Обреченные искать

Разбитое небо снова корежило душу осколками зари, рассыпаясь на сотни брызг дождя, которые сносились ветром в пустыни боли. В пустынях боли не было больно. Там было нелепо. Капельки прозрачными полупространствами психоделии прилипали к стеклянному окну, за которым бесконечно что-то шевелилось. Здесь бесконечно что-то шевелится. Живет, наверно. Так уж заведено здесь – вроде бы жить.
Дома бывает удивительно, бывает странно, там иногда звонит телефон, а ты говоришь с кем-то и смотришь в почетную точку. Выбрал одну точку, в нее смотришь, значит, она и есть почетная. Она есть всегда, даже когда тебя нет. И все есть. И это подозрительное тленное тело, и видимые стены, одна из которых – окно, и что-то слышимое, как звук гитары или вскипающей воды, и осязаемое, как дрожащие под пальцами кнопки клавиатуры…Все есть здесь, все придумали, нарисовали, слепили из космической грязи-пыли, все вырезали из смоляных кубков того самого неба, которое робко заглядывает в окна, все СОЗДАЛИ. А тебя недоделали. Ты не вписываешься в круговорот «веществ в природе», как вписались все. Ты неудачная попытка, ты – сломанный трафарет, вот и ищешь всю жизнь таких же обреченных, не таких. Туча дрожащих точек – птиц – усыпала безнадежное рубежное небо, а ты будешь искать вечно. Ты будешь прятать заплаканное несуществующими слезами лицо в ладонях, уткнувшись подбородком в колени в изодранных в клочья джинсах, а рядом будет тихонько стонать гитара. У нее тоже нет слез, как и у тебя, но нет плача искренней, чем ваш плач – твой и гитары. Ты будешь искать вечность. Ты будешь искать неудавшиеся попытки бога на пыльных улицах и дорогах, и когда сухой ветер будет швырять острый песок в твои уставшие от непроглядной тьмы глаза, ты поймешь, что снова ошибся, что найденный тобой Неверный призрак снова оказался гармонией природы, идеально подходящим под очень хорошие формулы, которые тысячи лет не устраивали лишь неправильные и нелепые эксперименты, вроде тебя. Ты снова будешь искать. Ты обречен на извечные поиски. Помнишь, что-то было, кто-то рассказывал, объяснял, кто-то проводил опыты и доказывал: металлический шарик стремительно, как крик в пустоту, катился с ржавой горки, рвался вперед, а потом останавливался…Кто-то делал вывод: тела стремятся к покою. И почти все тела стремились, почти все подходили, почти всех устраивало, а к тебе даже ночью приходили окно с небом, и тучи висли над почвой планеты, как складки гор, и все сгорало в стуке поезда на вокзале, когда ты снова ехал искать, вжимаясь в холод порезанной кожи сидения. Ты снова обнимал свою гитару, а она приветно отвечала тихим плачем. Ты искал, когда в голове с крючков срывались льняные петли и падали карнизы, и сыпались черные чаинки из  стеклянной банки. Ты еще, помнишь, нашел на минуту, когда под одеялом дождя, накинутым новой ночью, была потеряна, вписавшись в проем двери формулы, красно-черная фенечка, а рука сломалась кем-то правильным и везучим, и что-то обожгло висок тупым концом существенного, да знамя твоих поисков горело в позорной печи ожиданий и всеобщего закона стремления к покою. А еще кто-то осознавший, как и ты, что обманули, кто-то только двадцатилетний говорил о неизбежности выкованной из формул, бегущей по кругу реальности, о неперспективности неудачных попыток создания. Повязка на уставшие от вселенской тьмы глаза соткалась из красных ниток поисков и черных ниток боли. Столбы непохожи на деревья. Столбы идеальны, а деревья, как и ты, - неудачная попытка создания, которая всю свою жизнь будет искать единицы дисгармонии жизни, капли дождя, не попавшие в озеро очень хороших формул. И катиться шариком, стремительно и скоропостижно, но выпуклые атомы не будут тормозить экзистенцию движения. Закон снова не сработал, движение не подтверждено формулой, оно продлилось навсегда и растянулось на поисковую вечность.

21 марта 2004 г.