ВИКА рабочее название

Глава I

Из памяти.

-0-

Что ты видишь из своего окна?
Ощерившихся горгулей готического костела, бессмысленно радостные завитушки замысловато-легкомысленного барочного музея неких исскуств, тяжелые линии нависающих над мостовыми московских сталинок или медную зелень питерского Исаакия?
Ниспадающие до колен задницы хоперов или злые мини клубных тусовщиц?
Выпученные от страха перед эпохой тотальной электроники подслеповатые фары "копейки" или хищный азиатский разрез туго сияющих епропейских ксенонов?
Я знаю, что ты видишь из своего окна.
Я был у тебя дома.
Он мне не понравился.
Я сотру его в порошок.
Смою.
Растопчу.
Уничтожу.
Потому что окна твоего дома выходят на побитую штукатурку грязной стены.


-1-
Когда-то ты была жизнерадостной девочкой; с грохотом деревянных дверок, оглушительно вопя от счастья и восторга, вылетала из тьмы забитого под завязку шуршащами платьями шифоньера навстречу мне:
- Я здесь! Не нашел, не нашел!
Как письмо мое перегружено прилагательными и вздорными определениями-дополнениями-деепричастиями, так ты была перегружена жизнью.
- Дядя Федя, собачка умерла?
Нет, она сдохла.
- Дядя Федя, собачка умерла?
- Отстань.
- Ой, она живая! Дядя Федя, она живая!
- Молодец.

-2-
Мы с Мариной не то чтобы любили друг друга. В свои неполные тридцать она нуждалась в мужике - по хозяйству и в постели, ты в свои четыре отпугивала случайных ухажеров, а я в свои двадцать два был соседом, как-то незаметно перекочевавшим из своей комнаты с постерами "Iron Maiden" и "Алисы" в постель Марины, поближе к духам на тумбочке под ночником. Мои мама и папа не одобрили такого поступка, от отца я даже получил в рыло, а мама пошла в агентство узнавать, можно ли разменять четырехкомнатную квартиру, где две комнаты принадлежали твоей маме, на однокомнатную для "этой шлюхи с ублюдком" и двухкомнатную "для порядочной семьи", в которой "сынок вырос неблагодарной тварью".
Ты это хорошо помнишь?
Тогда ты должна помнить и все остальное.
-3-
- Федор!
Укажите порядок движения транспортных средств на перекрестке.
а) трамвай, мотоцикл, красный автомобиль, синий автомобиль.
б) трамвай и красный автомобиль, мотоцикл, синий автомобиль.
в) трамвай, красный...
- Федор!
У синего знак "уступи дорогу".
- Федор!!!
Заебала.
- Чего?
- Иди сюда!
Как призрак, ты подошла ко мне, выбравшись из заваленного куклами угла тихо и незаметно.
- Дядя Федя, а что такое "заебала"?
О, Господи. Вслух сказал?
- Ну, это если кто-то плохой очень надоел.
- А тетя Лиза плохая?
Нет. Она же мне мать.
- Нет. Это я про книжку.
- Федор!!!
- Иду!
Кухня строго поделена: новый гарнитур, сверкающий перламутром, четырехконфорочная голубая плита и белая с хромом стиральная машина-автомат - для благочестивой семейной пары с взбесившимся от гормонов сыном. Старый, но крепкий стол, взгромоздившаяся на него двуспиральная плитка-переноска и упрятанная под клеенчатую скатерть трехсотоборотная "Малютка" - для шлюхи с милой, но глупой дочерью (бедная девочка) и безмозглого хахаля. Меня, то есть.
- Ты деньги получил?
- Да.
- Семье помогать не собираешься?
Где сигареты?
- Не кури при мне!
- Я все деньги отдал своей семье.
Сзади, почесывая щетину, появился отец. Добро пожаловать в цирк.
- А об отце ты подумал? Он, между прочим, на севере годами пропадал, чтобы у тебя все было!
- Лиза, оставь. Мне его деньги не нужны.
- Для этого тебя растили!
- У меня своя семья.
- А кто тебя на работу устроил!
- Сколько вам нужно?
- Ничего от тебя не надо! Пшел вон! К своей! И чтоб я тебя не видел!
Если отец грохнул кулаком по столу, это повод.
Склонившись над столом, змеиным шелестом я говорю своему отцу:
- Папа. Это мой стол. Я его отремонтировал на прошлой неделе. Если ты сейчас же из-за него не встанешь, тебя будут ремонтировать всю  следующую.
И положил свои окостеневшие в мозолях кулаки на порезанную ножом клеенку.
Ведь папа дал мне в рыло один раз. И еще один - Марине. И ваш стол сломался, когда мой папа не знал, куда прятаться от моих ударов. Ведь мой папа уже старый. А я молодой и сильный. Я часто дерусь. А стол я потом починил.


-00-
Знаешь, что я хотел бы тебе написать?

…твое розовое платье очень шло твоему милому личику. Ты держала в руках розовую сахарную вату и тянула меня туда, где, поигрывая мускулатурой под пятнистой шкурой, красавец жираф послушно слизывал с пальцев восторженно-испуганных ребятишек овальные листы подорожника. Твоя мама шла со мной под руку, воздушная и красивая, а мой папа в сторонке шептал моей маме, что мы отличная пара, и ты замечательный ребенок и, несомненно, самая что ни на есть родная им внучка, а я поступил благородно, принеся счастье твоей маме, которой было так тяжело, и наконец-то после этих историй с глупыми соплячками я сам счастлив, и как хорошо получилось, ведь раньше мы были просто соседи, а теперь одна большая семья в большой квартире… А я, ласково тронув ладонь твоей мамы, подошел к своему папе и спросил, когда он собирается ложиться на операцию, и сказал, что покупку машины я отложу, просто сдам на права, ему деньги нужнее. А мама, тихо покачав головой, сказала:
- Сынок, у нас есть сбережения, не волнуйся.
Но я все равно…

Я думал, что так будет, когда Марина гладила меня по уткнувшейся в ее грудь голове. Ее теплая ладонь ворошила мои коротко стриженые волосы, а я мечтал о счастливой жизни вместе. Папа с мамой были в гостях. Ты спала в соседней комнате, обняв куклу. Тикал будильник.
А на следующий день я сломал ваш стол.

-4-
Когда униженный папа ушел, а мама перестала плакать, я спросил:
- Сколько не хватает?
Мама тяжело вздохнула, довсхлипывая проклятья в адрес не сложившейся жизни.
- Ты займешь?
Я покачал головой.
- Без возврата. Мне хватает.
Я пошел в твою комнату, где готовился к сдаче экзаменов на водительские права, и достал из ящика письменного стола деньги. Когда я отдавал их маме, ты, сверкая глазами, с восторгом кинула длинноногую куклу на ковер и крикнула:
- Заебала!
Видимо, не раз заговорщицким шепотом ты отрепетировала это слово, пока я был на кухне.
Мама поперхнулась словами сухой благодарности и поспешила уйти, засовывая купюры в передник.
Я прикрыл дверь и сел рядом с тобой.
- Вика. Нельзя так говорить. Это плохое слово.
Ты с осуждением посмотрела на меня.
- Заебал!
Вздохнув, я поднялся, шлепнул тебя по заднице и поставил в угол, не обращая внимания на рев и выкрики "ты плохой!".

Ночью Марина, выползая из-под моей руки, сквозь сон пробормотала:
- Кстати, от кого Вичка матерных слов нахваталась?


-5-
Помнишь, как мы хоронили моего папу?
Так солнечно было, жарко. Ты пряталась от настороженных взглядов в шифоньере, Марина молча и с отстервенением чистила картошку и лук на кухне, ведра картошки и пакеты лука. Она плакала, а я переставлял мебель в нашей с тобой комнате, чтобы отодвинуть спальный гарнитур, за которым была широкая дверь в наш с моими мамой и папой зал. Я разделил две односпальные кровати, соединенные в двуспальную, поставил их на полтора метра друг от друга, и получилось еще восемь мест для поминающих.
Я расставлял столы, отказываясь от помощи пузатеньких папиных сослуживцев, а в спальне мамы и папы стоял гроб, к нему подходили, вздыхали, женщины утирали уголком платка редкие слезы. Две бабушки в черных платках, опытнейшие церемониймейстеры нашего двора, с понимающим выражением на лицах переговаривались:
- Молодой еще.
- Все там будем.
- Недолго уже.
Моя мама сидела рядом с гробом и теребила папин рукав. к ней подходили и сочувствовали.
Марина на кухне порезалась, схватила зубами ранку и заплакала. ее никто не утешал. на кухне никого не было.
когда все приехали с кладбища, два пьяненьких мужичка забалагурили:
- Какая умница тут у нас помогает!
один из них насупился и сокрушенно вздохнул:
- Эх, не погуляет дед на твоей свадьбе...
а ты, поджав губы, раскладывала возле каждой рюмки ложки и хлеб, как велели старушки-церемониймейстеры. и моя мама впервые рассеянно погладила тебя по голове, дала положенные пирожок и конфету.
когда поминающие допивали, не чокаясь и не вспоминая повода, третий ящик водки, я сидел на унитазе, всхлипывая над отцовой фотографией, размазывая кулаком по щекам прорвавшиеся слезы, подвывая тихонько взрывам хохота из смежных комнат.


-6-
той зимой мы с Мариной без шума расписались, я купил машину, перевез мою маму в домик твоей мамы в деревню, взял отпуск, отремонтировал домик в деревне и ставшую внезапно огромной квартиру в городе. Когда в твоем детском садике был карантин, мы с Мариной  отвезли тебя в деревню. Ты играла с абсолютно бесполезным в сорока километрах от города дорожущим радиотелефоном, моим недавним приобретением.
- Привет, лапочка. Как там твой? Ой, у Федьки все тип-топ! – прикрывая тяжелую трубку ладошкой, говорила ты и лукаво поглядывала на меня в зеркало заднего вида. – Пузо отрастил, под машиной уже и забыл когда валялся.
Марина, сдерживая улыбку, смотрела в окно, а я только только восхищенно хмыкал, когда ты выдавала особенно сложную фразу.
Тебя мы оставили в деревне – «чтобы не грипповала» – а сами на ночь глядя поехали обратно. Стаявшая за день с грязного снега вода замерзла, покрыв дорогу сверкающей в свете фар скользкой коркой. Дорога была пустой, до оживленной трассы – еще черт знает сколько, и я уступил место за рулем Марине – ей через пару месяцев водить свою машину, пусть учится.
Хорошо, спокойно, счастье в каждой складочке одежды.
- Зачем Вичке сказал, что Герда сдохла?
- Ну с ней же Кай что-то сделал…
- Со Снежной Королевой он сделал! И я не про сказку.
- А про что?
- Про собаку!
- А что с ней?
- Сдохла!
- Шарик затрахал?
Твоя мама смеялась, я сквозь дремоту хихикал и смотрел на ее красивое лицо, которое постепенно выползало из полусумрака машины, освещенное светом встречных фар. И Марина сказала:
- Федь, куда он…
потом был грохот, скрежет, лязг, все взлетело и рухнуло одновременно, сверкнуло и опрокинулось, и я потерял сознание. А когда очнулся, мне ставили капельницу, изо рта доктора шел пар, и от меня шел пар, а Марину накрывали простынью, и от нее пар не шел.
Ты помнишь?


-7-
церемониймейстеры в черных платках тихо переговаривались.
- Молодая еще.
- Все там будем.
- Да, недолго уже.
я сидел возле гроба и держал усопшую за рукав. моя мама на кухне чистила картошку. и лук. ведра картошки и пакеты лука. ей помогали.
- Ты была совсем одна, - шептал я своей жене.
где тогда была ты?
сидела напротив и смотрела на свою маму.
- Тебе никто не помогал.
где тогда был я?
сидел рядом.
- И я тебе не помогал.
ты подошла ко мне и долго переводила взгляд с меня на Марину.
- Дядя Федя, мама умерла?
церемониймейстеры замахали руками, накладывая кресты на лбы под черными платками.
- Дите совсем еще.
- Спаси ее, Господи.
- Ой, лышенько...
- Дядя Федор, мама умерла?
тихо.
- Дядя Федор?
- Ох, да заберите ж дите!
- Ой, горе-то...
- Дядя Федор!
- Дядя Федор!!!
- Мама! Мама!
нет у тебя мамы, дочка.
- Папа, скажи ей! Мама!!!
мамочка.
- Заберите дите!

ты помнишь свою маму?
нет.
ты знаешь свою маму?
нет, ты не знаешь свою маму.


-8-
помнишь, как ты пришла в первый класс?
Я привез тебя на машине. Еще одного мальчика тоже привезли на машине. Мальчика звали Толик. И оттого, что другие дети, насупившись, отступили от тебя, потому что ты приехала на дорогой машине, тебе ничего не оставалось, кроме как подружиться с Толиком, которого тоже привезли на дорогой машине.
Ты тогда была такой страшной модницей.
И Толик тоже ходил в костюмчике в мелкую клетку, и даже жилетка была.
Ты подружилась с девочками, потому что им хотелось разглядывать журналы, которые ты приносила в школу.
А Толик никак не мог подружиться с мальчиками. Потому что у него дома был компьютер. Потому что другие о компьютере могли только мечтать, а он к нему привык. И потому что его мама не разрешала приводить домой оборванцев, а разрешала приводить только тебя. Потому что папа у Вики – хороший человек, с мозгами.
Это я, то есть.
Поэтому Толик и полюбил тебя. А ты его не любила, просто дружила. Так ты мне и сказала.
А папа Толика, когда мы праздновали его сорокалетие, с неодобрением смотрел, как красиво мы с его женой танцуем медленный танец. Ты  хлопала в ладоши и кричала:
- Папа, я хочу такую маму!
Мама Толика пьяно хихикала, а Толик показывал, как сделать так, чтобы песню поставить на начало одним нажатием клавиши.
- Папа, а у нас кассета долго мотает! Купи такую штуку!  Цент!
- Центр, - вежливо подсказывал влюбленный Толик.
- Цент-р! С компот-диском!
- С компакт-диском, - уточнял разгоряченный Толик.
А ты снова щелкнула и поставила романтическую мелодию на начало.
- Папа, теть Наташа, танцуйте!
Папа Толика подошел, фальшиво улыбаясь, и взял тебя за руку.
- Вика, не балуйся…
- Заебал! – крикнула ты в лицо папе Толика.
Танец поперхнулся, папа Толика подавился недосказанным предложением, Толик остолбенел и в ужасе закрыл лицо руками, тетя Наташа тремя быстрыми шагами оказалась возле мужа, схватила его за руку и вывела из комнаты, возле самой двери ободряюще мне улыбнувшись. Я подхватил тебя под мышку, запихнул в шубку и выволок за собой из квартиры.


-9-
ты, наверное, не знаешь, какой разговор состоялся у нас той ночью, в сорокалетие папы Толика?
он позвонил часа в три ночи, явно пьяный и злой.
- Слушай, ты...  Если ты на Наташку глаз положил... Я тебя вместе с твоей сучкой...
- Закрой рот.
- С этим шлюхиным семенем...
- Слушай меня сюда, фраер. За мою жену и мою дочь я твое очко на тракторную выхлопуху надену, а это похуже паяльника будет, понял меня, да? За базар свой отвечать будешь, и клал я на твою братву с прибором, я ведь тоже не пальцем деланный и не под богом одним хожу, понял меня, да? Вот за то, что ты мне сейчас сказал, слышишь меня, пидор недоношенный, ты подыхать будешь, я тебя с говном смешаю, понял меня, да? На завтра стрела, сучонок, на десять вечера, на пятаке, ты понял меня, фраер?
- Эй...
я швырнул трубку и выдернул шнур телефона из розетки. заглянул в твою комнату.
по поспешному шороху одеяла я понял, что ты не спишь.
- Спи, - бросил я через дверь и ушел к себе в комнату.
уже завернувшись в одеяло, я увидел тебя. ты стояла в ночной рубашке в дверном проеме, и от лунного света твое лицо было нереально бледным.
- Папа, а что такое "фраер"?
я почесал голову.
 - Ты весь разговор слышала?
ты кивнула.
- Ну, в нем вообще очень много непонятных для тебя слов. Так что потом объясню. Спать хочу.
ты помедлила.
- А это плохое слово?
я представил отягченное педагогическим шоком лицо твоей учительницы. "Ваша дочь всех мальчиков в классе называет фраерами!"
- Очень. Не смей его повторять. Иди спать.
ты, помедлив, снова кивнула.
- А жаль. Красивое слово.


-10-
знаешь, мне очень интересно, каким ты представляешь день своего совершеннолетия.
я к своему готовился тщательно. в автосервисе, где работал на полставки, подскакивал к более-менее респектабельным товарищам и низко поставленным заговорщицким шепотом сообщал, что имеются дефицитные запчасти для их "волг" и "девяток" . Шаровые и поршневые, карбюраторы, "или вот друг из оборонной стали выточил - передаточное число как у вас на "восьмерке", но с такой коробкой вы впереди иномарок лететь будете!". кто-то столь же низким шепотом отнекивался, поглядывая по сторонам, кто-то спокойно осведомлялся о цене и удивленно вскидывал брови: "далеко пойдешь!".
привыкшему к моей денежности папе я выкупил положенную ему за полцены путевку в Дагомыс - королевский подарок, и папа с мамой отнеслись к нему с пониманием. соседка наша Марина мне вовсе не мешала, напротив, на нее у меня были свои планы, и она моим планам благосклонно улыбалась : столкуемся. друзья приглашены, мама через знакомую достала шампанское, мой "тот самый друг с оборонки" припрятал пятилитровую канистру чистейшего спирта...
- Сынок, тетя Катя с вами побудет, присмотрит.
тетя Катя в синем платье с дурацкими длинными рукавами. Маринина мама.
ты знаешь. что такое, когда все рушится? ведь мы не были тогда такими мерзавцами, как вы сейчас. тогда было так: либо в доме взрослый, либо дома оргия.
- Тетя Катя медсестрой работает, так что если кому-то плохо станет, обращайтесь.
тетя Катя работает медсестрой в психбольнице. в свои сорок пять никак не приобретет солидного веса - работа нервная. с нами справится на раз-два.
утром предотъездная суматоха. мне нужно помочь с вещами. застегиваю чемодан. мама - тихо:
- Федь, папа трусы в ванной забыл. Там тетя Катя зубы чистит, он стесняется...
- Сейчас.
открываю дверь в ванную. тетя Катя, сидя на бортике ванной, поспешно одергивает рукав халата, на пол падает оранжевая трубочка жгута.
я медленно и цепко беру тетю Катю за левое плечо и поднимаю рукав халата. возле локтя вены густо истыканы, капелька крови на свежей ранке едва успела подсохнуть. по поплывшим глазам тети Кати убеждаюсь: не инсулин.
что я там говорил про мерзавцев?
я хватаю тети Катину руку и больно встряхиваю.
- Столкуемся?
мамин крик от входной двери:
- Федя!
тетя Катя медленно кивает головой.
я хватаю папины трусы и выскакиваю из ванной.


-11-
люди иногда умирают внезапно и вовремя. бывает, на них сверху падает что-то тяжелое, иногда они подскальзываются в ванной и натыкаются виском на бронзовую вешалку для полотенца. людей сбивают машины, в них бьет молния, они навсегда засыпают в гаражах с включенным двигателем автомобиля, слабых сердцем пугает внезапно выскочившая из-под ног кошка, и они медленно оседают по стене темной и обоссанной подворотни. самые разные обличья смерти бывают схожи одним: за спиной утирающих слезы скорбцов стоят облегченно вздыхающие, чьи проблемы чья-то внезапная и своевременная смерть решила лучшим образом.
хмурый милиционер в штатском пришел ко мне на работу, представился, показал документы и без предисловий спросил:
- О смерти Томякова Николая Константиновича знаете?
- Простите?
Томяков Толик, твой однокласник, Тотолик - так его называют в вашем классе мальчишки. странная для первоклашек способность соединять имя и фамилию в уморительное прозвище. кто-то подсказал?
- Вы вчера были у него дома. По словам его жены, между вами произошла ссора.
- Когда?
милиционер потянул со стола мою визитку и стал вертеть ее в руках просто так, без видимой цели, сопровождая манипуляциями краткую,  утвердительную и насквозь официальную речь:
- Вчера, 18 декабря, вы были приглашены на празднование юбилея Томякова Николая Константиновича, где между вами и Николаем Константиновичем на почве ревности со стороны последнего установилась неприязнь, следствием которой явилась ссора по телефону между двумя и тремя часами ночи, в ходе которой вы угрожали гражданину Томякову физической расправой.
- Правда?
- Что вы можете сказать по поводу смерти Томякова?
- Мне очень жаль. Нет, правда.
Милиционер задумчиво поглядел в окно, тогда слякотно было, а люди откуда-то уже тащили елки, и я подумал, что то, что я собираюсь сказать, попадет в настроение милиционера.
- Елки уже пошли. А я бы не стал сейчас брать. К Новому Году сухой веник будет, а не елка.
И совершенно без перехода добавил:
- А что с ним случилось? Ну, с Николаем?
Милиционер оставил в покое визитку и просто, как об ощипанной курице, сказал:
- Застрелен в упор.
- И контрольный в голову? – не удержался я.
- Именно.
Я развел руками:
- Ну, просто роскошно для убийства на почве ревности.
Милиционер посмотрел на меня так же, как минуту назад смотрел в окно: задумчиво и сквозь толстый слой тяжелых мыслей.
- А я и не говорил, что вы подозреваетесь.
Уже уходя, он добавил:
- Но если у вас будет алиби на семь часов утра, вам будет проще.
Потом, будто вспомнив что-то, нагнулся над столом и неприятным низким голосом добавил:
- А ведь сегодня в десять вечера ты бы со мной встретился.
- Это вы к чему?
- А к тому, что не надо на чужую крышу с прибором класть.
Я выпрямился за столом, откинулся на спинку кресла и широко улыбнулся.
- Мне позвать свою?
И потянулся к телефону.
Коррумпированный мент накрыл мою руку ладонью и сказал доверительно:
- Если ты окажешься неправ, мы ее сами найдем.
Я только хмыкнул.

Помнишь, я пришел тогда домой, крепко обнял тебя, рисующую, и сказал:
- Что же ты делаешь?
А ты улыбнулась, не глядя на меня, и ответила просто:
- Рисую.


-000-
Недавно мужики в сауне разговорились:
- …И мы взяли бутылок несколько беленькой, с закусью на четвертной вышел…
- Это когда ж было?
- В восемьдесят втором. Водка тогда по три шестьдесят была, колбаса два восемьдесят…
- Хлеб черный еще по шестнадцать копеек был…
- Портвейн, как сейчас помню…
- Вот времена были…
- Так вот…
Так вот. Сейчас четвертый, тебе будет восемнадцать, мне тридцать шесть.
В девяносто четвертом, когда ты испортила Толику Рождество и Новый год, тебе было восемь, а мне двадцать шесть.
В девяностом, когда я хоронил отца и жену, тебе было четыре, мне двадцать два.
В восемьдесят шестом, в январе, я праздновал совершеннолетие, Марине было двадцать четыре. Тебя тогда еще не было.
В восемьдесят шестом, в апреле, когда мои махинации в автомастерской стали известны соответствующим органам, следователь посоветовал мне бросить институт и пойти в армию. Ты тогда еще не родилась.
Войска из Афгана вывели в восемьдесят девятом.




-12-
Помнишь, когда ты собирала гостей на первый в твоей жизни юбилей – тебе исполнялось десять лет – я удивился полному отсутствию в числе приглашенных девочек и присутствию в этом внушительном списке мальчиков, много старше тебя – конечно, если исходить из особенностей твоего возраста. Тотолик был единственным твоим ровесником и одноклассником, и я решительно никак не мог понять происхождения твоего знакомства, допустим, с шестнадцатилетним Славой, о котором ты отозвалась одобрительно и кратко:
- Он панк.
Я пытался тебе объяснить, что пятнадцати мальчикам будет скучно с одной-единственной девочкой, пусть даже это именинница и пусть даже это ты. Ты ответила очень просто:
- Я их развлеку.
На следующий после этого разговора день, за неделю до торжества, я вошел в твою комнату, где ты читала «Лолиту», уселся напротив тебя на диване с телефоном в одной руке и списком номеров телефонов, полученным от твоего классного руководителя.
- Алло, Анну Михайловну можно к телефону? Здравствуйте, это Федор Таев вас беспокоит, папа Вики Таевой, одноклассницы вашей Лены.  Да-да, он самый. Надо же, вы меня запомнили! Ну-ну, бросьте, сейчас захвалите. Анна Михайловна, я вот по какому вопросу. У Вики день рождения скоро, в воскресенье будем праздновать, но она такая замкнутая, приходится приглашениями самому заниматься. Вы Леночку не отпустите на праздник? Тут рядом, на Островского…
- Алло, здравствуйте. Галину Святославовну можно к телефону? А Игоря Сергеевича? Очень приятно, а это вас Федор Таев беспокоит, папа Вики Таевой, одноклассницы вашей Танечки.
- Алло, это Элла Владимировна? Какой у вас приятный голос! А это Федор Таев, помните меня? Да-да, одноклассницы вашей Сашеньки.
- Алло, Борис Константинович?
- Алло, здравствуйте. Будьте любезны, Валентину Николаевну позовите к телефону. Да-да, я подожду.
- Алло, Веру Витальевну можно к телефону?
Ты внимательно смотрела на меня, все полчаса, пока я не отложил трубку в сторону.
Пройдясь по списку из пятнадцати номеров, я пересчитал отмеченные галочкой и вычеркнутые. Первых оказалось девять, вторых – шесть. Достав из ежедневника добытый у тебя днем ранее список приглашенных, я вычеркнул панка Славу, братьев Сергея и Валеру, пятнадцати и тринадцати лет соответственно, четырнадцатилетнего азербайджанца Артура, пятнадцатилетнего дзюдоиста Артема и четырнадцатилетнего Витю, с которым ты познакомилась у Славы и который придет без подарка, потому что папа у него сидит, а мама пьет. Переписав на отдельный листок окончательный список, я положил его тебе на колени и сказал:
- Или так, или…
- Или никакого праздника не будет? – продолжила ты, отложив книжку в сторону. Я кивнул и взял у тебя книжку, а ты у меня – ручку.
- Лучше бы ты читала «Трех мушкетеров», - почему-то вздохнув, сказал я тебе.
- Я во втором классе ее прочитала, забыл? Вот так пойдет?
Из моего списка ты решительно вычеркнула, замалевала безобидную, на мой взгляд, Сашеньку.
- А что такое?
- Да так, - ты пренебрежительно махнула рукой, и готовилась продолжить преувеличенно развязным тоном, но я закрыл тебе рукой рот.
- Надоела?
Из-под моей руки ты кивнула.
- Ну вот, это уже другое дело.


-13-
Юбилей у тебя не заладился. Восемь девочек сгрудились в кучку, испуганно поглядывая на мальчишек, которые сгрудились вокруг Игоря, который в свои тринадцать неплохо играл на гитаре, и гудящими басками подпевали:
- А все идет по плану…
- А при коммунизме все будет заебись…
- Но если есть в кармане пачка-а! Сигарет!
Если не понимать песню, легко ее опошлить.
Я вышел из своего кабинета, где честно пытался работать и не мешать, и взял у Игоря гитару.
- Если кто знает слова, молчите.
«Мотоциклетка» понравилась всем, при словах «горячая, нагая, вы улетали к небесам на страшном черном волке» девочки уже плотно обступили меня, протиснувшись сквозь груду мальчишек, недовольно морщась на валящий из неуверенно пришептывающих ртов табачный дым.
- А чья это песня? – первым спросил двенадцатилетний Макс, стриженый налысо скинхэд.
- Подрастешь, узнаешь.
Когда я на кухне доставал из холодильника безалкогольное пиво, ты встала в дверях и сдержанно похвалила:
- Классно.
Я кивнул и спросил:
- А почему Толик не пришел?
Ты переспросила:
- Тотолик? – и пожала плечами: - Не знаю.


-14-
Я хватаю папины трусы и выскакиваю из ванной.
Тетя Катя медленно кивает головой.
А это значит – будет оргия.
А это значит – Марина не просто будет благосклонно улыбаться моим планам на нее. Она будет в них непосредственно участвовать.
Я отдаю папе его трусы и захожу в комнату Марины. Она в юбке и в лифчике, пришивает пуговицу к блузке и, увидев меня, вздрагивает и прикрывает шитьем грудь. Я подхожу к ней, кидаю на подоконник оранжевую резиновую трубку и серебристую ленту из десяти презервативов «Эрос».
Марина смотрит на трубку, на презервативы, на меня, все понимает и вжимается в спинку стула.
- Только с тобой. Федя, пожалуйста. Только с тобой.
Я пожимаю плечами. Должна быть оргия.
- Посмотрим.
- Федя, иди поцелуй маму!
Мама с папой стоят в дверях, рядом с ними – два чемодана.
- Вам чемоданы помочь донести?
- Нет, папа сам. Дай я тебя поцелую.
Целую маму, обнимаю папу.
- Смотри, не балуйся тут, веди себя прилично. Кушать тетя Катя приготовит, я договорилась.
- Хорошо.
Куда уж лучше.
Присели «на дорожку», мама с папой на чемоданы, я на табурет. Папа вздохнул, хлопнул ладонями по коленям и встал.
- Ну, счастливо оставаться!
- Счастливо отдохнуть!
- Пока!
Входная дверь закрылась, зашумел глухо лифт, в квартиру проник скрип его дребезжащих дверей, и снова – загудел двигатель подъемника.
С треском распахнулась дверь Марининой комнаты.
- Я бы тебе и так дала, урод! Зачем тебе это?
Марина швыряет в меня резиновой трубкой. Из ванной выкарабкивается тетя Катя и счастливо сползает вниз по стене.
- Мариночка, чего ты ругаешься?


-15-
Тотолик стоял в дверях, шмыгал носом, прятал за спиной букет и не хотел входить, пока я не позвал тебя. Тебе он вручил мокрые и немного помятые цветы, неуверенно ткнулся губами в твою напудренную щеку и извлек из кармана клетчатого шерстяного пальто собственно подарок – продолговатую коробочку. Коробочку ты открыла на ходу, широкими шагами врываясь в свою комнату, где тебя настороженно ожидали девочки и покуривали в форточку мальчики.
Подарок – небольшие, размером с черешенку часики на браслете из золотой плетеной цепочки – у девочек вызвали восторженные ахи и охи, у мальчишек – одобрительное гудение. На вошедшего вслед за тобой Тотолика посмотрели с уважением и восхищением, многие – с завистью, некоторые – с чувством стыда за свои блокнотики и бижутерию.
- Толик, пойдем-ка на кухню, тебе нужно выпить горячего.
Тотолик меня послушался, не без сожаления оставив тебя примерять подарок среди советующих наперебой гостей.
- Мама знает?
Тотолик скрестил ноги под столом, вжал голову в плечи, быстро кивнул и шумно отхлебнул из чашки.
- Не ври.
Я закрыл дверь на кухню, сделав знак Игорю валить обратно в комнату.
- Ты представляешь, что будет, если твоя мама увидит на Вике эти часы? Она ведь подумает, что Вика их украла.
- Я ей объясню… Она все равно их не носит…
- Нет. Так не пойдет.
Я открыл дверь и крикнул в коридор:
- Вика!
Ты вошла, разгоряченная и чем-то взволнованная.
- Мы сейчас с Толиком уйдем ненадолго, хорошо? И еще: ты не хочешь положить часы ко мне в сейф?
Ты кивнула на оба вопроса, убежала и вернулась с коробочкой. Я ушел в свою комнату, опустил часы в карман с пальто и открыл сейф.
По дороге я все объяснил Тотолику. Он со мной во всем согласился.
- Наташа, мне надо с вами поговорить.
Мама Толика молча впустила нас, отправив сына в свою комнату, меня же пригласила в свою.
- Вот, - я достал из кармана коробочку с часами, - это вот Толик хотел подарить Вике на день рождения. Я так думаю, вы об этом не знали.
Она вертела часы в руках, затем решительно направилась к двери.
- Не надо, - остановил я ее. И снова полез в карман.
- Я куплю эти часы, если вы не против. Речь сейчас не о краже, а о престиже Толика и, если это вас хоть сколько-нибудь волнует, о празднике для моей дочери. За сколько вы согласились бы продать мне эти часы?
Мама Толика закурила и стала нервно ходить по комнате.
- Я не могу продать эти часы.
- Тогда мне придется сказать Вике, что я их потерял. Или купить такие же.
-Вы не купите такие же. Мне подарила их жена Колиного партнера, а она делала их в Швейцарии…
- Она вам наврала. Да, они дорогие. Но в Москве купить точно такие же – не проблема, уж поверьте мне, я разбираюсь во всем, что хоть как-то связано с техникой и точностью.
Это я врал. Одного взгляда на часы, на браслет было достаточно, чтобы я понял: это – штучная работа.
Блеф у меня почти всегда был удачным.
- Хорошо, - после паузы сказала мама Толика, села на свою кровать и закурила. – Я отдам их просто так, не в деньгах дело. Но скажи мне одну вещь…
Она долго смотрела на меня, комкая в руке бархатное покрывало.
Я подошел и сел рядом.
- Это… ну… ты понимаешь… Николай… Это твоих рук дело?
Я отрицательно покачал головой, взял левый локоть Наташи в правую руку, а левой притянул ее к себе за талию.
Она шумно, часто задышала. Я поднялся и вышел из комнаты.
- Толик?
Тотолик возник передо мной мгновенно, будто материализовался из воздуха.
- Ты давай к нам, на такси, - я уже набирал номер такси по вызову, - оставайся ночевать, а я останусь здесь, чтобы вам не мешать.
Едва тронулось такси, Наташа взяла мою руку, а когда желтая «Волга» скрылась за поворотом – прилипла ко мне и впилась в мои губы… немного театрально тебе рассказываю, по-книжному, но на что я еще способен, я ведь институтов не заканчивал.


-16-
Я немного удивился тому, как ты спокойно и даже равнодушно отнеслась к тому, что мы с Наташей тихо, без свадьбы стали мужем и женой, а вы с Тотоликом – сестрой и братом. Одному Тотолику было тяжко. Еще бы, теперь его тихую любовь к тебе, тайные надежды и детские мечты покорежило, помяло, и что толку-то для него, что спали вы теперь в соседних комнатах – он теперь был твоим братом, и ты сердито хлопала его учебниками по затылку, когда он садился за свой компьютер и открывал файлы, созданные тобой.
Однажды он признался мне:
– Дядя Федя, у Вики в папке порнушка.
«Так-так,» – подумал я, а вслух сказал:
– Почему ты зовешь меня дядей Федей? Тебе не хочется называть меня папой?

В твоей папке были Содом и Гоморра: дети со взрослыми, мужчины с мужчинами, женщины с женщинами, мужчины в намордниках и женщины с плетьми, женщины на четвереньках с ошейниками и волосатые мужики над ними, с убедительными дубинами. Одна более-менее традиционная фотография, на которой обнаженные парень и девушка стояли друг напротив друга с целомудренно сложенными на животе руками и склоненными головами; фотография была явной пародией на иллюстрацию библейской истории об Адаме и Еве, венчала ее витиеватая надпись невозможно слащавым романтическим шрифтом:
Looser’s,
а по-нашему – «Неудачники» – было подписано снизу мелким шрифтом, как подписывают иллюстрации в книгах.
Ты сердито спросила меня из-за спины:
– Ты что здесь делаешь?
Я не спеша обернулся всем корпусом, крутанувшись на вертящемся кресле, внимательно посмотрел на тебя и от души залепил крепкую, без скидок на пол и возраст, увесистую оплеуху.
Повернувшись обратно к монитору, я закрыл все файлы, стер твою папку, вошел в раздел «Пользователи» и поставил пароль для входа в компьютер, для сохранения папок и для пользования дисководом, CD-ROM-ом и Интернетом.
Ты лежала в углу, не в силах встать, бледная и дрожащая, тебя рвало. Видимо, я устроил тебе сотрясение мозга. Впервые я увидел в твоих глазах страх. Но я не стал тебя утешать, просить прощения или еще каким-либо образом портить эффект своей воспитательной работы.
– Откуда это?
Ты, вздрагивая и утирая слюну с губ, смотрела на меня. Когда я встал с кресла и хрустнул шеей, поспешно сказала:
– А-а-ар…чи… Артур…
Губы твои кривились, собирались в гримасу плача.
– Азербайджанец?
Ты кивнула, всхлипывающим мычанием подавляя собравшиеся в глазах слезы.
– Ты с ним спишь? Отвечай, сука. Ты с ним спишь?
Я много раз слышал истории о лишающихся невинности в одиннадцать-двенадцать лет. Потому и пришел в голову такой вопрос. И такое обращение.
– Нет.
Я замолчал, будто остался недоволен ответом. На самом деле я был ему рад.
– Только оральный секс.
В глазах у меня не потемнело, плохо мне не стало, за сердце я не схватился.
– С этой минуты у тебя в этом доме отдельная тарелка, отдельная чашка, вилка, ложка. И полотенце.
– Я пошутила.
– А я нет.

Дверь открыл отец Артура. Замечательно.
– Нужно поговорить.
– А вы кто? И что за тон?
– Я отец Вики.
– Какой Вики? И при чем здесь я?
– Артур при чем.
Отец Артура окинул меня испытующим взглядом с головы до ног и бросил:
– Проходи.
На кухне, куда я прошел, не разуваясь и не раздеваясь,  была лишь одна табуретка, угол занимал довольно уютный кухонный диванчик. Я сел на табурет. Отец Артура встал у выхода с кухни, предварительно закрыв за собой дверь.
– Меня зовут Федор.
Азербайджанец кивнул. На гладкой лысине воинственно отражалась лампочка, широкая волосатая грудь торчала из просторного халата, крепко сбитое коренастое тело было одинаково готово и к нападению, и к обороне.
– Я не то чтобы расист, но у меня постоянные подозрения по поводу вашего брата. Кавказцев я имею в виду.
Он только скрестил руки на груди, к воинственности в его позе присовокупилась напыщенная гордость. А представиться он не захотел. Что ж, и в самом деле, неважно, как зовут эту обезьянку.
– Подростков я не люблю в особенности. Им кажется, что, слушаясь родителей, они исполняют все свои обязанности в этом мире. Поэтому достаточно часто ведут себя нагло и вызывающе. И не думают о последствиях поступков.
Отец Артура почесал нос. Почему у них всегда чешется нос, когда им говорят что-то нелицеприятное?
– Вы готовы сделать все для своего сына. Я готов сделать все для своей дочери.
Я поднялся. Сделал шаг вперед. Теперь его лысина была на одном уровне с моим носом.
– Там, где я делаю свой бизнес, раньше крутилось много вашего брата. Теперь – только я. Я умею решать свои проблемы. А иногда мне кажется, что я даже люблю это делать. Так вот, для меня ваш Артур возле моей дочери – это проблема. Теперь, когда я пришел к вам, это еще и ваша проблема.
– Э-э-э, слушай…
– Нет, слушай ты, я говорю. И потрудись обращаться на «вы», это верный способ меньше раздражать меня. Позовите Артура.
Азербайджанец потер нос, взглянул на меня снизу вверх взором недоумения – зачем вмешивать в наш разговор детей, дорогой? – и крикнул в пустоту коридора:
– Артур!
Артур возник незамедлительно. Худой горбоносый мальчик, ростом уже с отца, сутулый, в очках. М-да, я ожидал увидеть что-то другое. Даже смутился немного. Но взял себя в руки.
– Проведи-ка нас  к своему компьютеру.
Артур быстро взглянул на отца.
– Это папа твоей одноклассницы, Вики. Делай, что он говорит.
Одноклассницы?
– Вика младше Артура на четыре года. Это тоже меня беспокоит, – вполголоса сказал я отцу Артура, когда мы шли по темному коридору в комнату с компьютером.
Компьютер был включен, я без приглашения сел за стол и пробежался по файлам, запросив сначала все файлы с изображениями и заодно – с интернетовскими «хвостами»; запустил браузер и открыл список ссылок в «Избранном». Артур, кажется, начал понимать, что к чему, и страх на его лице смешался с появившимся было уважением к моему уверенному обращению с гудящей машиной. Отец Артура явно ни с чем сложнее калькулятора обращаться не умел, как я и предполагал.
Когда на экране стали появляться первые порнографические фотографии, отец Артура тихо крякнул. Когда дело дошло до гей-фото, он закрыл лицо волосатой ладонью. Щелкая по Интернет – ссылкам, я нарушил повисшее молчание и прокомментировал:
– Это Интернет. Около доллара за час соединения. Сколько ваш сын сидит в Интернете?
Вместо ответа отец Артура обратился к отпрыску с риторическим вопросом:
– Это твоя подготовка к институту? Что это за институт такой?
Артур, бледный, с испариной на лбу, смотрел в пол. Покрытый мягким ковром пол.
Я встал из-за стола и беззаботно направился к двери.
– Ну, вы тут пообщайтесь, а у меня дела.
Отец Артура (как же все-таки, интересно, его зовут? Наверняка какой-нибудь Вахтанг) вдруг рыкнул и широким загребающим жестом смахнул со стола монитор и системный блок, дернулись и шлепнулись на мягкий пол провода, глухо лопнул экран монитора.
Закрывая за собой дверь, я краем глаза увидел, как худое тело Артура, задевая руками стены, пролетело полкоридора и шмякнулось на паркет.
За Вику я в расчете.