Театр-реалите

- Как дела в театре? – спросил Андрей, стараясь придать голосу как можно больше спокойствия. Не безразличия – на безразличие к ее театральной жизни Ася, чего доброго, могла и обидеться, а именно спокойствия, которого ему частенько не хватало, когда дело касалось Аськиного театра.
- М-м-м, вку-у-усна! – Ася бросила в тарелку обглоданную куриную косточку, - Ы-а, - обожралась-то как, - она машинально потянулась руками, чтобы потереть животик - показать, как же она все-таки наелась, но вовремя отдернула жирные руки от чистенького свитера, - А в театре хреново, ой как хреново, - Ася вскочила и побежала на кухню мыть руки, - Витольд ногу сломал.
Андрей порадовался, что Ася не заметила его ухмылки. Витольда – директора, главного режиссера, героя-любовника, в общем, черта и дьявола Аськиного театра-реалите, Андрей ненавидел всей душой. Причиной была обычная ревность – Андрей не скрывал этого от себя самого, потому как других поводов ненавидеть Витольда Равкина быть не могло. Тот ставил блестящие спектакли, с этим Андрей внутренне соглашался, спектакли производили фурор, о них писали в газетах, Витольд был любимцем всех психически нездоровых барышень их городка, да что там девушки – даже у местных бандитов с некоторых пор посещать театр Витольда Равкина стало по понятиям - после постановки спектакля “****и”. Слава богу, в “****ях” Ася не играла, Равкин на все роли пригласил девушек из гостиницы “Турист”. Но в театре хватало и других спектаклей, во время просмотра которых Андрею хотелось перерезать жене горло, а себе вены. Потому как реалите… И член Равкина, демонстрируемый им во всех сценах с Асей, даже из последних рядов казался Андрею слишком уж большим, хотя Андрей и внушал себе, что это из-за спецэффектов… Да что говорить. В общем, перестал Андрей ходить на спектакли, оберегая свои нервы. Но и так нервишки шалили: репертуар меняется, половины постановок он уже не видел, вот и неизвестно, что лучше – видеть и знать или каждый день спрашивать – как дела в театре, ожидая, что Ася ответит что-нибудь вроде – дела как дела, сегодня играли спектакль “Вертолет” или “Девочка на шару”. Порнограф и скотина этот Равкин, одним словом…
- Прыгал с парашютом, представь, - Ася появилась в комнате, и Андрей придал лицу выражению сочувствия, - И ногу сломал. Теперь нам конец.
- Что ж такого? – сказал Андрей, - У вас же другие актеры есть.
- Да что ты такое говоришь, - фыркнула Ася, - Другие актеры. Ты же знаешь, у нас в труппе десять человек всего постоянных. А мужиков? На нормальную роль, я имею в виду, а не на гитарке побренчать или петь дурным голосом? Равкин один актер на все руки. Недельку еще на халтуре перебьемся, а потом “Казнь Иисуса” играем, куда мы без него?
- Хм, хм, - Андрей сделал вид, что занят куриным ребрышком, чтобы Ася не заметила удовлетворения на его лице. Он не имел ничего против того, чтобы театр Равкина накрылся вместе с самим Витольдом. Жаль, не убился, подумал он.
- А что я ду-у-умаю, - Ася уже сидела напротив Андрея, упершись руками в подбородок. Андрей привычно залюбовался ею – большеглазая девочка-аниме.
- Сделай фотокарточку большую, Ася, - сказал он не в тему, - Я хочу ее на майку набить.
- Да что ж ты не слушаешь? – надулась Ася, - Я вот чего думаю…
- Чего ты думаешь? – улыбнулся Андрей.
- Ты сыграешь Иисуса вместо Равкина, - выпалила Ася.
- Фу-у-ух, - Андрей не принял ее слова настолько всерьез, чтобы удивиться, - Глупенькая, да? Я же совсем не артист. Куда мне до Равкина.
- Все, все, молчи, - Ася вскочила и подбежала к книжной полке, - Вот тебе роль, - Она бросила на стол тетрадку, - Да ты же наизусть ее знаешь, повтори только. Завтра же на репетицию придешь. А я с Равкиным все улажу.
- Ты серьезно, что ли? – уставился на нее Андрей.
- Еще как серьезно, - Ася не унималась, - Насчет актерства ты не скромничай. Я с тобой год живу – знаю. А самое главное, ты на Витольда ой как похож, а если бородку и парик приклеить – не отличишь. Ни одна собака не догадается, что ты не Равкин.
- С ума сошла, - Андрей покачал головой и отправился на кухню мыть руки…

***
Крест был тяжел. Андрей почувствовал это еще во время репетиций, но в очередной раз проклял театрального реквизитора, плотника и артиста Матюхина. Но ничего, отмучаюсь еще пару минут, хлебну напоследок позора, и на этом все закончится, думал он. Артист-плотник Матюхин тащил свой крест бойчее – коренаст мужичок и силен, даже ухмыляется из-под бороды. Третьим распинаемым был статист Чубаров – худой татуированный хмырь с уголовной рожей. Чубаров глядел в зал с видом дауна, рассматривающего рыбок в аквариуме, и пускал слюни – по всему, перед спектаклем успел ширнуться в туалете. На лбу его синела поддельная татуировка “Раб ГПУ”.
Висеть на кресте было удобней, чем его тащить – хотя руки-ноги и были привязаны грубыми веревками, но под задницей были пристроены небольшие невидимые публике сиденья, позволявшие казненным примоститься поудобней. Андрей разглядывал зал – в основном молоденькие девушки, ждут обнаженки на кресте, чтобы втихую запечатлеть на фото член Равкина и показывать его подружкам. Что ж, в этот раз будет вам фальшивка, злорадно подумал Андрей.
На сцене появился артист Хотяинов, по мнению Андрея, неприкрытый гомосек и извращенец. Андрей не любил его так же, как и Равкина, потому как Хотяинов играл Ленина в спектакле “Госпожа Инесса”, где Ася с помощью пристегивающегося фаллоимитатора… Тьфу. Андрею даже противно было расспрашивать Аську о репетициях. На этот раз Хотяинов был одет в зеленый френч, брюки-галифе и сапоги, а на носу его блестело пенсне. В руках он держал кипу желтых бумажек. Как и полагалось по шизофреническому сценарию Равкина, окружала Хотяинова свита римских солдат, одетых в какие-то кустарные хламиды, пробковые сандалии и шлемы, сделанные, по-видимому, из тонкой жести. Экономит Равкин на реквизите, подумал Андрей, тоже мне театр-реалите…Впрочем, трехлинейные винтовки Мосина за плечами солдат выглядели очень натурально – видно, Равкин с краеведческим музеем договорился об аренде в обмен на театральные билеты.
- Именем Союза Советских Социалистических Республик, - читал Хотяинов, заглядывая в бумажки, хотя, наверное, с заднего ряда было видно, что на них ничего не написано, - За преступления совершенные против советского народа суд приговаривает эту фашистско-бандеровскую сволочь, Тараса Гринько, бандита, известного под кличкой Христос, а также двух его пособников, Нестора Чуба и Степана Матюшенко, к расстрелу. Приговор привести в исполнение немедленно.
- То-о-овсь! – Хотяинов поднял руку вверх, и римские солдаты взяли винтовки на изготовку.
По сценарию в этот момент Чубаров должен был бормотать “Господи помилуй, Господи помилуй”, но он только продолжал пускать слюни, глядя в зал безумными глазами. Зато Матюхин заучил свою реплику на зубок.
- Отсоси у Кагановича, казлина чекистская! - крикнул Матюхин и смачно плюнул в Хотяинова.
Последняя реплика принадлежала Андрею.
- Слава Україні! – громко выкрикнул он, и в этот момент раздался залп из трех винтовок.
Трое пристроившихся на крестах дружно уронили головы, имитируя внезапную смерть – даже Чубаров на этот раз не подкачал.
Хотяинов прошелся по сцене, задумчиво глядя на казненных, потом вдруг остановился перед Андреем.
- А дай-ка мне, Петрушка, винтовку, - он сунул в карман френча бумажки и протянул руку к одному из римских солдат. Солдат отдал винтовку Хотяинову.
- Не мешало бы контру кончить для верности, - сказал Хотяинов и, сделав резкий, явно тренированный выпад, воткнул штык Андрею в сердце…

Занавес

В зале темно. Горит единственный фонарь, выделяя круг света прямо перед сценой, у края которого, в первом ряду, сидит Витольд Равкин, одетый в черную пару. Равкин черноволос, прилизан и усики имеет тонкие, тщательно уложенные по линеечке – видна долгая подготовка перед зеркалом в попытке изобразить нечто мистическое – то ли маэстро Воланда, то ли актера Бандераса. Впрочем, более всего Равкин напоминает комика с невозмутимым лицом Гарольда Ллойда. В руке Равкин держит трость с резным набалдашником в виде черепа.
Напротив Равкина, на краю сцены, свесив ноги вниз, сидит Ася. Платье ее приспущено сверху и приподнято снизу так, что обнажены грудь и ноги. Равкин время от времени поглаживает Асю по груди и бедрам наконечником трости.
- Хорошо поработала, девочка моя, - Равкин снова орудует тростью, раздвигая Асины ноги. Ася тяжело дышит, откидывает голову назад, тело ее дрожит.
- Витя, - шепчет она, - Витенька. Что же ты со мной делаешь? Я же с ума сойду.
Равкин убирает трость от Асиных бедер, достает из кармана сигару, откусывает кончик и, не торопясь, подкуривает. Тем временем, Ася приходит в себя, возвращаясь из предоргазменного состояния.
- Я все сделала, Витя, - говорит она, - Все, как ты просил. Как же я устала, Витенька. Пообещай мне, что в этот раз мы подольше будем вместе.
- Ты, кажется, полгода назад утверждала, что я зверь, - Равкин снова берется рукой за трость.
- Зверь, - Ася дрожит, предвкушая новые прикосновения, - Ты мой зверь, Витя. Кровожадный и беспощадный. Ты мой вампир, кровопийца. Хозяин. Я все для тебя сделаю. Буду грызть глотки, пить кровь, рвать плоть, только прикажи…Прикажи, Витя, прикажи…
Витольд Равкин вальяжно встает со стула - кажется, он собрался с мыслями насчет того, что приказать Асе…и в этот момент за шторой раздается какой-то шорох. Равкин резко оборачивается.
- Кто там? – зло кричит он.
- Это я, Витольд Сергеич, - Не извольте беспокоиться, - слышится приторный голосок, и в круге света появляется Хотяинов, - Простите великодушно, Анастасия Васильевна, - Хотяинов кланяется Асе, - Мне бы с Вами поговорить на секундочку, Витольд Сергеич, пошептаться, так сказать, наедине.
- Ну что ж, - снисходительно говорит Равкин, - Подождите меня, Анастасия, - Равкин берет Хотяинова под руку, и они вместе скрываются за шторами…
В коридоре театра происходит резкая метаморфоза: Хотяинов хватает Равкина за шиворот и грубо тащит его к двери с табличкой “Гримерная”, открывает дверь ногой и заталкивает Равкина внутрь. Роковой “воландо-бандерас” Равкин влетает на середину комнаты и испуганно замирает.
- По-почему вы здесь? – лепечет он.
В гримерной, за массивным деревянным столом сидят Матюхин и Чубаров. На столе - наполовину распитая бутылка водки и три стакана. Матюхин сидит, развалившись, глядит насмешливо. Чубаров облокотился локтем на стол, он совсем не похож на былого дауна – соплей и слюней как не бывало, смотрит на Равкина хитро, въедливо, потом переводит взгляд на свои грязные ногти.
- Вот он, родимый, - Хотяинов тычет пальцем в Равкина, - Опять по девочкам выступает.
- Хе, - ухмыляется Чубаров, - Видать, забыл, как сам был девочкой.
- Прекратите! – вдруг вопит Равкин, - Сколько можно? Зачем мне все время напоминать? Мы же не в зоне. Мы живем в цивилизованном мире. Неужели вы не понимаете, как мне больно об этом вспоминать?
- Хе-хе, - гадко смеется Чубаров, - Еще бы не больно. Оно-то понятно, что больно…
- Закрой хавало, Чубар, - обрывает его Матюхин, - Садись, Витек, - он подталкивает ногой свободный стул, и Равкин с опаской садится.
- Выпей, Витек, - Матюхин наливает в стакан водку.
- Только не из моего стакана, - возмущается Чубаров, но, заметив взгляд Матюхина, снова переключает внимание на свои ногти.
Равкин, давясь, пьет водку.
- Я вот чего хотел сказать, Витек, - ласково продолжает Матюхин, - Девочки это хорошо, и против мы ничего не имеем, но…Аську надо валить.
Равкин перхает, кашляет и водка выливается из его рта на пол. Хотяинов бьет Равкина по спине.
- Но как же? Зачем? – лепечет Равкин, - Она же наша. Она же прекрасно работает. Мы же без нее…
- Послушай, Витек, - голос Матюхина все так же ласков, - Мы все понимаем. Как говорится, сучка течет - кобель скачет. Но сам посуди… Городок у нас маленький, а людишки пропадают. Не дай бог, кому-то в голову взбредет сопоставить. И что окажется? Не успел фраер с Аськой нашей сойтись и квартирку переписать, так и поминай фраера, как звали. А если еще трупы найдут…
- Не найдут, - вставил Чубаров.
- Но как же мы без нее? – повторяет Равкин.
- Да расслабься, - Матюхин достает папиросу и закуривает, - Бабье, они ж ведьма на ведьме. Все бабы – прирожденные хипежницы. Любую из твоих поклонниц пригласим – не хуже Аськи сработает. Сам ведь знаешь.
Равкин тяжело вздыхает.
- Так что, Витек, - продолжает Матюхин, - Когда у нас там следующий “Гамлет”?
- Через неделю, - автоматически отвечает Равкин.
- Ну вот, - усмехается Матюхин, - Аська ж у тебя по сюжету в ванной вены себе режет под видом Офелии. А потом антракт. Вот прикроют ее ванну занавесом, и Хотян ее сделает. Хотян, ты топить умеешь? – Матюхин оборачивается к Хотяинову.
- Я умею, - говорит Чубаров, - Берешь ее за копыта и резко вверх дергаешь, чтобы головой ушла.
- Не учи ученого, - хмыкает Хотяинов, - Как два пальца об асфальт.
- Ребята, - говорит Равкин плаксиво, - Только не на моем спектакле, - Я этого не вынесу. Как же я потом играть буду? Пожалуйста, не на моем спектакле.
- Баба ты все-таки, Витек, - говорит Матюхин сквозь зубы, вдавливая окурок в пепельницу, - Ладно. Через две недели “Отелло”. Я ее сам сделаю, - он картинно шевелит пальцами под носом у Равкина, - Собственными руками.