Тихо-тихо... часть 2

- Мр-р-р, мур-р-р! Мур-р-р! Мя… - светло-серая, почти белая кошечка, бесшумно ступая мягкими подушечками своих лапок, подошла к креслу и легко запрыгнула на колени.
Как-то жалобно мурлыча и мяукая, потянулась к лицу, ласково обняв за шею мягкими лапками, нежно потёрлась о щёки своей маленькой пушистой мордочкой. Шерстка намокла. А она всё мурчала – тихо-тихо и грустно-грустно – и ласково тёрлась о мокрые щёки, и слизывала маленькие солёные капельки, что беззвучно катились по лицу хозяюшки. По лицу самого дорогого, самого любимого ею существа – маленькой женщины с белыми-белыми от прожитых лет волосами. По лицу, покрытому густой сеточкой морщин – в память обо всех тревогах и боли, что встречались в жизни. По лицу…
Они катились и катились – медленно, словно налитые до краёв тяжестью выплакиваемого горя. То совсем останавливались, тревожно дрожа, как будто им было очень холодно, хотя горячее их не существовало ничего во Вселенной. То бежали вдруг быстро-быстро – как будто обгоняя друг друга, как будто спеша убежать и унести с собой горе.
- Мур-р-р! Мр-р-р-р…
- Хорошая, хорошая моя маленькая девочка! Ты уже всё знаешь… всё понимаешь… спасибо тебе, маленькая, ты знаешь, что нужна мне сейчас – и ты со мной. Ты всегда рядом: каждое утро ты провожаешь меня на работу, а по вечерам встречаешь. Открывая дверь, я знаю, что ты меня уже ждешь. И я спешу домой, чтобы тебе не было одиноко. А теперь ты лежишь у меня на груди и мурлычешь, чтобы я успокоилась. Я знаю, что должна успокоиться, но не могу… Прости, хорошая, не могу – да ты и сама всё знаешь… спасибо, что ты у меня есть…
Дрожащие руки машинально гладили прижавшуюся к груди кошечку. Гладили, чувствуя пальцами каждую шерстинку. Гладили с какой-то особенной, неистовой лаской и любовью. Как будто она могла спасти от разрывающей сердце тоски. Как будто была единственной ниточкой, ещё связывающей с жизнью, со всем остальным миром – соломинкой, за которую хватается утопающий, чтобы не погибнуть. Как будто…
И не только руками – всем существом своим чувствовала маленькая женщина с белыми-белыми волосами, как бьётся маленькое сердечко. Маленькое, но хранящее, быть может, самую верную верность, самую безотчётную преданность, самую искреннюю любовь, сердечко, что бьется в такт её собственному сердцу. Только она одна могла понять горечь хозяюшкиного горя. Только она одна могла чувствовать его так остро и глубоко, как… только она могла чувствовать его своим. Своим горем. Ведь у неё была только она – хозяюшка, и она любила только её. И у маленькой женщины с белыми-белыми волосами тоже была только она – светло-серая, почти белая кошечка, единственное существо, о котором она могла заботиться и любить. Теперь единственное…
- Мур-р-р! Мя… - шершавый язычок легонько касался щеки, и к лицу прижималась мокрая светлая мордочка.
- Хорошая… Только ты у меня осталась…
Ушли родители… и мать, и отец, чья мудрость всегда помогала, даже после… Царство им небесное… Свыклась, смирилась – страшно, невыносимо больно и страшно! Но неизбежно. Так решил Господь – на всё Его воля. Он мудрее, Он знает, когда ІпораІ…
ІПораІ – какое странное слово! Чем измеряет Он человеческую жизнь? Почему однажды вдруг решает, что ІпораІ? Почему? Но всё было так, как и должно было быть…
Всё же она осталась не одна. В детстве ссорились и обижались – как и все, наверное. Потом пришло понимание того, насколько всё это было не важно. Понимание того, что главное – что сестра просто есть. Пусть не во всём согласны – у каждого ведь есть своё мнение и свои взгляды, пусть разделены километрами дорог, пусть встречи редки – и с каждым годом всё реже, пусть многое не сказано – всё это не важно.
Главное – понимание, ощущение того, что где-то на свете живёт близкий, родной человечек. Человечек, родной маленькой каплей крови, до боли знакомыми мамиными глазами, памятью детства… Он где-то дышит – ещё, живёт – для чего-то, борется – за что-то, помнит – о тебе. Понимание того, что где-то он есть. И что ты – не один…
Теперь этого нет. И никогда уже не будет. Никогда…
Руки продолжали гладить мягкую шерстку, и казалось, что она даёт легкое мимолетное успокоение.
- Спасибо, моя хорошая. Ты со мной…
- Какая горькая ирония! Горькая… Ирония…
Когда-то очень давно это был день рождения. Самый первый, самый яркий – ведь родился новый человек! Не кто-то стал на год взрослей – родился новый человек; он впервые вдохнул воздух Земли, впервые закричал, сообщая о своём существовании всему миру, впервые кому-то улыбнулся… И всё было радостью. Наверное, тогда светло солнце, и снежный морозный день был очень красив, и люди по-особому улыбались, и… наверное…
Больше полувека пролетело. И снова этот день – день рождения. Где же солнце?! Почему оно не светит?! Почему не искрится весело снег?! Почему люди не радуются и не смеются?!
А есть ли они вообще – люди? Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не понимаю… И вокруг только пугающая пустота. Потому что вокруг ничего нет. Сегодня вокруг не стало ничего. Да и самого ІвокругІ больше не существует…
Как трудно думать! Мысли разбегаются, как звери, напуганные внезапным, оглушающим выстрелом охотничьего ружья. Они разбегаются в разные стороны, мечутся в бесполезных поисках чего-то очень важного – только не понять, чего. Надо что-то делать, куда-то бежать…
Куда?!?! Осталась одна, совсем одна – и больше никого во всём мире. И именно в этот день… Как плохо! Как будто умерло что-то внутри – в этот день, в день рождения… умерло… Больно дышать, хочется крикнуть – а из горла вырывается только глухой хрип. Хочется кричать громко-громко – может, она ІтамІ тоже услышит, вернётся… Боже, как плохо!
Катились слёзы… маленькие солёные капельки, до краёв налитые горем… дрожащие… горячие…
И светло-серая, почти белая кошечка ласково обнимала за шею свою хозяюшку – маленькую женщину с белыми-белыми волосами – и тёрлась о щёки своей пушистой мордочкой. И всё мурчала – тихо-тихо и грустно-грустно…
9 февраля, 2002 год.