Когда погаснет солнце...

«Почему солнце никогда не гаснет? Неужели только из-за каких-то там сложных процессов происходящих внутри него? Конечно, - нет…просто ученые не хотят признавать это…Ведь солнце – светит, греет, любит, дает жизнь…И если оно погаснет, -  никогда ничего уже не будет. Всё превратится в неживой, холодный, жгуче холодный лёд…Солнце не имеет права гаснуть… Хотя…»

- Варя, ну что же это такое! Ты уже почти час моешь каких-то три тарелки! Сколько можно…хозяйка! И не забудь в комнате своей убраться. Уже неделю мне обещаешь…
- Мамочка, я уже всё помыла, уже бегу убираться! – Варька чмокнула маму в щёку и побежала в свою комнату, впрочем, не очень похожую на девичью. Да она действительно досталась Варьке в полноправное владение совершенно недавно, по наследству. Когда-то здесь обитал ее старший брат, который служил теперь в таком далёком городе, где почти никогда не бывало теплого солнца, которое не умеет гаснуть…
А на стенах комнаты остались старинные карты, деревянные лодочки, светильник-иллюминатор, и даже – хрустальный парусник, у которого был отколот верх одной из мачт. Варька совершенно не была в этом виновата. Просто ей захотелось проверить, как будет плыть хрустальный корабль по воде. Но кроме ванны, другого моря не было. И паруснику было очень тесно на его «просторах», вот он и потерял в неравном бою с Цивилизацией кусочек мачты… Зато девятилетняя Варя сделала важное открытие – хрустальный корабль становится совершенно прозрачным в воде. Он только сверкает легко, как льдинка, которую не смогло бы растопить негаснущее солнце... Были в комнате и старые книги про путешествия, и редкий морской компас, который подарил внуку ещё дедушка Вари, вообщем, каюта «была полна непокидающей родины с ее книгами, картинами, письмами, сухими цветами»… Это была комната настоящего моряка, который стал, в конце, концов, капитаном (пусть и с определенным рангом).  Можно было бы сделать ремонт,  но всё было некогда. Да и привыкла Варька к этой комнате… Пока брат учился, - она жила на его маленьком потрепанном диванчике (когда-то самой красивой вещи в доме молодых Летовых), в этой самой кают-компании.  А теперь диван отвезли на дачу. И маленький зал освободился от старого письменного стола (его тоже свезли за город), стоптанных тапочек и полочки с книгами, полноправной хозяйкой которых была именно Варя. А еще она теперь стала владелицей платяного шкафа, навести порядок в котором, и подумать о многом ей и предстояло …

«За окном опять дремлет вечер…Обыкновенный, осенний вечер…Осень  необыкновенна только днем… Золотится, переливается листьями…В ней живут какие-то последние тёплые звуки…непередаваемые, неслышимые ими, совершенно другими…Но стоит только вступить в свои права ночи – всё исчезает. Как фокусник раскрывает все свои секреты, так и осень раскрывает по ночам то, что она просто, -  Старость Лета…»

…например, о том, как пройдут очередные контрольные. Когда шестилетняя, такая далёкая, и почти непохожая на нынешнюю, Варька в первый раз «сыграла» какую-то композицию на крышке обеденного стола, родители только переглянулись друг с другом. Мама быстрее стала вытирать посуду, а папа закрыл книжку и спросил у Вари:
-Доча, а тебе нравится музыка? - девочка посмотрела на отца васильковыми глазами. Обернулась на притихшую маму. Откинула золотистый пушок непослушной чёлки и гордо сказала:
- Ну, как же папа «нравится»? Я без неё просто жить не могу! – она всегда была рассудительной девочкой.
Родители посмеялись, а через неделю маме не купили осенние сапоги, а повели Варьку на прослушивание. Так из девочки стали делать настоящего музыканта…
А Варька действительно не могла жить без музыки. Даже когда заканчивались занятия в консерватории, она запиралась в свободном кабинете и…вальсировала, вальсировала, вальсировала…Танцевали над такими обыкновенными, казалось бы, черно-белыми клавишами, пальцы. Фортепьяно оживало, поднималось в воздух и кружило, кружило ее сначала над городом, потом ещё выше, - над облаками, а потом Варька открывала глаза и понимала, что нужно идти домой. Дома она почти не играла. Возвращалась с занятий поздно, уже было не до того. Да и «Ласточка» как-то не нашла своего места в стукающем в груди Варьки « гнёздышке». Всё-таки музшколу закончила без пианино. В консерваторию поступала тоже без него. Хотели купить старинное немецкое пианино у соседки, -  старушки из соседнего подъезда с такой  веющей чем-то далёким фамилией, - Шенье. Соседи рассказывали, что она умела говорить по-французски, чудесно готовила и превосходно играла бы на фортепьяно до сих пор, если бы не артрит. А  сын поселил ее в однокомнатную квартиру, так как прежняя, в том самом доме, где всегда жили художники, музыканты и люди «того состава», была продана им просто за бешеные деньги!.. Но обо всём  этом только говорили…
Старушка не захотела продавать пианино. А прилетевшая к Летовым на четвертый этаж «Ласточка» с первой минуты показалась Варе перевернутым набок шкафом. Даже сучок у него был, как на спинке кровати Вариных родителей. А самое главное, - он был неживым… Не было в нем гармонии, он издавал звуки, а не мелодии… Но Варя родителей не расстраивала. Она только приглашала тайно, раз в месяц, мастера, который приводил в порядок расстроенное (скорее всего от сознания собственной неполноценности), пианино… И стипендия здесь была как раз кстати.

«Почему от Прошлого остаются только воспоминания…Уже не различаешь внутри себя запахов тех вечеров, тех цветов, тех лет… И только иногда, вскользь, как будто не замечая твоего присутствия, влетит вдруг в комнату тот самый звук, свет, аромат…И стукнет сердце…Пропадет на мгновение…И ты скажешь,- « как тогда, когда»…БЫЛО, но уже не будет… И только могу обмануть себя, сказав, что на окне ещё живёт свидетель настоящего счастья…»

Перебирая в шкафу, Варька обнаружила, что на самой нижней полке лежит огромное количество давно забытых ею нотных листов. На них кружились любимые Варей вальсы её собственного сочинения. Она сочиняла их дома, под шуршание старенького магнитофона, который с помощью уже затертой кассетки, воспроизводил глубокое дыхание холодного океана. Это был привет от брата, который она бережно хранила и слушала только по особым случаям. А сочинение вальсов, - всегда было для неё наравне с рождением Чуда… Но проходили дни, прилетали новые вальсы: Лунные, Речные, Городские, Осенние, Грустные, - забывались старые. И бумаги с их автографами и маленькими, пробежавшими на цыпочках нотами, складывались в шкаф… «Кому они нужны, кроме меня? – подумала Варька, - Всё это несерьёзно, как говорит Иосиф Михайлович… Да и если вальсы захотят, - они всегда придут ко мне…» Через несколько минут Варька сбегала по ступенькам на улицу, держа под мышкой толстую папку, набитую чудными звуками, которым так и не суждено было свести вместе одну или несколько судеб… Около почтовых ящиков стояло письмо. Варька прочитала «кому» - Вере Ивановне Шенье… Опять почтальон поленился исправить ошибки своей «быстрой доставки». Соседний подъезд был совершенно таким же, как и их. И идя по нему, Варька поняла, что двери у всех в большинстве своем совершенно одинаковые – испорченные сваркой, железные сейфы…
Звонок немного заедал… Или просто всегда пребывал в состоянии полудрёмы – редко будили… За деревянной дверью стояла тишина. Потом она ушла куда-то, дверь открылась и Варя увидела худенькую, небольшого роста старушку, в длинной, до пола, шали. Лицо ее скрывала от Вари тень.
-Здравствуйте…
-Здравствуйте, что Вам угодно?
- В нашем подъезде оказалось Ваше письмо, по ошибке… Я решила отнести его Вам…
Молчание.
-Заходите…
-Да нет, я ведь лишь…
-Заходите же… Осторожно, вчера перегорела лампочка в коридоре…теперь здесь такой мрак… Сейчас я  достану Вам туфли…
 Варя неожиданно увидела, что мимо нее, слева, прошла, точно такая же, как и она девушка. Только очень бледная, с темными провалами вместо глаз. Варя испуганно вздрогнула. Через секунду поняла, - зеркало… Комната Веры Ивановны была достаточно большой…Напротив входа, - окна, скрытые необычайно красивыми бордовыми бархатными портьерами. В простенке между ними – осенний пейзаж. В углу, около окна, - потертый кожаный диванчик с деревянной резной отделкой, темного дерева секретер, с которого улыбались неизвестные Варе молодые девушки и юноши в позолоченных маленьких рамочках… Посередине большой овальный стол, накрытый очень красивой, тяжёлой скатертью, с бордовыми цветами на золотом, и с придвинутыми к нему стульями с изящными спинками и ножками… Справа небольшое кресло, накрытое шалью, около него маленький столик с большой золотой лампой, что так мягко освящала комнату, раскрытую книгу, красивый ковер на полу, большой старинный шкаф, как будто уже родившийся со стоящими в нем книгами… Варя чувствовала, что комната могла бы рассказать очень многое, если бы захотела…Здесь не было слышно шума машин, здесь не было телевизора, здесь не чувствовалось настоящего. Ко всему, -  пуфикам, стульям, сухим букетам, большому абажуру, картинам и статуэткам, прикоснулось Прошлое… И следы его остались навсегда, как отпечатки на пальцах, - неповторимые, несводимые, но говорящие о главном, - чьи они…

«Нужно ли сожалеть о Прошлом?.. Что прошло, - того не вернёшь… Пройдет время и не смогут вернуть меня, воспоминания обо мне… Но кто знает, быть может когда-нибудь мои черты проступят через много- много лет в новой жизни… и кто-то скажет,- «она так похожа на свою бабушку…», или это подскажет ей случайно найденная фотография… Жаль лишь того, что ни фотография, ни чернила, ни мои вещи, никогда не смогут рассказать то, о чем я думала все эти годы, чего желала, кого любила, кого ждала, о чем мечтала, - какой я была…»   

Варя почувствовала, что есть в комнате что-то ещё, что погружает её в мир Прошлого, что притягивает ее и помогает расслышать в тишине комнаты дыхание Времени… Нет, это было не мерным покачиванием маятника старинных часов, стоящих около дивана, и ни чудесным портретом, освещаемым золотым светом лампы… Это было тонким ароматом чего-то пряного, необъяснимого, далёкого… что заставляло сердце биться учащеннее, а волне какой-то непонятной тревоги превращаться в «слёзы надежды, радости, сожаления, о…» и разливаться теплом по сжатым пальцам… Варя взглянула вправо, - в тени золотого сияния стояло старинное пианино, от которого и веяло по всей комнате ароматом прошедших времен… Варя вздрогнула, - словно лист прикоснулся к плечу…
-Проходите, скоро будет готов чай…Что это у вас в руках?
-Ноты… - Варя села на край дивана. Вера Ивановна стояла перед ней. Последние вечерние лучи каким-то голубоватым светом освещали ее лицо. Можно сказать, что живыми на нем были только темно-карие, почти черные глаза… Высокий лоб, серебристые волосы, гладко зачесаны и стянуты маленьким узелком на затылке, блестящие серёжки, прямой нос, сухие губы, длинная шаль, в кистях которой спрятались тонкие, искореженные болезнью пальцы… Лицо – в голубом свете вечера казалось лунным, в изломанных линиях морщинок…
- Ноты?.. – глаза сверкнули, – Это Вы иногда играете в соседнем подъезде?..
- Я…
- Как Вас зовут?
- Варя… - глаза потеплели и что-то беззащитное появилось в уголках губ…
- Что же, Варенька, давайте пить чай?..
Они сидели под большим абажуром, и пили вкусный чай из белоснежных чашек.
-Я бы никогда не подумала, что Вам так много лет…
- Я сама бы, моя дорогая, не поверила в молодости, что смогу дожить до такой цифры и продолжать самостоятельно выходить в магазин… Но, по-видимому тот, кто распределяет время жизни, решил распорядится именно так… А может быть про меня забыли? – она слабо улыбнулась. – Быстрее бы вспомнили…
- У Вас так хорошо!.. Никогда бы не ушла  по собственному желанию из этой комнаты…
- Если бы ты видела подлинник…в котором я прожила большую часть своей жизни!.. Это все, - она провела рукой по скатерти, и Варя увидела на безымянном, поведенном временем пальце левой руки, потускневшее колечко, - лишь воспоминание о том, что было…
-Вы давно живёте одна…я имею виду без мужа?
-Он умер десять лет назад…- порозовевшее от абажура лицо, тронула улыбка, - а вообщем-то, его никогда и не было… Ты удивленно смотришь… Ты очень молодая ещё и, наверное, не поймёшь пока…Я ведь тоже не понимала этого в твоём возрасте, хотя у меня уже был муж… Я когда была маленькая, мечтала быть балериной или певицей… У меня голос действительно был недурён… И танцевала я замечательно… Папа называл меня -  «Фарфоровая Куколка»… Вон та фотография, слева, - это я в семнадцать лет…
Высокий лоб, красивые тёмные глаза, чуть прикрытые тенью густых ресниц, нежная полуулыбка, мягкое свечение лица, обрамленного  локонами, выбившимися из длинной, густой, шелковистой, переброшенной через плечо, темно-русой косы. В руках – букетик, раскрашенных синим карандашом незабудок, прячущих свои лепестки в складках белоснежного платья…Варя перевела взгляд на Веру Ивановну… Почти ничего от той девушки… Нет больше ни нежности, ни красоты, ни лёгкости… Под розовым светом абажура сидела старушка, кутающая худенькие плечи в длинной шали…Разве эти пальцы были когда-то такими длинными, белоснежными и как будто прозрачными?.. И разве это тонкое серебро могло быть густым и тяжёлым шёлком, рассыпавшимся по плечам от быстрого танца?..
- Да, Варенька, классик прав был:
И вдруг сидит передо мной
Старушка дряхлая, седая,
Глазами впалыми сверкая,
С горбом, с трясучей головой,
Печальной ветхости картина…
Сначала некогда смотреть в зеркало, а потом - нет желания… тяжело… «Фарфоровая Куколка» просто разбилась… Мой папа был инженером, а мама делала всё, для того, чтобы он был им… Сначала я училась в школе, после поступила в консерваторию… Выступала на концертах, - пела , танцевала, играла на рояле чудные вальсы… За мной ухаживали мальчики, но я  тогда даже и не думала ни о чём серьёзном. Много смеялась тогда… К папе приходил какой-то студент… Он был талантлив и ему понравилась наша семья… И я, наверное… Два раза мы ходили с ним в кино… В фойе играл оркестр… Он говорил мне, краснея, какая я красивая, а я улыбалась и тихонько вальсировала. Мне всегда хотелось петь тогда… Потом он подарил мне томик рассказов Чехова. Помню, синяя такая книга с красивыми цветными иллюстрациями… Больше он никогда ничего не дарил…Он приходил к папе почти каждый день. Всегда аккуратный, серьёзный, очень молчаливый, - внимательный слушатель. И я, по просьбе папы играла на пианино (оно до сих пор со мной), иногда, - пела… А потом, как-то я пришла из консерватории, а папа сидит за столом очень серьёзный и мама улыбается сквозь слёзы… Меня пришли сватать… Выйти за муж в двадцать лет очень глупо. Но тогда такие глупости были частыми среди молодых людей. Как и теперь. Ему очень хотелось стать инженером, таким как мой отец… Фамилия Шенье говорила о многом, его ждало блестящее будущее. Дядя и мать, которые его воспитывали, так как отец умер очень рано, были просто замечательными людьми. Дядя позже погиб на фронте, а мать…тоже не пережила войну. Когда мы поженились, его мама переехала жить к брату. Я никогда не думала, что буду жить в такой огромной квартире… И так началась моя новая жизнь…
Часы отсчитывали минуты. За шторами было совсем темно. Только на одном окне, кружевным силуэтом чернел на фоне ночной синевы маленький горшочек с цветком. Где-то в коридоре жужжал холодильник. Через потолок просачивался шум чужой жизни. В кармане Вари заиграл телефон. Пора было идти домой.
-Приходи ко мне в гости, Варенька…
-Обязательно, Вера Ивановна… Можно, я оставлю у вас ноты?
-Ну конечно, дружочек, оставляй… Это будет мне надеждой, в том, что ты ещё придёшь…
Варя подошла к «Ласточке» и, открыв клавиши, взяла несколько аккордов. Она уже чувствовала, что сегодня до глубокой ночи будет слушать дыхание холодного океана…

«Может быть, и правда стоит надеяться на то, что Осень не сразу сменится холодной Зимой. Будут ещё теплые дни…Полные чудных воспоминаний, открытий…Какие открытия могут быть Осенью!.. Солнце не может греть в эту пору также, как весной и летом…Но оно светит, а свет всегда даёт надежду, пусть даже и последнюю…Главное, - верить…»

Через три дня Варя снова пришла в гости к Вере Ивановне. Ей немного нездоровилось и потому чай готовила Варя.
-Не будем, Варенька, отчаиваться, а лучше просто выпьем чая!.. Как твои дела?
- Всё хорошо… Сегодня устала … Писали контрольные. Надеюсь, что всё будет хорошо. Только вот я всё думала о Вас… Вы, мне кажется, не рассказали ещё что-то…
-Не рассказала?.. А что ещё… - Шенье укуталась в платок и взглянула в окно, или на окно, Варя не увидела, - была жизнь с не просто не любимым человеком, а не любящим. Это самое тяжёлое… Он занимался работой, я могла бы продолжать учиться… Родился сын, - Петр, а через несколько месяцев была война… Я не умела готовить, шить, ухаживать за ребёнком, но мне постоянно подсказывало что-то как нужно это делать…
-Наверное, Вам подсказывала любовь…
-Наверное… - она улыбнулась, - я говорила, что он был очень молчаливым, серьёзным мужчиной и всегда умел сдерживать свои чувства, а я не умела: «лёд и пламень», это про нас… Мама, конечно, старалась помогать мне. Но я видела, что ему это не нравится. И я боялась увидеть  складку между его бровей… Он больше не краснел, наверное, потому что больше никогда не говорил, что я красивая… И пела я теперь только вполголоса, - колыбельные своему сыну… Когда началась война лучших инженеров отправляли в Москву… Я осталась здесь, с маленьким сыном и быстро стареющей матерью… Отца отправили вместе с мужем… Я тогда ничего не понимала, не успевала понять, когда начинается и когда заканчивается день… Помогала только молодость… Однажды, это была суббота, я шла с дорожных работ…Было очень холодно, замерзли руки и ноги. А внутри звенело так, как будто лёд пробрался и туда. Остановилась в переулке и прислонилась к стене…Внутри было также пусто как и на этой какой-то тревожной, словно притаившейся улице… Я понимала, что нужно торопится домой, кормить сына, к тому же мама сильно простудилась, но не было сил и я закрыла глаза…, - Вера Ивановна и правда закрыла глаза и откинулась в кресле, -  Сначала перед глазами была темнота, а потом поплыли зеленые круги, которые превратились в синее небо. На лицо опускались весенние, лёгкие паутинки…только они были почему-то очень холодными…Но мне было уже всё равно… А по всему телу звенит и звенит, - не тает внутри… И вдруг, голос: «Вера, Вам плохо?» Открываю глаза, а рядом со мной, совсем близко, стоит и тревожно заглядывает мне в глаза он… - Она открыла глаза и Варька увидела в них необычные слёзы. Они не проливались, а просто были… - Не знаю, девочка, бывает ли так, что два человека лишь посмотрев друг на друга понимают, что не то, что бы они были созданы друг для друга, а просто именно его или ее не хватало для того, чтобы понять и почувствовать, что Счастье может быть и на Земле… Он провожал меня до дома, а я боялась поднять на него глаза. Я не смогу теперь вспомнить весь наш с ним разговор…Он до сих пор живёт у меня здесь, - она прижала худую руку к груди, - но вслух эти слова не произнесешь…Наверное, это был разговор наших Душ. Оказалось, он живет совсем недалеко… Но мы учились с ним в одной школе, он был старше, но помнил до сих пор меня на сцене: я читала стихи, а во втором отделении играла Старинный вальс… Его отпустили с фронта всего на три дня… У него было тяжелое ранение. И уже завтра он должен был уезжать… Когда я вошла в квартиру, мама меня не узнала, в моих глазах было, - Счастье…
Вера Ивановна тяжело встала с кресла и подошла к окну. Варя оглянулась на ее фотографию, пытаясь представить ее, уставшую, замерзшую и согревшуюся теплом другого сердца…Но с фотографии смотрела совсем молоденькая девочка, не тронутая горем войны, сжимающая в тонких пальцах синеву карандашных незабудок…Фотографии не оживают…
-А что же было дальше, Вера Ивановна?- к стеклу прикоснулась пожелтевшая, вся в морщинках и синих жилках рука.
- А дальше, Варя, продолжила свою игру жизнь и война. На следующий день я услышала короткий звонок в дверь. Он стоял на пороге белый, как снег, и только синим горели глаза. Сказал, что ему нужно ехать прямо сейчас, у ворот двора ждёт машина. Помню, я не могла заплакать, но что-то горячее обжигало мои щёки, а за спиной плакал маленький Петенька. Он лишь протянул букетик фиалок и поцеловал мою руку, вот и всё… Сказал, что всегда будет любить меня и ушёл на войну… Когда садился в кабину грузовика, то оступился на скользкой подножке, оглянулся на моё окно и махнул  рукой… Вот и всё, Варя… - старая женщина тяжело повернулась к Варе, опираясь рукой о подоконник.
-Он вернулся к Вам?.. Вы видели его?..
-Вернулся мой муж…Отец – нет. И мы стали жить дальше. Муж занимался работой, я воспитывала сына и вела домашнее хозяйство…Ночами подолгу стояла у окна и смотрела, смотрела на улицу… Закончилась война, у всех была радость. А у мужа умерла мать и дядя. У меня, - отец и… Я думала, что мой муж будет всегда аккуратным, серьёзным, внимательным слушателем, если уж не любящим. Но он никогда не слушал и не слышал меня. Он был очень хорошим инженером. Но его мечта тоже не исполнилась он так и не стал таким же, как мой отец… Я ходила к нему, знала, где он живет…Когда его мать открыла мне дверь, мне уже ничего не нужно было объяснять. Я понимала, когда у матерей бывают такие глаза. Он получил звезду героя посмертно. Огонь жёг самолет и его руки, продолжающие уничтожать фашистов… В сорок шестом у меня родилась дочь, Варенька, с синими как небо глазами. Таких глаз не было ни у кого из нашей родни…
Варя ещё раз взглянула туда, где сидела девушка с незабудками. Рядом с ней, в рамке, украшенной золотыми листочками широко улыбалась девушка, с коротко остриженными, развивающимися на ветру золотыми волосами. Руками, казалось, она обнимала солнце…
- Она летела к брату, Петя тогда жил в Москве. И никто так и не понял, что случилось с самолётом, проверенным механиками, как обычно, до взлёта. Что-то всё-таки ушло из меня. Как тогда, зимой сорок первого года, в переулке, до сих пор внутри меня иногда звенит и звенит холод… Я дожила до глубокой старости. Друзья, родные, соседи, - многие из них уже оказались за той чертой. Конечно, я продолжаю жить, - она улыбнулась и медленно вытерла рукой скатившиеся слёзы, - даже пою иногда что-то на кухне и мне кажется, что у меня до сих пор остался голос… Я никогда и никому не говорила о нем…Потому что всегда со мной рядом был его последний подарок. Подойди сюда, Варенька…
На подоконнике стоял простой глиняный горшочек, в котором цвели белоснежные, кружевные фиалки.
- Его мама сказала, что он очень любил сенполии… В его комнате их было множество, но эта была самой красивой…
-Это тот самый букет? – Варя нежно дотронулась до сияющих лепестков.
- Для меня, - да… Эти цветы выросли из того букета… Всю жизнь я берегла их, ведь я так и не помахала ему рукой тогда, у окна…
За окном кружился первый снег. Осень закончилась… Снежинки медленно падали на ветки, на черный асфальт, на прозрачное стекло окна…
Варя открыла пианино, сняла дорожку с чуть пожелтевших клавиш. И  тот самый аромат Времени, который она почувствовала с первых минут пребывания в этой комнате, заставил ее сердце биться сильнее… Она слышала дыхание холодного океана, который никогда не сможет быть согрет солнцем…
 Музыка вальса ударялась о стены, проскальзывала между засушенными цветами, пробегала по черно-белым лицам старых фотографий, растекалась в складках бархатных гардин, кружилась у лица плачущей, старой женщины, всю жизнь верящей в Счастье и потерявшей навсегда себя, - поющую девушку  в белоснежном платье и с незабудками в сердце… А фиалки смотрели на снег, такой же белый и чистый, падающий с облаков, никогда негаснущего Солнца…

«Может ли погаснуть солнце? Да… оно погасло для нее. Она оставила мне букет фиалок, который сумел прожить дольше, чем прожила их любовь и ее Счастье. Почему не гаснет Солнце? Потому что оно не может не согреть и не оживить тех, которых ему поручило небо…Оно светит даже тогда, когда его не видно и может согреть даже тогда, когда оледенело внутри... Оно не даёт нам отрываться от Земли, сжигая крылья…Но когда гаснет Солнце, наступает новая жизнь!..»

«Фиалковый вальс»  стал знаменит на весь мир всего лишь через четыре года. Как, впрочем, и его автор, - Варвара Летова.