Праздник

     Еще шаг – и ты станешь историей. И ты его делаешь. Ты спокойно шагаешь вниз, прекрасно осознавая, что через несколько мгновений все это кончится. Это похоже на прыжок с парашютом, поэтому тебе это знакомо. Только на этот раз парашюта за спиной нет и дергать за кольцо ты не станешь. Никогда еще в жизни твоей не было столь явного ощущения абсолютной свободы. Свободы падения, которая кончается для тебя полетом.
      И вот последнее, что ты запоминаешь и уносишь с собой в небытие – это боль, возникающая от удара об асфальт. Боль похожа на вспышку. Сначала ты не понимаешь, откуда она, а через пару секунд все твое тело ее источник. И даже она тебя не трогает. В твоих помутневших глазах отражаются крыши серых домов, верхушки деревьев и ослепительное голубое небо. Откуда-то раздаются взволнованные крики, вой сирен, и это самое последнее, что фиксирует твое гаснущее сознание.
     Это была самая легкая из твоих смертей.

      - И почему я маленьким не умер? – Пробовал он шутить, растягивая губы в улыбку. Глаза не улыбались. Он снова не помнил. Снова ничего не было. Сплошная темнота. Было грустно и мне действовало на нервы.
      Он стоял, и все смотрел в это зеркало. На себя. Я – рядом, и тоже – на него. Молчали. Это давно уже перестало быть смешным, но все еще не переставало быть какой-то игрой. Он перевел взгляд вверх, на болтающуюся под потолком веревку, а потом, наконец, на меня посмотрел. Уголок его правого глаза слегка дернулся, это у него начинался нервный тик. Я не удивлялась уже. В его мозгах помутилось давно – когда он кинулся вниз с девятого этажа. В первый раз. На самом деле ему не хотелось умирать по-настоящему – я так думала. Он говорил, что хочет увидеть жизнь после смерти. Это ему надо было, чтобы продолжать жить. Такая у него была дикая логика. На его счету было уже восемь попыток суицида. Все восемь неудачные. Не потому, что не умер, а потому, что так и не увидел, что хотел. Никакого ответа. Но надежды не терял. До сих пор. Я прикинула, как он будет выглядеть после вот этого. Шрам на шее. Вдобавок к шрамам на руках (еще до конца не зажили), к металлическому позвонку, пожизненно парализованным двум пальцам на левой руке, к шатающейся походке с заносом на поворотах в связи с нарушением координации движений, к его новым странностям. Ну да, вполне нормально, ему пойдет.
     А пока – смотрит на меня и молчит. Потом странно так улыбнулся – очень даже жизнерадостно, мне показалось. Думаю – сейчас. То, что ему надо, чтобы остаться. Сказал:
- Не мешай мне умирать.

     Так получалось, что ему везло. Его спасали. В принципе, ему этого и надо было, но в идеале – у него должен был появиться ответ, что-то вроде сказочки о том, как он видел Бога, или умершую в детстве двоюродную сестру, отправивших его обратно и благословивших на долгую жизнь, о чем можно было бы всем рассказывать, лежа на больничной койке в ожидании выздоровления. Такое у человека было желание – знать.
     Да, меня это сначала шокировало. Потом заинтересовало, напугало, потом я привыкла. Я никогда его не спасала, кроме того, первого раза при мне. Он потом со мной два месяца не разговаривал. Реально полагал, что я ему весь кайф испортила – рано вытащила. Больше я никуда не звоню, никого не зову. Он все-таки мне друг.
- Ну ладно, пока, - привычно прощаюсь с ним я, чтобы увидеться завтра.
Он, конечно, прощается навсегда. На всякий случай. Он готов. Он может ожидать любого конца.

     Он хотел знать, что там. Кто его там будет встречать, что будет говорить. Хотел получить подтверждение теории жизни после смерти. Потому что тогда был бы смысл. Во всем. Какой он там будет. Ему хотелось увидеть. Он жил по принципу – единственный способ узнать о смерти это пойти ей навстречу.  И он опять пытался, перечитав все эти книжки о клинической смерти, о возвратившихся с того света, о коридоре, свете, голосах. Он и сам так хотел. Постоянно только неудачно. Потому что в клиническую смерть не попадал. Все время умирал безвозвратно.
     Говорят, самоубийцы обречены вечно повторяться…