во всех ракурсах, здания снаружи и изнутри, особенно лепку, паровоз.
На запасном пути стоял черный паровоз “ФД”, который выглядел так, как будто только вчера вышел за ворота завода. Ни одной царапины, ни одного пятна ржавчины. “Консервированный!” - догадался Карсов.
Владимир Андреевич еще раз осмотрел станцию и зарисовал в блокнотике ее общий план. Станция, на которую так ни разу и не пришел ни один поезд!
Операторы борзо отсняли все положенное (видно размяться захотелось, устали в вездеходе сидеть), погрузили камеры в машину и сами забрались туда же. Тем временем вечерело, на Небе стали появляться первые звезды, а вдали мелькнули постройки непонятного селения.
- Странно, - сказал Карсов, глядя на очень подробную карту, - На карте ничего нет.
На полном ходу вездеход влетел на главную улицу непонятного поселка, планировка которого, если смотреть на нее сверху, очень напоминала восьмиконечную звезду. Улицы были на редкость чисты, не было здесь ни грязи ни поломанной и брошенной техники, что так характерно для всей русской глубинки. Дома тоже выглядели как новые и среди них совсем не было руин. Однако окна всех домов были темными, как будто тут никто и не жил.
- Ирий, - сказал один из операторов.
- Что - Ирий? - не понял Владимир Андреевич, который где-то уже слышал это слово.
- Поселок Ирий, там было написано.
Железнодорожная колея проходила поселок насквозь и шла прямиком к морю, чье ледяное дыхание уже жгло лица.
Прибавив скорость водитель на полном ходу вылетел на берег. И это был берег самого Северного Ледовитого Океана.
Все за исключением уткнувшегося носом в угол и отрешенно сопящего обиженного Семена Марковича высадились на твердую почву.
Железная дорога уходила прямиком в студеные воды Океана, в его неведомые глубины. Владимир Андреевич попробовал напрячь свое сознание и проникнуть вслед за уходящими рельсами туда, вглубь, где и лежал конечный пункт их пути, но у него ничего не вышло. Однако вместе с этим он ощутил прикосновение к величайшей Тайне и вместе с ним к нему стало приходить чувство Смысла, но Смысла совсем не такого, какой может лежать в пределах нашей грешной Земли.
“Не случайно ведь советская Империя так настойчиво двигалась на Север. Полярные порты, Северный морской путь, Норильск никак нельзя объяснить только утилитарными целями, ведь тогда они приносили только убытки. Нет, это было скорее проявлением общего движения Империи. А вот эта железная дорога по определению на могла служить утилитарным целям, как и ее “сестра”, идущая от Салехарда в сторону Норильска, но так и не доходящая до него”, - размышлял он.
Случайно Володя повернул голову и увидел стоящих чуть подальше людей, мужиков и баб. Все стояли неподвижно, как мраморные изваяния, и их руки были подняты высоко к Небу. Карсов в три прыжка подбежал к ним, стал их о чем-то спрашивать, кричать, теребить их за рукава. Однако те стояли даже не шелохнувшись, как будто не были даже и живыми. Но все они были теплыми и у каждого из них билось сердце, так что вроде как живые. Разве что сердце у них билось гораздо реже чем у нас, по одному удару в минуту.
 После этого с Володей начало твориться что-то и в самом деле странное. Сперва он долго всматривался в ледяную пучину, словно что-то там видел, потом столь же пристально уставился на видневшуюся в далеком Небе Полярную Звезду. Так продолжалось где-то полчаса, операторы даже замерзли на этом пронизывающем гиперборейском ветру. Потом Карсов долго смотрел куда-то вдаль, где согласно географической науке нет ничего кроме северного полюса и вечных толстых льдов.
И вдруг Володя неожиданно ожил, стал носиться по берегу и кружиться, пытался поднимать руки к Небу, но они быстро затекали и долго удерживать их в таком положении у него не получалось. Потом он собрался броситься в Ледовитый Океан, но операторы вовремя успели схватить своего шефа под мышки и оттащить его к вездеходу.
В машине Карсов постепенно пришел в себя. За окном в это время мелькнули шпили непонятно для кого сохраняемой станции, и Володя понял, что они едут на юг, ведь для этих мест даже Воркута - юг. В углу все так же исходил обидой и сопел Семен Маркович, после их ссоры так ничего и не увидевший.
Карсов внутренне напрягся, сосредоточился, словно что-то припомнил. Потом он схватил блокнот и несмотря на тряску принялся писать в нем сценарий уже совершенно нового фильма. Фильм этот посвящался тем, кто проедет по исследованной ими железной дороге до самого ее конца.

ТОВАРИЩ ХАЛЬГЕН
2004 год