Далекие Острова

Эта история не о могучих рыцарях и прекрасных принцессах - о них уже написано множество сказок и легенд, их деяния помнят и передают из уст в уста многие поколения. Эта история об обычных людях, которые, быть может, живут в соседнем доме, которые идут навстречу по улице, которые смеются и плачут, которые просто живут.
Его детство прошло в городе, наполовину вросшем в океан. Улицы плавно переходили в причалы, у которых плавно покачивались, поскрипывая, огромные парусники, а их мачты возносились на недосягаемую высоту. Воздух был наполнен запахами соленого моря и просмоленной древесины, сквозь которые пробивались таинственные ароматы тюков и ящиков, нескончаемой чередой идущих из трюмов кораблей в мрачные кубы складов. Стайки детворы просачивались на эту запретную для них, и потому еще более манящую, территорию и погружались в священнодействие, которым была повседневная жизнь порта. Почти всегда среди детей был нескладный паренек с задумчивыми глазами. Казалось, что он всем телом впитывает окружающую обстановку, а его широко открытые глаза смотрели на мир с неугасающим любопытством. Иногда он заворожено останавливался, замечая какую-нибудь не виданную им ранее деталь, в такие моменты даже гром и молния не могли бы помешать ему попытаться понять ее назначение. Шло время, дети взрослели, и очень многие из них хотели связать жизнь с портом, стать причастными к этому таинству. Часто мальчик с задумчивым взглядом возвращался домой, наполненный рассказами матросов о далеких островах, на которых им довелось побывать, и у него перед глазами вставали эти кусочки земли – увитые утренней дымкой, наполненные щебетанием птиц и криками неизвестных зверей. Школа находилась в двух кварталах от его дома, но часто он прятал в укромном месте сумку с тетрадями и заходил в лавочку знакомого букиниста, где на верхних полках стояли старинные тома с описаниями морских путешествий, далеких стран и обычаев. И он погружался в них, перевоплощаясь в капитана на мостике клипера, а в следующий миг становился матросом на верхушке мачты, что первым заметил далекую землю. Сумерки незаметно спускались на город, и мальчик возвращался домой, все еще ощущая запах нагретой солнцем земли, запах чужого леса, запах моря. Отец ворчал, а мать молча ставила на стол тарелку с уже остывшим ужином. Его отец был плотником, от него всегда пахло стружкой, лаком, сталью, и у многих горожан в домах была хотя бы одна вещь, сделанная отцовскими руками. Мать пекла самые лучшие в квартале пироги, и перед праздниками их дом превращался в настоящее столпотворение – хозяйки собирались, чтобы вместе приготовить пышные хлеба и сладкие пироги. А время шло, время летело – закончилась школа с ее переменками и домашними заданиями, и началась школа жизни, в которой нет времени отдыхать, и каждый пропущенный или невыученный урок, каждое забытое домашнее задание отбирают часть судьбы, если не у тебя, то у близких. Мальчик, теперь уже юноша, готовился к великому будущему – он собирался учиться в морской академии, стать капитаном, и на своем корабле открыть те самые далекие острова, которые с детства являлись ему в грезах. Острова, заросшие девственным лесом, наполненные пряным запахом земли, острова с таинственными городами и неведомыми народами, острова со сказочными зверями – драконами и единорогами. Но судьба распорядилась по-своему, ей ведь совершенно нет дела до наших грез и желаний. Влажным осенним вечером отец вместе с друзьями-рыбаками вышел на ночной лов рыбы, неожиданно налетела буря, разбросавшая рыбацкую флотилию. Лодка, в которой был отец и еще четверо рыбаков, так никогда и не вернулась обратно в порт. Так взрослая жизнь поприветствовала юношу. Чтобы поддержать мать, ему пришлось работать в мастерской отца. Прошел год, другой, учебники пылились на полке, и он понял, что академия стала для него недосягаемой, как далекие острова.
Время шло, время летело. Зима приходила на смену осени, сменяясь, в свою очередь, весной. Лето одевало в зеленые одежды деревья и пело голосами птиц, плакало теплыми дождями и улыбалось ласковым солнцем.. Юноша взрослел, одновременно все глубже погружаясь в водоворот повседневной жизни. Мать так и не оправилась от потери мужа, и на следующее лето сын проводил ее в последний путь. В доме поселилась пустота, которую не мог разогнать свет лампы, холод просачивался из темных углов, несмотря на жарко пылающие в камине угли. Все чаще с наступлением сумерек окна дома, где жил повзрослевший мальчик, оставались темными, и все дольше светились щели в ставнях мастерской, оттуда доносились стук молотка, визг пилы, рассекающей неподатливое дерево, шепот рубанка – они складывались в дикую и странно гармоничную мелодию, которую слушали совы и кошки. Звуки работы стихали, а в окнах мастерской продолжал гореть свет, и если бы кто-то в такой поздний час заглянул в приоткрытые ставни, то увидел бы странного человека – покрытого тонкой стружкой с головы до пят, сидящего на высоком стуле у верстака и листающего страницы старинного фолианта, исписанные каллиграфическим почерком монаха и покрытые рисунками на полях. Стихали все звуки, луна пряталась за горизонт, а в тишине мастерской слышался шорох переворачиваемых страниц.
Город жил своей жизнью, люди спешили куда-то, толпа, будто человеческий прилив, текла по улицам, омывая серый камень домов, сливаясь на широких площадях в полноводные озера, чтобы вновь разделиться на сотни ручейков среди петляющих переулков. Постепенно среди горожан разносилась молва о мастере, каждая вещь которого жила своей жизнью, независимо от того, была ли это доска для нарезки хлеба или резное кресло. Все, вышедшее из его рук, было наполнено потаенной красотой и завершенностью, каждая выпуклость резьбы, каждая линия радовали глаз и приносили успокоение в душу. Мало кто сразу замечал это, но после соприкосновения с теплотой дерева, которого касалась рука мастера, душу наполнял покой, и среди спешащей толпы людей, глядящих себе под ноги, все чаще можно было заметить лица людей, оглядывающихся по сторонам, ищущих понимающие глаза и устремляющих взгляд в синеву неба, будто ожидающих чего-то. Из мастерской мальчика, повзрослевшего, ощутившего тяжесть лет на плечах, но оставшегося в душе все тем же восхищенным миром ребенком, выходили не только вещи, необходимые в обиходе горожан. Иногда из дерева появлялись диковинные птицы, распускались бутоны невиданных цветов, изгибали спину хищные звери или обозначались фигуры странных и прекрасных людей – высоких, в одеждах из ткани, спадающей складками на не знающих усталости телах. Такие фигурки часто оказывались у матросов кораблей, отправляющихся в открытый океан навстречу неведомым опасностям и чудесным открытиям. Случалось так, что корабли, заходившие в порт единожды, больше никогда не появлялись там вновь, и кто знает, какую судьбу встретили их экипажи. Ветер времени принес зиму в дом мастера – иней посеребрил его брови, а волосы оказались усыпанными белым снегом седины. Все реже горел вечерами свет в мастерской, слышалось пение инструментов. Все реже появлялся в портовых тавернах этот старик с молодыми пытливыми глазами, готовый снова и снова слушать рассказы матросов о далеких островах.
Осенним вечером он сидел на причудливо изукрашенном резьбой кресле, наблюдая за игрой света и тени в языках пламени камина. Вдруг ему послышался шепот, сливающийся со стуком дождевых капель за окном. Он прислушался, но шепот не утихал, он становился все отчетливее, и вскоре в нем уже можно было различить его имя. Зов доносился из ниоткуда, и одновременно слышался со всех сторон, со всех направлений. Одна из теней пошевелилась, обрела материальность и шагнула навстречу старику, протягивая руку в черной перчатке. Он отпрянул от нее, осознав, что это за фигура, а потом вдруг улыбнулся, заметив знакомую резьбу на посохе, который был в другой руке у черного спутника. Шепот достиг апогея, превратившись в грохот прибоя – он звал, умолял, приказывал. Легко, будто и не было за плечами десятков лет, он поднялся с кресла, шагнул навстречу зыбкой фигуре, и рука в черной перчатке утонула в его могучей ладони. Они вместе покинули дом, и, оказавшись под дождем, он внезапно понял, что это были за зовущие голоса – звучали его творения, соскучившиеся по создателю, и зов их доносился из самых далеких уголков необъятного мира – из городов, из долин и гор, из пустынь и джунглей, и с самых далеких островов. Медленно прошел он со своим спутником по улицам спящего города, дорога их завершилась у заброшенного причала. Давным-давно с него ушел в последнее плавание отец мастера. Теперь же там стоял огромный черный корабль, команда которого состояла из молчаливых людей – странных и прекрасных, в одеждах из ткани, спадающей складками на не знающих усталости телах. Старик взошел на борт, черный спутник взмахнул резным посохом, отдавая молчаливый салют покидаемому городу, порыв ветра наполнил паруса цвета полночного неба, и корабль отправился навстречу занимающейся заре, туда, где ждут своего часа острова, полные загадок и красоты. На капитанском мостике стоял юноша, полной грудью вдыхая свежий морской ветер, на щеках его блестели то ли соленые брызги, то ли слезы, а пальцы крепко сжимали резные рукоятки штурвала.
Хоронить старика-мастера собрался весь город. Люди в молчании шли за гробом, укрытым красным шелком, однако что-то менялось в них – все чаще в толпе встречались понимающие взгляды, все больше глаз было направлено не под ноги, а друг на друга, и толпа превращалась в лес, в котором каждое дерево имело душу, и шепот души был слышен другим деревьям. Никто не заметил, как в одном из домов ожила резная деревянная птичка – встрепенулась, и взлетела ввысь, из ее клюва лилась песня, песня о далеких островах…